Спать нельзя.
Только не сейчас.
Мити дурно от густых цвето-запахов, и она едва держится под натиском снотворного, которое вколол ей томми.
Пока плыли на умаяке, Мити, запертая в металлическом брюхе томми, думала, что хуже и быть не может. Прежде она имела дело только с портовыми томми, почти бесцветными, никогда не видевшими изнанки – ничего примечательного. Не таков томми-похититель. Старый металл его хранит отпечатки многих путешествий, потёки британских эмоций, ржавые пятна, оставленные изнанкой. Но самое страшное прячется у него в голове. Маленькая Тьма. Недобрая и любопытная, она ещё в умаяке тянула к Мити свои робкие пока щупальца. Мити сопротивлялась, лавировала в волнах цвето-запахов и чувствовала: совсем немного – и силы оставят её.
Здесь, на «Бриарее» она поняла, что всё только начинается.
Цвето-запахи – крепкие, душные – обступили Мити плотной стеной, и спрятаться от них невозможно. Она чувствует каждого пассажира на борту. И каждого, кто бывал здесь раньше. Мити тонет, захлёбывается в сотнях, тысячах британских цвето-запахов. Никакие встречи с онтымэ не сравнятся с таким. И Тиккерей Канис, который ещё пару часов назад страшил Мити, и весь британский ытвынпэн4 и даже томми-похититель теперь кажутся снежно-белыми и мягко-морозными – по сравнению с нечистым пароходом. В глубине которого прячется, зовёт, манит Большая Тьма – такая же чёрная и злая, как та, что притаилась в голове томми-похитителя. Только в тысячи раз больше и сильнее.
Большая Тьма знает о Мити. Ждёт. Жаждет. Чёрное её внимание смешалось с духотой цвето-запахов и давит непереносимо. Сердце Мити колотится птицей-камнем, угодившей в сеть птицелова.
Нужно расслабиться, как учила Аявака. Отпустить эйгир5, раствориться, сделаться прозрачной. Позволить цвето-запахам проходить сквозь себя, не оставляя следа. Это очень здорово звучало на словах. И неплохо получалась с тихими онтымэ в порту. Но здесь… Кутх свидетель, она старается!
Разрывая плотный ковёр цвето-запахов, в общую мозаику проникает новый тон, густой, почти такой же тёмный, как Маленькая Тьма.
– Стой, стой, дурачок. Иди к папочке.
Британец. Трухлявый и чёрный изнутри – мёртвое дерево, захваченное термитами.
Томми останавливается. Со скрипом отворяется дверца, впуская неяркий свет. Мити крепко зажмуривается, притворяясь спящей. Совсем не сложно. Сложнее не уснуть – снотворное всё крепче стискивает её сознание в своих мягких объятиях, наполняет голову солёным песком и ведёт куда-то в белую пустоту. Нет. Спать нельзя.
– Кто тут у нас? Ну-ка?
Чёрный британец заглядывает в нутро томми, где свернувшись калачиком, устроилась Мити. И она слышит пропитанный трупным ядом, как копальхем6, запах его мыслей.
Британец прикасается к ней раз, другой и, уверившись, что Мити спит, запирает дверцу. Он доволен. Осторожно шевельнув эйгир, Мити чувствует, как изумрудно-амбровое его удовольствие катится по чёрной паутине туда, где прячется непроницаемая Большая Тьма, голодная и уставшая ждать. И британец, и томми, внутри которого заперта Мити, отправляются навстречу этой Тьме.