Роман Айзенштат родился в 1946 году в Минске. Перепробовал много рабочих специальностей, закончил Белорусский государственный университет, отслужил в армии. Был членом Союза журналистов СССР, членом Пресс-автоклуба СССР, награжден серебряной и бронзовой медалями ВДНХ СССР.
В 45 лет приехал в Израиль. Автор семи поэтических сборников, участник многих коллективных, победитель и лауреат ряда конкурсов и фестивалей. На его стихи написаны множество песен композиторами разных стран. Печатается в Израиле, Беларуси, России, Украине, США, Германии.
Член Союза русскоязычных писателей Израиля, Интернационального Союза писателей.
«Человек человеку – человек
И животным – человек тоже.
Он такой же для лесов, полей, рек —
Иначе человек не может».
Такие были у меня мечты.
Дух другой над планетой кружит,
У людей растут клыки и хвосты,
И мамоне примерно служат.
Заплутались они в сетях идей,
Бич невежества, фанатизма
Превращает людей в диких зверей,
Вскормленных халвой популизма.
Что же делать мне со своей мечтой?
В детстве мир казался так чуден!
Повзрослев, к истине пришел простой —
Долог путь к человеку, люди.
Жизнь вторую проживая,
Вспоминаешь ты о той,
Прежней, и ее листаешь,
Словно книгу. Не простой
В ней была глава любая,
Но нет жалоб, всё – твоё.
Птицы, по небу летая,
Не пеняют на полет —
Скорость, виражи, высоты
Так естественны, вольны
И вершат они полеты
Так, как могут и должны.
Мы не хуже и не лучше,
Хоть у нас все посложней,
Ложный выбор, дикий случай
Повернуть все могут в ней.
Так не просто без удачи
Добиваться своего,
Ну, а с ней так даже клячи
Обгоняют рысаков.
Но удачу, как награду,
Получает чаще тот,
Кем был верно предугадан
Жизни новый поворот.
Виктору Калиновскому-Берензону
Мой товарищ, так бывает, родился дельфином.
Он все понимал без слов, прикрывал мою спину.
С виду неуклюжий, но почти всегда и везде
Был шустр, опережал других, словно дельфин в воде.
Он ушел, не успев мне сказать: «Прощай, пока!»,
Но порой слышу голос его издалека:
«Мы, дельфины, чем люди, еще менее вечны,
Потому, что более, чем они, человечны.»
Скворцы вприпрыжку на асфальте
Под ветром скачут и дождем,
Они почти что крутят сальто,
Им непогода нипочем.
Ненастный день весны не портит,
Победокурит и пройдет.
Судья – ворона в птичьем спорте
Прокаркала, что всем зачет.
Ты жив и свободен в поступках,
Во многих, пускай не во всех,
И в этой обители хрупкой
Жить так – это тоже успех.
Быть может, стремился к другому —
Богатству и славе, чинам,
Но все обернулось искомым,
И ты отыскал его сам.
Лишь стало теперь все понятным,
Мудрец был воистину прав —
Как жить в нашем мире превратном?
Как травы живут среди трав.
Зима. Мороза нет. Но день чудесный.
В дождливой пьесе солнечный антракт.
С бутылкой пива сумасшедший местный
Босой ногою отбивает такт.
Сегодня он не затевает споров
Со мной о Боге, о мирских делах,
И пуст в его тележке грязный короб,
Огрызки хлеба в нем – еда для птах.
Шабат всегда он строго соблюдает,
А тут еще такой прекрасный день,
И с улиц ничего не собирает,
Обычно тащит в короб дребедень.
День этот и для здешних птиц награда,
Слетелись мелкие из разных мест.
А этот короб – птичий Эльдорадо,
Как будто бы спустился к ним с небес.
Январь. Брожу по солнечному югу
И радуюсь, как тот же самый птах,
Тому, что солнце вытеснило вьюгу,
Что пчелы копошатся на цветах.
Дожди еще придут и будет серо,
И мой неадекватный визави
Мне объяснит: «Недостает нам веры!»
