Зато их рассматривали девчонки…
Нет. Они не сказали мне об этом и не высмеяли в лицо, поступив гораздо более изощренно и подло.
Они создали закрытый канал в Телеграм, назвав его «Паленая Злата из Пьянково», куда скидывали мои фотки и делали разборы образов с «Садовода». Канал довольно быстро набрал аудиторию около десяти тысяч подписчиков. Я о нем ничего не знала и продолжала посещать блогерские тусовки и вписки, совершенно не понимая, почему незнакомые люди все чаще встречают меня с улыбкой.
Я тогда была на седьмом небе от счастья. Слепой, глупый котенок.
Вот она жизнь, о которой я мечтала. Работа, любимое дело, друзья, оказавшиеся вовсе не друзьями.
А потом меня жестоко спустили на землю. Одну из тусовок сделали в мою честь. Там-то я все и узнала. Помню, рыдала в туалете гораздо сильнее, чем сейчас. Как вены не вскрыла – не знаю. Пообещала себе, что утру им всем носы. Больше они не будут надо мной смеяться.
Поклялась, что никто не будет!..
Как раз в это время Айка случайно рассказала про Дубай. Выбора у меня особо не было. Да и так правдоподобно все звучало…
Поверила.
Выплакавшись, хватаюсь за поручень и медленно поднимаюсь. Намыливаюсь и тру тело мочалкой, с особой аккуратностью – подмываюсь.
Засыпаю быстро. Ни минуты больше не думая. Еще чуть-чуть – и мозг взорвется. От мыслей, жалости к себе и самоуничижения.
А утром на столе в гостиной обнаруживаю пачку стодолларовых купюр и визитку черного цвета.
Первым делом пересчитываю деньги.
Пятьдесят. Охренеть. Пятьдесят по сто.
Пять. Тысяч. Долларов.
В рублях это почти как стоимость нашего дома в Пьянково. Зажмуриваюсь и снова ласково оглаживаю шершавую бумагу. Кажется, что вчера не так уж все плохо было, хотя между ног до сих пор неприятно саднит.
Прячу деньги в сумку все с тем же прадовским ремнем.
Затем беру телефон и включаю его. Снова игнорируя пропущенные звонки, заношу с визитки контакт, который называю «Амир Хаджаев». Сохранив его, хочу написать в Телеграм, но в подключенных мессенджерах вижу только Вайбер.
Закатываю глаза.
Прошлый век. Будто Амиру сто лет. И аватарка пустая.
«Спасибо за деньги», – пишу, сдабривая благодарность краснеющим смайликом.
Сообщение быстро становится прочитанным. Жду, что придет ответ, но тут же горько усмехаюсь: мой хозяин быстро покидает сеть.
Глава 16. Злата
– Привет, курочка, – слышу в трубке улыбающийся голос Рубена. – Тратишь золотые яички? Перышки чистишь?
– Привет…
Нервно озираюсь. Есть стойкое ощущение, что я под колпаком. Сжимаю ручки от тяжелых пакетов и растерянно опускаюсь на лавку.
– Совсем забыла про меня, Златик. Хорошо, что я все помню.
– Что тебе надо?
– Говорят, у тебя заказ жирный образовался… Индивидуалистка.
Айка – дура. Все ему рассказала.
– Я человек добрый, красавица. Для тебя сделаю скидку. Будешь отдавать мне не тридцать процентов, как все, а только пятнадцать. Заказ оптовый – комиссия ниже, – ржет он в трубку.
– С чего вдруг я буду тебе платить? – злюсь.
– С клиентом тебя познакомил я?
Молчу, пребывая в ступоре. И почему я думала, что он отвяжется?
– Я-я, – отвечает Рубен на свой вопрос. – И привез тебя сюда… Кстати, деньги за дорогу и проживание можешь не отдавать. Я добрый. Анкету тебе сделал, опять же, она у меня сохранилась. И Хаджаеву тебя представил.
– И что дальше? Я не обязана…
– Да ничего-ничего… Может, ты и права? Не обязана, курочка моя. Вспомнил. Про твою анкету… Группу вот тут нашел. «Подслушано в Пьянково» называется. Слышала?
Пакеты с новыми шмотками валятся на мраморный пол с таким грохотом, что мимо проходящие женщины в хиджабах озираются.
Из глаз вырываются слезы, внутри – ступор. Если родители узнают, да еще и так… я просто умру. Лучше сама с собой что-нибудь сделаю, чем…
– Подумай, – заканчивает разговор Рубен. – Номер карточки ты знаешь. И советую меня не обманывать, мой цветочек. Ты хорошая девочка. Я рад, что ты теперь у Хаджаева. С ним тебе будет хорошо…
– Да пошел ты, – всхлипываю, отключаясь под дикий хохот этого говнюка.
