Ядам и Лилит - читать онлайн

Глава 1. Ми-а

Две луны назад моя ми-а начала мучительно кашлять и перебралась в отдалённую нишу, предназначенную для больных. С тех пор я её не видела. Вождь Тойби и его мать, старейшая женщина в нашей семье, не отходили от неё, поэтому я надеялась, что ми-а скоро поправится. Мать вождя была самой сведущей в лечении. Она поила ми-а настойкой горькой коры, смазывала её грудь медвежьим жиром, чтобы облегчить кашель, перетирала лекарственные цветы и заставляла глотать пасту. Но ми-а это не помогло, как не помогло ещё двум женщинам и девочке, заболевшим до неё.

Теперь в отдалённой нише захлёбывалась кашлем вновь заболевшая женщина, а тело ми-а вождь нёс в могильный грот. Погребальная процессия состояла из мужчин и старухи. Я следовала за ними тайком – детям не разрешали входить в туннель, ведущий к могильному гроту. Сама я считала себя взрослой, но у меня ещё не шла кровь, поэтому для Тойби я была девочкой, и мне категорически запрещалось даже близко подходить к больным и умершим. Заболевали странной болезнью только женщины, их жизни забирал дух прежнего хозяина пещеры – так он мстил нашим мужчинам, которые забрали его жизнь и захватили логово.

Факелы охотников то вспыхивали впереди, то пропадали. Я не приближалась к процессии, чтобы не выдать своего присутствия – иначе меня вернут обратно, не позволив проститься с ми-а. Туннель часто петлял, и огоньки исчезали из виду. Когда меня окружала тьма, становилось жутко: вдруг я сейчас столкнусь с духом зверя? Но свою ми-а я любила всё-таки больше, чем боялась, и поэтому шла вперёд, крепко сжимая в ладонях медвежью челюсть, в которую мы с Кы-А насобирали душистых цветов. Впереди показался просвет. Огоньки больше не двигались, значит, охотники воткнули факелы.

Могильный грот напоминал пасть с каменными зубами, которые в беспорядке росли сверху и снизу. В глубине грота замерли фигуры людей, и я подкралась поближе, наблюдая за ними. Вождь опустился на колени и бережно уложил рядом с нишей тело, завернутое в мягкую светлую шкуру.

Пещерного льва с почти белой шерстью он убил собственноручно. Заметив неподалёку от становища клочки шерсти, следы крупных кошачьих лап и когтей на коре, вождь встревожился: львы-одиночки невероятно хитры и коварны! Выслеживают добычу бесшумно, нападают внезапно, а в Тойби женщины и дети…

Разыскивать логово льва вождь отправился в одиночку. Когда он вернулся с львиной шкурой и головой, вся Тойби восхищалась его подвигом. Череп льва охотники укрепили рядом с черепом медведя, чья бывшая пещера стала нашим становищем. Из когтей моя ми-а сделала для вождя подвеску, а шкуру получила от него в подарок – у ми-а были очень светлые, почти белые, волосы. Я помогала ей выделывать красивую шкуру, и та получилась мягкой, мне нравилось на ней спать…

Постояв над телом в угрюмом молчании, мужчины ушли. Тогда вождь развернул шкуру, и мать подала ему волчий череп с краской. Краску делали из жёлтой пыли и красного пепла. На расстоянии дневного перехода от становища охотники обнаружили два холма. Их непримечательные серые склоны, поросшие кустарником, понизу окрашивались в жёлто-бурый цвет. Возле подножия охотники откопали много овальных желтоватых камней. Вместе с женщинами я их тщательно растирала, чтоб получить жёлтую пыль: ею натирали тела для защиты от насекомых и присыпали выделанные шкуры. Если жёлтые кругляши подержать в огне, они покрывались красным пеплом. Цветной порошок из жёлтой пыли и красного пепла смешивали с растопленным жиром и втирали в тела умерших, чтобы те выглядели не серыми, а живыми. Эта скорбная работа всегда была женским делом, но, когда дух зверя стал забирать жизни женщин, мужчины начали выполнять её сами.

Вождь закончил втирать краску. Старуха укрыла дно ниши половиной шкуры и посыпала её жёлтой пылью.

