Глава 5 Аномия[4]
Они поднялись на второй этаж в бывший кабинет Николая Николаевича Востросаблина, в котором теперь царили беспорядок и разгром. Гланька уверенно устроилась на командирском месте за письменным столом и насмешливо уставилась на Ледникова.
Ледников, который никак не мог сообразить, как ему вести себя с этой молодой нахалкой, пристроился на диване, среди связанных в стопки книг и папок.
– Ну, и чем мы займемся? – как можно развязней спросил он.
– Работой, – с начальственной улыбкой сказала Гланька. – Для начала – работой. А там посмотрим…
– Мебель, что ли, будем выносить?
– Это не по моей части, – презрительно фыркнула Гланька. – Я бы все это просто сожгла, чтобы ничего не осталось. На самом деле весь этот мусор никому не нужен. Но они боятся себе в этом признаться. Поэтому сначала будут, ругаясь и надрываясь, тащить все в город, а там, опять ругаясь и проклиная друг друга, куда-то его пристраивать. А потом все равно выкинут…
Ледников ничего не сказал. Толковать этой самовлюбленной особе про память, про вещи, с которыми столько было связано в жизни!
– Но это их проблемы, – небрежно махнула рукой Гланька. – Я хочу предложить тебе другую работу.
– Подожди, ты что, серьезно? Ты хочешь предложить мне работу? – переспросил Ледников.
Дожил, девочка, еще недавно бегавшая по двору в одних трусишках и подглядывавшая из-за кустов за взрослыми, предлагает ему работу.
– Работу, – спокойно подтвердила Гланька. – По специальности…
– По специальности, – повторил Ледников.
Интересно, какую именно специальность она имеет в виду?
– Как интересно! – совершенно искренне сказал он. – А я справлюсь?
– Если будешь стараться. Впрочем, в этом я уверена.
– В чем?
– В том, что ты будешь стараться, – невозмутимо уточнила Гланька. – В отличие от моего раздолбая дяди, на которого никогда и ни в чем нельзя положиться, ты человек ответственный.
Час от часу не легче! Ледников никак не мог понять – пора ему действительно разозлиться или продолжить забавный спектакль дальше, подыгрывая этой чудовищно самоуверенной телезвезде, которая, видимо, решила, что раз ей все позволено в студии, то и в жизни должно быть так же!
– Откуда ты это взяла? – спросил он, решив, что злиться еще рано, интереснее подурачиться.
– Во-первых, у меня осталось такое впечатление с детства. А детские впечатления, как ты знаешь, на всю жизнь. А во-вторых, я наводила справки…
– У раздолбая дяди? – не удержался Ледников.
– Нет, конечно. Кстати, по-моему, у него довольно превратные представления о тебе, хотя вы и друзья детства. Справки наводили спецслужбы одной весьма серьезной компании, с которой я начинаю большой проект. Я хочу подключить к нему и тебя. А там все делается солидно, потому что рисковать деньгами никто не хочет. Сначала, кстати, они изучали меня. И в результате согласились иметь со мной дело. Потом я назвала тебя, и они занялись тобой…
– И что же ты узнала от них обо мне?
– Много любопытного и даже неожиданного.
«Занятно, конечно, что они там накопали», – подумал Ледников. Но, во-первых, он и сам знает о себе достаточно, чтобы слишком любопытствовать на эту тему. А во-вторых, гораздо интереснее узнать, что она хочет предложить…
– Слушай, давай оставим мою скромную персону в покое, – предложил он.
– Да-да, как же я забыла – ты не любишь говорить о себе, – подмигнула Гланька. – Это было подчеркнуто в отчете. Ты не испытываешь желания без нужды противоборствовать, тратить время на дурные споры, убеждать всех и каждого в своей правоте…
– Почему же…
– Видимо, потому, что ты слишком умен для этого. Мудр, аки змий!
– Противоборствовать можно, если есть смысл, – уточнил Ледников. – А метать бисер стоит только, если ты точно уверен, что перед тобой не свиньи.
И подумал: «Ого, мы уже оправдываемся! К чему бы это?»
– А еще очень интересно про баб! – не унималась Гланька. – Про твои отношения с женщинами! Буквально так… Не бабник, но когда к нему проявляют интерес – откликается. Гениально! Ледников, а как к тебе надо проявлять интерес – в устной форме или в письменной?
