Михаил Антонов
Объяснение
Я знаю, дорогая, что на улице темно,
Что ужин мой остыл, и полночь наступила.
Быть дома мне положено уже давным-давно,
Но если бы ты знала, что случилось.
Я вышел из конторы сегодня ровно в пять,
Купил тебе цветов, шампанского и фруктов.
Я помню, годовщину мы хотели отмечать,
Но кто мог ожидать, что кончится всё жутко.
А началось в трамвае – его вдруг занесло,
Хлопок раздался громкий, и водитель
Нам объявил в динамик, что сдуло колесо
И дальше не поедем, хоть заждитесь.
Пришлось мне, дорогая, в троллейбус пересесть.
А там толпа такая, что подвинься.
И время тикает, давно минуло шесть,
Мне целый час пришлось за место биться.
Но и троллейбус этот вдруг встал на полпути.
Ну, знаешь, там, где винный магазин.
Водитель объявил нам: не могу, мол, довезти,
В троллейбусе закончился бензин.
Ну что же тут поделаешь, пришлось мне вылезать.
А тут навстречу Кузнецов Серёга.
Мы столько с ним не виделись и принялись болтать.
Ну, и за встречу выпили немного.
Ведь у Серёги повод: развёлся он с женой,
Совсем один остался бедолага.
Ну как не опрокинуть за это по одной:
За мужество его и за отвагу.
Ну что ты, дорогая, не так я много пил.
Бутылку на двоих, затем повёл Серёгу.
Он что-то вдруг расклеился, совсем лишился сил.
Нельзя же бросить друга на дороге.
И чтоб дойти быстрее, пошли мы через парк,
Не ведая, как страшно там ходить.
Нас трое окружили и, усмехнувшись так,
Спросили, как обычно, закурить.
Одна была блондинка с ногами от ушей,
Потом – брюнетка в узенькой юбчонке,
А третья – рыжая и всё было при ней.
Такие вот обычные девчонки.
Мы их не испугались, ведь их невинный вид,
Признаться надо, не внушал тревоги.
Тут Кузнецов очнулся, сказал, что угостит
Их дома, если всем нам по дороге.
Ах, если б только, милая, мне знать в какой просак
Мы попадём с Серёгой в этот вечер.
Я сделал бы иначе и поступил не так,
И избежал бы роковой той встречи.
Девчонки эти сразу, едва вошедши в дом,
Устроили повсюду кутерьму.
Все фрукты мои съели, запив моим вином.
И как это случилось, не пойму.
Потом в нетрезвом виде подружки разошлись
И на столе, как будто на арене,
Они для нас с Серёгой устроили стриптиз,
И две из них мне сели на колени.
Я им твердил, родная, что мне пора идти,
Подруги меня нагло не пускали.
И стыдно мне признаться, что делали они,
И что они при этом вытворяли.
И только в полночь девицы, натешившись сполна,
Измазав мне лицо своей губной помадой,
В карман засунув лифчик, отправили меня
Домой с ополовиненной зарплатой.
И, к счастью, дорогая, всё дальше обошлось.
Не плачь, ведь я – живой, хотя слегка помятый.
Ты видишь, сколько всякого мне претерпеть пришлось,
И думаю, поймёшь, что я не виноватый.
Ну, разве виноват я, что сдуло колесо,
Что кончился бензин, что встретил я Серёгу.
Что девушки ведут себя порой нехорошо
И за свои услуги дерут ужасно много.
Ну а теперь, родная, позволь мне отдохнуть.
Ты видишь, от меня сейчас не много проку.
Я лягу на диванчик, попробую уснуть,
А уж с утра ты выскажешь мне все свои упрёки.
Белая горячка
– Что вы, доктор, я, в общем, сегодня здоров.
И сюда я попал по ошибке.
А лицо в синяках, так от тех бугаёв,
Что скрутили меня и пришибли.
Ну какой бред я нёс? Ну какой я больной?
Вы послушайте, как было дело.
И поймёте тогда, что с моей головой
И страной управлять можно смело.
Мне об этом сказал синеусый моряк —
Мы с ним встретились в баре у цирка.
Я тянул там тихонько молдавский коньяк,
У него была рома бутылка.
Почему синеусый? Не знаю совсем.
А моряк? Так одет был в тельняшку.
Ну, покрасил усы неизвестно зачем,
Так душа у него нараспашку.
И вот этот моряк мне тогда рассказал
Про любовь свою к синему морю
И про то, что в Париже он с судном бывал,
И гулял по Бродвею там вволю.
Я ему отвечал,
Что парижский причал
Не видал никогда пароходов.
Ведь Париж, как Тамбов,
И морских берегов
У него нет и не было сроду.
Да и славный Бродвей
Покоритель морей
Никогда не сыскал бы в Париже.
Вот в Нью-Йорке, там да!
И Бродвей, и суда,
Есть там всё, ничего не попишешь.