Отвечу:» Не хватает нам любви!»
Собиратель улиток
Я простой собиратель улиток.
Каждый раз после зимних дождей
«Рогачи» не бросают попыток
Поменять место жизни своей.
Кто-то скажет, с людьми они сходны,
Те добились ведь цели своей:
После многих попыток бесплодных
По планете рассеялись всей.
Но ведь люди, они – быстроходны,
До сверхдальних дотянутся мест,
Самолеты, авто, пароходы
Переправят в единый присест.
Жизнь в саду стала невыносимой,
И улитки, по старым клише,
Домик свой переносят на спинах.
У людей он хранится в душе.
Недалече они отползают,
И раздавлены чьей-то ногой,
Тихоходы садов погибают
Вместе с домом, что носят с собой.
Я простой собиратель улиток.
Их в траву возвращаю, в кусты.
На асфальте, дождями омытом,
Жизнь спасаю, но жизнь без мечты.
Не считайте звезды, не считайте,
Все равно их всех не перечесть,
Вы одну, давайте, выбирайте,
Берегите, словно вашу честь.
И она хранить вас тоже будет.
Не секрет, что в жизни впопыхах,
Путаются неплохие люди
В звездах, странах и своих делах.
Пусть она горит высоким светом,
Знаком добрым среди долгих лет.
Если звездным дорожить заветом,
Звездный в жизни выпадет билет.
Судьба, дай мне прожить еще с десяток лет,
Я дорожу своей не главной ролью
В балансе между радостью и болью,
Поденно я живу, и нареканий нет,
Что не с начала я себя с природой слил,
Что время упустил, не разобрался,
Искал себя не там, блуждал, метался,
Суфлеров слушал, делал вид, а сам не жил.
Всего-то дел, отсрочить строгий приговор…
Для смертного любого неизбежен,
Туманна даль и горизонт безбрежен,
Пока ты вдруг не переступишь жизни створ.
Судьба, дай мне прожить еще с десяток лет…
Духи трав окружили меня,
И пахнуло ромашкой, полынью.
Для кого-нибудь просто сорняк —
Я в них рос под небесною синью.
Но потом гравий, сталь и бетон,
Сладко-приторный запах бензина
В городской свой загнали загон,
Где власть духов природы бессильна.
Так и жил, плюс лосьон для бритья,
Водки, пива, вина ароматы,
Был им мальчиком я для питья,
Был пропавшим без детства солдатом.
Но, как эхо былых пустырей,
Потянуло полынью, ромашкой,
Я сижу у раскрытых дверей
С валерьянкой, налитой в рюмашку.
Неразлучная пара скворцов
По утрам прилетают к окну.
Я их жду и внимать им готов,
Рановато, но глаз не сомкну.
Мне близка эта бодрая трель,
И хотя, нет ни нот в ней, ни слов,
Но пернатый звучит менестрель
Так, что душу отдать я готов.
Вам смешно? Да за пенье скворца
И за щебет пичужки иной
Отрекусь от любого певца,
Пусть слывет он как самый крутой.
Мне по нраву, природа, твой хит,
Я всегда его слушать готов.
Только чуткое сердце болит,
Когда слышу я трели скворцов.
Семь утра, и солнце всходит,
Но луны пузатый кит
С моря неба не уходит,
До последнего глядит,
Как вздымается светило
Ярким парусом, и вот —
Всю планету осветило,
Новый день разбег берёт.
И луна ныряет в небо,
Чтобы выплыть ввечеру
Среди звезд, но с мыслью, где бы
Солнце встретить. Поутру
В нетерпенье ждет восхода,
Но когорта черных туч
Не сулит его прихода,
Не пробьется солнца луч.
…Луну и солнце над Землею
Почти всегда увидишь врозь.
Как мы похожи- нам с тобою
Однажды встретиться пришлось.
Ты каждый день к другим восходишь,
Со мной в полночной темноте
Другие звезды хороводят,
Когда в мой сон приходишь ты,
То из него уходят звери,
И закрываются цветы.