– Уложи тело на правый бок и подтяни колени к животу. Правую руку положи ей под щёку, а левую на живот.

Вождь поднял мою ми-а, лизнул её в лицо и шагнул в нишу. Исполнив приказ матери, он снял с себя ожерелье с когтями орла и положил под левую руку моей ми-а.

О том, как несколько лун назад он убил орла, охотники рассказывали без устали. Размах крыльев орла превосходил человеческий рост, клюв мог запросто пробить череп, а когти были способны разодрать кожу даже через накидку из толстой шкуры. На орлов никогда не охотились – мясом его не насытишься, только получишь увечья. Но вождю понадобился орёл!

Тот появлялся на рассвете и на закате со стороны горной гряды. Добычей орла обычно становились детёныши – маленькие кабанчики, косули, лисы, волки. Высмотрев жертву, орёл молниеносно падал на неё, сжимал в когтях, взмывал в воздух и бросал с высоты на камни. Всякую мелочь, вроде длинноухих, птиц и рыб, орёл не бросал, а сразу уносил в гнездо.

Вождь поставил силки, поймал длинноухого и незадолго перед рассветом крепко привязал за заднюю лапу к ветви поваленного дерева. Открытое место с привязанным зверьком хорошо просматривалось с высоты. Вождь, притаившись, не отрывал глаз от неба. Наконец появился орёл. Длинноухий дёргался, пытаясь высвободить лапу. Орёл, заметив добычу, упал и сжал её в когтях, но не сумел сразу взмыть с ней вверх, ведь зверёк был крепко привязан. Хотя заминка длилась мгновенье, вождь ею воспользовался и точно вонзил копьё.

Охотники были в восторге от его выдумки, а мать, которой он отдал перья, неодобрительно качала головой. Женщины любовались красивыми перьями – в основном, тёмно-коричневыми, а на хвосте белыми. Старуха одарила ими всех женщин Тойби: пусть украсят волосы или одежду. Ми-а достались белые. Когти орла вождь передал моему другу Кы-А, который считался мастером по тонким работам. Кы-А мне по секрету открыл, что вождь попросил просверлить в нижних фалангах с когтями отверстия и продеть в них жилу. Вождь затеял охоту на орла, чтобы сделать моей ми-а подарок, какого не получала ни одна женщина – ни в нашей Тойби, ни в других. Но не успел её порадовать…

От этой мысли горе, накопившееся в моём сердце, поднялось к горлу. Словно вторя ему, старуха присела на корточки и, раскачиваясь, запричитала:

– А-ми, доченька, почему дух зверя забрал тебя, а не меня?

– Я помню, как её привели, мама… – хрипло произнёс вождь.

Он приходился старухе родным сыном, поэтому называл её мамой. Ми-а – приёмная мать, а-ми – приёмная дочь. Семьи обменивались девочками, не мальчиками. Когда-то меня выменяли на родную дочь моей ми-а, но я тогда была слишком мала и не помнила этого…

– Мы шли по берегу Большой реки, потом повернули к притоку, немного поднялись и встретились с другой Тойби, – глухо продолжал вождь. – Было большое пиршество. Я ещё считался ребёнком, но готовился стать охотником и в оба уха слушал рассказы мужчин…

Мне тоже вспомнилось, как мы наткнулись на людей другой Тойби, и я внимательно прислушивалась к разговору женщин. Они рассказывали, как выделывают шкуры.

В моей семье сперва с кожи соскребали остатки мяса, жира и жил, тщательно чистили мех, вымачивали шкуру в воде, потом растягивали на распорках и сушили на ветру. По высохшей шкуре били костями, чтоб размягчить кожу. И снова всё повторяли. В другой семье после того, как соскребали со шкуры остатки плоти, мужчины мочились на мох, выкладывали мох на кожу, скатывали шкуру и оставляли на несколько дней. Потом шкуру держали в проточной воде, снова скребли, растягивали и сушили, коптя над огнём. В завершение кожу натирали жиром. Женщины другой Тойби дали нам пощупать выделанные таким способом шкуры, они оказались мягкими, хотя пахли дымом. Потом женщины показывали друг другу бусы и браслеты из мелких ракушек, давали мне их примерить…

Я так погрузилась в воспоминания, что вздрогнула, услышав голос вождя.