– А какая тебе более доступна? – вспылил Ледников. Этот сучий отчет делали, судя по всему, грамотные ребята. Зацепили они его довольно верно!
– Ладно, ладно, все! Не злись. Такая уж у меня гадская натура. Между прочим, это сказано в упомянутом отчете о моей скромной персоне. Хорошо еще, что не назвали б…!
Гланька выговорила матерное слово без всякого затруднения и стеснения.
– Вот такие дела, Ледников! А теперь о проекте. Мне давно уже надоело это ток-шоу, эти гости в студии, с которыми надо вести идиотские беседы… В общем, я решила делать фильмы. Сама. Это будут телефильмы, фильмы-расследования о конкретных людях и историях. Сам понимаешь, и люди, и истории должны быть знаменитыми. Но я не хочу только раскапывать фактуру и рассказывать, как это было! Я хочу домысливать, предлагать самые дикие на первый взгляд версии, а потом доказывать, что они были вполне даже реальны и возможны. Я хочу копаться в характерах и выявлять тайные помыслы. То есть, это будет не журналистика, какой сейчас много. Это будет кино нашего времени! Телевизионное кино, потому что на дворе давно уже век телевидения.
– Прямо «Расемон» какой-то, – усмехнулся Ледников. – Акутагава нашего времени.
– Ледников, я знала, что ты умник, но не такой же! Ты меня уже пугаешь. Сейчас этот фильм Куросавы уже мало кто помнит. А уж рассказ Акутагавы и подавно!
– Ну как же! Истины нет. И нет «последней инстанции». Та истина, которую устанавливает любой суд, узка и слишком примитивна. А на самом деле у каждого своя правда, свое оправдание, свое понимание и предательства, и истины… И главное – право на свое понимание.
– Видишь, я знала, с кем связываться! Как там про вас говорят? Два юриста – три мнения. Да, одна история с разных точек зрения. Диаметрально противоположных! Три истории вместо одной! Четыре! И каждая – документально подтвержденная, психологически убедительная.
– Ну да, – согласился Ледников. – Никогда не изменяй истине. Изменяй саму истину.
Кажется, Гланька говорила вполне серьезно. Вопрос только, при чем тут он? Одно дело порассуждать с отцом, как это было несколько дней назад, о шедевре Куросавы и Акутагавы, а другое – соваться в какое-то смутное предприятие вместе с этим молодым дарованием, чья наглость не имеет границ.
– Все это мило, но… – вяло пробурчал он. – В общем-то, никакого открытия тут нет. Такого добра полно сейчас на экране!
– Не такого! – неожиданно жестко возразила Гланька. – Вся штука – в авторе и ведущем. Если это обычный, пусть и неплохой журналист, то и фильм получается обычным.
– Хочешь сказать, что нужна незаурядная личность? Человек, способный в кадре и мыслить, и играть, и искренне переживать?
– Ледников, ты умница! Ты все понял! Тебе уже интересно. Обычно сценарии пишет группа журналистов, а потом приглашается известный актер, и он изображает мыслительный процесс! Хотя в материале – ни ухом ни рылом! Поэтому впечатление тухлое. У нас все будет по-другому!
– У вас уже есть такой человек?
– А ты как думал?
– И этот человек…
– Я.
– Понятно.
– А ты думал, я буду рыть землю для кого-то?
– Нет, чего-чего, а этого я уж точно не думал! – рассмеялся Ледников.
Как все-таки причудливо прядут нить человеческой судьбы Мойры – древнегреческие богини судьбы! Буквально вчера Ледников подумал о том, что исторические расследования, которыми он занимался уже не первый год вместе с отцом, могли стать основой для хорошего телесериала, и стал размышлять, к кому из людей, связанных с телевидением, можно было бы обратиться за советом и помощью. И оказалось, что единственный человек, допущенный в телевизионный мир, это Гланька… Если уж быть честным до конца, то он согласился поехать на дачу Востросаблиных еще и потому, что хотел обсудить с Артемом, есть ли смысл говорить с Гланькой на эту тему? И вот, пожалуйста, она является на дачу сама и делает ему предложение, связанное с телевидением. То есть предлагает ему в этот мир проникнуть. Интересно, на каких условиях?
– И кем же буду я в этом мероприятии? Какую роль приготовила ты мне?