Никто тебе уже не верит.
Ты то придешь, а то уйдешь,
Так поступают только волны,
Непостоянство их – не ложь,
А образ жизни. Даже сонный
Я понимаю, ты не та,
С которой можно жить до гроба.
А красота? И красота —
Непостоянная особа.
Исчезнет – вновь не обрести,
Уйдет, как ты, но не вернется.
Лишь сердцу некуда уйти,
Там остановится, где бьется.
Встречаются люди, не знакомы они,
Но понимают почти сходу:
Друг другу ближе самой ближайшей родни,
По фразе одной, как по коду.
Один – строгий, чопорный, как английский лорд,
А у другого – вид пижонский.
Но в детстве разгадывали один кроссворд,
Оба знают, кто такой Вронский.
И не надобно даже гадать по руке,
И делать прогнозы праздные —
Им легко говорить на одном языке,
Пусть языки у них разные.
У пальм зеленые вихры
Восточный ветер нервно треплет,
Быть может это часть игры,
Избыток нежности свирепой.
Пока не видно ранних птиц,
Зимой отложена побудка,
Набеги пенных колесниц
Штурмуют берег с силой жуткой.
И ночь не спавший человек,
По краю южному блуждает.
«Где я, а где тот белый снег,
Он только в памяти не тает».
Гоним не богом и не бесом,
А жаждой быть самим собой,
Я полем шел, дремучим лесом,
Плыл морем, бурною рекой.
В горах я продолжал исканья
И пропасти изведал страх,
Заимствовал у старцев знанья,
Над книгами ночами чах.
Зачем, казалось, силы трачу,
Что этот поиск мне дает?
Я знал, что не могу иначе,
Тот, кто не ищет, не живет!
Я ласточкой к стене прилипшей
Нехитрое гнездо крою.
Едва ли в нем, комке застывшем,
Свою я крепость сознаю.
Но правит всем инстинкт природы,
И кажется, спасет нас дом.
Жаль, что ни птицы, ни народы
Не обрели спасенья в нем.
Мы строим ласточкины гнезда,
Чтобы растить своих детей.
Но злобой раскаленный воздух
Рождает новых упырей.
Дома разрушены, разбиты,
Надежды тлеют угольки.
«Слезами ласточек облиты
Их гнезда», – бают старики.
Так в этот был пейзаж влюблен
На озере одном,
Что снился по ночам мне он
В спокойствие своем.
Кристально чистая вода
И золотой камыш,
Стремился вновь попасть туда,
Но жизнь не повторишь.
Когда пришел на берег тот,
Увидел: он чужой.
Пожух камыш, растет осот
Над гиблою водой.
И ничего не изменить,
Реальный мир жесток,
Я постарался все забыть,
Вернувшись на восток.
Но в снах своих пейзажа вновь
Восстановил черты,
Так первая живет любовь,
Когда ей верен ты.
Жилец из 12-й квартиры
Для жизни сменил регион.
Что ж, славно, ведь мы не придиры,
Но шлем осужденье вдогон.
В ней жили еще кот и кошка,
Два близких друг другу хвоста,
И как-то случилась оплошка —
Не взял он с собою кота.
Живет тот сейчас у подъезда,
Решили судьбу за него,
И после хозяйского съезда,
Что сделать он мог? Ничего.
Земля ему вместо подушки,
В кустах он привык ночевать.
Нет кошки, любимой подружки
И некому «мяу» сказать.
Мне разлука-то спину не горбит,
Новый край мое сердце не жмет,
Что у странника есть, кроме торбы,
Да души, что беззвучно поет?
Сколько радости, сколько печали —
На каких это взвесить весах?
То, что дали, и то, что украли,
Все давно превратилось уж в прах.
Только терпкие запахи детства,
Сон младенческий, как у сурка,
Никуда не могли они деться,
Как и добрая мамы рука.
Дети, внуки – спасенье от скуки,
Да нетронутый профиль листа.
И теперь мои теплые руки
Греют тех, чья душа так чиста.