– Пиршество длилось три дня. На прощание мы обменялись девочками. Мы им отдали маленькую, но в той Тойби не было малышек, и нам отдали большую девочку, примерно мою ровесницу. Я стоял рядом и глазел на её волосы, такие светлые, словно песок вперемешку со снегом. Девочка плакала, но тут появилась ты. Прижала её к сердцу, облизала лицо и принялась нашёптывать: «А-ми, доченька, когда-то я стала частью этой Тойби, как сейчас ты. Меня приняли как родную, потому что все Тойби – одна большая семья. Для здоровья большой семьи необходимо, чтобы девочки одной Тойби переходили в другую. Тебя здесь никто не обидит. Посмотри, вот мой сын. – Ты указала девочке на меня. – Он будет тебя любить. Ведь будешь, сынок?» Девочка вскинула на меня глаза цвета летнего неба, и я кивнул. Потом показал ей своё копьё. «Потрогай наконечник. Чувствуешь, какой острый?» Я очень гордился своим кремневым наконечником, за который меня хвалили охотники. «Бежим на речку! Я поймаю для тебя самую большую рыбу!» Я сделал замах, показывая, как буду протыкать рыбу, и потянул девочку за руку. «И у меня есть копьё для рыб. – Она перестала всхлипывать. – Обычное, деревянное». Когда девочка нашла своё копьё, мы побежали к реке. Ты не знаешь, что там произошло, мама. Я тебе расскажу…

Вождь вновь умолк. Мне же не терпелось услышать продолжение.

– Помнишь, мама, ту речку, неширокую, но стремительную? Стоя на камне посреди потока, я довольно долго всматривался в воду, дожидаясь, когда поблизости появится большая рыба. Девочка с поднятым копьём застыла на другом камне, ниже по течению. Наконец, я увидел длинное красное туловище, замахнулся и всадил в него копьё. Только рыба оказалась сильнее и поднырнула под камень. А я, не удержавшись, рухнул в воду. Меня закрутило, ударяя о камни. Я пытался ухватиться хоть за один, но течение было слишком быстрым, а камни слишком скользкими. Течение, мощное, как стадо быков, подхватило и понесло. Вдруг послышался крик: «Держись!» – и я вцепился в протянутое копьё. Девочка крепко сжимала древко, пока я подтягивался. Потом помогла мне забраться на камень, на котором стояла сама. Я едва сдерживал слёзы досады: рыбу не поймал, копьё утопил, выставил себя перед ней неуклюжим посмешищем… Девочка всё поняла. Лизнула меня в щёку и протянула копьё: «У твоего было слишком короткое древко, я дарю тебе своё. А мне ты сделаешь новое, с острым кремневым наконечником. Теперь поймай рыбу, только не слишком большую. Иначе нам её не съесть». Посмотрев друг на друга, мы рассмеялись. Я пообещал девочке, что стану лучшим охотником, и она будет мной гордиться…

– Ты сдержал обещанье, сынок, – печально кивнула старуха. – Я знала, что у тебя доброе сердце и ты не обидишь девочку, а поможешь ей привыкнуть к нашей семье быстрее, чем я и другие взрослые. Поэтому отпустила вас на реку, хотя сильно тревожилась. Выходит, не зря… Когда вы вернулись в тот вечер, моя новая а-ми уже являлась частью нашей Тойби, потому что нашла друга.

Я впитывала каждое их слово. Суровую мать вождя я побаивалась, она улыбалась редко. Только, когда к ней подходила моя ми-а и касалась языком её щеки. Зато сын старухи всегда улыбался, глядя на мою ми-а, словно облизывал взглядом её лицо. Его я не боялась нисколько, хотя он давно стал вождём, и охотники беспрекословно исполняли его приказы.

Я вспоминала, как обычно возвращались мужчины с совместной охоты. Заслышав их голоса, женщины бросали дела и подхватывались. Охотники втаскивали большие части туш, которые обычно разделывали на месте, шкуры… Все были возбуждены, звучали возгласы, выкрики. Потом старуха занималась ранеными, женщины готовили еду, а моя ми-а и молодой вождь всегда исчезали куда-то.