– Почтенную, – успокоила его Гланька. – Роль соавтора. Ты будешь моим соавтором. Мне нужен человек, который разбирается во всяких юридических и криминальных коллизиях, который сможет разрабатывать и предлагать версии… Деньги вполне приличные. Свою долю славы ты тоже получишь. Кстати, я посмотрела книги, которые вы пишете со своим отцом… На их основе вполне можно что-то придумать для телевидения. Ты не думал об этом?
«Страшный человек, – мелькнуло в мозгу Ледникова, – все видит, обо всем подумала, знает, чем подкупить, на что надавить».
– Об этом можно будет поговорить при случае, – нарочито небрежно сказал он. И тоже решил блеснуть проницательностью: – Но я думаю, сюжет для первого фильма у тебя уже есть?
– Разумеется, – не стала спорить Гланька. – Ты мне нужен еще и поэтому. Потому что ты в курсе дела. Тебе даже не придется влезать в материал, ты уже им занимался…
Вот так. У этой молодой разбойницы действительно все рассчитано и учтено. Интересно, какое именно дело она имеет в виду? А впрочем, чего тут гадать! Ясно какое. Убийство академика Ампилогова. Дело шумное, скандальное, там и политика, и любовь, и ненависть, и таинственные люди в масках… И Гланька примчалась сюда, потому что дача Ампилогова рядом. Побывать на месте преступления чрезвычайно полезно. Это вдохновляет и распаляет воображение. К тому же она наверняка их помнит – мужиковатого академика и красавицу-жену, похожую на ресторанную певицу не первой молодости. Они же гуляли тут, по-соседски заходили к Востросаблиным…
– Да-да, убийство Ампилогова, – сказала Гланька. – Ты писал о нем. Ты веришь, что его убила жена?
– Каку тебя все простенько – верю, не верю… Это же не игра в детском саду. Тут бог борется с дьяволом, а место битвы – сердца человеческие!
– Понятно, Федор Михайлович пошел в дело! Не выпендривайся, я знаю, что ты читал книжки… Ты веришь в то, что убила она?
Что можно было ответить на этот дурацкий вопрос?
Итак, три года назад, летом, рано утром, часов около шести, в Федеральную службу безопасности позвонил помощник и охранник депутата Никиты Терентьевича Ампилогова и сообщил, что академик убит ночью у себя на даче. Помощник сообщил, что его разбудила жена депутата Римма Леонидовна Ампилогова и сказала, что убила мужа. Поднявшись в кабинет, он увидел, что депутат лежит в собственной постели, голова его залита кровью.
Фээсбэшники связались с дежурным Генпрокуратуры и помчались на дачу. Туда они прибыли практически вместе с дежурной следственной бригадой прокуратуры. Ампилогов был не простым депутатом. Он был академиком, лауреатом, одним из создателей ракетного щита страны. В последние годы приобрел шумную известность своими громкими заявлениями о коррупции во власти, в связи с чем стал популярен в широких народных массах и нажил массу врагов из самых влиятельных кругов страны. Одни считали его защитником народа и государственных интересов, другие – ловким политиканом, который уже не представлял из себя ничего как ученый, но нашел себе нишу радетеля за отечество. Третьи видели в нем замшелого, упертого «совка», которого только могила исправит.
Все понимали, что убийство Ампилогова неминуемо выльется в политический скандал, газеты и телевидение превратят его в главную сенсацию на долгое время. Руководствуясь принципом «ищи, кому выгодно», политики и журналисты выдвинут самые дикие версии, начнут трепать имена самых высокопоставленных особ. Поэтому расследовать дело надо было как можно более энергично.
…Ампилогова сидела в гостиной, в кресле, куталась в неуместно яркий, цветастый платок, который только подчеркивал ее неестественную бледность. Она растерянно посмотрела на прибывших и отвернулась. Охранник академика Вадим Захребетный, находившийся тут же, провел прибывших следователей и экспертов наверх, в кабинет академика.
Академик лежал на застеленном простынями диване, на левом боку, лицом к двери. Казалось, он мирно спит. Но на виске темнело кровавое пятно. Пятно чуть побольше было на подушке. Очевидно, пуля прошла навылет.
Телом занялись эксперты, а следователь спустился вниз. Жена академика сидела там же, все в той же позе.
– Вы знаете, кто это сделал? – спросил следователь.
Ампилогова с трудом выдавила:
– Я. Это сделала я.
– А оружие? Где оружие?
Ампилогова махнула рукой в сторону окна.
