Юрий Долгорукий - читать онлайн

I

Переяславский князь Владимир Мономах и Новгород-Северский князь Олег Святославич решили поженить своих сыновей Юрия и Святослава на дочерях половецких ханов Аепы и другого Аепы. Брак был продуман и взвешен. В нескольких битвах основные половецкие силы были разгромлены и отброшены далеко в Дикую степь. Но по-прежнему сохранялась опасность вторжения новых орд кочевников, которые наносили удары в первую очередь по пограничным Переяславскому и Новгород-Северскому княжествам. Предупредить об опасности и помочь в отражении набегов могли кочевавшие вблизи границ ханы Аепа и другой Аепа.

В то же время половецкие властители знали тяжелую руку Мономаха, бороться с ним означало для них верную гибель, поэтому они боялись его и хотели длительного мира. Так пришло обоюдное решение закрепить мир между враждующими сторонами династическими браками.

Да и пора пришла женить сыновей, как-никак, а уже по двенадцати годкам стукнуло обоим; в пятнадцать юноши на Руси вступали во владение имением и шли на войну, а в двадцать могли распоряжаться своим имуществом безо всяких ограничений. Так было заведено исстари, соблюдался обычай и в дни текущие.

Переговоры прошли успешно, и в начале января 1108 года оба русских князя с сыновьями, почетным сопровождением и большими дарами отправились к кочевьям степняков.

Денек выдался солнечный, с небольшим морозцем. Ослепительно блестел снег, выбивая из глаз невольные слезы. До самого горизонта тянулись ровные белые равнины, кое-где пересекаемые балками и оврагами; иногда встречались задумчиво стоявшие одинокие деревья или припорошенные снегом кустарники, небольшими бугорками выступали высохшие стебли высокой травы. Выскакивали порой из-под таких бугорков трусливые зайчишки и мчались сломя голову прочь; вслед им неслись свист и улюлюканье. А высоко в голубом небе, чуть пошевеливая крыльями, парили коршуны, выискивая себе очередную добычу.

Степь наполняла бурной радостью сердце Юрия. Он то припускал коня и обгонял шествие, то вдруг кидался куда-то в сторону – и только плащ развевался у него за спиной. Наконец остановился возле княжича Святослава, прокричал разгоряченно:

– А ты чего тянешься как неживой? Давай со мной по раздолью!

Тот ответил стеснительной улыбкой, поморгал длинными, загнутыми вверх, как у девушки, ресницами, проговорил мягко:

– Да мне и так хорошо…

– Экий ты, брат, какой квелый. Тебя и не расшевелить!

Однако сам поехал рядом, только взгляда не мог оторвать от зимнего степного великолепия.

Юрий и Святослав приходились друг другу троюродными братьями, но жили в разных городах и встретились впервые. Виной тому были непростые отношения их отцов, замешанных в феодальных усобицах. Они то дружили, то ссорились и воевали друг против друга, то снова сходились, чтобы в очередной раз встретиться в боевом сражении. Теперь их объединила общая опасность половецких набегов и судьба сыновей, и они ехали бок о бок, будто и не было между ними распрей и крови.

– Неужто тебе не хочется проскакать с ветерком? – спросил неугомонный Юрий. Тонкие лепестки коршунячьего носа его трепетали, а глубоко посаженные глаза цепко следили за каждым движением Святослава.

– Не нравится мне безлюдная степь, – отвечал тот. – Куда ни глянь, все одно и то же – однообразная снежная равнина. То ли у нас, на Черниговщине! Леса необъятные! И дубовые, и сосновые, и буковые… А какие липовые заросли! Зайдешь в липняк, и он тебя обнимет, будто родного… А полянки какие красивые встречаются! Едешь, едешь чащобой в полусумраке, а потом вдруг перед тобой залитый солнечным светом луг открывается с яркими цветами… Нет, далеко степи до наших краев!

Юрий наморщил низкий лоб, тряхнул прядью волнистых волос, ответил нехотя:

– Ну это каждому свое… Только я вырос в степях и лучше наших просторов не вижу. Представляешь, – оживился он, – как далеко видно вокруг с крепостных стен Переяславля! А на самом краю неба марево колышется. Смотришь и думаешь: вон там сказочная страна, о которой в детстве рассказывали!..

Некоторое время ехали молча. Недолго они были вместе, а Юрию нравилось быть возле своего троюродного брата. Не в пример ему, спокойный и рассудительный. Правда, как видно мягковат характером, но и эта черта его характера была по душе. Ему, неугомонному и порой безрассудному, хорошо иметь рядом такого вдумчивого и неторопливого друга и советчика. Жаль, что скоро расстанутся, а могли бы крепко сдружиться.

– А ты представляешь себя женатым человеком? – неожиданно спросил Святослав.

Юрий даже приостановил коня, некоторое время недоуменно смотрел на брата. Потом пожевал толстыми вывернутыми губами, ответил нехотя:

– Нет, как-то не вижу.

Подумав, добавил:

– Живут же другие! Как-нибудь и мы проживем.

Святослав помолчал, а потом мечтательно произнес:

– Мне достанется красивая девушка, и мы с ней будем гулять по нашему саду… Ты не видел, какой красивый сад рассадила моя мама. Она гречанка родом, слышал, наверно?

– Конечно. Зовут ее как-то смешно… Феофания Музалон!

– И ничего смешного, имя как имя. Через купцов она заказала диковинные деревья и цветы для сада. Ни у кого таких нет!

– Подумаешь, диковинные! Что в них особого?

– Посмотрел бы, какие розы, гиацинты!.. Вот ты абрикосы на рынке покупал. А они у нас в саду растут!

– Подумаешь, абрикосы… Может, и у нас в саду кое-что невиданное есть!

– И что же такое – невиданное?

– А вот такое!

– Какое такое?

– А вот такое!

– Да ничего у вас нет!

– А вот есть!

– Наверно, и сада-то нет!

– Есть сад, есть!

– А вот и нет!

– И абрикосы тоже растут!

– Вот и врешь!

– Сам врешь!

– Это я-то?

– Ты-то!

После этой перепалки они долго молчали, надувшись друг на друга.

Наконец Святослав не выдержал. Глядя на всадников, во главе которых под своими стягами ехали князья, он спросил:

– Кто этот боярин, что едет рядом с твоим отцом?

– А, этот! Суздальский тысяцкий Иван Кучка. Отец вызвал его по каким-то делам. А он на сватанье навязался.

– Какой разнаряженный! Прямо петух деревенский.

– Заносчивый, гнет из себя. На сивой кобыле не подъедешь!

– А чего ему перед нами, князьями, задаваться? Мы все равно званием выше его!

– Уж таким человек родился!

Вдали показались всадники. Они быстро приближались. Все напряженно следили за ними.

– Половцы! – наконец выкрикнул один из дружинников.

Да, это были половцы, извечные враги, при виде которых сжималось сердце и рука сама тянулась к мечу. Но сегодня особый случай. Степняки скакали навстречу русам не с тем, чтобы сразиться. Это был почетный караул, который должен был сопровождать русский отряд к ставке ханов.

Половцы стремительно проскакали мимо русов, резко осадили коней и пристроились рядом. Одеты они были в добротные овчинные полушубки, на головах – шапки, отороченные дорогими мехами, сверкало начищенное до блеска оружие и снаряжение, кони были подобраны один к одному, молодые, горячие. Не ударили в грязь лицом перед руссами половецкие воины, не осрамили своих ханов!

А вскоре появились и вежи – места стоянки двух половецких орд. На равнине теснились юрты из серого и белого войлока, они стояли вразброс, произвольно, где какому роду их поставить заблагорассудится; между ними виднелись телеги с поднятыми оглоблями, на которых висели хомуты вожжи и другое снаряжение; рядом гулял скот. Перед юртами толпился народ – молодые и старые, женщины и мужчины, все они выбежали посмотреть на русов, приехавших к ним не с войной и грабежом, а чтобы сосватать ханских дочерей.

Из толпы вышли ханы Аепа и другой Аепа, оба в вышитых золотом и серебром одеждах‚ высоких разноцветных колпаках. Оба хана были примерно одного возраста, сорока-сорока пяти лет, только Аепа был невысокого роста, поджарый, с живым смуглым лицом и веселыми глазками, а другой Аепа был высок, толстобрюх, с длинными вислыми усами.

К ним подъехали Владимир Мономах и Олег Святославич, соскочили с коней. Правители приветствовали друг друга легкими поклонами голов, а потом Аепа спросил:

– Добрая ли дорога выдалась русским князьям? Благополучно ли доехали?

– Спасибо, хан, – ответил Мономах. – Ровным снежком стелилась дорога к вам.

– Здоровы ли ваши родственники?

– Здоровы, хан. Здоров ли ты, хан?

– Слава богам, – ответил Аепа.

– А твое, хан?

– Болезни пока бегут стороной, – ответил другой Аепа.

После обмена приветствиями ханы пригласили русских князей в шатер, расположенный посредине стойбища.

Шатер был больших размеров, сделан из войлока и обтянут китайским шелком желтого цвета. Перед входом в него под навесом стояли два воина в красивой одежде; при виде правителей они замерли, точно истуканы. Внутри шатер был наполнен ровным приятным солнечным светом, по краям горело несколько костров, давая тепло. Ханы сели на сложенные возвышения из войлоков, покрытых разноцветными персидскими коврами, такие же сиденья были предложены и русским князьям. Остальные приближенные и гости расселись вокруг небольших столиков с резными ножками, на которые слуги тотчас установили тарелки с жареными и пареными говядиной, бараниной и свининой, овощи, фрукты, в кувшинах вино, и началось пиршество. Разговор сразу принял непринужденный характер‚ потому что большинство половцев знали русский язык, а русские – половецкий. Когда пиршество стало набирать силу, Мономах, плечистый, с кудрявой рыжеватой головой и широкой бородой, обратился к ханам Аепе и другому Аепе:

– Прибыли мы к вам, уважаемые хозяева, не просто так, а как знатные купцы. Проведали мы, что имеется у вас дорогой и ценный товар и что хотите вы его продать. Захватили мы с собой купцов, которые согласны купить его по сходной цене.

Мономах начал сватовство по русскому обычаю, но умудренный жизненным опытом и кое-что знавший о жизни русов Аепа тотчас уловил скрытый смысл в сказанных князем словах и, щуря веселые глазки и поглаживая суховатой ладонью куцую бородку, ответил ласково:

– Не будем таиться от вас, что имеется у нас такой товар. Давно храним и бережем его. Но понравились нам наши гости, и мы согласны продать свой товар, коли купцы будут достойны его.

– Купцы – вот они, бравые молодцы, как на подбор! – Мономах указал на Юрия и Святослава. – Что, хан, можно еще найти в чужих краях лучше наших сыновей?

– Клянусь всеми богами, нигде не видел я краше и мужественнее воинов! – высокопарно ответил другой Аепа, поблескивая узкими коричневыми глазками. – Славные из них вырастут князья!

– Тогда нам с Владимиром хотелось взглянуть на ваших дочек, ханы, – вмешался в разговор Олег Святославич.

Аепа хлопнул в ладоши, все повернулись ко входу в шатер, замерли в ожидании. Юрий толкнул в бок Святослава, подмигнул:

– Сейчас наши будущие жены появятся. Не моргай, хватай самую красивую!

Вошли две девушки в нарядных одеяниях из шелка, расшитого различными узорами, их руки, шеи и уши были увешаны драгоценностями, волосы заплетены в мелкие косички. Одна из них была среднего роста, с милым личиком, вторая оказалась настоящей красавицей; она не опустила глаз, как первая, а смело, свысока оглядывала гостей, насмешливо скривив сочные губки.

«Вот бы мне такую жену! – восхищенно глядя на нее, подумал Юрий. – Такую озорницу я бы полюбил – по-настоящему!»

Как любить «по-настоящему», он, конечно, не знал; раньше с мальчишками они делили знакомых девчонок, даже тайно вздыхали по некоторым, но потом легко и быстро забывали… Но он слышал про настоящую любовь и теперь твердо уверен был, что с этой красавицей половчанкой у него она бы получилась.

При виде ханских дочек половцы зацокали языками, зашумели, громко заговорили, высказывая чувства восторга и восхищения. По лицам князей было заметно, что они тоже остались довольны. Потом оба хана подошли к своим дочерям, взяли их за руки и посадили рядом с княжичами: первую невысокую, с милым лицом – возле Юрия, а красавицу – со Святославом.

Сначала Юрий расстроился, что досталась не бойкая и смелая, но потом, взглянув на невесту, нашел, что она тоже довольно привлекательна, и смирился. Ко всему этому обряду относился он, как к некой мальчишеской игре: сегодня не повезло, зато завтра обязательно сумеет наверстать свое!

Пир продолжался до позднего вечера. За это время Юрий и ханская дочка не обмолвились ни словом, только пару раз перекинулись робкими, несмелыми взглядами. Потом его со Святославом повели в отдельную юрту, стоявшую рядом с ханской. Юрта была небольшой, решетка ее была покрыта белым войлоком и обтянута красным шелком. Посредине был разожжен костер; при свете пламени было видно, как сверху, из дымового отверстия летели снежинки и, точно тополиный пух, кружились вокруг, тая в теплых струях воздуха. По краям были раскинуты две постели, сложенные из нескольких слоев кошмы. Святослав похлопал ладонью по своей, сказал удовлетворенно:

– А – ничего. Спать можно!

– Дома мягче. На пуховую перину как завалишься!

– Да и теплее. Изба – не юрта и печь – не костер!

– Что верно, то верно. Зато на холоде сон крепче.

– У меня и без того крепкий!

Разделись, устроились в постелях, согреваясь собственным теплом. После молчания Юрий спросил:

– Ну и как тебе твоя невеста?

– Бедовая попалась, – ответил Святослав довольным голосом. – Я сижу, молчу как подобает, а она меня как ущипнет! Я аж чуть не подпрыгнул от неожиданности. С такой не соскучишься! А ты-то как?

– Моя смирная. Весь пир сидела не шелохнувшись. По-моему, дышать боялась.

