Глава 1
– Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, – бормотала преподавательница русского языка и литературы Александра Николаевна Берсенева, шагая сквозь метель по малолюдному сейчас Каменному острову. – То как зверь она завоет… Ой! – Тут она угодила левой ногой в сырой сугроб и сразу промочила и невысокий бежевый сапожок, и носок, и ногу. Ноге вмиг стало холодно и мокро, но это еще можно терпеть, на носок вообще было наплевать, а вот промокший сапог – это была катастрофа! Сапог на глазах потемнел от воды и сделался на вид совсем не парным с правым сапожком. А ведь именно сегодня надо было выглядеть прилично одетой и обутой, потому что она шла на очень важную встречу. Нахмурившись, Александра подумала немного и – решительно сунула! в тот же сугроб! и правую ногу! Нога, естественно, тут же промокла и замерзла, но зато правый сапог стал выглядеть «адекватно», как сказала ему, сапогу, Александра, – то есть стал таким же, как левый.
Летевший над девушкой Ангел Хранитель по имени Александрос покачал темнокудрой головой: опять Александра среагировала на неприятность скорее, чем он успел подсказать ей правильное решение! Надо же было просто вынуть из кармана носовой платок, захватить им немного снега и протереть правый сапожок: кожа сапога потемнела бы точно так же, зато нога осталась бы сухой и теплой – хотя бы одна нога. Не успел, однако…
– Ха-ха-ха! У-у-у! – раздалось откуда-то слева.
Ангел повернул голову.
– У-у-уходи с нашего о-о-острова-а-а! У-у-у! – завыл крылатый черно-зеленый бес, винтом крутившийся в столбе метели рядом с девушкой. Похоже, что именно бес подтолкнул Александру в мокрый сугроб, а Хранитель его вовремя не заметил и не успел прикрыть подопечную крылом.
– Да-да, – подтвердил бес, – это я ее толкнул! Бе-е-е! И еще толкну, как только ты зазеваешься, сверкунчик белокрылый!
– Чего тебе от нее надо, жаб крылатый? – возмутился Александрос и поднял светящийся меч, отгоняя беса. – Идет девушка по своим делам – чем она тебе помешала?
– Так я тебе и скажу-у-у! – глумливо ответил бес и, дразнясь, показал Ангелу длинный черный язык.
– Да и не надо, можешь не говорить, – сказал Ангел. – И так все ясно: увидел крещеную душу и решил напакостить. А ну, пошел вон!
Бес сиганул в сторону и полетел в темноту, петляя между деревьями, а Хранитель распахнул могучие белые крыла и поплыл в воздухе над самой девушкой – на всякий случай.
Сама же Александра их разговора не слышала и бодро топала вперед мокрыми ногами. Она торопилась. Шла вторая неделя января, по-церковному Святки, еще продолжались школьные каникулы, но заведующий учебной частью лицея все-таки согласился принять Александру Берсеневу и любезно назначил ей время для беседы, а она уже почти опаздывает…
Ага, вот он, лицей! Об этом торжественно извещала – золотом по черному – доска на каменном столбе у ворот. За высокой чугунной оградой дремал заснеженный сад. Стоящее в глубине его трехэтажное старинное здание, с каменным крыльцом, с колоннами и балконами по всему фасаду, было подсвечено со всех сторон синими и желтыми прожекторами. Цветные блики искрились в снегу и в столбах метели, плавающих таинственными видениями между черными стволами: сад казался прекрасным, загадочным и волшебным. Второй этаж особняка сиял высокими окнами, и оттуда доносилась музыка, торжественная и, конечно же, классическая. Как хотите, а представить себе ТОРЖЕСТВЕННУЮ попсовую музыку ну просто нет никакой возможности. У Александры даже дух захватило: неужели она будет каждый день входить в эти роскошные ворота с непонятными золочеными вензелями?
Однако у роскошных ворот Александру сурово остановил охранник, потребовал у нее паспорт, полистал, почитал, потом отошел и позвонил по мобильнику, что-то сказал и что-то выслушал в ответ, и только после этого вежливо пробасил:
– Проходите, вас уже давно ждут! Третий этаж, первая комната по коридору налево.