– Там… туда…
После этого она свернулась в кресле, закрыла глаза и как будто заснула.
Пистолет нашли в цветах под окнами. Это был наградной пистолет академика, подаренный ему министром обороны к юбилею.
Охранник Захребетный рассказал, что накануне на даче отмечалась серебряная свадьба Ампилоговых, было немало выпито, разошлись поздно, потом академик с женой о чем-то долго говорили… А потом Римма спустилась вниз, на кухню, и принялась мыть посуду. Именно в это время Захребетный и водитель Виватенко заснули. Где-то часов в пять их разбудила Римма и сказала, что она застрелила мужа. Так как Захребетный и Виватенко выстрелов не слышали, они решили, что она то ли шутит, то ли спьяну несет какую-то белиберду. В последнее время Римма была как будто не в себе и достала всех нелепыми разговорами, в том числе и о муже. Мол, это она его сделала тем, что он есть, без нее бы валялся в грязи, а теперь он слишком многое о себе возомнил!
Но заснуть Захребетный уже не смог и через какое-то время встал и поднялся на всякий случай наверх. Дверь в кабинет была открыта…
Через несколько часов в приемную ФСБ и на дачу Ампилоговых примчались первые группы журналистов. В приемной им сказали, что скорее всего речь идет о банальной «бытовухе». А на даче следователь сообщил журналистам, что преступление практически раскрыто, человек, совершивший его, известен…
На следующий день допрос, проведенный следователем, и показания Ампилоговой, в которых она подтверждала, что убила мужа, были записаны на видеокассету. Адвокат потом говорил, что это страшное, невыносимое зрелище. Следователь просто издевался над несчастной, потерявшей в тот миг рассудок женщиной, заставляя ее признаться в убийстве мужа. Ее в таком состоянии, утверждал адвокат, вообще нельзя было допрашивать, но ее допрашивали. Причем безжалостно, без адвоката и врача!
Спустя несколько дней Ампилогова заявила, что отказывается от своих признательных показаний, что она сделала их под давлением следствия. Она продолжала утверждать это и во время суда, который осудил ее за убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения.
– То, что убила она, самая очевидная и самая достоверная версия, – заключил Ледников. – Правда, как выразился ее адвокат, ни одного фактического доказательства виновности жены академика в совершении данного преступления в материалах дела нет.
– Ничего себе! – присвистнула Гланька. – Прямо так ни одного и нет? За что-то же ее посадили?
– Ну, во-первых, адвокат не ангел и не глас божий, у него работа такая – доказывать, что вина не доказана, – объяснил Ледников. – А во-вторых… Так тебе все и расскажи! Ты потом в комедию вставишь и даже спасибо не скажешь! А в-третьих, я хоть и русский человек, но в делах предпочитаю протестантскую этику. То есть заключаю индивидуальный договор, минуя посредников, не только с богом, но и с партнерами. И действую строго согласно пунктам договора. А мы с тобой договор еще не заключили.
– Эх ты, кальвинист недоделанный! А где же русский размах, расейская широта души?
– А это все, милая моя, в прошлом. Хватит, поигрались! Мы, русские люди, такие – нам два раза повторять не надо!
– Ну да, вам надо повторить три раза. Что ж, я повторю, для хорошего человека не жалко!
Гланька встала, вышла из-за стола и села на диван рядом с Ледниковым, предварительно небрежно спихнув на пол связку книг. Она положила свою руку на его ладонь. Рука была легкая, прохладная.
– Ледников, я не собираюсь тебя разводить, использовать, обманывать. Ты мне действительно очень нужен. Бизнес, которым я предлагаю тебе заняться, весьма жесток. Там особые телевизионные люди, некоторые из них вообще не люди в привычном смысле слова, а самые настоящие мутанты. Для них предательство и подлость – норма. Среди них и сам становишься таким же. Там ни на кого нельзя положиться. Я хочу положиться на тебя.
Самое забавное, что Ледников ей верил. Верил всему, что она говорила. А ведь еще с утра он не сомневался, что и сама Гланька принадлежит к племени мутантов, которым нельзя верить ни в чем и никогда.
– Эй, вы там, наверху! – раздался снизу издевательский голос Артема. – Кончайте свои шашни! Нашли время шуры-муры разводить! Я вот сейчас поднимусь да разгоню ваш тет на тет!.. Ледников, тут есть магнит попритягательней – коньяк еще советских времен!