Еще недавний положительный настрой тут же рушится. В груди снова дыра.
Амир Хаджаев в собственном номере три дня не появляется.
Три. Дня.
На мои сообщения он не отвечает, а Таня говорит, что не может разглашать информацию и Амир Рашидович сам со мной свяжется. С припиской: «если посчитает нужным».
Естественно, сообщать мне о своих перемещениях он не собирается.
В первый день я так сильно боялась, что он приедет и захочет повторить вчерашнее, что даже рада была.
На второй день начала переживать. Мало ли, может, случилось чего?
Хаджаев летчик… Разбился? Потерпел крушение в своем Бейруте? В первую очередь, конечно, о себе волновалась. Что со мной будет? Куда я пойду?
Нет, нет и нет. Судьба так жестоко со мной не поступит.
Потом сама себя ругала… Разве можно, думая о смерти человека, только себя жалеть, а не его? Успела даже пореветь, но «усопший» воскрес на странице Вадима Елисеева.
Живой и совершенно здоровый. Еще и улыбающийся.
Гад.
На третий день я наконец-то смирилась с тем, что Амир Хаджаев будет делать все, что ему заблагорассудится, и меня предупреждать не разбежится. Созвонилась с Айкой и Ирой, взяла часть накопленных денег и пошла в торговый центр.
Это был кайф! Клянусь!
Господи! Корыстолюбие ты включил в список семи смертных грехов, но какое же это счастье – иметь деньги и тратить их.
Если бы не звонок Рубена, то сегодняшний день стал бы самым лучшим за всю мою жизнь. Так я думаю до тех пор, пока не возвращаюсь в «Хилтон» и не застаю Хаджаева в гостиной.
– Где ты шляешься? – раздраженно произносит Амир.
Испуганно осматриваю татуировки на груди, серые, чуть мятые брюки, и заглядываю в черные глаза.
– В торговый центр ездила.
Опустив пакеты на пол, одергиваю новый сарафан из тонкого льна.
– Зачем? – лениво интересуется.
Прикурив, дагестанец выпускает дым изо рта и прищуривается.
– Мне нужно было купить вещи. Мои остались там… в апартаментах.
Амир морщится и снова затягивается.
– Надеюсь, мне не нужно тебе напоминать, чтобы ты исключила все контакты со своими… хм-м… коллегами?
– Да. Вернее, нет. Не нужно.
– То же самое касается твоего сутенера.
– Хорошо, – вздыхаю тяжело и потираю висок.
Только сейчас замечаю, что журнальный стол заставлен алкоголем, стаканами и ведерками для льда, будто с Амиром здесь была большая компания. Вот только металлическая чаша, наполненная водой, в картину не вписывается.
Амир провожает мой изучающий взгляд и щелкает пряжкой на ремне. Я на секунду прикрываю глаза и прикусываю щеку изнутри.
К такому невозможно привыкнуть.
– Для начала помоешь мне ноги. Голая. Раздевайся.
Это что еще за новости?.. С места сдвинуться не могу.
– Вряд ли такая услуга есть у эскортниц, Амир, – замечаю тихо.
– У тебя – есть.
– Вряд ли, – еще тише шепчу. – Я не буду тебе прислуживать. Ты меня не заставишь.
Скептический взгляд черных глаз говорит мне об обратном.
– Конечно, будешь. Я тебя купил, – лениво произносит Хаджаев, делая еще одну затяжку. – Если я захочу – ты пить эту воду будешь.
Резко очерченные губы выпускают едкий дым, заполняя мои легкие воздухом с табачным привкусом. Горьким и… отвратительным. Этот запах навсегда останется для меня предвестником разочарования.
– Давай, Киса, – кивает он на чашу-тазик с водой.
Желание схватить со столика нож для колки льда такое сильное, что я отчаянно стискиваю пальцы и молюсь всем Богам, чтобы уберегли меня от греха.
В эту самую секунду я так люто ненавижу Амира, что мне хочется выйти на балкон люкса на двадцать пятом этаже и проораться на весь этот гребаный, наверняка привыкший к подобным извращениям Дубай.
Отвернувшись, остервенело дергаю пояс и скидываю сарафан на пол. Затем отправляю туда же крошечные белоснежные стринги.
Охлажденный воздух и, вообще, вся ситуация в целом заставляют тело дрожать. Опускаю чашу на пол и усаживаюсь рядом на колени. На Амира глаз не поднимаю, но чувствую, что он вот-вот прожжет дыру в моей макушке.
Аккуратно подвернув брючины, снимаю носки, радуясь, что они не вонючие, и помещаю ступни Хаджаева в еле теплую воду.