– Ну да ладно, какие попались, такими и будем довольны. Спать пора, веки слипаются!

Наутро в честь помолвки ханских дочек началось празднество. Между юртами были зажжены костры, на них жарились туши баранов, в больших котлах варилось мясо. Были вынуты из запасников бурдюки с вином и бочки с пивом. Ели и пили все желающие, от мала до велика. А потом начались состязания. Сначала в круг вышли борцы. Их было много – и молодых, и пожилых, пожелавших проверить свою силу и ловкость. Все участники разделялись на две группы и схватились по парам. Побежденные отходили в сторону, победители боролись между собой. И так продолжалось до тех пор, пока не осталось двое здоровенных парней лет по двадцати пяти. Один из них оказался проворней и после короткого боя уложил соперника на обе лопатки. Зрители разразились криками восторга, подняли над собой победителя и понесли к ханам, которые наградили богатыря красиво отделанными мечом и щитом.

Потом начались соревнования на меткость стрельбы из лука. Каждому участнику полагались три стрелы, ими надо было поразить три небольших круга, расположенных в шагах пятидесяти от забора из жердей, которого приходилось придерживаться во время скачки на коне. Юрий загорелся:

– Попробую и я!

Мономах не стал его отговаривать:

– Валяй. Только не опозорь звание княжича.

Первые две стрелы он уложил в цель, но в третий раз промахнулся. Впрочем и другие участники показывали не лучшие, а даже худшие результаты, так что его встретили возгласами одобрения. 3адание было сложным, только четверо сумели все стрелы отправить точно в цели. Им и достались из рук ханов красивые, добротно сделанные луки с колчанами стрел.

Разгоряченные пусть не победой, но достойным успехом, Юрий решил принять участие в скачках. Мономах, всю жизнь проведший в седле и понимавший толк в лошадях, сказал наставительно:

– Главное, в начале скачки не дай коню зажечься и истратить силы. От основной группы не отставай, но и вперед не вырывайся. Береги силы коня для решительного броска. Хватит умения, добьешься победы.

Юрий так и сделал. Скакуна, гнедого беломордого жеребчика с тонкими, стройными ногами и самолюбивым характером, ему подарил отец год назад, они привыкли и хорошо понимали друг друга, и Юрий рассчитывал на успех.

Когда лавина всадников рванулась вперед, он почувствовал, как конь задрожал лихорадкой возбуждения и ринулся вперед. Большого труда ему удалось успокоить и пустить в сильный галоп. Конь шел мощными, крупными бросками и, чувствуя под собой могучее и легкое тело, Юрий испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Миновав поворот, он дал небольшую слабину, и скакун стал набирать скорость, обгоняя своих соперников. Вот он оказался в ведущей группе, но впереди мчался половец, обошедший всех не менее чем на десяток шагов.

Надо было его догнать! И Юрий подбодрил коня, тот понял хозяина и помчался во всю силу. Соперники сближались. Юрий видел, как половец начал оглядываться и стегать плеткой своего коня. Однако княжич неуклонно его настигал. Вот уже близка толпа людей, значит, скоро конец скачки. Надо прибавить еще чуть-чуть, совсем немного! Однако и соперник не сдавался, его скакун тоже увеличил скорость… Они примчались к концу пути одновременно, но половец ненамного опередил Юрия.

Сойдя с коня, он подошел к победителю. Это был сын хана другого Аепы. Он был оглушен счастьем победы и растерянно смотрел вокруг на людей, восторженно кричавших ему похвалы.

– Ну ты молодец, – сказал ему Юрий и пожал руку.

– А я думал, что первым пришел ты, – ответил ему сын другого Аепы. – Мы так ровно пришли, что только судьи могли определить победителя.

– Я верю вашим судьям. Тебя как зовут?

– Гуюк. А тебя?

– Юрием.

– Будем друзьями!

– Будем!

Они пожали друг другу руки.

Потом состоялось награждение. Ханы подарили Гуюку скакуна в красивой уздечке, украшенной серебряными резными пластинками. Потом Аепа и другой Аепа, посовещавшись между собой, объявили, что другого скакуна они дарят русскому княжичу Юрию, который доказал, что он настоящий наездник, достойно боровшийся за победу.

День завершился всеобщим гулянием. Там и тут били бубны, гудели трубы, грохотали барабаны, тренькали струнные инструменты; половцы пели, плясали, некоторые в обнимку шатались между юртами, обнимали русских воинов, хвалили их за храбрость в бою. Удивительно было смотреть на это Юрию, будто и не было между русами и половцами десятилетий кровавых войн и жестоких сражений.

А назавтра русы отправились в обратный путь. В крытых кибитках с ними ехали дочери ханов. Вооруженный отряд половцев с почетом проводил их до самой границы.

В Переяславле в каменной церкви Богородицы, построенной Владимиром Мономахом, митрополит Ефрем крестил обеих ханских дочек и дал им новые имена. Нареченная в жены Юрию отныне стала называться Серафимой, а отданная за Святослава – Доминикой.

– Прекрасное имя дали моей будущей жене, – радовался Святослав. – Доминика – значит домовитая хозяюшка. А мне как раз нужна такая супруга, чтобы ухаживала за мной, во всем меня слушалась и создавала в семье уют. Я люблю спокойную жизнь!

– Полно тебе, – урезонивал его Юрий. – Это вовсе не русское имя, а греческое, пришло к нам с христианством, наверно, и означает совсем другое.

– Для кого-то, может, и так, а я его понимаю по-своему. Я уверен, что заживем мы с Доминикой дружно и согласно, как я хочу!

Потом начались приготовления к свадьбе. Варилось пиво, закупалось в Киеве вино, заготавливались продукты, шились одежды, драились полы в помещениях, украшались стены коврами и оружием, приглашались гости. Юрий и Святослав в это время бегали по улицам с мальчишками, только изредка загоняли их во дворец для примерки свадебной одежды или еще для каких-то других неотложных дел. Видеться до свадьбы с невестами, по обычаю, было нельзя, дочери ханов проживали в одном из боярских домов.

12 января 1108 года состоялись свадьбы – обе враз. Сначала их повели в церковь Богородицы, где произошло венчание. Народу стеклось со всего города уйма, женихи и невесты шли среди людей, словно по живому коридору; при выходе из храма в них бросали овсом и рожью, чтобы богато жили, а некоторые умудрялись ущипнуть ханских дочерей и те невольно прижимались к своим мужьям: стало быть дружно будут жить!

А потом три дня шел свадебный пир. Князья средств не жалели, гулял чуть ли не весь город. На четвертый день гости стали разъезжаться и молодых оставили в покое. Они собрались в гриднице княжеского дворца, позавтракали. После этого сидели некоторое время молча, не зная что делать. Первой встрепенулась находчивая Доминика. Она вскочила со стула и предложила:

– Давайте сыграем в семью!

– Это как? – спросил Святослав.

– Я сейчас принесу куклы, все расскажу и покажу!

Она быстро сбегала в свою светлицу и вернулась с игрушками, тряпками, посудой и другими принадлежностями.

– Эта будет нашей мамой, а эта – папой. А мы с вами – их дети.

– Как же мы будем их детьми, когда ты – моя жена? – возразил Юрий.

– Понарошку! Мы же играем. Значит, так. Представьте, что это не пол, а степь и там пасется стадо овец. Их надо стеречь. Пусть Святослав будет лошадкой, а ты, Юрий, станешь всадником. Садись на своего коня и объезжай стадо, чтобы оно не разбежалось и чтобы волки не напали и не задрали овец! На вот тебе веревочку, запрягай свою лошадку и скорее выезжай в степь, – подтолкнула она Юрия. – А мы с Серафимой в это время будем готовить для вас обед.

– А наши папа с мамой чем станут заниматься? – едва сдерживая смех, спросил Юрий.

– Они трудились день и ночь и очень устали.

– От чего же они так устали? Лежали себе в коробке всю дорогу до Переяславля и в ус не дули. Тоже мне – труженики гороховые!

– Как ты можешь так говорить о своих родителях? – возмутилась Доминика. – Они гоняли отару овец и коз на дальние пастбища, скакали по оврагам и буеракам и теперь должны поспать. Вот для них кошма. Мы их на нее положим, а сверху укроем войлоком. Смотрите не беспокойте, пусть хорошенько отдохнут. Отцу скоро надо идти на охоту, а у матери много работы по хозяйству.

– А мне можно пойти на охоту? – спросил Святослав.

– Нет! Ты еще маленький и должен помогать родителям, не отлучаясь далеко от юрт.

Жены отошли в угол и притихли, видно, занялись своим делом. Юрий «запряг» Святослава и даже «взнуздал» его – сунул веревочку в рот, – и они стали носиться по гриднице, по пути сшибая стулья и скамейки.

– Мальчики! – строго прикрикнула на них Доминика. – Вы сильно шумите и не даете спать нашим папе с мамой!

– Но мы гоняем волков! – не сбавляя скорости, выкрикнул Юрий. – Иначе они полстада перегрызут!

– Вы их уже прогнали. Садитесь и отдыхайте. Можете костер разжечь и сварить баранину.

Юрий и Святослав присели к столу, на котором лежали куклы. Юрий взял одну из них, стал рассматривать. Сшита она была из ткани, черты лица нарисованы краской.

– Глянь, а она здорово похожа на половчанку. Лицо круглое, скуластое, а глаза коричневые.

– И этот тоже чистый половчанин…

– А морда толстая и круглая. Вот я его! – и Юрий рукой куклы ткнул в лицо «отца».

Святославу это понравилось, он в ответ рукой «отца» смазал по щекам «мамы».

– Ах, ты так? Я вот тебе сейчас врежу! – входя в азарт, выкрикнул Юрий.

– А я тебе!

Завязалась потасовка. Вдруг у куклы, которую держал Юрий, оторвалась рука. Оба замерли, не зная, что делать. Украдкой поглядели в сторону своих жен. Те спокойно играли в углу.

– Бежим? – бесовски прищурив глаза, спросил Юрий.

– Бежим! – тотчас ответил Святослав.

Бросив куклы, они выскочили на улицу. Здесь их поджидал друг и соратник Юрия по детским играм Иван Симонович.

– Ты чего так долго? – недовольно проговорил он. – Я уж все глаза проглядел, думал, не выйдешь!

– А знаешь, как от девчонок трудно отвязаться!

– Они еще жены наши! – добавил Святослав.

– Ишь друзья по несчастью собрались! – усмехнулся Иван. – Но я не таков, меня не оженят!

– Еще как оженят! – возразил Юрий. – Папка твой состоятельный человек, он тебе, наверно, уже подыскал какую-нибудь богатенькую невесту!

Иван был сыном боярина Георгия Симоновича, потомка варяжского воина, когда-то перебравшегося из Скандинавии на Русь. Георгий быстро возвысился при Владимире Мономахе, стал тысяцким, сумел заработать большие богатства и считался одним из самых влиятельных людей страны. Его состояние почти равнялось годовой дани Смоленского княжества! В знак особого доверия Мономах назначал Георгия Симоновича воспитателем, или, как тогда говорили, «дядькой» Юрия. Чему только не научил дядька княжича: и умению сражаться как на мечах, саблях, и стрельбе из лука, и борьбе в рукопашном и кулачном бое, и езде на конях, и многому, многому другому, что надо было знать будущему князю. И рядом с Юрием почти всегда был сын Георгия – Иван, бедовый, сметливый и находчивый мальчишка, верный друг и преданный товарищ.

– Вы там с женами прохлаждаетесь, а посадские большими силами подошли и собираются нас побить! – горячился Иван.

Это была давнишняя война мальчишек «дворецкой» и «посадской» сторон. Надевали они защитные снаряжения, брали в руки деревянные мечи и щиты и шли друг на друга. По-разному складывались сражения: порой побеждали мальчишки, жившие вокруг княжеского дворца, а иногда перевес был у посадских.

– А наших что, мало сегодня подошло? – озабоченно спросил Юрий.

– Тот заболел, другой дома занят, разве не знаешь, как бывает? Да еще тебя, князя, нет. Мы уж совсем хотели расходиться.

– Тогда – позор. Долго над нами посадские будут смеяться.

– Вот я о том же толкую. Нельзя отступать. Но как биться, если нас так мало?

– Ты с нами? – быстро спросил Юрий Святослава.

– Конечно! – без колебаний ответил тот.

– Прекрасно! Каждый человек на счету…

Пошли на место сражения.

Да, дворцовых было немного, если не в два, то в полтора раза меньше посадских. Побьют, обязательно побьют, размышлял Юрий. Может, что-нибудь придумать, какую-нибудь хитрость изобрести, обмануть противника и переломить сражение в свою пользу? Но ничего путного в голову не шло. И он сказал:

– Будем строиться. В центре встану я, ты, Иван, становись с левой стороны, поддержишь в случае чего.

– Э-э-э, так не пойдет. Слишком просто, – возразил Иван. – Удаль без ума, что лук без тетивы. У меня тут одна мыслишка мелькнула. Подойдите, ребята.

Все сгрудились вокруг него.

– Поглядите на улицу. Она в этом месте широкая, но дальше сужается. Нам в малом числе не устоять, наш тонкий строй прорвут и сомнут. Выгодней для нас дать бой вон в том узком месте… Свист мой хорошо помните?

– Помним! – разноголосо ответили ребята…

Построились для битвы. Посадские первыми ринулись на противника. Важно было выбить у неприятеля меч из рук или расколотить деревянный щит или каким-то другим способом вывести из строя, но только не путем нанесения даже незначительных ран; за это строго наказывали. Поэтому сражения, как правило, продолжались долго, до полного изнеможения одной из сторон или отступления ввиду явного превосходства противника.

Так происходило и на этот раз. Дворцовые яростно сопротивлялись, но вынуждены были понемногу отступать. Как говорится, сила силу ломит. И в этот момент раздался пронзительный свист Ивана. Дворцовые по этому сигналу стали все быстрее и быстрее пятиться, отступать, а потом побежали. Однако, когда они забежали в узкую часть улицы, прозвучал новый свист, дворцовые встали, развернулись, быстро построились в два ряда и пошли на разрозненные силы посадских. Те такого напора не ожидали, смешались, бестолково пытаясь наладить сопротивление, но получилась путаница, бестолковщина; наконец, стало ясно, что сражение они проиграли. С расстроенным, обреченным видом посадские побросали оружие и встали кучкой в сторонке.