Александра побежала к широким ступеням входа в лицей. Ох, как же она опаздывала!
Завуч оказался мужчиной средних лет, с коротко стрижеными полуседыми волосами и в хорошем дорогом костюме. Симпатичный, вежливый и важный такой господин! Он долго и дотошно расспрашивал Александру, почему та оставила Москву и решила переехать в Санкт-Петербург, где она проходила институтскую практику и в какой школе успела отработать первое полугодие. А потом вдруг взял и ошарашил:
– Конечно, диплом у вас с отличием, и это неплохо. Но вот опыта, как я вижу, почти никакого. А у нас, Александра Николаевна, извините, лицей, а не просто какая-то там городская школа. Так что придется мне вас огорчить…
– Ну что ж… Благодарю за потраченное на меня время.
Александра встала и собралась покинуть кабинет, сдерживая слезы разочарования и обиды: что ж он так долго и нудно ее расспрашивал и шуршал бумажками? Она ведь еще по телефону его предупредила, что проработала в школе всего одно полугодие!
Но оказалось, что завуч не просто тянул время, а, взирая проницательным оком на Александру, заглядывал в будущее.
– Годика через три, когда наберетесь опыта в обычной школе, обязательно загляните снова к нам. Тогда, я думаю, мы вас возьмем на испытательный срок, – сказал он, возвращая ее бумаги.
Ох! Не объяснять же было этому важному и довольному собой и жизнью господину, что если ее возьмут в городскую школу – а туда ее, конечно же, возьмут! – то прожить в Петербурге на обычную учительскую зарплату целых три года она никак не сможет. Ей ведь надо еще квартиру снимать и оплачивать! Пока она живет на положении гостьи у родной тетушки, но, похоже, тетя Муся не так уж и счастлива ее затянувшимся гостеванием, и Александра это уже поняла. Вот сейчас она выйдет на завьюженную улицу и будет бродить, бродить по городу до позднего вечера, чтобы, придя домой, тихонько проскользнуть в свою комнатку и избежать неприятных поучений типа «Опять изволишь дома прохлаждаться? Так ты работу не найдешь, голубушка!». Вот о чем думала Александра, укладывая сначала в папку, а потом в рюкзачок свои документы.
Она попрощалась, встала и двинулась к дверям.
– Постойте-ка, Александра Николаевна!
Она резко обернулась, уже начиная невольно на что-то надеяться. Но нет, завуч вовсе не передумал!
– У нас сегодня школьная елка, концерт, – сказал он. – Не хотите ли пойти взглянуть на наших лицеистов? Это этажом ниже, в актовом зале… Сходите, Александра Николаевна, развлекитесь, а то, я вижу, вы расстроены. И не грустите, у вас еще все впереди!
– Да, конечно, – не стала спорить Александра, хотя впереди она в конкретный момент ничего лучезарного не наблюдала. – Я обязательно спущусь в актовый зал. Спасибо. – Она решила так и сделать, ведь это была возможность провести пару часов в тепле, тем более что на кино или кафе денег у нее не было. И она осторожно прикрыла за собой дверь кабинета – боялась не сдержаться и хлопнуть ею как следует.
Завуч вздохнул. Девушка ему понравилась, если честно, даже очень понравилась. Но у него был принцип – никогда не иметь дела с человеком, опоздавшим на первую встречу хотя бы на пять минут. Александра же опоздала на целых семь минут! Может быть, через три года, когда повыветрятся московские привычки, молоденькая преподавательница русского языка и литературы научится приходить строго к назначенному времени, как это принято в Санкт-Петербурге. Впрочем, даже петербургские девушки, которым он когда-то назначал свиданья, все как одна на первое свиданье опаздывали: потому-то он и оставался до сих пор холостяком, а нерастраченную потребность в семье и детях отдавал безраздельно своим лицеистам.