Положение, которое в данный момент занимает мое тело, само по себе унизительно, а то, чем я занимаюсь, – унизительно вдвойне. Кусаю губы, чтобы не разрыдаться, предательски шмыгаю носом и небольшим ковшиком поливаю ноги моего мучителя.
– Ты там ноешь, что ли? – гремит голос сверху.
– Нет, – мотаю головой.
Надо быть сильной. Тщательно намыливаю ступни и снова поливаю их водой. Не скажу, что я брезглива. Скорее смущает сам момент.
Я, стоя на коленях, мою ноги мужчине. Абсолютно голая и беззащитная.
Расстилаю белоснежное полотенце на пол. Приподняв глаза, замечаю внушительный бугор в районе ширинки и расстегнутый кожаный ремень.
– Наведи здесь порядок, – снова приказывает Амир, убирая ноги.
Он наклоняется, чтобы плеснуть виски в стакан, и задумчиво наблюдает, как я, опустив ковшик в таз, осторожно несу все это в ванную комнату. Боковым зрением замечаю, что как только я выхожу из гостиной, Хаджаев поднимается и следует за мной.
Дверь хлопает дважды. Воздуха будто меньше становится. Помыв руки, едва успеваю сбрызнуть лицо прохладной водой.
Амир наваливается сзади, резко толкнув меня к стене. Взвизгиваю от температурного перепада: грудь и живот упираются в ледяной кафель, а сзади прижимается горячее мускулистое тело.
Лучше б он сдох.
Потерпел крушение.
Разбился…
Но Хаджаев, живехонький, шелестит упаковкой презерватива и тяжело дышит мне в спину.
– А-амир, – жалобно пищу, потому что между ягодиц чувствую противную, холодную смазку. – Ты же не будешь…
Тело сковывает приступ ужаса.
Руками глаза прикрываю. Не верю, что это со мной происходит. Слишком быстро все. Неправильно. Жуть как неправильно и несправедливо.
Головка члена упирается в анус. Я внутренне сжимаюсь, не пуская ее в себя. Паника раздувает шум в ушах. Так страшно мне еще никогда не было.
– Пожалуйста… Амир, не надо… – скулю от боли.
Снова плачу, прошу и умоляю. А затем с облегчением прикладываюсь лбом к стене, когда член скользит ниже и проникает внутрь.
– Спасибо, – всхлипываю, выгибаясь. – Спасибо…
– Ты, может, заткнешься? – цедит он, перекидывая мои волосы на грудь и грубо фиксируя шею сзади.
Чтобы уменьшить натяжение между ног, пытаюсь привстать на носочки, но сильные руки крепко удерживают. Звуки в ванной комнате становятся все порочнее.
Мужские бедра впечатываются в мои отрывисто: шлепками и резкими ударами. В какой-то момент Амир подхватывает мою ногу под коленкой и приподнимает ее. Приятнее не становится, но хотя бы не так больно.
Между нами влажно и скользко. И все это ужасно примитивно и по-животному. Просто поверить не могу, что кто-то из женщин занимается этим не за деньги, а по собственному желанию.
Тело горит до такой степени, что кафель подо мной согревается.
Амир совершает финальные толчки и больно щипает шею напоследок. Я в очередной раз ойкаю, всхлипываю и стремительно оседаю на корточки. К стене приваливаюсь устало.
Хаджаев выбрасывает презерватив в мусорное ведро. Включает и тут же вырубает воду, а затем извлекает из кармана брюк бумажник, отсчитывает деньги и небрежно, с пафосом кидает их передо мной.
Гипнотизирую стодолларовые купюры. Поднимать не решаюсь. Стремно…
– Плата за сегодня, – произносит Амир. – Я много на тебя трачу, Злата. Столько ты явно не стоишь. Давай в следующий раз побольше энтузиазма.
Глава 17. Злата
Ночь проходит… нормально.
Под утро я просыпаюсь без будильника, долго ворочаюсь в постели, разглядывая все еще чужую обстановку комнаты, отведенной Амиром для меня.
Панорамные окна, за которыми виднеется темный туманный рассвет, высокие потолки, добротная отельная мебель светлых оттенков. Пожалуй, в лучшем месте я в свои восемнадцать еще не просыпалась.
На тумбочке рядом с кроватью разбросаны доллары, которыми меня щедро осыпал Хаджаев. Закусываю губу от вновь нахлынувшего чувства стыда и думаю о том, что произошло вечером. Больше всего на свете я хотела бы об этом не вспоминать, но между ног все еще неприятно тянет, а на моей загорелой коже… не знаю, как объяснить… будто липкий слой.
Липкий слой, который никогда не отмоется. Как ни три его мочалкой. Быть может, никто и не заметит, но я-то знаю, что он есть. От этого паршиво и мерзко.