Но – ненадолго. Скоро и те и другие сошлись воедино и стали говорить про сражение.

– Это нечестно! – кричал один из посадских, худенький мальчишка. – Мы вас уже победили, а вы потом обманом вырвали у нас победу!

– А вы бы держали ее крепче! – смеялся Юрий. – Почему уши распустили и рано успокоились?

– Нас было больше, вот и проморгали…

– До сражения победителями себя почувствовали…

– Нет, все-таки крепко вы нас поколотили! – наконец признался рослый паренек. – Но ничего, в другой раз мы вас переважим!

II

Брачный союз и «вечный мир» с двумя небольшими ордами Аепы и другого Аепы не снимали угрозы половецких набегов. Где-то в стеши кочевали и выжидали удобного случая для нападения на Русь огромные орды Шурукана, «шелудивого» Боняка, Тугоркана, Уруссобы, Алтунопы и Сугры. Они были в свое время побиты Мономахом и другими русскими князьями, но не оставили мыслей поживиться чужим добром.

– Половецкие ханы всегда будут нападать на соседние страны, – говорил как-то Юрию отец. – Не только Русь терпит их бандитские набеги, но и Византия, Болгария, Венгрия. Страдают от них и берендеи, и торки, и печенеги…

– Что же это за разбойный народ, который не дает никому покоя? Почему они такими разбойниками родились? – недоумевал Юрий.

– Кочевник – он всегда разбойник. У кочевника какое богатство? Кибитка, несколько лошадок да овечек – вот и все состояние. Ни полей обширных, засеянных рожью или пшеницей, ни садов с наливными плодами, ни мастерских ремесленных. Родятся они в бедности и умирают в нищете. Всех средств кочевнику хватает, чтобы себя прокормить да еще дань хану заплатить. А ведь хочется жить в роскоши! Где ее взять? Да в соседних странах!

Мономах поднял толстый указательный палец и, помахивая им перед носом Юрия, проговорил наставительно:

– Один набег на Русь или Византию, или Болгарию дает половецкому хану больше богатств, чем вся дань с подданных, половецких жителей! Не надо трудиться изо дня в день, не надо накапливать понемногу свое состояние. Вскочил в седло, стегнул своего быстроного коня, ворвался в соседнюю страну и в короткое время приобрел такие богатства, какие и не снились! И текут сокровища не только ханам и его приближенным. Достается кое-что и рядовым воинам. Вот почему половцам не нужен мир. Вот почему они сегодня заключают различные договоры, а уже завтра нарушают их.

– Выходит, ханы Аепы тоже откажутся от соглашений с нами?

– Будем надеяться, что не рискнут. Слишком близко их стойбища от нашей границы. При случае мы их быстро достанем и не простим предательства.

– Но как быть, если половцы не соблюдают договоров?

– Не надо ждать нападений степняков, как это мы делали раньше, – убежденно проговорил отец, и глаза его потемнели. – Надо идти в Дикое поле и там настигать и громить половецкие орды. Тогда им будет не до набегов и грабежей. Причем надо идти не летом и не осенью, когда войско боеспособно, а зимой или ранней весной. Именно в это время половцы становятся слабыми и уязвимыми для своих врагов: кони после зимней бескормицы тощают и слабеют, а бойцы тоже с января бедствуют от недостатка еды. Вот тогда их можно бить наверняка!

И вот зимой 1109 года Мономах посылает своего воеводу Дмитра Иворовича в глубь половецких степей. На откормленных лошадях, в теплых одеждах русские воины внезапно обрушились на половецкие орды, разгромили их в ряде сражений и прогнали за Донец. В следующую зиму рати Мономаха вновь вторглись в Дикую степь, однако лютые морозы не позволили завершить успешно начатые военные действия.

Из многих походов Владимир Мономах сделал вывод, что силами одного Переяславского княжества невозможно добиться убедительной победы над степняками. И тогда он стал готовить общерусский поход. Редчайший случай: не будучи великим князем всея Руси, а оставаясь лишь правителем Переяславского княжества, Владимир Мономах в 1111 году объединил вокруг себя разрозненные силы всех русских княжеств и встал во главе их. В его войско влились дружины великого князя Всеволода и его сына Ярослава, полки Черниговских князей Давыда Святославича и его сыновей Святослава, Всеволода, Ростислава, а также сыновей Олега Святославича – Всеволода, Игоря и Святослава. Мономах взял с собой в поход своих сыновей Вячеслава, Ярополка, Юрия и девятилетнего Андрея, они возглавили рати переяславскую, смоленскую и ростово-суздальскую. Только Новгород не прислал своих воинов, но он был далеко и не страдал от половецких нашествий.

Для пятнадцатилетнего Юрия это был первый боевой поход. Не шутейные игры с деревянными мечами на улицах Переяславля! Впереди ждали разбойные орды охочих до крови половцев, предстояли жестокие бои и сражения, и сердце Юрия замирало от предчувствия жутких и страшных событий, коими изобилует каждая война. Сможет ли он выдержать испытание, проявит ли он настоящее мужество и окажется ли достойным имени Мономашича?..

Отец поручил ему командование сотней. Своим помощником он взял себе неизменного друга Ивана Симоновича. 26 февраля 1111 года огромное войско стало выходить из Переяславля, направляясь в Дикую степь. Ратники проходили мимо митрополита Никифора, епископов и попов с крестами, которые благословляли христианское воинство на крестовый поход против поганых половцев. Потом еще целых одиннадцать верст, до реки Альты впереди ратей шли церковные люди.

Отдохнув, полки двинулись дальше, в сторону границы. К Юрию подскакал Святослав, выкрикнул:

– Так вот ты где пропадаешь! А я-то его ищу, по степи рыскаю!

– Нарочно от тебя скрывался! – в тон ему ответил Юрий, радуясь появлению друга. Он знал, что троюродный брат идет в составе черниговского войска, но увидеть его так и не удавалось: дел перед выступлением было много, не находилось времени вырваться и поискать, где остановился Святослав со своей дружиной. – Ты с отцом?

– Нет, отец серьезно заболел, отпустил вместе с братьями.

– Тебе позавидуешь – самостоятельный! А за мной глаз да глаз!

– Скажешь тоже! У Мономаха только и дел, что за тобой смотреть. Под его рукой все русское войско!

Некоторое время ехали молча. Наконец, лукаво взглянув на своего друга, Юрий спросил:

– Ну и как семейная жизнь?

Святослав неопределенно махнул рукой:

– Да так… Идет. А у тебя?

– Понемногу. В крайнем случае играть в куклы уже не зовет.

– Потомства не появилось?

– Еще чего! Орать будут по ночам, а я поспать люблю.

– Я тоже засоня. Но интересно было бы посмотреть, как будут бегать по горнице маленькие людишки.

– Я за собой никакого такого интереса не наблюдаю! – отрезал Юрий.

Солнце стояло высоко, жарило по-весеннему. В степи белыми островами виднелись остатки снега, земля еще не проснулась от зимней спячки, копыта коней с шуршанием разбивали прошлогоднюю засохшую траву. Святослав скинул кафтан, перекинул его перед собой на хребте коня, сказал Юрию:

– Раздевайся до рубашки, а то взмокнешь!

– И то верно.

– А что, – спустя некоторое время спросил Святослав, – это правда, что с Мономахом едет игумен, который побывал в святых местах?

– Игумен Даниил, разве ты его не знаешь? Он же ваш, черниговский.

– Откуда? Я ведь в Новгороде-Северском живу.

– Игумен был у отца и так интересно рассказывал о своем путешествии!

– А давай его пригласим. Ему, наверно, скучно ехать, хоть воспоминаниями отвлечется.

– Удобно ли? Вдруг откажется…

– Попытка – не пытка. Чего мы теряем? А в случае удачи послушаем про заморские страны!

Поехали оба. Сотня Юрия двигалась в составе Мономахова войска, так что издали был виден великокняжеский стяг с изображением лика Христа. Там они нашли игумена Даниила.

Странник сидел в возке, худое тело его беспомощно болталось от тряски на неровностях. Вид усталый, щеки запали, а глубоко посаженные глаза закрыты. Не ясно было, то ли спал игумен, то ли задумался, а может, просто ушел в себя от всех мирских забот.

Юрий и Святослав долго ехали рядом, боясь потревожить священнослужителя. Наконец Юрий спрыгнул с коня, пошел рядом и спросил, наклоняясь к уху Даниила:

– Как ты себя чувствуешь, отец Даниил?

Игумен тотчас открыл глаза и уставил на него острый и живой взгляд. Спросил неожиданно звонким голосом:

– Ты меня вопрошаешь, юноша?

– Да. Я слышал, что ты был в святых местах, – начал было Юрий, но игумен тотчас перебил его:

– Тебе, наверно, хотелось бы услышать мое повествование? Что ж, я согласен побеседовать хоть сейчас. Так мне надоело в одиночестве трястись по этой однообразной степи.

– Со мной князь новгород-северский Святослав, он тоже жаждет услышать твой рассказ.

– Я вижу, ты одвуконь? Одолжи мне одного, я разомнусь немного и заодно отвлекусь от различных дум.

Он довольно резво поднялся со своего сиденья, спрыгнул на землю и твердой рукой взял за уздцы второго коня Юрия. Затем неожиданно легко вскочил в седло и поскакал вперед. Княжичи поспешили вслед за ним. Наконец игумен остановился, весело посмотрел на них, сказал:

– Угнались бы за мной, когда я был помоложе!

Затем он поехал не спеша, княжичи пристроилась к нему с обеих сторон.

– Да, юноши мои, с Божией помощью видел я святые места, обошел всю землю Галилейскую и святые места около града Иерусалима, где Христос ходил своими ногами и великие чудеса показывал, – начал он свой рассказ. – И видел все своими очами грешными, что беззлобливый Бог позволил мне увидеть и что я долгое время жаждал увидеть.

«Приплыл я в город Царьград, а потом по заливу триста верст шел до Средиземного моря. Посетил я остров Тенеда, где покоится прах святого мученика Авудима. Против того острова на берегу был великий город именем Троя, тут апостол Павел утверждал христианство…

Посетил я город Ефес – на суше, от моря – четыре версты, в горах, обилен всем добром. Здесь поклонялся я гробу Иоанна Богослова и с его молитвами радостно дальше путешествовал.

Далее находятся многие острова. Среди них – остров Родос, большой и очень богатый всем. На этом острове был в неволе русский князь Олег…»

– Это ты, преподобный, о моем отце рассказываешь! – взволнованно перебил речь игумена Святослав. – Его вместе с матушкой на этот остров император Византийский сослал на вечное поселение, но он оттуда бежал и вернулся на Русь!

– Раз ты из Новгорода-Северского, стало быть, теперь князь Олег этим княжеством управляет?

– Да. Он неважно себя чувствует и в поход послал меня.

– Жива ли твоя матушка, греческая красавица Феофания Музалон? Ведь он, кажется, вместе с ней бежал с острова Родос?

– Да, моя матушка жива и здорова.

– И много ли чада у них народилось?

– Я у них третий, а всего нас у батюшки с матушкой пятеро сыновей.

– Славно, славно… Много разговоров было на Родосе, какой красивый и сильный собой твой батюшка, какие смелость и изобретательность проявил и вырвался из неволи!

Да, так оно и было. В 1079 году хазары, как говорили, по наущению великого князя киевского Всеволода недалеко от Тмутаракани захватили Олега и продали в рабство на греческое торговое судно. Думали, пропал человек! Ан нет, в 1085 году вернулся он из Византии и снова бурно ворвался в княжескую смуту на Руси, и даже великий летописец Нестор в своей «Повести временных лет» отметил это событие: «В год 6591 (1083). Пришел Олег из Греческой земли к Тмутаракани, и захватил Давыда и Володаря Ростиславича, и сел в Тмутаракани. И иссек хазар, которые советовали убить брата и его самого, а Давыда и Володаря отпустил».

И далее игумен Даниил стал не спеша и подробно рассказывать, как добирался до Иерусалима, какие страны и народы видел. Побывал он на островах Леро, Калимно, Низиро и Косе, наведался на большие острова Кипр и Крит, а потом морем добрался до Иерусалима. Как зачарованные слушали княжичи о чуде-городе, где люди плачут от радости, увидев желанную землю и святые места и где Христос претерпел мучения ради людей…

Подробно рассказал игумен о встрече с князем Эдесского государства Балдуином. Возникло оно благодаря ратным подвигам крестоносцев. Несколько лет назад, повествовал Даниил, в странах 3ападной Европы папа римский Урбан призвал христиан отправиться на Восток и освободить от неверных город Иерусалим, где находилась гробница Иисуса Христа. На призыв откликнулись десятки тысяч воинов, которые в августе 1096 года отправились в Крестовый поход. В тяжелейших условиях жары и безводья дошли рыцари до Сирии и Палестины, разгромили мусульманские войска и штурмом взяли Иерусалим.

– Этот подвиг ныне повторяют русские войска, направляясь против басурман, – говорил игумен Даниил. – Если мы одолеем ворога, то слава о нашем походе пойдет по всем русским землям и дальше, к западным странам и до Византии, и до Рима дойдет она, и до Иерусалимского и Эдесского королевств, до Балдуина…

Рати вскоре вошли в пределы Дикого поля. Вдали, у самого горизонта, появились половецкие разъезды, следившие за передвижением русских полков. Однако основные силы отступали в глубь степей, не принимая сражения. Наконец появилась одна из столиц половцев – крепость Шарукань. Юрий думал увидеть красивый город с дворцами, теремами, обнесенный высокой крепостной стеной, а перед ним открылось скопище кибиток и глинобитных мазанок, окруженных невысоком валом. Взять такой город приступом для русов не представляло труда, они сокрушали настоящие крепости и замки!