Александра спустилась по широкой парадной лестнице на второй этаж лицея, уже издали слыша, как хор поет на английском языке старинную рождественскую песню «Джинглз белз»[1]. Она беспрепятственно вошла в зал, заполненный учениками и родителями, нашла свободное место, села и стала слушать.
Песня кончилась, занавес закрылся, послышался легкий шум уходящего со сцены хора, а на просцениум вышла красивая, стройная, как манекенщица, девочка лет четырнадцати. Выдержав паузу, она чуточку покрасовалась перед микрофоном, зачем-то поправила его, кокетливо улыбнулась залу и объявила:
– Танец с зеркалом. Исполняет Юлианна Мишина.
В зале дружно захлопали.
Раздвинулся занавес. На пустой сцене, не в центре, а немного сбоку, теперь стояло высокое старинное зеркало в тяжелой золоченой раме. Александра ожидала, что танец будет с зеркалом в руках, а тут вдруг этакий громоздкий антиквариат – и как же с этим танцевать? Зазвучал «Грустный вальс» Сибелиуса. Под музыку из-за кулисы вышла тоненькая девочка в белой тунике: она почти не танцевала, а просто шла в такт музыке скользящим шагом, понурив голову. Одна ее короткая косичка была завязана голубым бантом, а вторая расплелась, банта в ней тоже не было, и распущенные волосы закрывали почти половину девочкина лица. Похоже, что ей было грустно или ее кто-то обидел. Она сделала медленный и печальный круг вальса по сцене и закончила его перед зеркалом. Остановилась и, покачиваясь на носочках, стала рассматривать свое отражение, потом протянула руку и коснулась его: ее пальцы и пальцы отразившейся в зеркале девочки встретились. Она протянула отражению вторую руку, как бы приглашая танцевать. И вдруг девочка-отражение в зеркале кивнула, протянула из зеркала руку и провела ею по щеке танцовщицы, стирая с нее слезу! А потом «девочка-отражение» шагнула из зеркала и сделала поклон – пригласила «грустную девочку» на тур вальса! Та улыбнулась, ответила ей реверансом и тоже протянула руку. И вот они уже танцуют, кружатся в вальсе по всей сцене, совершенно одинаковые, неразличимые… И Александра поняла, что это танцуют сестры-близнецы. Интересно, а почему было объявлено одно имя, а не два? Разве может такое быть, чтобы у сестер было одно и то же имя – Юлианна? Музыка звучала все веселее, и танцующие Юлианны кружились, расходились и сходились – но движения их при этом все время оставались абсолютно зеркальными. У одной расплетена была левая косичка, а у другой – правая. Они танцевали, незаметно приближаясь к зеркалу, и вдруг внезапно остановились перед ним. «Девочка-отражение» стала прощаться, а «грустная девочка» не хотела ее отпускать: и хотя они выражали это мимикой и движениями, все было понятно и очень трогательно. И вот «девочка-отражение» шагнула назад в зеркало, а «грустная девочка» осталась стоять перед ним. Они поцеловались и стали медленно расходиться, маша на прощанье друг дружке руками; и одна ушла со сцены за кулисы, а другая – за раму зеркала. Музыка, к концу танца снова ставшая печальной, стала затихать и смолкла, а зал после мгновения тишины взорвался аплодисментами и криками: «Юлианна! Браво, Юлианна!» Александра хлопала вместе со всеми, успев незаметно стереть слезу.
Пока Аннушка и Юля танцевали, их Хранители, Ангел Иоанн, которого знакомые Ангелы чаще звали просто Иваном, и Ангел Юлиус, стояли за кулисами, следя за ними любящими глазами и обмениваясь впечатлениями.
– Как ты думаешь, брат, поймет отец, что хотят сказать этим танцем наши девочки? – спросил Ангел Юлиус.
– Конечно поймет! Как не понять, коли даже ты – Ангел, и то слезу пустил! – улыбнулся Ангел Иоанн.
– Я вспомнил, как одиноко жилось моей Юленьке до приезда сестры. Очень выразительный получился у них танец, прямо-таки говорящий! Спасибо тебе, братец Иван!