Он снова заговорил:

– Мы вместе росли, мама, спали под одной шкурой. Она любила засыпать на животе, а я устраивался сбоку… Однажды вы с ней куда-то ушли, вас не было несколько дней, и я не находил себе места. Но женщины мне сказали, что ты проводишь посвящение своей а-ми и вас не надо искать. Когда вы вернулись, она подошла ко мне. «Теперь я могу родить ребёнка и хочу, чтобы ты стал моим мужем». Меня только признали охотником, я ещё не участвовал в жеребьёвках. Поэтому растерялся, даже слегка испугался. Она сказала: «Пошли отсюда». Мы ушли под звёздное небо, где твоя а-ми стала первой женщиной в моей жизни. Я имел других жён по жребию, но, будучи с ними, думал только о ней. И, когда её мужьями по жребию становились другие мужчины, представлял, что с нею я. Она держала моё сердце в ладони, а теперь забрала с собой… Мама, скажи, что мне делать?! Я хочу облизывать её тело, в которое втёр краску!

Старуха вскочила и гневно толкнула сына в грудь:

– Убирайся отсюда! Ты – вождь, и должен не облизывать мёртвую женщину, а позаботиться о живых! Речь идёт о выживании Тойби! – Она вдруг смягчилась. – Мы – дети природы, наши тела возвращаются к ней, когда жизнь уходит из них. У нас недолгая жизнь, а в твоей было то, чего не было у других. Я старше всех в семье, но не знаю мужчин, получавших любовь, подобную той, что дарила тебе моя а-ми. Благодари её! Наполняй благодарностью каждую мысль о ней, и тебе станет легче, сынок… – Старая женщина обняла сильного мужчину с трясущимися плечами и прижала к груди.

Моё сердце впитало слова старухи, как песок вбирает влагу, и я беззвучно зашевелила губами: Ми-а, благодарю, что ты меня любила как родную дочь. Что ты была такой доброй. Что ты у меня была. Я благодарна, ми-а, что попала в эту Тойби, ведь в ней оказалась ты. Я благодарна, ми-а, вождю, он делал тебя счастливой. Я благодарна его матери, называвшей тебя своей а-ми, она очень мудрая. Я благодарна… Мне и впрямь стало чуть легче, слёзы иссякли.

Отстранившись от матери, вождь тихо сказал:

– Спасибо, мама, ты мне помогла.

– Нишу закроете плитами завтра. Теперь же иди, – приказала мать, – и собери совет Тойби. Семья должна покинуть пещеру! Я побуду с моей а-ми ещё недолго.

Когда он ушёл, старуха оглянусь в мою сторону:

– Выходи, Лил-Ыт, я тебя чую.

Выбравшись из-за укрытия, я робко приблизилась к ней.

– Раз уж ты здесь, делай, что задумала.

Я доставала из медвежьей челюсти душистые цветы и бросала в нишу: медленно, горсть за горстью. Цветы падали на укрывавшую тело шкуру, на волосы моей ми-а, но были почти незаметны – белое на белом. Как на пахучей поляне в день, который я не забуду…

Я приставала к Кы-А с непрошенной помощью, и, не зная, как от меня отделаться, он потребовал принести клеящую смолу.

– Ты умеешь её готовить? – спросил Кы-А.

Это было нечестно – клеящую смолу готовят охотники, а не девочки! Но я знала, у кого спросить, и побежала к ми-а.

Она смазывала мелкие раны на коже вождя. Не было необходимости расходовать медвежий жир на такие царапины, но вождь и ми-а наслаждались лечением.

– Как готовят клеящую смолу? – выпалила я, подбежав к ним.

Ми-а удивлённо обернулась:

– Зачем тебе знать это, а-ми?

– Для Кы-А. Верно, Лил-Ыт? – Вождь приподнялся на локте. – Твой друг опять что-то придумал?

Я кивнула. Он весело подмигнул:

– Если уговоришь свою ми-а пойти с нами, я тебя научу!