Однако никаких военных действий не понадобилось. Жители столицы сдались на милость победителя. Город был разграблен, а русское войско двинулось дальше.

В двух дневных переходах находилась вторая половецкая столица – Сугров. Она была укреплена посильнее Шаруканя: высокий земляной вал ощетинился заостренным частоколом. Видно, надеясь на эти укрепления, жители решили обороняться. Однако русы не спеша окружили крепость со всех сторон и начали засыпать ее огненным припасом и стрелами с горячими смоляными наконечниками. Вскоре город был охвачен пламенем и окутался клубами дыма. После этого русы с разных направлений ворвались в крепость.

Оставив после себя развалины и пожарища, полки продолжали движение к Дону. Юрий был несколько разочарован: вот уже и две столицы повержены к ногам, а он еще ни разу не участвовал в сражениях, отец держал его сотню возле себя и не позволял ввязываться в боевые действия.

Наконец 24 марта 1111 года с утра стали скапливаться огромные силы половцев. Русы вглядывались в мечущиеся конные массы противника, которые принимали боевой порядок. Русы тоже готовились к сражению. Перед строем скакали тысяцкие и воеводы, что-то кричали, размахивали руками. Юрий чувствовал, как его охватывает нервная дрожь. Наклонился к Ивану и, стараясь быть спокойным, сказал:

– Кажется, скоро начнется заваруха…

Иван повернул к нему бледное лицо, ответил, стараясь улыбнуться непослушными губами:

– Прикидываю, хватит ли на нашу долю вражеских воинов. Вдруг разберут всех и нам не достанется!

Верный друг, он и здесь еще пытался шутить, чтобы поддержать его в трудные мгновения!

Прискакал вестовой, передал приказ Мономаха: встать на правом крыле рядом с ростовцами, суздальцами и смолянами.

– А черниговцев куда поставили? – спросил его Юрий.

– Они левое крыло заняли, – ответил тот и умчался.

Юрий со своими воинами занял указанное место, встал в первом ряду. Взгляд его неотрывно следил за врагом. Там в разные стороны продолжали скакать отряды половцев, видно, своими передвижениями старясь запутать русское командование и скрыть направление главного удара.

Солнце перевалило за полдень, но половцы по-прежнему не трогались с места. Стояли и русы. Так повелось, что первыми наступали кочевники. Их конные массы были подвижны и стремительны, важно было остановить их первый натиск, а потом уже развивать успех. Так было и на этот раз.

И вот, когда солнце уже стало клониться к закату, вся огромная конная лавина врага пришла в движение и, набирая скорость, понеслась на русов. Наступил самый жуткий момент – ожидание боя, когда страх железной рукой стискивает сердце, все тело немеет и становится чужим. Именно в это время слабые духом не выдерживают и бегут с поля боя.

Юрий напрягся и, прикрывшись щитом, выставил вперед длинное копье. Он чувствовал себя единым целым со своим конем, им вместе придется принять на себя удар половецкой конницы. Он не раз слышал, что половцы сильны своим первым натиском, который они наносят на всем скаку и со всей силой. Но если выстоять, выдержать и не отступить, то пыл степняков убавляется, и они сражаются уже не с той яростью, и тогда можно их сломить, отбросить и разгромить…

Лавина стремительно приближалась. Вот уже стали различимы лица, оружие. Юрий угадал «своего» половца, который мчался с поднятой кривой саблей прямо на него. Узкие злые глаза, неподвижное лицо, развивавшиеся по ветру концы шкурок черного соболя, которыми был подбит шлем, а чуть впереди – круглый щит, разрисованный красным узором. Все это он успел рассмотреть в эти короткие мгновения перед схваткой, которые чудесным образом удлинились, растянулись…

И вот удар, грохот железа, крики, конское ржанье… Юрий целил копьем ниже лица половца, в то место, которое у любого воина не защищено как следует, но, видно, противник отбил копье и набросился на него, нанося удары по щиту, шлему, панцирю… Юрий отбивался, как мог. В горячке боя, в криках ярости, звоне оружия, храпа лошадей он забыл про себя, страх улетучился сам собой, он только видел перед собой врагов, которых надо было сразить, иначе они убьют тебя…

Он опомнился лишь тогда, когда увидел, как половцы завернули лошадей и поскакали обратно. Отрешенным взглядом следил он за их беспорядочным бегством и не находил в себе сил, чтобы преследовать их. Да и остальные воины оставались на своих местах, с трудом переводя дыхание. Юрий оглянулся, увидел рядом сидящего на коне Ивана. Шлем у него был сбит набок, часть щита отрублена, он тяжело дышал и смотрел вдаль, провожая взглядом убегающего противника.

– Жив? – спросил его Юрий, едва разомкнув деревянные губы.

Тот взглянул на него сполошными глазами, ответил хриплым голосом:

– Кажется…

– С боевым крещением тебя.

– И тебя тоже.

– Ну что, сразил кого-то?

По лицу Ивана скользнула судорожная улыбка, он ответил отстраненным голосом:

– Кто его знает. Может, и убил. Вон сколько трупов перед нами валяется…

– Я тоже все смутно помню…

– Да-а-а, страшное это дело – бой…

Пали сумерки, стало ясно, что в этот день продолжения сражения не будет. Воины спешились, расстилали на земле подседельные попоны, располагались на ужин. Юрий достал из сумки вяленое мясо, сыр, хлеб, протянул Ивану:

– Ешь.

Тот мельком взглянул на еду, отвернулся:

– Не хочу.

Присев на седло, Юрий стал вяло жевать мясо, запивая водой из медной баклажки. Через некоторое время потянулся к еде и Иван.

Ночь провели в полудреме, не в силах стряхнуть с себя напряжение минувшего боя. Утром стали строиться в боевую линию, но разведка принесла известие, что противник скрылся в просторах степи. Русское войско двинулось за ним.

Два дня половцы отступали. Лишь 27 марта они вновь решились на сражение. Оба войска стали строиться друг против друга.

Первыми выстроились русы. Половцы продолжали движение, их отряды метались вдоль боевой линии, стараясь скрыть направление главного удара.

И тут произошло неожиданное. В полки прискакали вестовые от Мономаха с приказом идти в наступление. Это было необычно! Сроду русские в полевых битвах стояли на месте и ожидали удара половецкой конницы; половцы вольготно распоряжались временем, тщательно готовились и примеривались к нанесению удара. И вот теперь сами оказались под внезапным натиском русских полков. На них быстро шли пешие воины, рысцой надвигалась лавина закованной в броню конницы.

Среди половцев началась суета, торопливое перестроение. Противник не ожидал нападения, он был растерян, подавлен, почувствовал неуверенность в своих силах. Именно на это и рассчитывал Мономах, опережая врага.

Противник встретил русов градом стрел, потом завязалось ожесточенное сражение. В это время из-за края неба выползла грозовая туча, начался проливной дождь, который сопровождался сильным ветром. Владимир Мономах тотчас уловил изменение обстановки и перестроил русское войско таким образом, что дождь и ветер стали хлестать половцам в лицо, мешая сражаться.

Некоторое время половцы отчаянно сопротивлялись, но скоро надломились, стали пятиться, а потом побежали в сторону Дона, к спасительным бродам. Немногим удалось добраться до того берега…

С победой возвращалось русское войско на родину. Весть о славной победе разлетелась далеко за пределы Руси. Читаем мы в «Повести временных лет»: «Так вот и теперь, с Божьей помощью, по молитвам Богородицы и святых ангелов, возвратились русские князья восвояси со славой великой, разнесшейся по всем людям, так и по дальним странам, то есть к грекам, венграм, полякам и чехам, даже и до Рима дошла она, на славу Богу, всегда ныне и вечно и во веки веков, аминь».

III

В средине апреля 1113 года Юрий и Иван отправились в Киев, чтобы купить новые панцирь и кольчугу; в последнее время они выросли и прежнее снаряжение стало маловатым.

День выдался по-весеннему солнечным, теплым. Буйствовала молодая зелень, изумрудным ковром покрыв степные просторы. Покачивали головой отцветающие подснежники, радовали глаз синие, красные, белые, желтые цветы, возле небольших водоемов роились несчетные стаи птиц, воздух гудел от шума крыльев, гогота, кряканья, посвиста. Высоко в небе трепетал жаворонок.

– Как я люблю степь! – говорил восторженно Юрий, оглядываясь вокруг. – Когда видишь вокруг себя такой неоглядный простор, то сердце поет от счастья! Кажется, взмахнул бы руками и полетел, как птица!

– Разве можно ее не любить? – удивился Иван. – Я думаю, не найдется ни одного человека, кому бы не пришлась по душе такая красота, такое великолепие!

– Не скажи! Мой друг, новгород-северский князь Святослав, любит леса, а степь ему кажется скучной и унылой.

– Видно, где в каких краях человек вырос, где его родина, те места ему и нравятся, к ним он и прикипел душой, – рассудительно проговорил Иван, а потом насторожился: – Видишь вдали всадников? Уж не половцы ли?

– Какие половцы? Их и след простыл. Мы их загнали далеко за Дон, а некоторые орды откочевали за Железные ворота (в Прикаспий, за Дербент). Такого страха на них нагнали, что они на Руси нос боятся показать!

– Видишь, и народ стал возвращаться в селения. Я уже несколько селищ возрожденных насчитал.

– Но все равно много брошенных. Отец жалуется, что все меньше и меньше поступает дани от земледельцев. Народ так напуган набегами степняков, что не верит в нашу окончательную победу. Думает, что они могут еще вернуться.

– Чего доброго! Князья вон никак не могут успокоиться, готовы при любом случае вцепиться в горло друг другу. Отца твоего побаиваются, вот и сидят смирно… А куда ушли люди? Где они нашли безопасное пристанище? – с мучительным видом Иван огляделся вокруг, будто хотел отыскать взглядом их новые пристанища.

– В Карпаты бегут, – раздумчиво отвечал Юрий. – Там горы, можно спрятаться от степняков. И еще в междуручье Оки и Волги, в Ростово-Суздальские земли. Лесов к болот половцы не переносят, боятся как черт ладана. Можно спокойно жить и работать.

– А главное – сохранить жизнь, – добавил Иван. – Это тоже земли твоего отца?

– Да, там сидит наш наместник, исправно шлет дань с населения. Богатейший край! И пушнина, и мясо, и зерно, и мед, и рыба поступают…

Так беседуя, подъезжали они к Киеву.

На пути им встретился небольшой перелесок, а когда выехали из него, то увидели красочный возок, склоненный набок. Возле него стояли возница и богатая женщина лет двадцати пяти.

– Ой, как хорошо, что вы объявились! – радостно воскликнула она. – У нас колесо слетело, помогите его надеть.

Юрий и Иван соскочили с коней, приподняли бок возка, а возница одел и закрепил колесо на место.

– Спасибо вам преогромное! – проговорила женщина, сияя радостной улыбкой. – Мы уж совсем отчаялись, нет никого, да и все тут! Ну никто не идет и не едет!

Одета она была по-дорожному, но все равно выглядела довольно изящно: тонкой работы льняное платье было богато вышито различными узорами, на ногах красные черевички из козьей кожи, на шее, в ушах и на запястьях рук богатые украшения. Но Юрия привлекло ее лицо. Оно не только было красиво, но излучало неуемную решительность и настойчивость. Приковывали к себе ее глаза – большие, темно-коричневые, с задорным блеском. Юрий не мог отвести от них своего взгляда.

Он помог сесть ей в возок, поехал рядом. Иван отстал на почтительном расстоянии.

– И не боишься одна, без сопровождения воинов отправляться в дальний путь? – спросил он.

– Кого бояться? Половцы растаяли в далекой дымке, разбойников вокруг Киева повыловили. К тому же наше имение недалеко, вон за тем лесом.

– Будь я твоим мужем, ни за что не отпустил.

И, сделав бедовые глаза, добавил:

– От себя не отпустил. Ни на один шаг.

– А мой муж не из таких! Он мне во всем доверяет и дает полную свободу.

– И кто же твой муж?

– Тысяцкий Путята. Слышал о таком?

– Кто ж его не знает! Хозяин Киева!

Путята был, пожалуй, самым богатым человеком в столице, если не считать, конечно, великого князя Руси. На него работали целые улицы ремесленников, он держал в подчинении Подол – значительный район Киева, перед ним раболепствовали и трепетали ростовщики. Юрий видел как-то могущественного человека на рынке – крепкого старика, широкоплечего, с узким поясом и крепко посаженной головой. И столько величия и силы было в надменном взгляде, что люди без слов уступали дорогу, а торговцы низко склоняли перед ним свои головы.

– Что, испугался? Коленки задрожали?

– Князю не положено бояться.

– Так ты князь? Очень интересно! И какой же земли ты правитель?

– Переяславской.

– Но там сидит Владимир Мономах…

– А я его сын.

– Вон как!

И она заинтересованно взглянула на него. Юрий перед ней – гоголем.

– И как же тебя звать, князь?

– Юрием. А тебя как величать?

– Анастасией.

– Ни разу не встречал такой красавицы!

– Однако умеешь девушкам красивые слова говорить!

– Это говорит не мой язык, а мое сердце!

– А я люблю молодых разговорчивых людей!

Так, перебрасываясь шутками и болтая о пустяках, подъехали они к Киеву. Город перед ними встал на горе, словно величественный корабль, который плыл по водам могучего Днепра. Дома, терема и дворцы утопали в зелени, из нее выступали золотые купола Софийского собора, Десятинной, Василия, Михаила, Климента, Спаса, Благовещения и других церквей, сверкали в лучах заходящего солнца покрытия Золотых ворот.

Тогда деревянный мост через Днепр только возводился, поэтому переправились на пароме и тут же, на пристани, распрощались. Юрий и Иван миновали одноэтажный деревянный Подол, населенный в основном ремесленниками и прочим податным населением, поднялись на гору по Зборичеву взвозу (здесь великокняжеские тиуны и мытники взимали дань за переправу и торговую пошлину, поэтому взвоз и назвали Зборичевым), в Выший град, где был расположен терем Владимира Мономаха; каждый князь старался обзавестись своим обиталищем на случай приезда в столицу.