Им расти, подниматься под небом,
Что приветствует птиц бирюзой,
Только вы бы сказали мне, где бы,
На земле, что живём, взять покой.
Сколько странствовать мы еще будем…
Я на этом немлечном пути,
Где мытарят различные люди,
Человека пытаюсь найти.
Среди зимы вдруг день весенний
Подарят людям небеса,
И враз растопит лед сомнений,
Что жизнью правят чудеса.
Одним поверится в удачу,
Другим привидится любовь,
Всего лишь день, но сколько значит,
Чтоб жизнью восхититься вновь.
Назавтра все опять заснежит,
Застудит и заледенит,
Но память нам денек тот нежит —
Весенний грач в душе парит.
По улице идет прохожий
А в луже-на него похожий,
То дождь удвоил наши рожи,
То юмор марта налицо.
И кажется, что мир несложен,
Что к нам он даже расположен.
Весна, не отпускай ты вожжи,
Ты рук не разжимай кольцо.
Поет пичуга и летает,
И знает, что летать должна,
Но кто-то клетку покупает,
Чтоб в ней была заточена.
И в этой клетке, что по моде,
Напоена, не голодна,
Грех жаловаться птице вроде,
Но не вольна, эх, не вольна.
Наших предков могилы никто никогда не упомнит,
Даже страны меняли свой облик и в землю навечно ушли.
Шар земной для космоса маленький, для нас он огромный,
Только память о них мы в легендах пытались хранить, как могли.
Все ж давайте любить больше тех, кто живет с нами рядом,
Современников, временем нынешним с ними объединены,
Станет меньше раздора и ссор, все закончится ладом,
Чтобы вместе с планетой не сгинуть во время последней войны.
Не предайте семьи, друзей, и любимое дело,
Пусть надежда и вера ваш род на века сохранит,
Чтобы дом наш, Земля, и дальше в пространстве летела,
Чтобы каждый живущий на ней был свободен и сыт.
Я по утрам, в них жизнь легка,
В рассветах таю.
И вместо кринки молока,
Стихи читаю.
Как семечки, в стакан гребу,
Чтоб было с горкой,
Поэта строчки про тайгу,
Да про махорку.
Который раз в своих стихах
Рифмует совесть,
Искал бы он, да впопыхах
Другой бы глобус.
На этом горьком голубом
Он жить не может,
Но будет жить, его здесь дом
И песни сложит.
И растворятся песни те
В морях и суше,
И будем верить в простоте:
Жизнь станет лучше!
С кладбищ ветер веет в наших городах,
Проникает в души, навевает страх.
Тот, кого коснется, думает о том:
«Вот еще немножко, поменяю дом
И туда, где ветры начинают бег,
Попаду я скоро, бедный человек»
Но стихают ветра дуновения,
И о смерти мысли – лишь мгновения.
Люди копошатся средь своих забот
Так, как будто каждый вовсе не умрёт,
Женятся, разводятся, делают детей,
Наплевать на ветер: вей он иль не вей.
Не горюют долго, и секрет тот прост,
Жизнь сильней, чем чуждый, призрачный погост.
Что с того, что каждый будет и на нём?
Но пока живём ведь! Радуйтесь, живём!
Мне пожелали: «Добрый день!»,
И он действительно стал добрым,
Гляжу глазами сытой кобры,
Исчезла будничности хрень.
Возникли праздника черты,
Не всенародного, но все же,
Мне личный праздник нужен тоже
Средь суеты и маеты.
Как мало надо слов простых,
Чтоб сделать нашу жизнь светлее.
Я не прошу вас быть добрее,
Всего – то дел – скажите их.
Дорогая, ты устала?
В синем доме от Шагала
Есть тахта с клетчатым пледом,
Я, тебе душою предан,
Буду рядом в тишине.
Отдохни. По нраву мне
Эта давняя картина.
Не у модного камина,
Возле доброй русской печки
Мы вдвоем, горят две свечки,
На столе твои оладьи,
Вечер тих, душевен, ладен.