Ми-а не пришлось уговаривать. Мы ушли далеко от становища. Вождь рассказывал, из какой коры и как делают смолу, показывал белоствольные деревья. Небо то тускнело в облаках, то вспыхивало солнцем, и краски становились удивительно яркими. Сперва мы почуяли запах, его хотелось вдыхать и вдыхать! Потом увидели поляну, усыпанную как снегом маленькими белыми цветами. Вождь бросил копьё, нарвал их целую охапку и стал забрасывать ими ми-а. Цветы оставались в её волосах, но были почти незаметны – белое на белом. Я тоже включилась в игру и принялась кидать цветами в него.

– Ах, так? – притворно зарычал он, одним прыжком подскочил ко мне и подбросил вверх.

– Ещё! – завизжала я.

Душистый воздух звенел от щебета птиц, гудения насекомых и нашего смеха. Поставив меня на ноги, вождь крикнул:

– Теперь тебя! – И прыгнул к ми-а, но не подкинул её, а повалил в цветы.

Хохоча, они покатились по поляне.

– Эти цветы не растут поблизости от становища. Ты ходила за ними одна?

Голос матери вождя вернул меня в горькое настоящее.

– Нет. Вместе с Кы-А.

– Это всё равно, что одна! – сердито вскричала старуха. – Кы-А – плохой охотник! У него ловкие руки, но очень неловкие ноги! Здесь полно хищников, вам повезло, что вы не встретили ни одного, иначе Тойби потеряла бы вас обоих. Зачем вы так рисковали, Лил-Ыт?!

– Ми-а любила их запах. – Бросив опустевшую медвежью челюсть, я всхлипнула.

– Она умела любить… – вздохнула мать вождя. – Пошли.

Старуха двинулась к выходу из могильного грота, я послушно последовала за ней.

Мы вернулись к центральной пещере. Посередине было выдолблено углубление, в нём постоянно поддерживали огонь. Дерево быстро прогорало, поэтому жгли кости. Они сильно дымили, зато долго горели. Большой очаг, обложенный камнями, служил местом сбора семьи. Здесь мы ели, слушали рассказы охотников и женщин, здесь в ночь полной луны мать вождя проводила жеребьёвку.

Спали мы поодаль от большого очага в отгороженных друг от друга камнями нишах. В каждой спальне был выдолблен маленький очаг для обогрева, но огонь разводили лишь зимой, летом обогревали только отдалённые ниши, предназначенные для раненых и больных. Сейчас из одной такой ниши доносился неутихающий кашель, но он заглушался гвалтом. Люди тянулись к большому очагу, гадая, зачем вождь созывает семью на совет.

Нашей пещера стала две зимы назад, до того в ней хозяйничал громадный медведь. Мужчины наткнулись на дыру под выступающим скальным навесом, которая, судя по разбросанным вокруг экскрементам и следам когтей, вела в медвежье логово. А пещерные медведи – наряду с зубрами, лосями, оленями, сернами и кабанами – были главным промыслом наших охотников.

Четверо мужчин залезли на скальный навес и натаскали камней. Трое принялись реветь перед входом в логово. За их спинами остальные держали наготове копья. Из дыры донёсся ответный рёв, а потом появился медведь. Такого гиганта охотники ещё не встречали – даже на четырёх лапах зверь превосходил ростом самого высокого из них. Мужчины, залезшие на выступ, увидели его голову и принялись швырять камни. Ревевшие отступали, но не умолками. Камнями и рёвом охотники добивались, чтобы медведь в ярости вскинулся на задние лапы, и тогда в его брюхо полетят копья!

У любого зверя наиболее уязвимая часть – брюхо, там самая тонкая шкура. Голову защищают кости, на шее и спине шкура толстая, на боках тоже. Чтобы защитить своё брюхо, звери передвигаются на четырёх лапах. Только люди ходят на двух ногах, открывая всем свой живот. Хотя и у нас он – самое уязвимое место. Если удар когтистой лапы, рога или бивня придётся по другой части тела, покалеченный человек может выжить. Но удар по животу – верная смерть.

