3. Как развивалась лингвистика
Итак, преемственность между очень древними свойствами европейской традиции и свойствами современной (уже ставшей интернациональной) науки о языке несомненна. Вряд ли, скажем, в современной исторической науке столь много сохранилось от Геродота и Фукидида и даже от Карамзина. Разумеется, за два тысячелетия, особенно за два последних столетия, в лингвистике появилось много нового, о чём дальше будет говориться. Но общая линия непрерывного развития прослеживается. Заметим, что и другие традиции могли как-то вносить свой вклад в общее развитие лингвистики. Например, появление лишь в Новое время в Европе понятий корня и аффикса, по-видимому, связано с влиянием арабской и еврейской традиций, где они были давно; в Европе эти понятия впервые фиксируются в древнееврейской грамматике немецкого ученого Рейхлина (1506).
Развитие науки о языке нельзя рассматривать как однолинейный процесс постоянного движения вверх. Широко известный образ спирали как метафоры научного развития очень хорошо подходит к лингвистике. В разные эпохи на первый план выходили то одни, то другие проблемы. Приведу лишь несколько примеров.
Исконно все традиции, включая европейскую, изучали язык как неизменное явление. Обычно считалось, что язык либо дарован человеку высшими силами, либо (как в Библии) создан человеком под руководством тех же высших сил. Такой язык нельзя развивать или совершенствовать, можно лишь забывать или портить. И долго все изменения языка рассматривались как «порча», а наиболее авторитетными считались самые старые памятники. Такой взгляд не менялся до установления в науке о языке идеи историзма, которое произошло в XVIII в. Весь XIX в. научная лингвистика считалась исторической наукой, а изучение современных языков, разумеется не прекращаясь, считалось скорее практической, чем научной задачей, недостойной университетских профессоров. Эти языки в основном описывали либо педагоги, авторы гимназических учебников и нормативных словарей (если речь шла о языках «культурных народов»), либо миссионеры или чиновники колониальной администрации (если речь шла об «экзотических» языках); исключения были очень редкими.
Но в начале XX в., особенно после появления в 1916 г. знаменитого «Курса общей лингвистики» швейцарского ученого Фердинанда де Соссюра (1857–1913), изданного уже после смерти автора, приоритеты изменились. Системное изучение языков без обращения к истории (синхронное, по терминологии Соссюра), прежде всего в их современном состоянии, стало рассматриваться как основная задача лингвистики, а исторические штудии ушли на второй план. Так было в структурной лингвистике, расцвет которой пришелся на 1920–1960-е гг. Это сохранилось и в пришедшей ей на смену генеративной лингвистике, созданной не менее знаменитым, чем Соссюр, американским ученым Ноамом Хомским в 1950–1960-е гг. Он посчитал, что «внутри вида[1], как представляется, никакой изменчивости нет…. Речь идет о единообразной системе, а значит, со времени ее появления никакой значительной эволюции не было». То есть в языковой истории было лишь одно значительное событие – появление языка, а с тех пор «единообразная система» принципиально не менялась.
В настоящее время в науку возвращается отвергнутая многими столетие назад идея о том, что пониманию современных явлений могут помогать данные исторической лингвистики. Как писал в 1980-е гг. видный российский лингвист, член-корреспондент РАН Александр Евгеньевич Кибрик (1939–2012), «С исторической точки зрения сомнительно наличие в языке немотивированных связей между значением и формой, кажущееся отсутствие мотивации следует объяснять тем, что эта связь стерта, демотивирована, и необходимо найти исходное мотивированное состояние». Вот что еще раньше писал выдающийся лингвист XX в. Роман Якобсон (1896–1982; родом из России, он в 1920–1930-е гг. работал в Чехословакии, с 1940-х гг. в США): «Статичная синхрония – это абстракция, необходимая лингвисту для определенных целей, а согласованное с фактами, исчерпывающее синхронное описание должно последовательно учитывать его динамику».
