Всё, что случилось в последующие несколько лет, стало лишь началом той долгой и трудной жизни, которая была полна лишений и трагедий. Люди, пережившие эту войну и последующие за ней революции и битвы за лучшую, свободную жизнь, были как раз лишены этой самой свободы и простого человеческого счастья.
Они были зажаты в тиски неустанной борьбы за выживание, ужаса потери родных и близких и до самой середины века не могли оправиться от душевных ран, лишений и страха за жизнь своих детей.
В июле 1914 года была объявлена мобилизация. Грянула Первая мировая война. Павел Шевченко ушёл на войну в составе одного из астраханских казачьих войск и был направлен на Западный фронт. Раиса Матвеевна с дочкой Лёлей остались одни, а вскоре Раиса окончательно убедилась в том, что она вновь в положении. Это одновременно и обрадовало, и расстроило её.
Шёл уже третий месяц её беременности, но муж ничего не знал перед уходом, а как теперь сообщишь? Да и большой уверенности в том, что ребёнка удастся сохранить, не было. Тяжёлое положение и мрачное состояние духа, страх потерять мужа на войне и переживания за маленькую дочь оставляли мало надежд на то, что она выносит дитя.
Вскоре в их дом подселили беженцев, наплыв которых в Астрахань был так велик, что приходилось расселять их в частные дома. Еврейская семья в составе трёх человек прожила в доме Шевченко довольно долго. Но вместе им всем оказалось полегче переносить трудности военного быта. Обе семьи совместно питались и приглядывали за детьми, Лёлей и Витей, который был на год старше. Раиса и Регина работали в рыболовецкой артели на разделке рыбы. Трудились женщины посменно, так что одна была на работе, другая дома, на хозяйстве.
Муж Регины, Осип Моисеевич, был человеком пожилым и болезненным, поэтому невоеннообязанным. Самой Регине тоже было за пятьдесят, а маленький Виктор был их приёмный сын, а точнее племянник, сирота, оставшийся после смерти родителей: сестры Регины и её мужа.
Так и жили впятером, кое-как концы с концами сводили. Но зато Осип Моисеевич был врачом, и он как мог помогал Раисе в её затруднительном положении. У него имелся рыбий жир в бутылках, который пожилой человек принимал сам и давал его Раечке, по столовой ложке каждый день. Она морщилась, пила с неохотой, но он говорил ей:
– Пей, дочка. Тебе надобно ребёночка сохранить, а тут целый кладезь витаминов.
Заедали противный рыбий жир кусочком солёного огурца, и это кое-как спасало Раю от тошноты. Но зато женщина почувствовала, что у неё появились силы, а вскоре из артели её убрали, точнее перевели на лёгкий труд – в контору учётчицей.
Раечка мечтала сообщить мужу на фронт об ожидаемом прибавлении семейства, придумывала слова, какими она расскажет ему о ребёнке, но писать ему на фронт в первые месяцы войны было бесполезно. Полевая почта работала плохо, а его полк передислоцировался часто, и постоянного адреса не имелось.
От Павла письма приходили крайне редко, были они скупые и короткие:
«Не поминайте меня лихом. Я жив, здоров. Ранен был, но не сильно. Из госпиталя сразу опять на фронт. Воюем. Лёля пусть учится, не забывает грамоту. Вот я вернусь, когда врага разгромим, и в школу её отдам. А ты, Раёнка, держись. Скоро свидимся».
Раечка плакала от переживаний и от радости, стала в церковь чаще ходить, свечки за мужа ставила и всё молилась, чтобы Бог его спас и сохранил.
Зима в конце 1914 года выдалась ветреная, с морозами трескучими, вьюгами да снежными заносами. Раечка совсем перестала выходить на улицу, срок родов подходил, опасалась она и заболеть простудой, и упасть на скользком промёрзшем снегу. Женщина всё больше отлёживалась в постели, а маленькая Лёля ухаживала за мамой. Она уже знала, что совсем скоро у неё родится братик или сестричка, и всё расспрашивала как да что.
Осип Моисеевич долго беседовал с девчушкой, читал ей сказки и детские рассказы и, как врач, объяснял, как ухаживать за грудным младенцем, когда он появится на свет.
Маленькая Ниночка родилась в самом конце января 1915 года. Регина привезла Раису из больницы и на первых порах помогала ей как могла. Из старых простыней нашили пелёнок и распашонок, очень много детского осталось ещё от Лёли, всё пошло в ход, всё пригодилось.
Труднее всего было с дровами, их пришлось доставать неимоверными усилиями, но дом всегда был протоплен, и дети не мёрзли. Лёля с Виктором называли Ниночку сестрёнкой, а болезненный Осип Моисеевич звал её внучкой. Он всё так же хворал, был немощен, помогать по хозяйству не мог, но зато осматривал малышку, давал советы молодой маме по уходу и приглядывал за дитём во время сна, когда все были заняты делами.
Ближе к концу войны поселенцы съехали, их переправили в другое место, куда неизвестно. Расставались со слезами и, скорее всего, навсегда.
Раечка осталась одна с двумя маленькими детьми и поначалу испугалась: как она будет справляться, как детей поднимать? Но у страха глаза велики, как говорят. Глаза боятся, а руки делают. Пришлось хрупкой, измождённой женщине всё взвалить на свои плечи и вести хозяйство. А иначе никак.