Переночевав, утром отправилась на рынок. В Киеве было несколько рынков, но главный располагался на Подоле, под крепостными стенами. Товары здесь были завезены, пожалуй, со всего света. Целыми рядами торговали оружием, тканями, медами и воском, разнообразной пушниной, мясом, рыбой, дичью… Слышались крики зазывал, громкие разговоры, смех, в воздухе плыли аппетитные запахи приготовляемой на кострах и в жаровнях пищи.

Юрий и Иван быстро нашли подходящие панцирь и кольчугу, заодно купили поножи и наручники, позарились на красивые шлемы и тоже приобщили к покупкам, а потом стали выходить с рынка. Путь их лежал по ряду, где торговали золотом, серебром и драгоценными украшениями. И тут Юрий увидел Анастасию. Она стояла со служанкой. Юрий тотчас узнал ее, хотя она была в другом наряде. На ней было красное шелковое платье, расшитое серебряными нитями, оно подчеркивало ее стройный стан и сочеталось с ее пышными черными волосами; различные дорогие украшения дополняли ее богатое одеяние.

Юрий некоторое время колебался, подойти или ускользнуть незаметно, но она вдруг обернулась, увидела его и проговорила радостно:

– Князь! Ты тоже любишь драгоценности? Посоветуй мне, покупать или не покупать эту вещицу?

«Вещицей» оказался золотой крестик такой изумительно тонкой работы, что у Юрия дух захватило. Он сглотнул слюну, ответил:

– Я бы приобрел не задумываясь.

– Может, тебе хочется купить его и подарить мне? – и она кинула на него лукавый взгляд.

Юрий вынул из кошелька, прикрепленного к ремню (карманов в штанах тогда не пришивали), несколько монет, протянул византийскому купцу. Тот угодливо кланялся, бормотал слова благодарности.

Анастасия в восторге захлопала в ладошки:

– Ах, как это мило!

Они пошли вдоль улицы. Иван с покупками ушел в терем, а служанка поотстала.

– Этим крестиком я буду благословлять победы, которые ты одержишь в недалеком будущем, – прижимая зажатую в кулачок драгоценность к сердцу, прочувственно говорила боярыня. – Я уверена, что он будет путеводной звездой в твоей боевой жизни!

Юрий молчал, мучительно думая о том, как вести себя с этой необычной женщиной.

– И тебе часто доводилось делать такие подарки своим девушкам? – испытующе заглядывая ему в глаза, спросила она.

– У меня нет девушек.

– Не может быть! Такой видный парень, да еще князь – и нет девушки? Ни за что не поверю!

– Я женат.

– Ах, вот как. И давно?

– Уже пять лет.

– Это во сколько же лет тебя женили?

– Тогда мне было двенадцать лет.

Она долго молчала, а потом произнесла изменившимся голосом:

– А меня, семнадцатилетнюю, отдали замуж за шестидесятилетнего…

Она прошла несколько шагов, старательно глядя себе под ноги, продолжала:

– Я купаюсь в роскоши. Ни в чем себе не отказываю. Муж со мной ласков, ни разу не обидел. Но чего-то мне не хватает. Чего-то я хочу, такого необычного, захватывающего… Тебе не приходилось испытывать подобного чувства?

Юрий пожал плечами.

– Значит, у тебя все впереди, – пообещала она.

Потом спохватилась:

– Мы совсем загулялись. Пора возвращаться.

Они стояли в небольшой рощице, которая осталась от обширного леса, когда-то окружавшего Киев.

– Тебе хочется домой? – спросила она, глядя на него потемневшими глазами.

Он снова пожал плечами. У него было странное, не испытанное ранее состояние сладостного упоения, будто все это происходило не наяву, а во сне, и не с ним, а с кем-то другим; легонько кружилась голова и сладко ныло сердце; Анастасия стала вдруг близким и понятным человеком, и он сказал:

– Я не хочу расставаться с тобой.

Она внимательно посмотрела на него, немного подумала, потом обернулась к служанке:

– Иди домой. Скажи, что я скоро буду.

Они, не разбирая дороги, двинулись в гущу деревьев, остановились под раскидистым вязом. Анастасия долго пристально глядела в лицо Юрия, потом порывисто обхватила ладонями его щеки стала целовать в губы, произнося сквозь слезы:

– Ах, мой мальчик, как бы я любила тебя! Как мне хочется любить!

Потом она резко оттолкнула его от себя и пошла прочь, спотыкаясь и не разбирая дороги.

В тереме Иван встретил неожиданной новостью:

– Великий князь Святополк умер.

И, видя отстраненное, непонимающее лицо Юрия, добавил:

– Я тебе говорю, что правитель Руси Святополк умер. Умер внезапно, в Вышгороде, за праздничным столом. Его прах в лодье привезли в Киев и положили в церковь Святого Михаила.

«Умер так умер, – равнодушно думал Юрий. – Один умер, второго назначат. Мне-то какое дело? Важнее всего, что меня любит красавица боярыня, что она поцеловала меня и у меня сердце полетело в пропасть. Никогда не испытывал я такого чувства ликования. Главное, когда и где увидеть? Ушла, даже не назначила свидания. Или я должен был это сделать? Ведь я мужчина, значит, надо было определить, когда мы с ней встретимся, а я, как последний хлюпик, растерялся и позабыл про все».

Он стал прикидывать, как поступить завтра. Может, походить перед окнами ее терема? Она увидит и выйдет. Но терема окружены высокими заборами, а в окнах вставлены разноцветные стекла или слюда, через которые едва проходит свет, а разглядеть кого-то на улице просто невозможно. Может, подойти и вызвать? Но за такие штучки можно много тумаков заработать, чего доброго еще псов с цепей спустят… Нет, все это не годится, надо придумывать что-нибудь поумнее, чтобы было наверняка.

Но в тот вечер на ум ничего путного не пришло. И, встав утром, решил: перемахну через забор, зайду в терем и найду ее светлицу. Кто меня остановит в княжеской одежде? Слуги подумают, что приглашенный гость какой-нибудь, задержать не посмеют. А если кто-то и попытается это сделать, я такое выдам, что сразу отстанут. Чего-чего, а уж с челядью разговаривать научен!

Позавтракав, он тщательно оделся и вышел на улицу. Моросил дождь, с Днепра задувал холодный ветер, но улицы были полны народа. Люди были вооружены топорами, косами, вилами, палками, камнями, слышались крики:

– Круши мздоимцев!

– Поджигай дома ростовщиков!

– На деревьях повесим кровососов!

– Долой все кабалы!

«Ворог, что ли, подступил к крепостным стенам Киева? – размышлял он. – Тогда почему непонятные угрозы выкрикивают?» Но ему было не до людей, он спешил к жилищу Анастасии.

Двухэтажный боярский терем Путяты был построен из толстых дубовых бревен, с красочными наличниками и резными столбами, поддерживавшими крышу над крыльцом; вокруг него высился добротный забор с тяжелыми воротами. Удивительное дело: чем выше поднимается во власти человек, тем старательнее отгораживается он от народа. Это что же за природа власти такая?.. Юрий обошел забор, нашел удобное место и перемахнул на ту сторону. Вокруг никого не было, только, заливаясь лаем, рванулись к нему огромные псы, однако крепкие железные цепи надежно держали их возле конур.

Он подошел к парадному входу, мимоходом кинул истуканом стоявшему молодцу с саблей на боку:

– Я к боярину.

И вошел вовнутрь. В полутемноте мимо него, словно тени, передвигались слуги. Терем жил своей обычной жизнью, никто на него не обратил внимания. Он поднялся на второй этаж, там жили господа. Толкнулся в одну дверь, во вторую – нет ее! Подкатилась какая-то маленькая старушонка, заглядывая в глаза, спросила шепелявя:

– Ты, мил человек, к кому вознамерился?

– Боярина ищу, бабуля. Шла бы ты в свою каморку!

– Нет, нет, погодь чуток, – не отставала старая. – Боярин живет в том конце, а ты шныришь в этом. С чего бы это?

Юрий открыл очередную дверь и увидел Анастасию. Отстранив в сторону стоявшую на пути надоедливую бабушку, вошел в светлицу. Анастасия резко повернулась к нему, глаза ее вспыхнули:

– Ты?!

Она приподнялась и пошла к нему медленно, бессвязно бормоча:

– Пришел-таки, пришел… Через ограду, через охрану прорвался… Это чудо! Это необыкновенное чудо!..

Он поднял ее на руки и закружил по светлице, затем опустил на кровать. Они глядели друг другу в глаза и не могли оторваться. Лицо ее полыхало, глаза сияли, она была восхитительно красива.

– Но как ты решился, кто тебя надоумил? – спрашивала она, восхищенно глядя на него.

– Я сам. Я не могу жить без тебя… Давай сбежим! Сейчас, немедленно!

– Но куда? Где мы можем скрыться от моего мужа?

– У моего отца обширные владения. Он может отдать мне в правление какое-нибудь княжество, ни один человек не прорвется в наш дворец! Бежим! Я умоляю тебя!

– Подожди чуточку, совсем немного. Муж с утра собирался навестить имение под Мическом. Как уедет, мы с тобой незаметно выйдем и сбежим из Киева.

– Ты не обманываешь? Ты правду говоришь?

– Мне здесь все обрыдло! С тобой я найду счастье, я это сердцем чувствую! Сбегу и ни разу не оглянусь! Я вот такой родилась!

Вдруг ее что-то насторожило. Она прислушалась, сказала:

– Кажется, муж идет, я слышу его голос. Надо закрыться на всякий случай.

Они были настолько заняты друг другом, что забыли про дверь. Анастасия поднялась, притворила ее и заперла на засов.

– Тебя никто не видел?

– Старушка какая-то крутилась, когда я к тебе входил.

– Бабка Афросинья! Старая проныра и наушница! Наверняка нашептала мужу о твоем приходе!

За дверью послышались шаги, кто-то толкнулся раз, второй, потом раздался властный голос:

– Анастасия, ты чего заперлась? Открой.

Юрий увидел, как у нее ужасом стали наливаться глаза.

– Слышишь, что я говорю! Открой немедленно!

– Он убьет меня! – посиневшими губами прошептала она. – Он обоих убьет!

– Давай в окно!

– Какое там! Оно зарешечено!

Мысли метались как угорелые.

– Скажи, что заболела, не можешь с постели подняться…

Она тотчас стала говорить жалобным голосом:

– Я не могу… У меня болит голова… Все кружится перед глазами… Оставь меня, я полежу и сама к тебе приду…

– Нет, ты откроешь сейчас! И нечего притворяться! Значит, Афросинья правду сказала, что у тебя мужчина!

– Нет у меня никакого мужчины. Одна я…

– Открой, тебе говорят! Я войду и сам увижу, болеешь ты или притворяешься!

– Я правда болею… Сил нет подняться…

– Откроешь или нет, спрашиваю?

Анастасия промолчала. Видно, силы покидали ее. Она только умоляюще смотрела на Юрия, но ему в голову ничего не приходило, как вырваться из западни.

Наконец терпение Путяты, видно, кончилось, он крикнул:

– Эй, кто там есть! Тащите бревно, будем дверь вышибать!

– Это конец, – слабым голосом проговорила Анастасия. – Нам обоим сейчас придет конец. Он не простит измены, он убьет нас обоих.

Юрий дико озирался. Но выхода не было.

IV

16 апреля 1113 года умер великий князь Святополк. Правление его вызывало большое недовольство среди народа. Так, еще в 1093 году, только заступив на киевский престол, он из-за жадности отказался отправить подарки половецким ханам; их ежегодно посылали в степь, чтобы откупиться от разорительных набегов. Тогда последовал набег кочевников на Русь. Русская рать на реке Стугне потерпела тяжелое поражение, а города и села подверглись страшному разграблению, тысячи и тысячи русских людей были захвачены в полон и проданы в рабство.

Мало того, польстившись на денежные посулы, Святополк пригласил ростовщиков-евреев. Те поселились в Киеве, построили дома и возвели синагогу. Сначала они выдавали ссуды за малую резу (проценты). Народ хлынул к ним, и русские ростовщики разорились. И тогда они взвинтили резу до такой степени, что должникам приходилось платить в два-три раза больше.

Осенью 1111 года сгорел Подол. Ночью, в одночасье. К утру тысячи людей стояли у дымящихся черных развалян своих бывших жилищ, потеряв все. И сразу пошел слух, что его подожгли люди, подкупленные ростовщиками, чтобы народ пошел к ним за новыми ссудами. Негодование против кровососов достигло, кажется, высшего предела.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения народных масс, было решение правящих кругов столицы во главе с Путятой после смерти Святополка пригласить на великокняжеский престол нелюбимых киевлянами черниговских князей – Олега или Давыда Святославичей. Прошел слух, что эти князья крепко держат сторону ростовщиков и богатых евреев. И все народные беды последних лет – и бесконечные кабалы, и пожар, и разорение – слились воедино и выплеснули на городские улицы тысячи разъяренных людей. В первую очередь вооруженные массы двинулись к домам евреев-ростовщиков и терему Путяты. «Киевляне разграбили двор Путяты, тысяцкого, напали на евреев, разграбили их имущество», – сообщает летописец.

Ничего этого не знали ни Юрий, ни Анастасия. И когда неожиданно услышали они на улице людской гул, а потом за дверью стихли голоса и, судя по всему, Путята оставил их, они поняли только одно, что чудесным образом спасены от неминуемой смерти. Они долго сидели молча, еще не веря в свое избавление. Потом Юрий тихонько подошел к двери, открыл засов и выглянул наружу. Там никого не было. Кивнул Анастасии головой: идем!

Они спустились на первый этаж и вышли во двор. По двору бегали челядь и охранники, некоторые из них подставляли бревна под ворота, которые раскачивались под ударами извне и готовы были вот-вот рухнуть; через забор лезли люди со свирепыми лицами, орали, грозили, а в них слуги Путяты пускали стрелы, кидали дротики, старались сбить мечами, копьями и топорами. Все кричали, орали, а из-за забора доносился рев толпы такой силы, что леденело сердце.