Помолчим, без слов все ясно,
Мы вдвоём, и жизнь прекрасна.
Только гаснет свечек свет.
Я живу. Тебя уж нет.
О смерти думайте, но только иногда,
Побольше все же думайте о жизни.
Плывете в океане и вокруг вода,
Пловцу важнее волны, а не брызги.
Дно очень глубоко и суша далеко,
И надо плыть пока тебе плывется,
Под воду тело можно опустить легко,
Но есть еще душа, что в небо рвется.
Ей помогите вольной птицей воспарить,
Поверив в то, что бренно только тело,
И с этим дальше продолжайте плыть и жить,
И вам до смерти станет меньше дела.
Человек летал, как птица,
Плавал рыбой, бегал зверем,
Ну, к чему еще стремиться,
Облик чей им не проверен?
Говоря высоким слогом,
Он – творец, есть вдохновенье,
И пытается быть Богом,
И бывает, но – мгновенье.
А потом годами, веком,
Сочиняя мифы, сказки,
Остается человеком,
Надевая чьи-то маски.
А если я себя предам,
Дай Бог понять мне это,
Чтоб наказал себя я сам —
С самим собой вендетта.
Я стану «кровник» сам себе,
И, не потупив взгляда,
Смирюсь, воздав хвалу судьбе,
Не попрося пощады.
Горькая смесь
На горячем снегу,
На холодном огне
Я живу, как могу,
Я живу, как во сне.
Потому не всегда
Успеваю понять,
Что вокруг за среда,
Где мне правду искать?
Путь, казалось бы, прост,
Вот – начало, конец,
Там рожден, тут погост,
Тот – герой, тот – подлец.
Но обман простота,
Перекручена вязь,
Что вчера – чистота,
Нынче сумрак и грязь.
Новость там, новость тут,
Ничего не поймешь,
В них в обнимку живут
Сестры – правда и ложь.
Словно в море прибой —
То угрозы, то лесть,
Постоянно с тобой
Эта горькая смесь.
Где море, где небо? Я вижу одно
Огромное голубое пятно.
Различья ушли, облаков нету кружев,
Черта горизонта все уже и уже.
В глазах голубеет, в глазах бирюзит,
И в море над небом чайка парит.
И кажется, в мире не так уж черно,
Спасибо тебе, голубое окно.
Воздух светлый, воздух вешний,
Воздух давний той поры,
Голубей полет, скворешни,
Детство, жизнь – лишь часть игры.
То, что дальше, все отринешь,
Не захочешь вспоминать,
Ленточка близка, и финиш
Не заставит долго ждать.
Только чувство – что паришь ты,
Под тобой – весенний сад.
Запахом цветущей вишни
Возвращаешь все назад.
Весна. В пустыне аистов сезон.
И небо ожило от их круженья,
Птиц белых мощных крыльев черных зонт
Парит над нами. Чую в сердце жженье.
Я помню с детства аиста крыло
Считалось, мир, добро приносит в хату,
Но почему ж тогда не помогло?
Везде война и павшие солдаты.
Излишне полагаемся на птиц,
А сами развязать узлы не можем?
Посылом из воинственных столиц
На горле их захлестываем вожжи.
Держитесь, аисты! Ведь ваш полет
Так нужен многим странам и народам.
Боль в сердце ноет, не проходит, жжет…
Птиц перелет. Явление природы.
А смерть лишь только проводник в миры иные.
Как хочется поверить в это нам, живым.
Рассудок трезв, но по душе мечты хмельные,
Молитвы, словно заклинания твердим.
Нам верится, что там, за дальним горизонтом,
Где троп земных уже кончается пунктир,
Есть, не измеренный пока научным зондом,
Радушный, ждущий нас, заветный вечный мир.
Б.Окуджаве
Мы сдвигали кружки с простеньким вином,
Иногда плеснув в них и кубинский ром.
Запевал негромко кто-то из ребят
Песню, что придумал дорогой Булат.
Очищали песни молодую жизнь,
Уходила серость, исчезала слизь.