Прошло с полгода, и жизнь начала понемногу налаживаться, но вот письма от мужа перестали приходить совсем. Сколько горьких слёз пролила бедная женщина, сколько ночей недоспала в страхе и тревоге за его жизнь. Ей казалось, что она его никогда больше не увидит, Раечка боялась даже представить себе, каких страхов и лишений натерпелся он на фронте.
А Павел воевал, как и подобает русскому солдату. И в атаках участвовал, и крепости защищать приходилось, и в землянках ночи напролёт мёрзли и мокли русские солдаты, и окопы рыли в мёрзлой земле. Но до последнего он держался стойко, несмотря на свои ранения.
Но самое страшное испытание ждало участников боевых действий в середине 1915 года, когда немцы стали активно применять химическое оружие. Безжалостно использовали и хлор, и так называемый горчичный газ, и позднее иприт. Германская артиллерия обстреливала противника очень необычными снарядами, которые разрывались совсем тихо, но выпускали клубы отравляющих веществ, которые парализовали людей в считанные часы.
Последствия таких атак были самыми пагубными, так как газ поражал глаза, кожу, внутренние органы и особенно, конечно, лёгкие. Не избежал этой участи и Павел. Он надышался в одном из боёв, и сначала даже не понял, какой вред ему нанёс желтоватый вонючий газ.
Глаза зачесались и покраснели через пару часов, а позже его начал душить кашель такой силы, что буквально парализовал голосовые связки. Павла и его товарищей, которые подверглись газовой атаке, разместили в полевом госпитале, и на первый раз, казалось, всё обошлось.
Но это было не так. Во-первых, и атаки повторялись, а во-вторых, это не могло не сказаться отрицательно на общем состоянии организма: Павла мучил часто повторяющийся бронхит. Мужчина кашлял так, что порой казалось, что он задыхается.
По возвращении домой в конце 1916 года он совсем почти обессилел, был немощным и таким худым, что Раиса испугалась, встретив его на железнодорожной станции. Он кое-как, с палочкой доковылял до дома и без сил рухнул на кровать.
Даже повзрослевшая Лёля его не узнала. Она вошла в комнату, посмотрела на лежащего на кровати мужчину, затем вышла и спросила:
– Мама, а где же папа?
Раечка заплакала, тихо приобняла дочку и сказала:
– Ничего. Главное, что вернулся. А я-то его выхожу. С войны, доченька, здоровыми не возвращаются. Но мы папку дождались, и слава Богу.
Когда Павел немного пришёл в себя, он вдруг подозвал Раису, усадил рядом с собой и спросил:
– Так дочку или сына ты мне родила? Чего молчишь-то?
Раечка растерялась. Она всё же послала ему на фронт письмо с известием, что она в положении, о котором узнала сразу же, как он ушёл на фронт. Но ответа на это письмо не поступило, и Раиса решила, что оно затерялось. Оказалось, что Павел всё же получил его каким-то чудом и даже написал ответ, но отправить не успел, ушёл в атаку и письмо ответное потерял.
Молодая женщина приобняла мужа, быстро встала и пошла за Ниночкой.
– Вот, смотри, папка. Нам уже почти два годика, – сказала она и поднесла дочку поближе к отцу.
Тут и Лёля подбежала, вся семья собралась вместе, и плакали, и смеялись на радостях, а маленькая Нина так и уснула на руках у матери, отец не в силах был её взять.
Павел поправлялся медленно, как будто с неохотой. Он не раз говорил, что война все жизненные соки из него выжала.
– Таких страстей мы навидались на этих фронтах, что и не рассказать, – говорил он жене, но в подробности её не посвящал.
С дочкой о войне не беседовал, а к осени всё же нашёл в себе силы подняться, чтобы отыскать Лёле школу. Её отдали в местную церковно-приходскую, не самую лучшую, но от дома недалеко, сама могла бегать.
– Учись прилежно. Учителей слушай внимательно и читай побольше, – напутствовал её отец, и девочка послушно кивала в ответ.
Училась она хорошо, пока была девчушкой, всё ей было интересно: и про природу, и про климат, и про небо и звёзды. Как-то она спросила отца:
– А как всё это устроено? Как Бог создал весь мир, нашу землю, звёзды в небе? Разве одному это всё под силу? И какой Он, этот Бог? Как человек, только большой очень? Его кто-нибудь видел?
– Это всё тебе надо у учителей расспрашивать, – ответил Павел. – А я тебе так скажу: нет никакого Бога. А если бы Он был, разве допустил бы войны на земле да кровопролитие? Разве Он позволил бы людям убивать себе подобных да газом их до смерти травить?
– Да ты что такое ребёнку говоришь? – спросила вошедшая Раечка. – Тебя вот Бог спас, сколько я за тебя молилась, и Он услышал мои молитвы. Не слушай его, дочка. Он нездоров и поэтому такой сердитый. Иди учи уроки. Своей головой надо жить. А что не совсем понятно, у учителей расспроси. Они тебе всё расскажут.
Этот разговор надолго запал Лёле в душу. Она стала часто задумываться над тем, есть ли Бог, какой Он и где находится. Не верилось ей в то, что это человек в небесах, живущий за облаками, как им в школе рассказывали. Но ни с отцом, ни с матерью она больше эту тему не обсуждала. Ей хотелось самой всё понять и во всём разобраться.