В схватке с медведем Тойби потеряла двух охотников. Копья остальных забрали жизнь зверя. Медвежья пещера состояла из двух ярусов. Первый подходил для свежевания добычи и выделки шкур. Во втором, сухом и обширном, имелись два туннеля. Один выводил в грот. Другой, более узкий, вёл наверх и заканчивался небольшой пещеркой со сквозными отверстиями в стенах, дававшими достаточно света. Там устроили мастерскую. А в гроте погребли погибших охотников и впоследствии стали хоронить всех умерших членов нашей семьи.

Вождь решил, что логово зверя годится для зимней стоянки. Пришлось проделать много работы, чтобы обустроить становище. Мужчины таскали камни и выдалбливали углубления для очагов, женщины очищали пещеру от следов прежнего хозяина. Я вместе с другими детьми всюду лазила, обследуя новое жильё. Это было очень интересно, хотя после свежего воздуха первое время в пещере тяжело дышалось.

Охотники содрали с медведя шкуру, женщины отделили подкожный жир от мяса. Жир растопили и потом использовали для лечения, а мясо съели. Череп по приказу вождя установили на скальном уступе над входом. Чтобы он прочно держался, охотники не пожалели клеящей смолы. Череп должен был отпугивать от пещеры хищников и указывать другим Тойби, если те появятся, что здесь живут люди. Шкуру тщательно выделали. Вождь сказал, что на ней будут рожать женщины.

Но за время нашей затянувшейся стоянки в медвежьей пещере другие Тойби так и не появились. А в конце второй зимы дух зверя стал забирать жизни женщин, и на его шкуре они не рожали, а умирали…

Мы выбрались из пещеры и спустились к реке. Под нами шумел поток, а над нашими головами сияла полная луна – ночной очаг Великой Старухи. Воткнув факел в щель между камнями, мать вождя присела, я опустилась подле неё.

– Лил-Ыт означает Маленький Ручей, – задумчиво сказала она. – Твоя ми-а была права, дав тебе это имя. Ты и впрямь сродни речке – небольшой, но неукротимой. Дважды осмелилась нарушить запреты – ушла далеко от становища и проникла в могильный грот. И всё из-за любви к своей ми-а… Такая любовь – редкий дар. Скоро ты войдёшь в возраст и выберешь себе мужа. Женой прочих мужчин ты будешь по жребию, как все женщины, но первого выберешь сама. Я хочу, чтобы ты полюбила его, как твоя ми-а моего сына.

От её слов у меня брызнули слёзы.

– А я не хочу! Если бы сын твой погиб, сердце ми-а разбилось, но первой ушла она и забрала его сердце. Я не хочу страдать, как он! Я не буду любить, как они! Буду рожать детей Тойби, и всё!

Старуха печально улыбнулась.

– Любовь – дар природы, Лил-Ыт, и природа не спрашивает, хочешь ты его получить или нет. Любовь и страдание всегда идут рука об руку. Могут уйти все, кого ты любишь. Твоя ми-а родила девочку, которую обменяли на тебя, и ещё двух детей. Малыши рано умерли, она горько переживала утрату каждого ребёнка. Но любовь моего сына вновь возвращала ей радость жизни.

– А ему?! Кто ему возвратит радость жизни?

– Может быть, ты? – Мать вождя смотрела не на меня, а на ночной очаг, круглый и яркий. – Ты похожа на свою ми-а. У тебя того же цвета глаза и такие же светлые волосы…

В нашей Тойби у всех, кроме стариков, волосы были цвета сосновой коры и различались лишь по оттенку, как и глаза – серые, серо-зелёные, зеленовато-коричневые.

– Разве твой сын полюбил её из-за цвета глаз и волос?! – возмутилась я. – Он же сам рассказал, что ми-а в первый день их знакомства спасла его жизнь. Их связывало общее детство, общее прошлое! Я не смогу заменить мою ми-а и вернуть вождю радость жизни.

– Ты и права, и нет, Лил-Ыт. Общего прошлого у тебя с моим сыном действительно нет. Нет пока, потому что жизнь не стоит на месте. У вас может быть общее настоящее, которое со временем станет общим прошлым.

Слова старухи меня смутили.