– Пойду взгляну, что там, – улыбнулась Гланька. – А то мой беспутный дядя сейчас начнет орать, что мы тут трахаемся вовсю! У него же других шуток не бывает. Не обучен.
– Ты не слишком… Про родного дядю-то?
– Как могу, – отрезала Гланька.
Она встала и направилась к лестнице. Уже в двери она обернулась.
– Да, кстати, ты не думай, что я пустая и у меня ничего, кроме самомнения, нет. У меня тоже есть кое-какие материалы по этому делу…
– У тебя? – искренне изумился Ледников.
– А вот представь себе!
– У тебя-то откуда?
– Оказывается, дед, который изнывал тут от скуки, очень интересовался убийством Ампилогова. Он собрал о нем все, что мог. Используя старые связи, добыл никому не известные факты. И записал свои соображения по-старомодному, от руки, в толстую тетрадь. Я думаю, его мнение будет интересно многим.
– И эта тетрадь теперь у тебя, – догадался Ледников.
– Будет у меня.
– Не понял. Что значит будет? А где же она сейчас?
– Дед ее куда-то засунул, перед тем как свалился в эту дурацкую яму, и я пока не могу ее найти. С утра перерыла тут все, весь этот мусор. – Она раздраженно ткнула носком сапога в связку бумаг. – Пока не нашла. Но я найду!
– Слушай, ты же наверняка сказала своим спонсорам, что записи Николая Николаевича уже у тебя… А если ты их не найдешь? А если их вообще уже нет?
– Для нас с тобой лучше, чтобы они были и я их нашла. Потому что люди подписались под большие деньги, – уже совершенно серьезно сказала Гланька.
– А может, Виктория Алексеевна в курсе? – предположил Ледников, отметивший это «для нас с тобой». И не заметил, как запрягли.
– Бабуля? – скривилась Гланька. – Это вряд ли… Дед знал, что ничего серьезного ей доверить нельзя.
– А тебе, значит, можно! – не удержался от сарказма Ледников. – Тебе он доверился!
– Мне – да, – спокойно сказала Гланька. Прошибить ее чем-либо было невозможно. – И дед это знал. И вообще, я была его любимицей, если хочешь знать.
– А любимица знает, что ее бабушка уверена, будто дедушка упал в яму не сам? Что ему тогда помогли?
– Ага, бабуля и за тебя принялась! – засмеялась Гланька. – Смотри, Ледников, бабулино безумие штука заразная. Я вот сейчас гуляла, так мне тоже все время казалось, что за мной следят. Хорошо если просто насильники, а если мстители?
– И кто тебе может мстить? За что?
– Да не мне конкретно! Значит, бабуля не успела посвятить тебя в свои прозрения… В общем, по ее версии, которая ей то ли приснилась, то ли открылась ни с того ни с сего, на деда наехали какие-то осужденные им злодеи. Решили отомстить за суровый приговор, который он им когда-то вынес. Боюсь, она сериалов по телевизору насмотрелась. Хотя…
– Что хотя? Думаешь, что она все-таки что-то действительно видела? Реальных людей?
– А кто тут у нас консультант по следственным вопросам? Вот пусть он и думает!
Гланька подмигнула Ледникову и, не торопясь, неестественной походкой манекенщицы стала спускаться вниз.
Едва она исчезла, в кабинет ворвался Артем. Он оглядел царивший здесь разгром и присвистнул:
– Ну, и попробуй здесь что-нибудь найти! Вот черт!
– А что ты ищешь? – поинтересовался Ледников.
– Да кое-какие документы, оставшиеся от отца, – пробормотал Артем, явно не желая посвящать Ледникова в курс своих дел.
Он нервно перетряхивал бумаги и папки, а Ледников, глядя на него, совершенно отчетливо понял, что он ищет. Записи о деле Ампилогова. Но ему-то они зачем? Что-то вокруг этих записей какое-то непонятное напряжение нагнетается… Ведь и Андрей, когда они возились с мебелью, сказал, что его уже несколько дней достают непонятные люди и просят продать архивы Николая Николаевича, которые им вдруг позарез понадобились. Причем достают с маниакальной настойчивостью, переходя чуть ли не на угрозы. И сам собой возникает вопрос: архивы вообще или тетрадь с записями об убийстве Ампилогова конкретно?
– Может, помочь? – спросил Ледников.
Артем только рукой махнул – не мешай.