– Да за что же? Это ведь не я их танцевать учил, и танец тоже не мною придуман.
– Да я не про танец, я про нашу жизнь вообще! Плохо нам с Юленькой жилось до вашего приезда.
– А, ты вот о чем! Да что там благодарить, не чужие ведь. И они не чужие друг другу, и мы с тобой… – У сурового Ангела Иоанна тоже дрогнул голос. – А и в самом деле дивный получился танец! Дома я сколько раз видел, как они танцуют этот грустный вальс, но так трогательно у них ни разу не выходило.
– Еще бы, ведь тут на них смотрят и зрители, и отец родной!
– И Павел Иванович, которого они так любят, тоже в зале.
– А ведьмы Жанны, которую они так не любят, в зале нет… Между прочим, Жанна тоже собиралась пойти на концерт и только в последнюю минуту передумала. С чего бы это? – встрепенулся Ангел Юлиус. – Поди, опять какую-нибудь пакость затевает?
– Да она без этого и не может. Давай-ка, брат, оставим девочек с отцом и Павлом Ивановичем под охраной их Ангелов, а сами слетаем, поищем Жанну и посмотрим, чем это она там занимается?
– Надо бы…
– Ну так летим!
Никому не видимые Ангелы скользнули через сцену в зал и полетели к Ангелам Хранителям Димитриусу и Павлосу, стоящим возле своих подопечных. Подлетев, они объяснили им ситуацию:
– Жанна в последнюю минуту отказалась идти на концерт, сославшись, как всегда, на головную боль. Может, ей просто невмоготу на чужую радость любоваться, а может, какое новое зло затевает. Хотим слетать и проследить за нею. Присмотрите тут за нашими девочками, братие?
– Присмотрим, – пообещал Павлос и обернулся к Димитриусу: – Ты тут оставайся, в зале, а я тем временем облечу вокруг лицея дозором, обстановку выясню…
Трое Ангелов вылетели из зала, один остался на месте.
Когда зал угомонился и перестал хлопать, Александра встала и пошла к выходу. Ей было одиноко, как той девочке на сцене, и стало вдруг так горько-горько, что она не будет преподавать в лицее, где учатся эти чудесные близняшки. Она еле-еле сдерживала слезы – не плакать же на виду у веселых лицеистов! Лучше уж она пойдет на улицу и там, если настроение не переменится, немножко поплачет. Чтобы никто не видел.
А вот Александрос, Хранитель ее, плакать не стеснялся: он шел за своей подопечной к выходу и плакал не видимыми людскому миру ангельскими слезами. Но слезы его заметили другие Хранители, стоявшие возле крещеных лицеистов. Ангелы сочувственно глядели ему вслед. Но плачущий Ангел помощи не просил, и поэтому они постеснялись к нему подойти.
Александра спустилась по лестнице и толкнула тяжелую старинную дверь лицея. Метель тут же швырнула ей в лицо пригоршню мокрого снега, сорванного с ближайшего карниза. Она спустилась с крыльца, остановилась на дорожке и стала застегивать куртку.
Ангел Хранитель вышел за нею и тоже остановился на крыльце.
– Что за беда приключилась с тобой, брат? Может, помощь нужна?
Александрос оглянулся. Рядом стоял статный, широкоплечий Ангел в зеленом стихаре.
– Со мной? А что со мной может случиться, брат? Вот подопечной моей трудно. Видишь вон ту светлую девушку? Это моя…
«Светлая?» – удивились бы вы, если бы услышали слова Ангела: кудри у Александры были черные, а глаза цвета шоколада без малейшей примеси молока. Ну да ведь Ангелам виднее, кто из нас светлый, кто серенький, а кто и вовсе темный.
– Сирота? – спросил Ангел в зеленом стихаре.
– Сирота, – кивнул Александрос. – А теперь еще и бездомная и безработная сирота. Ну да эти испытания ей Богом ниспосланы, так что роптать не приходится.