Удивился тогда синеусый моряк
И сказал мне ту самую фразу:
«Если умный такой и совсем не дурак,
То в министры тебе нужно сразу.
Там, в правительстве нашем, с мозгами беда,
Всё решенья не те принимаются.
Всё как лучше хотят, но у них завсегда
Ерунда лишь одна получается».
Тут я с ним согласился и, выпив ещё,
Попрощался и вышел из бара.
Так что, доктор, с башкой у меня хорошо,
И извилин пока что хватало.
А ещё, что здоров я, Джеймс Бонд подтвердит.
Мы столкнулись в кафе «Незабудка».
Это он мне сказал: «Ну здоров же ты пить!»
И была это вовсе не шутка.
Я себе там для нормы портвейна спросил,
Ну а он, как положено, виски.
Познакомились, выпили. Я предложил
Повторить. Он в ответ по-английски:
Мол, когда-то и сам он был выпить мастак,
И гулял по неделе, бывало.
Пил мартини и джин, и французский коньяк —
Всё душа у него принимала.
Но теперь завязал, пьёт лишь виски одно,
Да и то по чуть-чуть, понемножку.
Я ему отвечал, у меня, мол, вино,
Что там пить, только так, на дорожку…
По-английски? Да ну, окромя I love you,
Ни единого слова не знаю.
Я немецкий учил, но его не люблю.
Айн, цвай, драй, хенде хох – понимаю.
А как Бонда я понял? Да вот, как-то смог.
То портвейн помогает мне, видно.
Тут попался недавно индийский мне йог.
Так и с ним я калякал на хинди.
С Бондом пили сначала мы каждый своё,
А потом угощали друг друга.
А когда же кончалось наше питьё,
Повторяли не раз мы по кругу.
А потом Джеймс устал, лёг под стол отдохнуть,
Бормоча что-то мне по-английски.
Дескать, где-то его сообщения ждут.
В нём секретные тайные списки.
Тут я понял, кто он. Он – коварный шпион!
Я ж отнёсся к нему, как к родному.
И тогда я решил отыскать телефон,
Чтобы сдать его Глебу Жеглову.
Я ноль два много раз, много раз набирал
И кричал в микрофон в будке тесненькой,
Но в ответ женский голос мне всё отвечал,
Что попал я в «Дублёнки на Ленинском».
С огорченья зашёл я в знакомый подвал,
Чтобы выпить там кружечку пива.
И пока я об стол там воблушку ломал,
Подошла ко мне знойная дива.
Голос громкий такой, волос рыжий, копной…
Я узнал её сразу же – Алла!
Пугачёва, конечно. А кто же иной.
Ну, и рядом со мной она встала.
Я пивка ей плеснул и от воблы кусок
Предложил, ну а как же иначе?
Она, выпив из кружки приличный глоток,
Объявила мне вдруг, чуть не плача,
Что влюбилась в меня она нынче весной,
Повстречав как-то раз на концерте.
Я сидел на галёрке, махая рукой,
И пронзил её грешное сердце.
А вот мужа она уж не любит совсем,
Пусть уходит он к чёртовой маме.
Мы распишемся с ней и уедем затем
За рубеж, может быть, на Багамы.
Я Багамы видал.
Это сказочный рай.
В телевизоре их показали.
Это просто мечта!
И поехать туда
Я надеяться мог бы едва ли.
Но потом я вдруг вспомнил, что этой весной
Не ходил на концерты я сроду.
Были как-то на праздничном шоу с женой,
Так минуло с тех пор больше году.
Я сидел на галёрке, здесь точен рассказ.
Слушал песни, тут всё без обмана.
И певице, как помню, я хлопал не раз,
Но была то Буланова Таня.
И я честно ответил: «Здесь что-то не так.
Меня спутали, видно, случайно.
Не могли повстречаться мы раньше никак.
Хотя это, наверно, печально».
Тут звезда рассердилась да как закричит,
Дескать, должен на ней я жениться.
А иначе она в мой профком настучит,
И тут многое может открыться.
Что я Кристин отец,
Что я бросил, подлец.
Их в те давние, трудные годы.
И совсем ерунда,
Что лет десять тогда
Иль одиннадцать было мне вроде.
В общем, полный кошмар!
В общем, полный угар!
Ругань, шум, мордобой между делом.
И тут, руки скрутив
И мне морду набив,
Повязали меня двое в белом.
А теперь говорят, что покуда жена
В санатории лечит болячки,
Беспробудно я пьянствовал ровно три дня
И допился до белой горячки.
Что я в пьяном бреду телевизор смотрел —
Были Бонд и пират там в программе.
Что из душа Жеглову звонить я хотел,
А ответы услышал в рекламе.
И что Аллы плакат увидав на стене,
Я затеял разборку с ним спьяну.
Это, доктор, неправда, поверьте вы мне!
Я с плакатом махаться не стану.
Отпустите до дому, я вас прошу!
Я же смирный, почти как ребёнок.
Не хотите? А я вам тогда не скажу,
Что у вас за спиною чертёнок.