Вместе с этой вспышкой самоуничижения снова приходит осознание – назад дороги нет. Сейчас либо вперед, либо… хоть умирай.
Вот такое внутри настроение. Жалость к себе ласково окутывает, но я, словно от противной паутины, пытаюсь отмахнуться.
Я не буду себя жалеть.
Каждый человек сам выбирает дорожку, по которой ему идти. К несчастью, при рождении в роддоме не выдают карту и компас, поэтому куда именно ты придешь – в черное болото или в прекрасный сад – покажет только сама жизнь. У меня есть определенные сомнения, что способ, который я выбрала, приведет меня к чему-то хорошему, но я тут же снова оглядываюсь по сторонам.
Пока я была честной, я просыпалась в своей комнате в Пьянково… А сейчас – здесь. Так что по хрен на моральную составляющую. Она еще никого не сделала богатым или счастливым.
Как только слышу, что за Амиром захлопывается входная дверь, быстро поднимаюсь и заправляю свою кровать. А затем, замотавшись в белоснежное полотенце, бегу в гостиную.
Мои пакеты так и остались сваленными на пол. После того как Хаджаев меня оставил в ванной комнате, я побоялась идти сюда. Просто чтобы снова не показываться ему на глаза и он не захотел повторить. Слышала, многие мужчины не могут заниматься сексом несколько раз за ночь, но почему-то дагестанца я к таким несостоятельным не отношу. Уверена, что потенциал у него ого-го… Как и размер…
Опустив пакеты на кровать, начинаю примерку. Про себя я называю это «шлюшьей психотерапией». Слово это использую специально. Чтобы не было иллюзий.
Я уже приехала сюда, как наша корова Таська, – на веревке и хлопая длинными ресницами. Приехала за Айкиными обещаниями «легкой» работы. «Надо улыбаться, – говорила она. – Быть красивой. И пить шампанское». Вместо всего этого я мою ноги Амиру Хаджаеву, а потом он грубо трахает меня у стены.
Не-а. Так себе сказочка.
Нет, нет и нет. Я больше верить не буду и себя обманывать тоже. Хватит.
Примерив новый купальник, разглядываю его в зеркале. Фасон самый обычный: раздельный, с треугольными чашечками и узкими трусиками. Повернувшись, замечаю синяки на бедрах и ягодицах.
Глаза прикрываю. Секундная слабость. Как помехи на экране, которые быстро проходят.
Снова смотрю на свое тело. Из-за переживаний я резко похудела. Да по мне вообще можно преподавать анатомию. Хоть ребра считай, хоть выпирающую сбоку на животе тазовую кость исследуй.
Достаю из пакета белоснежную длинную юбку и такую же рубашку из льна. Одеваюсь быстро, волосы собираю в хвост, на глаза черные очки напяливаю. «Тиффани», между прочим. С черной оправой и серебристыми вставками на широких дужках.
Очки безумно мне идут и придают статусности, что ли. Сильно мне они понравились вчера. Стоили, правда, дорого – порядка четырехсот долларов или… две минуты у холодной стены в ванной комнате…
Черт.
Захватив новую объемную сумку, выхожу из номера. Преодолев двадцать пять этажей на лифте, вежливо здороваюсь с девочками-администраторами и портье.
На такси решаю сэкономить. Пополняю карту и с пересадками добираюсь до «своего» старого пляжа. Встретиться с ним сейчас – словно в глаза самой себе посмотреть.
Сразу вспоминаю, как ездила сюда из апартаментов и мечтала, что скоро уеду в Москву, немного подработав на вечеринках.
Дура!..
Спустя час самокопаний на пляже появляются мои старые знакомые – Эмма, Георгий и маленький Арсений. Они рады меня видеть и, вообще, говорят, что потеряли. Оказывается, Георгий неверно записал мой номер или я, балда, продиктовала его не совсем правильно.
В любом случае мы опять обмениваемся контактами, и я снова строю песочные замки с их замечательным сыном.
Правда, так круто и масштабно уже не выходит… Просто детство закончилось… Это, к сожалению, безвозвратно.
Отряхнувшись от песка, переодеваюсь в пляжной раздевалке и тепло прощаюсь со своими единственными дубайскими друзьями. Шучу, что за мной должок: посидеть с Арсением, чтобы Эмма с Георгием отдохнули. Они смеются.
После этой встречи чувствую себя получше.
Снова запрыгиваю в автобус, но из-за собственных мыслей пропускаю свою остановку. Выскочив на незнакомой улице, озираюсь и, сжимая широкий ремень от сумки на плече, иду в обратную сторону. Туда, откуда только что приехала.
Дубай – безопасный город.
Дубай – самый безопасный город на земле.