Другая проблема, к которой в разные эпохи относились по-разному, связана с тем, что именно изучает лингвистика: язык вне его отношения к другим языкам или в сопоставлении с другими; ее иногда называют проблемой языка и языков. Все традиции основывались на изучении одного языка – языка «своей» культуры. Другие языки на ранних этапах развития традиций могли рассматривать даже не как полноценные языки, а как «бормотание» варваров – так долго думали в Древней Греции и в Китае, поэтому никакие языки, кроме своего, не изучались. Идея сопоставления языков долго была чужда всем традициям и сформировалась лишь в Европе в эпоху Возрождения в связи со становлением новых национальных языков, постепенно вытеснявших латынь из культурного обихода. С XVI–XVII вв. была поставлена задача разграничения общих свойств языка и особых свойств отдельных языков. Особенно яркое воплощение эта идея получила в так называемой «Грамматике Пор-Рояля» (1660, Франция) Антуана Арно (1612–1694) и Клода Лансло (1616–1995).
Затем весь XIX в. прошел под знаком сопоставительных исследований как в генетическом плане (сравнительно-историческое языкознание), так и независимо от языкового родства (историческая типология). Большую часть XX в. (эпоха структурной лингвистики) лингвисты стремились охватить своими методами как можно больше языков, идея же их сопоставления уже не была приоритетной. А основатель нового этапа в развитии лингвистики, уже упоминавшийся Ноам Хомский, ограничил сферу своих исследований и сферу исследований большинства ученых его школы английским языком. Он выдвинул в качестве основной задачи лингвистики построение общей теории языка, удобным материалом для которой, естественно, выступает родной язык лингвиста; лишь после этого могут строиться частные теории, учитывающие особенности отдельных языков. А если исходить, как Хомский, из того, что язык – «единообразная система», то любое сопоставление языков в лучшем случае второстепенно. С другой стороны, во второй половине XX в. на новой основе активизировалось и типологическое сопоставление языков, выявляющее общие и особенные свойства языков вне зависимости от их родства, о котором далее еще будет специально говориться.
Другая проблема, по-разному решавшаяся в разные эпохи, – связь лингвистики с другими науками. В лингвистике можно видеть как периоды сближения с другими науками, разработки пограничных проблем, так и периоды ее обособления от других наук, выработки собственно лингвистических методов. В античный период, особенно до Александрии, а затем снова в Средние века языкознание считалось частью философии, в Европе XVI–XVIII вв. оно не отделялось от филологии – науки о текстах и их толковании. Обособление впервые четко выразилось в первой половине XIX в., когда разрабатывался первый строгий лингвистический метод – сравнительно-исторический, позволявший сопоставлять родственные языки и реконструировать лежащие в их основе праязыки. Филологу, например филологу-классику, изучающему древнегреческий или латинский текст, важны сведения о личности автора и исторических обстоятельствах создания текста, а лингвисту, изучающему тот же текст, это неважно, зато лингвисту, исходившему из сравнительно-исторического метода, нужны параллели с родственными языками (например, греческого или латинского языка с санскритом или старославянским), несущественные для филолога.
Затем, когда к концу XIX в. обнаружился кризис исторического языкознания, стали активно сближать лингвистику с историей, психологией, физиологией, социологией и даже с географией. Но после появления книги Ф. де Соссюра начался длительный период нового, еще более радикального обособления лингвистики от всех наук (исключая лишь математику, сближение с которой науки о языке началось именно в этот период). Считалось, что лингвистика должна основываться исключительно на собственно лингвистических методах. Основатель ведущей американской лингвистической школы того времени, школы дескриптивистов, Леонард Блумфилд (1887–1949) утверждал, что предмет изучения лингвистики – «шум, производимый органами речи». Другой виднейший структуралист, датчанин Луи Ельмслев (1899–1965), писал в 1953 г.: «Лингвистика должна попытаться охватить язык не как конгломерат внеязыковых (т. е. физических, физиологических, психологических, логических, социологических) явлений, но как самодовлеющее целое». Представители разных школ структурной лингвистики сходились в том, что связь лингвистики с другими науками если и может быть, то лишь односторонней: другие науки могут и даже должны использовать результаты, полученные лингвистикой, но последняя от них совершенно независима.
