Поэт Владимир Маяковский сказал: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Я переделал слова поэта в фразу: «Японский я выучу только за то, что им разговаривает Хирохито». Эта перефразировка была, видимо, не совсем уместна, во всяком случае, раньше произнести вслух подобные слова было большим кощунством. Я, правда, не вкладывал в них никакого иронического или враждебного смысла – просто эти слова каким-то образом помогли мне взяться за непонятный язык.
До непосредственного соприкосновения с японским языком особыми познаниями о Японии я не обладал. В школьные годы прочел романы Степанова «Порт-Артур», Новикова-Прибоя «Цусима», рассказ А.И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников». И этого было вполне достаточно, чтобы считать, что все японцы – сплошь самураи, которые любят делать себе харакири, что это коварные и жестокие люди, с которыми ухо надо держать остро.
Такими же познаниями, видимо, обладали и большинство жителей нашей страны. Во многом такое мнение о Японии и японцах сложилось под воздействием официальной пропаганды периода, когда Россия (СССР) и Япония между собой соперничали или даже враждовали. А в основном взаимоотношения между нашими странами таковыми и были на протяжении почти двухсот лет.
В школьные годы я не раз разговаривал с одним стариком – Рак Василием, который был защитником Порт-Артура во время Российско-японской войны 1904–1905 годов, а затем несколько месяцев провел в Японии в плену. Его приятно поразили мои расспросы о русских генералах Стесселе, Фоке, Кондратенко, Белом, адмирале Макарове и других, знания о которых я почерпнул в упомянутых выше книгах. Понятно, что малограмотный бывший нижний чин не мог знать больше написанного литераторами.
Я же, к сожалению, не предполагал, что мне когда-либо придется встретиться с японскими проблемами, и упустил возможность расспросить очевидца тех давних уже событий. Сколько же мы за свою жизнь безвозвратно теряем благоприятных возможностей и собеседников, которые были рядом с нами, но бурливый поток времени лишил нас случая этим воспользоваться.
Как бы там ни было, я приступил к изучению этого необычного языка, который преподавала тихая и скромная женщина Татьяна Сергеевна. Язык нам давали пять дней в неделю по четыре часа в день. В шестой учебный день, который я называл Юрьевым, нам читали другие дисциплины. После занятий и обеда была введена обязательная трехчасовая самоподготовка, во время которой было запрещено бесцельно бродить по институту.
Ежедневные и упорные занятия языком не замедлили вскоре сказаться. По языку и другим дисциплинам я первый курс окончил на «отлично» и в числе пяти остальных отличников был даже награжден ценным подарком, который храню до сих пор. Мне кажется, что основные знания японского языка я приобрел именно на первом курсе, а затем всю жизнь его пришлось доучивать.