И в сердцах оркестрик маленький звучал,
Каждый в том оркестре в юности играл.
Поменялись страны, пронеслись года,
Но остались песни с нами навсегда.
Напевает кто-то под гитару стих,
Улыбнешься сразу: ты среди своих.
Дружили гармошка со скрипкой
Дружили гармошка со скрипкой,
Играли в умелых руках.
Гармошку встречали с улыбкой,
А скрипку с печалью, в слезах.
Они кочевали по свету,
По свадьбочкам, похоронам,
Братание странное это
Никак не понять было нам.
Владельцы их, пьющие оба,
Русак и галутный еврей,
Толстяк и, как спичка, худоба,
Совсем непохожи, ей-ей.
Что общего у музыкантов,
Запойная к музыке страсть?
А может сдружились таланты,
Чтоб в жизни совсем не пропасть.
Скитались, порой голодали,
Довольствуясь скудной едой,
И горькое зелье вкушали
Из кружки заветной одной.
Их знали в деревнях и селах,
И в дальних глухих хуторах.
Один был с усмешкой веселой,
Другой – с вечной грустью в глазах.
Но все в нашей жизни так зыбко,
А к музыке злоба глуха.
Сгорела в Освенциме скрипка,
Гармошку порвал вертухай.
Есть такая профессия – воры.
Те, кто поднаторел в ремесле,
Обойдут все замки и заборы,
Позаботятся о барахле.
Было вашим, а станет не вашим,
Примененье любому найдут.
Мне сказал старый вор дядя Паша,
Что любители больше крадут.
Искусства волшебный магнит
Можно ноты не знать, их названья забыть,
Но от музыки горестно плакать,
И умерить до благ неуемную прыть,
И влюбиться в весеннюю слякоть.
Досконально не зная, все же понять,
Что в родстве все живое на свете.
Нашу жизнь освещает звезд мирная рать,
Взгляд Джоконды на старом портрете.
Мы стремимся, порою, не зная к чему,
Жизнь волной океанской качает,
Целей мелких не счесть, не решить самому,
Что важнее, и выбор случаен.
Помоги нам искусства волшебный магнит
Притяженьем высокого чувства,
Чтоб проснулась надежда, что нас сохранит
Встреча с миром святого искусства.
Каплет дождик…
Каплет дождик, словно слезки,
По ушедшей по весне,
Это только отголоски
Слез, пролившихся по мне.
Уходил я, умоляла:
«Что тебе далекий край?
Толь родного тебе мало,
Погоди, не уезжай!»
Я не мог уже остаться
И умчался за моря,
Вот такая доля, братцы,
Доля горькая моя.
Вспоминал я на чужбине
Ее милые глаза,
Грусть-тоска тотчас нахлынет
И покатится слеза.
Каплет дождик, словно слезки,
По ушедшей по весне.
Это только отголоски
Слез моих и слез по мне.
За столом
Мы с бульбы лупили «мундиры»,
Камсичку цепляли за хвост.
Луна недорезанным сыром
Не смела оставить свой пост.
Она нам в окошко светила
Намеком, что вечер уже,
Бутылка последняя стыла
В своём ледяном «гараже»
С ней снова продолжим «поездку»
За стареньким стертым столом,
Стихов золотую нарезку
Читаем, порою поем.
И в домике том деревенском
Мой добрый товарищ вдовец,
Тоскуя об образе женском
На фото глядит, как слепец.
Я может быть совсем не нужен небу,
Не нужен лесу и морской волне,
Цветам и птицам, и вину, и хлебу,
Но все они – нужны, бесспорно, мне.
Без них я – нем, я – человек без речи,
Я слеп без них, не мертв, но и не жив.
Природа входит в облик человечий,
Поймешь, кто ты, себя лишь с нее слив.
Птичка Божия поет,
Удивляется народ,
Не внимала фугам Баха,
Не читала Фейербаха,
Птичка Божия божественно поет.
Птичка Божия поет,
Так, что за душу берет.
Не учила ноты в классе,
Моцарт для нее не классик,