Однако Хомский в 1960-е гг. объявил лингвистику частью психологии познания. И в последнее время лингвистика всё более сближается с самыми разными, преимущественно гуманитарными науками; развиваются пограничные дисциплины (социолингвистика, психолингвистика, нейролингвистика, лингвистическая поэтика и др.). Как писал Кибрик, «то, что считается "не лингвистикой" на одном этапе, включается в нее на следующем. Этот процесс лингвистической экспансии нельзя считать законченным». И сравнительно-историческое языкознание, и структурализм по-разному сокращали объект своей науки, что дало возможность значительно развить методы в тех областях, которыми они занимались, однако сейчас лингвистика характеризуется расширением объектов исследований и всё более тесными связями с другими науками.
Можно отметить и уже упоминавшееся преимущественное внимание то к одной, то к другой стороне языковой системы. Изучение звуковой стороны языка играло очень малую роль в европейской традиции до начала XIX в. (классификация звуков долго не шла дальше их разделения на гласные и согласные), но затем вышло на первый план. Это достигло своего предела в эпоху классической фонологии, в 1920–1930-е гг. Теперь же оно уже не столь приоритетно. Морфология исконно была центральной частью лингвистического описания, но во второй половине XIX в., в период господства сравнительно-исторического языкознания, уступила ведущую роль истории звуков. Затем в структурной лингвистике она вновь привлекала к себе внимание, пик в ее развитии наблюдался в 1940–1950-е гг. а потом, начиная с Хомского, морфология опять отошла на второй план. В последние 10–15 лет снова наблюдается некоторый всплеск интереса к ней, хотя параллельно с этим активизировались попытки объединить ее с синтаксисом (появилось даже наименование морфосинтаксис). Синтаксис же очень долго отставал в своем развитии от фонетики (фонологии) и морфологии. После короткого периода повышенного внимания к нему в начале XX в. (у нас это проявилось у А. А. Шахматова, А. М. Пешковского и др.) синтаксис почти не исследовался в структурной лингвистике. Например, представители Московской фонологической школы не любили синтаксис и в своих лингвистических курсах даже его опускали. Зато Хомский объявил его центральной областью лингвистики, и современная американская наука о языке занимается прежде всего именно синтаксисом. А семантика – дисциплина, изучающая языковые значения, – всегда была самой неразвитой в лингвистике. Лишь в последние 20–30 лет она стала активно развиваться. Типология, популярная большую часть XIX в., к концу века почти сошла на нет, а с 1920–1930-х гг. возродилась на новой основе.
Всё сказанное не означает, что области лингвистики и научные подходы, временно отошедшие на периферию, никем не развиваются. Они даже могут быть количественно распространенными. Например, и в XX в. многие ученые занимались историческим, в том числе сравнительно-историческим языкознанием, перешло оно и в XXI в., но ту ведущую роль, которую играло в XIX в., оно утеряло. Тематика лингвистики неуклонно расширяется, и ни одна лингвистическая проблема не исчезает. Были случаи, когда некоторые вопросы объявлялись «ненаучными» и табуировались; так с конца XIX в. поступали с проблемой происхождения языка на основании того, что для ее решения нет позитивных данных. Однако всё равно кто-то продолжал ей заниматься, в последние же два десятилетия она вновь стала привлекать внимание серьезных ученых, о чём еще будет здесь сказано. Проблема символической связи между звучанием и значением (исключая узкую сферу звукоподражаний), казалось бы, после Ф. де Соссюра была снята с научной повестки дня, но интересные работы в этой области продолжают появляться, в том числе и в нашей стране. Даже те направления, которые кажутся в настоящее время тупиковыми, могут когда-нибудь возродиться.