– Разве я сумею любить его, как моя ми-а?

– Её дух знает ответ. Спроси его, если хочешь.

У меня рот раскрылся от удивления:

– Как мне его спросить?

– Духи зверей остаются там, где жили звери. Духи людей легче. Они не привязаны к земле и поднимаются к куполу небесной пещеры, если правильно провести погребальный обряд. Мы втираем краску в тела умерших в знак благодарности за то, что они разделяли с нами жизнь. Затем кладём их на правый бок и поджимаем им колени. В таком положении духу проще выйти из тела, а благодарность живых делает его лёгким. Духи женщин зажигают ночной очаг и сияют нам сверху. Духи мужчин тоже не забывают о нас. Видишь, как много ярких точек? Это глаза охотников выслеживают и прогоняют мстительных духов зверей, чтобы те не вредили людям. Как и при жизни, их охота не всегда бывает успешной. Время от времени духи женщин отправляются навестить их, и ночной очаг угасает. Потом духи женщин возвращаются, и он разгорается вновь. Когда ночной очаг такой круглый, как сейчас, значит, они все собрались вместе. Среди них дух твоей ми-а. Поговори с ним.

Всматриваясь в сияющий круг, я перестала слышать, чуять, почти перестала дышать. Круг становился всё ярче, казалось, он приближается, и в его бледном свете угадывается знакомое женское лицо. Я вскочила, протягивая к нему руки, но сзади в меня вцепились две узловатые ветви. Я вырывалась, а они не отпускали, не давали сделать ни шагу. Потом ко мне возвратился слух. Внизу зашумел поток, вдалеке ухнула сова, а у меня за спиной натужно сопела старуха. Я перестала рваться, она разжала руки, и мы в изнеможении повалились на камни.

– Ты едва не сорвалась, Лил-Ыт, – проворчала мать вождя, слегка отдышавшись. – Дух твоей ми-а говорил с тобой?

Я кивнула.

– Что он сказал?

– «Моя ми-а станет твоей. Люби её сына».

Обращаясь к ночному очагу, старуха зашевелила губами:

– А-ми, доченька, ты ни о ком не забыла… – Потом обернулась ко мне. – Пошли. Я должна присутствовать на совете Тойби.

Когда мы поднялись, она вдруг прижала меня к сердцу, как в гроте прижимала сына, и ласково лизнула в щёку.

– Лил-Ыт, моя новая а-ми…

Глава 2. Кы-А

В пещере творилось неладное! Женщины испуганно жались друг к дружке, мужчины мрачно молчали, а Рыжий Космач тряс Кы-А, рыча:

– Вот, кто во всём виноват!

Космач мне очень не нравился. Его тело поросло рыжими волосами, он походил на зверя и был противен всем женщинам. Я много раз слышала, как те, кому по жребию доставался в мужья Космач, жаловались на его грубость.

– Нельзя показывать мужу по жребию, что он неприятен, – втолковывала им мать вождя. – Все охотники и женщины Тойби равны, таков закон семьи. Когда он соблюдается, все довольны.

Но ни одна из жён Космача не была довольна.

– Потерпи, – утешала старуха. – Ночной очаг скоро вновь разгорится в полную силу, и ты получишь другого мужа.

Жеребьёвка проводилась в ночь полной луны и была волнующим событием в жизни Тойби. Женщины заранее договаривались, какой предмет станет жребием: камушек или орех, жёлудь или гриб, птичья косточка или клубень. Потом находили предмет с какой-нибудь «особинкой». Мы, дети, тоже участвовали в поиске. Предмет отдавали матери вождя, показывали «особинку», старуха всё запоминала. В должное время она выкладывала предметы вокруг очага. Мужчины по очереди его обходили. Каждый выбирал один предмет и показывал старухе, а та указывала ему на женщину, которая до следующей полной луны будет его женой.

Однажды она указала Космачу на мою ми-а. Рыжий не раз обвинял мать вождя, что та специально не подпускает его к Светловолосой, теперь же дико обрадовался. Сидя подле моей ми-а у очага, я ощутила, как она передёрнулась. Вождь это тоже заметил и объявил, что утром охотники покидают становище для подготовки к Большой Охоте. Она устраивалась перед наступлением зимы и, в отличие от обычной совместной охоты, длившейся несколько дней, могла быть затяжной.