– Спасайся, князь, – сказала Анастасия. – Дай тебе Бог удачи!

– А ты? – спросил Юрий, удерживая ее за руку.

– Я вернусь в свою светлицу. Авось женщину никто не тронет!

И она юркнула в дверь терема.

Князь в растерянности стоял на крыльце, у него не было оружия, и он не знал, чью сторону принять. Пока он колебался, ворота треснули и повалились, и в образовавшуюся широкую брешь хлынула толпа вооруженных людей. Защитники терема были смяты, к Юрию подскочил мужичишко с палкой в руках, рот разъят криком, глаза вытаращены, ахнув, хлопнул княжича по голове, и тот погрузился в непроглядную темноту…

Очнулся ночью. Долго не мог понять, где он и что с ним. Наконец вспомнил, стал оглядываться. Лежал он возле какого-то дома, далеко в стороне от терема Путяты. Самого терема не было, на его месте были только черные головешки. Значит, кто-то пожалел князя и отнес подальше от пожарища.

Немного полежав, Юрий с трудом поднялся и побрел по улице. До него доносились крики, свист, кто-то пробежал мимо, но его никто не тронул, и он добрел до своего терема. Как нашел дорогу, не знал, видно, какое-то неведомое чутье вело его в эту темную, страшную ночь. Иван ахнул, увидев княжича.

– Кто тебя так?

Юрий рухнул на скамейку, устало махнул рукой.

– На улицах такое творится, такое творится! – обмывая рану Юрия, говорил Иван. – К нашему терему тоже подходили люди, бушевали вокруг ограды, но выходил ключник и говорил, что это дом Мономаха. Тогда все уходили. Твоего батюшку киевляне и любят, и уважают, поэтому и терем не тронули.

Юрий решил переждать бурные события в Киеве, а потом возвращаться в Переяславль.

А в Переяславле Владимир Мономах, узнав о смерти Святополка, стал собираться на похороны, чтобы отдать последние почести покойному. Святополк приходился ему двоюродным братом, с ним были связаны воспоминания о детских и юношеских годах, совместных походах и сражениях. Он, знал, что согласно заведенному обычаю престол займут старшие в роду Рюриковичей – или Олег, или Давыд Святославичи. Он же, Мономах, был третьим по старшинству, поэтому о высокой власти не помышлял.

Однако через день из Киева прискакал новый гонец и рассказал, что началось восстание бедноты, дома и терема богатых людей разорены или сожжены, евреи спрятались в синагоге и огородились, готовясь к осаде, а их дома пограблены. Знатные люди во главе с митрополитом Никифором, опасаясь за благополучие города и страны, приглашали его, Мономаха, занять великокняжеский престол и усмирить народ.

Мономах помнил смуту 1068 года, когда Киев стал игрушкой в руках черни, когда князья – и вместе с ними он, Мономах, – бежали из столицы, спасаясь от расправы. Он ненавидел буйную толпу, считал ее врагом государства и готов был применить самые суровые меры. Но князь опасался и другой беды – княжеской усобицы. Если против обычая он займет киевский престол, с этим не смирятся Олег и Давыд, а у них десятки тысяч вооруженных людей. Снова война, снова кровь русских людей…

И Мономах отказал в просьбе киевлян.

Однако мятеж в Киеве продолжал разрастаться. На следующий день вооруженная толпа обступила боярские и купеческие дома, подошла к великокняжескому дворцу. Большое число людей двинулось в сторону Печерского и Выдубицкого монастырей, грозясь расправиться с монахами – плутами и мздоимцами. Мятеж нарастал, вовлекая в свой водоворот все новые и новые сотни людей.

И тогда митрополит Никифор в Софийском соборе вновь собрал киевскую верхушку. Было решено вторично просить Владимира Мономаха занять престол правителя страны. Летопись сохранила короткое и грозное письмо от больших людей Киева знаменитому князю: «Пойди, князь, в Киев; если же не пойдешь, то знай, что много зла произойдет, это не только Путятин двор или сотских, или евреев пограбят, а еще нападут на невестку твою, и на бояр, и на монастыри, и будешь ты ответ держать, князь, если разграбят монастыри».

И Мономах решился. Его приход в столицу с ликованием встретили жители. Из Золотых ворот навстречу ему вышли митрополит, епископы, бояре, купцы и неисчислимые толпы народа. Все с надеждой смотрели на прославленного князя, надеясь, что он разрешит все споры и защитит слабых и сирых. И, действительно, через несколько дней вышел «Устав Владимира Всеволодовича». Резы были ограничены пятидесятью процентами в год. Если два раза отдавались резы, то оставалось отдать только сам долг. А если человек трижды заплатил по резам, то не оставался должен ничего. Большие послабления сделал Мономах и сельским жителям, попавшим в зависимость от бояр – закупам, рядовичам, смердам и холопам. В тот же день мятеж в Киеве окончательно утишился.

Став великим князем, Владимир Мономах учинил передел княжеств. Так поступали и прежние хозяева земли Русской, разумеется, в пользу своего рода. Мстислав остался княжить в Новгороде, Святослава он посадил в Переяславле, в Смоленск отправил Вячеслава, а Юрию дал Ростово-Суздальскую землю.

V

Минуло шесть лет. Юрий наконец-то вырвался из повседневных забот по обустройству княжества и побывал в Киеве, в гостях у отца. Попутно поинтересовался о судьбе семьи Путяты. Боярин после прихода к власти Мономаха оказался не в милости и вместе с женой уехал в свое загородное имение, где и проживал все это время. Мелькала у Юрия иногда мысль съездить в ту волость и хоть краем глаза посмотреть на Анастасию, но особого желания за собой он не заметил, время сгладило остроту чувств, да и была, видно, у него тогда не любовь, а простое увлечение. Он продолжал жить со своей супругой в ладу и мире, у него родились сыновья Ростислав, Иван и Андрей (Андрею мать дала еще половецкое имя – Китан). Юрий никогда не задавался вопросом, любил ли он свою Серафиму или не любил; она была дана ему в жены, была матерью его детей, он с этим сжился, для него это был закономерный порядок жизни.

Все эти годы он был правителем огромного края. Ростово-Суздальская земля (Заокский край, Залесье) занимала необозримые пространства. На севере она простиралась до Северной Двины, на юге подходила к Оке, на западе граничила с Новгородским княжеством, а на востоке упиралась во владения Волжской Булгарии.

Богат и обилен был Заокский край – могучи его леса, наполненные животными и дичью, многоводны и многочисленны реки и озера с разнообразной рыбой, благодатен климат, хороша почва. Сюда, спасаясь от беспощадных половецких набегов, из степей уходил народ, чтобы укрыться в дремучих лесах и наладить спокойную жизнь; на плодородные земли из болотной местности переселялись новгородцы. Край быстро заселялся, возникали починки, города, росли старые. В Ярославле, Судиславле, Угличе, Галиче, Ростове, Суздали, Белоозере, Дедославле существовали медеплавильные, деревообделочные, пошивочные мастерские, налажено металлургическое производство, скорняжное, сапожное, гончарное дело, работали кузницы. Выполнялась искусная резьба по кости, дереву, камню. Вырабатывались резные изделия из оленьего рога. Развиты были домашние промыслы: прядение, ткачество, выделка войлока. Города имели широкие торговые связи с Приднепровьем, Новгородской землей, а через нее – с Западной Европой, торговля шла с Прибалтикой, Поволжьем, Булгарией, Кавказом, Средней Азией, арабским Востоком.

В то время как жизнь на Юге под ударами половецких орд и из-за феодальных войн приходила в упадок, здесь, в Ростово-Суздальской земле, она с каждым годом все больше расцветала.

На обратном пути из Киева остановился князь Юрий в селении Кучково. Принадлежало оно одному из старейшин славянского племени вятичей Кучке. Селение располагалось на высоком холме, при слиянии рек Москвы и Неглинной и было огорожено частоколом; от ворот неширокая дорожка спускалась к пристани на Москве-реке, с причалом, сооруженном из бревен, к нему были привязаны лодки и пара небольших суденышек. А вокруг, до самого края земли, раскинулись безбрежные леса, густые, непроходимые, дремучие.

Не хотелось Юрию посещать Кучково, уж очень не понравился ему молодой хозяин Степан. Жил он с двумя малолетними сыновьями один, жена умерла после родов. Бывают же такие люди! Кажется, нет в нем особых заслуг, не блещет умом, а вот гордости, а вот самомнения хоть отбавляй! Кажется, ни слова тебе плохого не скажет, не унизит, но смотрит на тебя свысока требовательным взглядом, будто ты ему что-то должен, и расстаешься с ним с каким-то гнетущим чувством то ли неловкости, то ли неизвестно какой вины. Таким был Степан Кучка, поэтому и старался избегать его Юрий. Но что делать, по пути из Киева в Суздаль ни объехать, ни обойти селение Кучково, стоит оно на большой дороге и вынуждает каждого путника остановиться в нем.

Грохоча колесами по бревнам, переехали деревянный мост через реку Москву и стали подниматься на холм. Из ворот выскочили слуги, приняли коней, понесли поклажу. Навстречу вышел Степан Кучка. Напряженное лицо, цепкий взгляд синих глаз, суховатая ладонь с крепким пожатием. Он улыбался Юрию, кривя тонкие сухие губы узенького рта, и говорил звонким голосом:

– Милости просим, князь, в наш терем. Располагайся в нем, чувствуй себя как дома, а уж мы расстараемся, угождая тебе.

В селении насчитывалось до полутора десятков различных построек. Рядом с двухэтажным теремом боярина стояли домики с двухскатными крышами и маленькими окнами, которые на зиму закрывались бычьими пузырями, или задвижками; примыкали к ним сараи для скота; рядом с частоколом виднелась длинная конюшня, как видно, принадлежавшая самому хозяину. Пространство между постройками было уложено жердями, концами вставленными в пазы бревен. Посредине селения стояла небольшая деревянная церквушка.

Юрий по наружной лестнице – с крышей и резными столбами – поднялся на второй ярус, вошел в просторную горницу. В ней стояли стол, два стула, возле стены располагалась деревянная кровать, на стене драгоценный ковер восточной работы.

– Отдыхай, князь, я распоряжусь баньку истопить, попаришься с дороги, а вечером пир небольшой устроим в твою честь. Нечасто случаются такие важные события в нашем глухом краю, народ соберется с превеликой охотой!

– А что отец, в отъезде? – спросил Юрий, снимая с себя верхнюю одежду и сапоги и с наслаждением растягиваясь на кровати.

– Отец зимой погиб в лесу, медведь задрал. Охотники открыли логово, вот ему захотелось взять косолапого. Азартным охотником был, покойный! Но не повезло ему на этот раз, рогатина сломалась, такой зверь огромный попался…

– Царство ему Небесное, – перекрестился Юрий, вспоминая всегда деятельного и подвижного боярина. Он ходил как-то вприпрыжку, словно боялся куда-то опоздать, одет всегда с иголочки, будто собирался на свидание.

Банька оказалась на славу, с сухим паром, березовыми и дубовыми вениками; напарившись, выбегал на берег и кидался в Неглинную. Вышел Юрий из бани и почувствовал себя легко, как будто во второй раз родился.

Вечером за длинным столом собралось до трех десятков человек, выпили за здоровье князя, хозяина, гостей. Стол ломился от мяса, дичи, рыбы, соленых, маринованных и жареных грибочков.

– Жениться тебе надо, боярин, – говорил Юрий, развалясь в кресле. – Детям женский пригляд нужен, да и тебе тоже.

– Отец мне невесту сосватал в Ростове, – искоса поглядывая на князя, отвечал Степан. – Против моей воли хотел женить, да вот не успел.

– А что, не приглянулась тебе девица?

– Из боярской семьи, весьма уважаемые люди. И дочка у них видная, даже очень хороша собой. Только не пришлась она что-то мне по сердцу. Рад, что ничем все кончилось.

– Из селянок бы выбрал. В таком большом хозяйстве одному не управиться, помощница нужна!

– Из селянок? Влюбилась в меня тут одна. Дочка купеческая. Проходу не дает. Не знаю, как отвязаться.

– Хорошенькая?

– Да сам погляди. Третья с конца стола, что справа.

Юрий склонился над тарелкой, ложкой зачерпнул мелких маслят и отправил в рот. Потом посмотрел в край стола, взглядом отыскивая купеческую дочку. Та, что предстала взору, разочаровала его. Худенькая, с веснушчатым лицом, вздернутым носиком, она в свои семнадцать лет казалась совсем подростком.

Но он сказал:

– Хорошая девушка. Самостоятельная, деловитая. И лицом пригожа.

Степан недоуменно поглядел на него, потом прыснул:

– Скажи еще – красавица! Умеешь ты заливать, князь!

– Наверно, у нее от женихов отбоя нет…

– А знаешь, и вправду надо признать: парни вертятся около нее, только все напрасно. Она их всех отшивает!

– Вот видишь, я был прав: девка-то приметная!

Юрий некоторое время рассматривал гостей, спросил:

– А та, что напротив твоей девушки сидит, кто такая?

– Ну, эта действительно красивая!

– Так кто она?

– Муж у нее конюшим моим был.

– Почему – был?

– Не остерегся, под копыто лошади попал. Полчерепка снесло.

– Надо же! Мужчины гибнут на поле боя, а тут… Значит, вдовушка?

– Князь, ты едешь к жене, а на вдовушек заглядываешься?

– А что ж такого?

– А вдруг не примет?

Юрий посмотрел на Степана долгим взглядом, хотел ответить, что, дескать, не твое дело, но хмель брал свое, хотелось похвалиться, побалагурить, и он не выдержал:

– Ты забываешь, что у меня жена – половчанка!

– Ну и что?

– Как – что? Половцы – язычники, у них сохраняется многоженство. Не знал, что ли?

– Ну знал, и что с того, что многоженство?