– Знаешь что, братец? А ты, не ропща, просто расскажи мне в чем дело-то? Не бойся, не убежит твоя подопечная, если ты минуту-другую со мной побеседуешь. Догонишь, поди!
– Догоню, вестимо. А ты почему ко мне подошел? Тебя послали?
– Да нет, никто меня не посылал. Я сам вижу, что ты не наш, не питерский, а странствующих Бог велит привечать и помогать им в дороге.
– Угадал ты, брат. Московский я Ангел Хранитель, а зовут меня Александрос.
– Ну а я – Павлос. Будем отныне знакомы.
– Так слушай, брат Павлос, мою заботу! Оба родителя моей Александры в одночасье погибли в автокатастрофе. После Перехода родителей в другую жизнь Александра осталась со старшей сестрой. Сестра три года о ней заботилась, помогла ей университет окончить, а недавно… В общем, замуж она вышла, и Александра моя начала ей немножко… ну как бы это сказать…
– Говори прямо – стала ей мешать.
– Вроде того, – вздохнул Ангел. – Вообще-то она хорошая, наша старшая сестра Евгения, но тут вдруг выяснилось, что она непраздная, ребеночка ждет…
– Непраздная – это замечательно!
– Да, конечно! Только вот квартирка-то им от родителей досталась из двух крохотных комнаток. Ну, я и надоумил мою Александру оставить молодым супругам квартиру в Москве и уехать в Петербург к тетке, родной сестре ее покойной матери. Так все хорошо было задумано! Тетка эта, раба Божия Мария, одинокая старая дева, ей вскоре, через четыре года примерно, предстоит пережить инсульт и стать инвалидом. Мы с ее Ангелом Хранителем посовещались и решили, что хорошо бы моей Александре загодя у нее поселиться: сейчас тетушка племянницу пригреет, поддержит, а потом та за нею ухаживать станет – вот и будет между ними любовь да взаимная подмога. Но не тут-то было! Тетка так привыкла жить одна, такая она самовластная и самодостаточная, что племянница с первого же дня стала ее раздражать. И ведь не объяснишь ей, что на эту-то племянницу у нее единственная надежда в будущем! В общем, уходить нам от тетки надо, чтобы в еще больший грех ее не вводить. А куда идти – на улицу?
– Да, сиротам в нынешние времена нелегко жить.
– Именно. Никому, можно сказать, кроме меня не нужна моя Санечка. Вот и маемся мы с нею вдвоем: от тетки съезжать надо, а работу найти никак не удается – такую, чтобы хватило и на жизнь, и на жилье.
– Беда… Жаль-то как девушку!
– Да ведь и тетку жаль: вот сляжет она, и стыдно ей будет племянницу на помощь звать.
– Ну, это ты зря беспокоишься: неужто ты не подскажешь своей подопечной, что за немощной тетушкой уход нужен? Девушка хорошая, она и не вспомнит старые обиды…
– Подскажу, конечно, и Александра прибежит на помощь! Только вот самой-то тетке как неловко будет…
– Ну, ей для смирения даже полезно будет перед Переходом принимать заботу обиженной племянницы.
– Это так. А лучше бы она сейчас сироту пригрела…
– Вестимо! Ангел-то у тетки есть, говоришь? Мог бы посодействовать…
– Ангел есть, да она его не слушает и никогда не слушала!
– Беда…
– Впрочем, не будем чужих подопечных судить, – и тут же Ангел Александрос перевел разговор на другое. – А ты тут при лицее служишь, брат?
– Нет, я с соседнего Крестовского острова, мы на праздник сюда слетелись. Под крылом у меня начальник охраны одного бизнесмена, он тут сейчас присматривает за его двумя дочками, сестрами-близнецами.
– Это случайно не те, что танцевали «Танец с зеркалом»?
– Они самые, Анна и Юлия Мишины. Все их зовут общим именем Юлианна, чтобы не путаться.
– Хорошие девочки, светленькие такие, и танец их нам с Александрой понравился. Ну, прощай, брат, мне пора лететь! Все-таки места пустынные, и вечер уже, и метель – нельзя молодую девушку без присмотра на улице оставлять!
– Что ж, лети, брат! Рад был знакомству. А если вам понадобится помощь – призывай меня без всякого сомнения, Ангел Александрос! И я, если узнаю что-нибудь насчет работы для твоей подопечной, тут же сообщу вам.
– Спасибо тебе и за ласковые слова, и за добрые намерения, Ангел Павлос!
Ангелы распрощались, помахали друг другу крылами и разлетелись.
– Папочка, как тебе понравился наш танец? – спросила одна из Юлианн. Сестры уже переоделись и спустились в зал.
– Очень понравился! – ответил отец. – Чудесный танец у вас получился, дочери мои милые, дочери мои любимые! – бизнесмен Мишин иногда обращался к дочерям, как купец из старинной сказки про аленький цветочек.
– А вам, дядя Павел, понравилось? – спросила другая Юлианна Павла Ивановича.
– Конечно! Очень хорошо вы танцуете – ну просто самый настоящий балет! Я даже не ожидал, что вы так умеете, хотя много раз видел, как вы танцуете с папой и друг с дружкой.
– А что ж вы такой грустный танец сочинили, дочурки? – спросил Дмитрий Сергеевич.
– А ты что, не понимаешь, папа? – нахмурив тонкие бровки, спросила Юлька.
– Нет, не понимаю.
– Ну, какой непонятливый… Аннушка, скажи ты!
– Девочки радуются, что встретились и горюют, когда им приходится расставаться, – объяснила Аннушка, доверчиво прижимаясь к отцовскому плечу.
– И мы тоже горюем, – вздохнув, добавила Юлька. – Нам ведь тоже скоро придется расстаться…
– А это вы с чего взяли, Юлианны? – удивился Мишин.
– Нам Жанна сказала.
– Да слушайте вы ее больше, эту Жанну! – рассердился отец. – Никто вас разлучать не собирается! Вот мы поедем на весенние каникулы к бабушке и уговорим ее переехать к нам жить навсегда. Кстати, а почему это Жанна не пришла на концерт? Вы ее приглашали?
– Мы ее пригласили, папа, – сказала Аннушка.
– Мы бы сами ни за что этого делать не стали, но Аннушка сказала, что иначе ты расстроишься, – откровенно призналась Юлька. – Мы, конечно, хорошо сделали, что все-таки пригласили Жанну, как ты хотел. Но она сделала еще лучше, что не ответила на наше приглашение!
Мишин только вздохнул тихонько: отношения у его дочерей с будущей мачехой явно не складывались.
– Пора бы ему выводы сделать! – заметил вернувшийся с улицы Ангел Павлос.
– Всему свое время, – заступился за подопечного Ангел Димитриус. – Поспешишь – и Ангелов насмешишь.
– Ладно, заступник! Лучше подумай, как ему помочь с Жанной разобраться.
– Да я стараюсь, – вздохнул Ангел Димитриус. – Но ведь человек не Ангел, он имеет право на заблуждения и ошибки!
– Жанна уехала к какой-то специалистке посоветоваться насчет своей головной боли, – с едва заметной усмешкой доложил Павел Иванович.
– Ах, эти ее вечные головные боли! – досадливо заметил Мишин. – Но с чего это она взяла, что нашим девочкам придется разлучаться?
– Она говорит, что раз наша бабушка выздоровела, то мне скоро придется ехать обратно в Псков, – сказала Аннушка.
– А ты не хочешь?
– Хочу, конечно! Но только вместе с Юлей и с тобой!
Папа засмеялся.
– Ну, так навряд ли получится. Только и Жанна ерунду говорит: разлучать вас никто не собирается, жить вы будете вместе. И бабушка с нами. Ну и Жанна, конечно.
– А Жанна-то зачем нужна, если с нами будет бабушка? – спросила Юлька.
– Ш-ш-ш! Смотрите, ваша подружка Кира вышла новый номер объявлять – давайте послушаем! – дипломатично ушел от ответа отец.
И все четверо снова повернулись к сцене.