– А то! Девушек с раннего детства приучают к мысли, что у мужа будет несколько жен и много наложниц. Поэтому они не ревнуют своих мужей. И когда их благоверные гуляют по другим женщинам, то это считают в порядке вещей.

– Так в степи. А здесь, на Руси, у нее только ты один…

– Все равно. Для моей жены важно одно: чтобы я был при ней и чтобы дети были наследниками моего имущества и власти. Так что хочешь быть свободным в браке, женись на половчанке! – и он хлопнул ладонью по узкой спине Степана.

Боярин поморщился, но ничего не сказал.

– Ты вот что, – Юрий приблизился к нему и стал говорить тихо: – Подойди к ней и незаметно шепни, пусть выйдет на крыльцо. Я подожду ее там. Но чтоб никто не слышал, хорошо?

– Все равно узнают.

– Ну, это потом. А пока сделай, как я сказал.

Пошатываясь, Юрий вышел из горницы. Было ветрено, по небу мчались тонкие серые облака, сквозь них проглядывала мутна луна. Между построек затаилась непроглядная темень, самое подходящее место для влюбленных. Он прислонился к крылечному столбу, стал ждать.

Наверху резко открылась дверь, вместе со светом наружу вырвался гул многих голосов, смешанный с музыкой свирелей, бубен и дудок, кто-то, спотыкаясь и бормоча себе под нос, прошел мимо и скрылся между домами.

Наконец вышла та, которую он ждал. Она встала возле двери, не решаясь спуститься по лестнице, видимо, выглядывала его. Тогда он вышел на лунный свет, тихонько позвал:

– Не пугайся. Я один.

Она неторопливо сошла, остановилась возле него. Он увидел, как у нее лукаво сощурились глаза, а на лице мелькнула улыбка.

– С чего ты взял, князь, что я боюсь? Я в своем селении, меня есть кому защитить.

– И кто же они, твои защитники?

– Папа с мамой да братья.

– Ты вместе с ними живешь?

– Нет, живу отдельно.

– Скучно, поди, одной?

– Да уж какое веселье… А ты чего, решил поразвлечь меня?

– Приглянулась ты мне, захотелось встретиться, поговорить.

– Говори.

– На виду стоим. Может, отойдем в сторонку?

– И то правда. Отойдем.

Они встали в тень какого-то дома. Он попытался привлечь ее к себе, но она легко вывернулась, погрозила ему пальчиком:

– Шалунишка ты, князь! Любишь рукам волю давать. Привык, как видно, с доступными женщинами дело иметь.

– Коли обидел, прости.

– Обидел, князь.

– Тогда я пойду… Пир еще не закончился.

– Так сразу? И до дома не проводишь?

– Боюсь предложить. Опять обижу.

– Да мало ли что мы скажем…

Дома с пристроенными сарайчиками, хлевами и амбарами располагались без какого-либо намеченного порядка, где как придется. Расстояние между постройками было самое малое, лишь бы запряженной лошади проехать. Юрий несколько раз споткнулся о выбитые колесами жерди, она его поддержала под руку:

– Осторожнее, князь. Упадешь, нос разобьешь.

– Смеешься?

– А почему бы и нет?

– Негоже над своим князем смеяться.

– Я не смеюсь. Я подшучиваю. Неужто шуток не принимаешь?

– Когда как, – честно признался он.

Юрий чувствовал, что она постепенно брала власть над ним, подчиняла своей воле, это ему нравилось, и он решил пустить все на самотек, пусть решает она.

Они остановились возле большого дома, в его слюдяных окнах отсвечивался тусклый лунный свет.

– Вот здесь я и живу, – сказала она, прислонясь к бревенчатой стене, и он заметил, как сквозь платье выперлись полные груди. У него перехватило дыхание.

– А ребятишки, поди, спят? – спросил он глухим голосом.

– Они у бабушки с дедушкой. Меня отпустили погулять, не часто такое развлечение случается.

Он помолчал, спросил:

– Может, впустишь, водички попить? В горле пересохло.

– Я вынесу.

Она принесла ему глиняную кружку кваса, прохладного, ядреного. Он выпил, вытер рукавом губы, сказал:

– Вкусный. Спасибо.

– На здоровье, князь.

– Как хоть звать-то?

– Агриппиной кличут.

– А меня Юрием.

– Да уж знаем! – в ее голосе послышался откровенный смех, и он понял, что сморозил глупость.

– До свидания, князь.

Наутро у него с утра начало ныть сердце. Мысли невольно возвращались к Агриппине. Дружинники собирались в дорогу, он тоже стал вяло собирать вещи. Потом вдруг остановился, вызвал к себе Ивана:

– Ты вот чего… – сказал он, пряча глаза. – Чего-то мне боярин Степан не нравится. Скрытный какой-то он, себе на уме. Одним словом, решил я проверить у него по ходу дела уплату дани.

– Да у боярина вроде все в порядке…

– Доверяй, но проверяй! – наставительно проговорил Юрий, а на душе у него стало так прескверно, что он махнул рукой и выпроводил Ивана, чтобы прекратить этот неприятный разговор. – Иди, скажи всем и за проверку возьмись. Потом доложишь.

А сам завалился на кровать и, заложив руки за голову, стал упорно глядеть в сучковатый потолок.

Через некоторое время в горницу ворвался разъяренный Степан.

– Князь! – едва сдерживаясь, с порога начал он. – Чем я тебе досадил? За что такой позор? Разве не знаешь, что мы, бояре Кучки, всегда исправно рассчитывались с казной?

– Знаю, знаю, – поморщился Юрий. – Ну просто мои люди кое-что проверят, поглядят. Мало ли что!

– Обидел ты меня, князь! До глубины души обидел! – в сердцах выкрикнул Кучка и выскочил из горницы.

Вечером Юрий пошел к Агриппине. Просторную избу освещала лучина, две кровати – одна детская, другая – двуспальная, на резных ножках стол, хорошей работы стулья, а на стене висел красочный ковер. Зажиточно жил конюший, Царство ему Небесное.

– Можно, хозяюшка? – спросил он с порога.

Она занималась какой-то работой возле печи, тотчас обернулась, щеки ее порозовели.

– Добро пожаловать, князь. Всегда рады твоему приходу.

Он присел за стол. Она тотчас наносила разнообразную еду, а потом поставила кувшин вина.

– Пей и ешь, князь, на здоровье. Угощаю от чистого сердца.

– Спасибо, Агриппина.

Неуловимым движением он вынул приготовленный золотой браслет и ловко надел ей на руку.

– Носи. Он так идет к твоей красоте.

Она зарделась, не в силах отвести взгляда от изящно сделанной вещицы.

– Благодарствую, князь. Только зачем это?

– В память о нашей встрече. Выпьешь со мной?

– А почему бы не выпить с хорошим человеком?

– Так ли уж хорош?

– Хвалит тебя народ.

И запнувшись, добавила:

– Вот только…

– Что – только?

Она подумала, но потом, решительно качнув головой, сказала напрямик:

– Зря ты боярина Кучку обидел. Может, и есть у него недостатки, но дань платил он честно.

– Ты про проверку говоришь?

– Про нее, князь.

Он усмехнулся, коротко взглянул в ее напряженное лицо, спросил:

– А ты не поняла, почему я так поступил?

– Догадалась.

– Это как?

– Со мной захотел остаться.

– Ишь ты – сметливая!

– Бабье сердце не обманешь.

– Ладно. Давай выпьем.

– Выпьем, князь.

Они еще немного посидели. Потом Агриппина встала, проговорила настойчиво:

– Посидели и хватит. Надо и честь знать.

– Гонишь меня? А я ведь ради тебя в Кучкове остался.

– Все равно, князь. Лучше тебе уйти…

Юрий немного помедлил. Не хотелось ему уходить, но гордость брала свое. Встал, поклонился:

– Спасибо, хозяюшка, за угощение. Не обессудь, коли что не так.

– Все так, князь. На меня обиды не таи.

Он ушел.

На другой день ходил задумчивый, а поздно вечером прокрался в ее дом, бесшумно отворил дверь. Но она услышала, спросила из темноты:

– Это ты?

– Я, – замирающим голосом ответил он.

– Скорей иди. Да дверь запри на крючок!

Только через неделю уехал он из Кучкова.

В Суздали его ждало неприятное известие: с населения, жившего вокруг озера Лача, новгородцы собирают полюдье. Это были исконно ростовские земли, правда, расположены они были на самой окраине владений. Надо было принимать срочные меры. В Новгороде правил брат Юрия, Мстислав, но кто-то из воевод, пользуясь дальностью расстояний, действовал без его ведома, по своей воле и хотению.

– Урок надо новгородцам преподнести должный, – солидно говорил Георгий Симонович. – Только мало того, чтобы выгнать их с наших владений. Следует сделать так, чтобы туда новгородцы больше не совались. А для этого тебе, князь, надо самому посмотреть все на месте и принять ответственные меры. Заодно соберешь полюдье с подвластного населения.

Полюдье было старинным, упрощенным способом сбора дани, применявшимся при первых князьях Древней Руси. Князья с дружиной осенней порой отправлялись из Киева и до весны объезжали все подвластные племена, которые сдавали положенные количества хлеба, меда, воска, пушнины и других товаров. Князь и дружина за это время пили и ели за счет населения.

Так продолжалось вплоть до гибели князя Игоря, которого древляне разорвали, привязав к двум березам. Его жена, княгиня Ольга, заменила полюдье регулярным обложением. Страна была поделена на округа, которые назывались погостами; в эти погосты подданные сами свозили положенную дань. Так было и в Ростово-Суздальской земле. Однако в отдаленных районах, где селений было мало и они располагались далеко друг от друга, сохранялось полюдье. Его собирали посланные князьями отряды.

В середине июня Юрий с двумя десятками дружинников отправился на север. Сначала ехали смешанными лесами, затем все чаще стали попадаться сосновые боры, а после Волги сплошными массивами пошло краснолесье. Юрий жаловался Ивану:

– Нет, никак не могу привыкнуть к здешним краям. Куда ни глянь – эти бескрайние леса! Постоянно чувствую, будто я сдавлен со всех сторон, словно меня окружают какие-то враждебные силы, они подстерегают, выслеживают меня и вот-вот нападут и уничтожат. Тоскую по нашим степям! В степи такой простор! Такое раздолье! Даже во сне часто снится: сажусь на коня и скачу по беспредельному полю, а вокруг меня солнечное сияние!

– Детство наше прошло в степях, родина наша там, вот и тоскуем. Ты думаешь, мне здесь сладко? Приделал бы крылья и улетел в Переяславль!

– Да и не сравниться здешней земле с Киевским княжеством. Там столько городов! А здесь что, от силы с десяток насчитаешь. Да и какие это города! Огороженное частоколом скопление деревянных домов…

– А вот частокол мне нравится.

– Это чем же?

– Значит, нет опасных врагов вроде половцев, поляков или венгров. Живи себе спокойно! Не бойся ни за отца с матерью, ни за жену свою, ни за детей…

– У тебя и жены-то нет! – улыбнулся Юрий.

– Это дело наживное! Но вот что я тебе скажу, – вдруг серьезно стал говорить Иван. – Помню, семь лет назад ехали мы с тобой в Суздаль. Тоже через Кучково. Полупустынная местность! Редкие селения попадались на пути. А на днях тем же путем возвращались из Киева. Мать моя! Чуть проехал – починок, люди приехали, построили один-пару домов, распахивают пашню. Завернул за болото или дремучие чащи – селение с полутора или двумя десятками домов. Здесь люди обжились, обустроились, и скот, и птица гуляет. Богатеет, князь, здешний край, на глазах подымается.

– Люди переселяются в северные края, а с собой несут названия тех городов и селений, которые оставили в Южной Руси. Едешь-едешь и вдруг встречаешь до боли знакомые названия: Галич, Углич, Киевлянка, Вышгород, Стародуб… Нелегко, видно, было бросать родные края!

– Мы с тобой по себе это знаем. До сих пор степь привольную вспоминаем!

– И еще я заметил: до Волги почти в каждом селении или церквушки, или молельни, или часовенки. А сейчас уже два дня едем, только капища языческие да идолы Перуна, Лады или Велеса.

– Темный народ живет, христианская вера до них еще не дошла.

– Стало быть, за старинные обычаи крепко держатся. Не удивлюсь, если встретим и многоженство, и умыкание невест…

Так, переговариваясь, ехали они по лесным дорогам, ночуя в редких деревнях. Наконец дорога их привела к большому поселению на берегу реки Шексны. Сначала навстречу высыпали ребятишки, окружили дружинников, разглядывали с нескрываемым интересом. Потом подошли взрослые, явился старейшина, мужик лет пятидесяти, с большой бородищей, лохматыми бровями, настоящий лесной бирюк. Узнав, что перед ним князь Юрий, он степенно пригласил его в свой дом, а дружинников велел расселить по домам.

– У нас нынче день Купалы. Праздник большой на берегу Шексны. В отряде, смотрю, одна молодежь. Приходите на луга, посмотрите, как наши парни и девушки веселиться могут.

– Много собирается?

– Приходит и стар, и млад со всех окрестных селений по Шексне. А у нас их тут до десятка наберется. И из кривичей живут, и из вятичей, и из финского племени меря.

– Дружно живут?

– А чего нам делить? Земли – во-он сколько! Только не ленись, выкорчевывай деревья да новую пашню заводи. А уж про леса и не говорю, конца краю не видно. Зверья и птиц каких только не встретишь! Далеко от дома ходить не надо, сами в капканы и силки лезут. А кое-кто рыболовством и бортничеством промышляет. Народ себя обеспечивает. Главное, руку приложить, заботу и умение.

– Новгородцы сюда не наведывались?

– Боги миловали.

Они вошли в избу. Сложенная из толстых дубовых бревен, она была высокой и просторной. Потолок был черным от сажи, значит, топили по-черному. Это здесь-то, в лесах, где дров можно было заготовить сколько угодно!

Юрий не утерпел, спросил:

– А что, лень трубу из печи было вывести через крышу? Или не умеете?

– Садись, князь, за стол, сейчас хозяйка ужин поставит, – ответил хозяин неторопливо и, похаживая по избе и перекладывая вещи, чтобы освободить скамейки для гостей, продолжал: – Умеем мы, все умеем. И бездельничать не привыкли. Только держимся мы за старинку и топим по-черному потому, что здоровее воздух в избе бывает. Дым всякую гадость выедает, болезнь прогоняет. Кто так топит, тот меньше к травникам и кудесникам за лечением обращается. Есть тут некоторые, которым чистоту подавай. Так им с лета пучки различных лечебных трав запасать приходится или знахарей часто приглашать в дом. Давно это замечено, не глупые и в дремучих лесах люди живут, князь!

– Ну что, съел? – весело прищурив глаза, сказал Иван, когда хозяин вышел из избы. – Бирюк бирюком, а палец в рот не клади!

– Везде свои обычаи, – уклончиво ответил Юрий. – Разве про все можно знать?

После ужина Иван засобирался на луга.

– А ты что, не пойдешь? – спросил он Юрия.

– Устал с дороги. Столько дней на коне. Полежу лучше.

– Верность решил сохранить? Только к которой из них? – озорно глядя на своего князя, спросил Иван.

– Но-но, распустился совсем! – не на шутку рассердился Юрий. – Возьму чересседельник да выпорю, будешь знать!

Иван мигом вылетел за дверь.

А Юрий невольно стал думать, кто же они для него – жена и нечаянная любовница? С женой все проще, там семья, там дети, привычка, в конце концов. А вот с Агриппиной как быть? Думал, жить без нее не сможет, а сейчас и не вспоминает. Как уехал из Кучкова, так и забыл. Вроде бы ничего не было, ни ласк, ни признаний в любви. «Значит, я такой, – сделал он вывод. – Сначала загораюсь, а потом все проходит. Сперва к Анастасии, теперь к Агриппине. Не способен я на большую, глубокую любовь. Вон как некоторые страдают, годами любят и не могут забыть. А я, как огниво, ударят по нему, полетят искры и тут же потухнут. Так и со мной бывает. А может, это и хорошо?» – задал он себе вопрос и не успел ответить, как заснул, будто в пропасть провалился.

Иван же, как выскочил из избы, наткнулся на парня лет пятнадцати-шестнадцати. Был тот высок, конопат, с круглыми навыкате глазами.

– Ты кто таков? – спросил он его.

– Сын хозяина, – ответил тот, с интересом приглядываясь к незнакомому человеку. – А ты князем будешь?

– Ишь куда загнул! Нет, я всего-навсего дружинник, правда, при князе помощником состою. На луга идешь?

– А как же!

– А звать тебя как?

– Любомиром. А тебя?

Иван назвался.

– Какое смешное имя! – удивился Любомир. – Сроду не слышал.

– И ничего смешного! Нормальное христианское имя!

– А ты христианин?

– Конечно.

– Как же ты нашу старинную веру предал? Зачем крестился?

– И никого я не предавал. Мой дед был христианином, отец тоже. И меня при рождении крестили.

– И ты даже ничего не помнишь?

– Нет, конечно.

– Ну, тогда это простительно. А мы старой веры держимся. Наши боги с нами рядом живут, от бед и несчастий защищают.

Пришли на луга. Там собралось много народа. Горели костры, вокруг них молодежь водила хороводы. Это было красочное зрелище! Рубашки и платья, косынки и ленты разных цветов – и красные, и желтые, и белые, и голубые, и зеленые – перемешивались, перепутывались, создавали праздничное настроение, и Ивану казалось, что сейчас произойдет что-то необычайное, сверхъестественное, и он ждал его и хотел этого.

– Пойдем встанем в хоровод! – предложил Любомир. – Вон девушки стоят, приглашай любую!

– Они что, свободны?

– Да, у которых парни есть, уже хороводятся. Ну что, пришлась какая-нибудь по нраву?

Ивана поразила девушка, стоявшая с подружкой. Лицо у нее было какое-то необыкновенное – круглое, с полными щечками, нос маленький, курносый, а глаза большие и синие, синие! Таких девушек ему никогда не приходилось встречать. Он подошел к ней и протянул руку:

– Пойдем со мной в хоровод!

Она улыбнулась и послушно двинулась за ним. Хорошо было ходить в кругу и петь песни да еще встречаться взглядами с красивой девушкой! Иван был на вершине счастья.

Наконец они вышли из хоровода, стали прогуливаться по лугу.

Он спросил:

– Как тебя зовут?

Она мельком взглянула на него, произнесла смущаясь:

– Сянявой. Это по-нашему означает «ласточка».

И ответила на его недоуменный взгляд:

– Я – мерянка. Из племени мери. Моя деревня рядом стоит.

– Мерянка? – удивился он. – А так хорошо говоришь по-русски!

– У нас все мери знают славянский язык, а славяне – мерянский. И мы ходим в гости друг к другу, вместе отмечаем праздники и выходим замуж за славян, а славянки – за наших парней. Вот сегодня должна была быть свадьба девушки из нашего села и парня из славянского. Но родители ее против, потому что он – из бедной семьи. Но они все равно решили пожениться.

– Как можно против воли родителей?

– Очень просто. Он ее умыкнет во время праздника.

– И ты об этом знаешь?

– Все знают.

– И ничего не делают, чтобы помешать?

– Нет конечно! Это же обычай. Они сегодня, в ночь Купалы, сбегут; ночь проведут вместе, а утром родители их примут, на капище жрецы совершат положенный обряд, и они станут жить как законные супруги.

– Ничего себе!

– Только жених приведет родителям невесты вено – корову или овец, чтобы они простили его.

В это время мимо них проходил торговец с лотком. На лотке лежали разные украшения. Иван выбрал янтарные бусы, купил и повесил на шею Сяняве.

– Какие красивые! – восхитилась она. – У наших девушек ни у кого нет таких!

Рядом продавали медовуху, но Иван и без хмельного был пьян.

Он увидел, как возле самой воды несколько человек проводили домашнюю скотину между костров.

– 3ачем они это делают?

– Хозяева хотят оберечь животных от злых духов. Их столько много – и славянских, и мерянских!

– А здесь и те, и те совершают этот обряд?

– Конечно! Давно славянские праздники стали мерянскими, а мерянские – славянскими. Все перепуталось между нашими народами – и язык, и быт, и нравы и даже боги! Мы почти единый народ!

Темнело. Взрослое население постепенно уходило, на лугу оставалась молодежь.

– Пойдем прыгнем через костер! – предложила Сянява.

– Зачем?

– Узнаем, будем жить вместе или расстанемся. Это можно проверять только в день Купалы.

– Каким образом?

– Надо прыгнуть через костер, не разжимая рук. Если разъединились, значит, не судьба.

– А что ж, давай попробуем!

Они встали в рядок и, когда очередь дошла до них, разогнались и легко перескочили через пламя. Их прыжок восторженно приветствовали многочисленные зрители:

– На счастье!

– На долгую семейную жизнь!

– Деточек побольше!

В это время вдали началось какое-то оживленное движение, крики, смех, восклицания; кто-то стремительно побежал к реке.

– Умыкание! – выдохнула Сянява и прижала кулачки к груди от волнения.

Теперь Иван увидел, как к реке бежали двое – парень и девушка, рука об руку. Все кричали, но никто не пытался остановить. Вот они оказались на берегу, спрыгнули в лодку и отчалили от берега.

– Ловите! Держите! Догоняйте! – бестолково метались по берегу люди, некоторые даже входили в воду, а двое парней поплыли вслед за беглецами.

Иван дернул Сяняву за руку, проговорил торопливо:

– Возле берега три лодки. Они что, не видят их?

– Еще как видят! Только шумят для вида, а не по-настоящему!

– Для вида?

– Да! Чтобы не догнать!

Скоро парень и девушка причалили к противоположному берегу и скрылись в лесу. Только тогда несколько человек уселись в лодки и погнались за ними. Народ стал расходиться, обсуждая, как прошло похищение.

Сянява вдруг сказала Ивану:

– А хочешь поискать невидимый клад?

– А откуда он появился?

– Его добрые духи спрятали для счастливых и удачливых людей.

– А как его можно отыскать?

– С помощью волшебного цветка папоротника. Этот цветок расцветает в глухом лесу и только в ночь Купалы.

– Так пойдем поищем. Может, нам повезет.

– Но идти надо далеко в лес, чтобы не стало слышно петушиного крика.

– Я готов. Мне сегодня так везет, что я верю: мы обязательно найдем заветный клад с необыкновенными сокровищами!

– Тогда идем!

Она повела его какой-то тропинкой, которую в темноте он даже не видел и удивлялся, как Сянява ее легко находит. Потом стало страшно, ему начало казаться, что они заблудились, и он сказал ей об этом.

– Заблудились? – удивилась она. – Как можно заблудиться в лесу, если на небе горят звезды?

– Все рано, я не знаю, куда идти.

– Ты что, в лесу не бывал?

– Редко. Я вырос в степи и лесов боюсь.

Она подумала, сказала:

– Тогда вернемся. Все равно цветка нам не отыскать.

– Почему?

– Да так. Многие пытались – и все напрасно.

– Тогда зачем ходят в лес?

– А ты не догадался?

Он задумался над сказанным и в темноте наткнулся на нее. Лицо оказалась вблизи, и он почувствовал жар ее щек и губ. Горячая волна прошла в его груди, отдалась в ноги. Он схватил ее тонкое послушное тело и прижал к себе. Она тотчас теснее прижалась к нему, и он стал целовать ее шею, щеку, губы…

– Вот мы и нашли свой волшебный цветок, – тихо прошептала она в изнеможении…

Утром Иван сказал Юрию, смущенно улыбаясь и отводя глаза:

– Наверно, я скоро женюсь…

– Девушку нашел?

– Влюбился… И знаешь кто она?

– Ну-ну?

– Из мерянок. Такая замечательная!

– Мой сын женат на мерянке, – вмешался в разговор хозяин. – Вот уже с десяток лет живут. Не нарадуюсь, жена попалась послушная, трудолюбивая.

А потом, подумав, добавил:

– Мерянский народ – очень спокойный, уживчивый. Кто женился на мерянках или которая замуж вышла за мерянина – все довольны.

– Они что, даже спокойнее нас, славян? – спросил Юрий.

– Намного. Это смирные, безобидные люди. И говорок у них тихий, словно ручеек журчит. Когда собираются вместе, уж не пошумят и не побалагурят, как мы, славяне, а все у них мирно, ровно, без волнения и шума.

– Все! Решено! – забегал по избе Иван. – Возвращаюсь в Суздаль и сразу засылаю сватов! Никто не сможет отговорить!

– Вот дурачок! – засмеялся Юрий. – Да кто ж тебя собирается отговаривать? Сам первый приду погулять на твоей свадьбе!

На озере Лача проживали рыбаки и охотники. Весть о приезде князя быстро распространилась по окрестностям. Юрия и дружинников накормили отменной ухой и приготовленной на костре лососиной, нашлось и хмельное. А потом начался обстоятельный разговор.

– Не скажу, чтобы новгородцы явились внезапно, – говорил пожилой охотник, одетый в звериные шкуры, в руках здоровенный лук, на поясе – длинный нож, на ногах – поршни из оленьей кожи. – Плохими мы были бы охотниками, коли не знали, что творится в наших лесах. Чужаков мы сразу определяем и оповещаем своих. Но что толку? Их сотня пришла в доспехах, со щитами. А мы что? Нам даже укрепиться негде.

– Но что они говорили? Как оправдывали свой грабеж? – допытывался Юрий.

– Что это издревле их волость, а, мол, суздальцы отняли когда-то. Вот они обратно вертают ее.

– А это правда?

– Да как сказать? Старики говорят, что они пришли из Новгорода в эти края, сначала вроде бы Новгороду подчинялись. А потом под рукой суздальского князя оказались.

Юрий и раньше слышал, что новгородцы шли с севера, а с юга двигались суздальцы; где-то они встречались и не могли поделить вновь приобретенные земли. Такие стычки были раньше, как видно, будут и в будущем.

– Что будем делать, князь? Край богат промысловым зверьем, озеро и речки кишат рыбой. Жаль отдавать такое богатство новгородцам.

Юрий думал то же самое, поэтому ответил:

– Не дадим отобрать никому. Поэтому завтра начнем возводить крепость и назовем ее Лачинской.

Место выбрали на крутом берегу озера, при впадении в него лесной речки. С двух сторон крепость получила естественную защиту. В основание положили большие камни, они в достаточном количестве были разбросаны вокруг. Затем из дубовых бревен стали сооружать срубы вроде тех, из которых строятся дома, только гораздо уже. Срубы ставили на каменное основание и забивали землей: такую стену не просто было пробить тараном, да и зажечь нелегко. Поверх стены из брусьев сбили забрала – защиту от вражеских стрел и каменьев. Башню поставили одну, в ней навесили крепкие дубовые ворота.

– Вот теперь никакой ворог нам не страшен! – восхищенно оглядывая выстроенную крепость, говорили охотники. Юрий тоже любовался добротным сооружением. Не мог знать он тогда, что это первая построенная им крепость откроет счет многим другим, возводимым в Ростово-Суздальской земле, что прославится он не столько военными подвигами, а больше градостроительством, что его небольшие крепости и города превратятся в крупные центры промысла и торговли.

Вернувшись с озера Лача, Юрий отправился в Смоленск. Правивший там его брат Вячеслав женился на местной боярыне и приглашал на свою свадьбу. Собрался торжественный поезд со знатными людьми Ростова и Суздаля, отобраны были подарки жениху и невесте, в сопровождение взяты рослые, красиво одетые дружинники.

Не хотелось видеться с боярином Степаном Кучковым, но миновать его селение было невозможно. Степан решил воздать честь князю и встретил его на границе своих владений и с почетом сопроводил до самого Кучкова. Не обошлось без пира. Юрий видел, как сидевшая недалеко от него Агриппина часто бросала на него горячие взгляды. Захмелев, он решил выйти на свежий воздух, зная, что и она последует за ним.