Космач попытался увильнуть, сказавшись больным. Вождь нахмурился.

– Оставайся, раз болен. Только помни: женщины Тойби для здоровых мужчин. Больным полагаются лишь уход и пища. Даже если ты почувствуешь, что здоров, не смей прикасаться к женщине. До нашего возвращения будешь считаться больным, потому что здоровые мужчины охотятся!

Когда охотники ушли, Космач потребовал, чтобы за ним ухаживала жена, выпавшая ему по жребию.

– Я лучше разбираюсь в лечении и быстрее поставлю тебя на ноги, чем моя а-ми, – возразила мать вождя.

– Бережёшь Светловолосую для сынка?! – разъярился Космач. – Твоя а-ми только и делает, что облизывает его! А твой сын постоянно с ней, словно она принадлежит лишь ему!

– Мой сын и а-ми честно исполняют долг перед семьёй, – оборвала его старуха. – Можешь спросить жён, выпадавших вождю, и мужей, достававшихся а-ми, довольны ли они. Пока ты болен, лучше подумай о том, почему женщины жалуются на тебя. И как обращаться с ними, чтобы хоть одна захотела быть твоей женой не по жребию, а по собственному желанию.

Та Большая Охота осталась на памяти Тойби как самая длительная. Болезнь Космача давно прошла, и он в бешенстве рычал, что вождь специально затягивает возвращение. Скорее всего, так и было: охотники вернулись в день полной луны, когда срок прежней жеребьёвки истёк.

Кы-А не участвовал ни в совместных охотах, ни в жеребьёвках. Ещё до того, как мы осели в медвежьей пещере, он сломал ногу. Чтобы кость срослась, ему пришлось долго лежать с ногой, привязанной к двум жердям. Ухаживала за ним моя ми-а, я ей помогала. Он был немногим старше меня, и мы быстро сдружились. Кость срослась не совсем правильно, он начал ходить, но сильно прихрамывал и получил прозвище Хромоногий.

Когда его признали взрослым, он стал проситься на совместную охоту, но вождь отказал. Добыча крупного опасного зверя требовала напряжения сил всех охотников. Быстро бегать юноша не мог и скорее мешал бы, чем помогал. Однако вождь всегда брал его с собой, когда промышлял мелкую дичь. Он научил Хромоногого умело ставить силки, метко кидать копьё и всегда хвалил его за вклад в добычу. Были в нашей Тойби и другие мужчины, не способные охотиться из-за травм, все они старались быть полезными, но мой друг очень переживал, что семье от него мало проку.

Как-то Хромоногий позвал меня проверить силки. Вернулись мы не с длинноухими, а с двумя округлыми булыжниками, которые он углядел в основании обрывистого берега. Сперва он полдня отковыривал их, потом мы вместе притащили их в мастерскую. Зачем понадобились эти камни, я объяснения не получила, и, когда Хромоногий стал меня прогонять, обиженно удалилась. Он пропадал в мастерской так долго, что успели вернуться мужчины с охоты.

Вся Тойби ужинала у большого очага, когда я ощутила знакомую ладонь на своём плече. Застенчиво улыбаясь, Хромоногий поманил за собой и в мастерской показал мне узкий наконечник. Тонкий, почти прозрачный, камень походил на лист. Сходство усиливали частые-частые сколы по обе стороны от острия.

– Надо позвать ми-а! – воскликнула я.

Она тоже пришла в восторг от работы моего друга и побежала за вождём.

– Только взгляни, что сделал Кы-А!

– Ты называешь парня Ловкие Руки? – улыбнулся вождь. – Ну, показывай, Кы-А.

Хромоногий протянул наконечник. Вождь потрогал остриё, обвёл пальцем края, слизнул кровь и вскинул на юношу восхищённый взгляд.

– Как ты это сработал?

– Прежде всего, нужен хороший желвак. – Хромоногий показал светло-серый шершавый булыжник – один из двух, которые мы притащили. – Однажды я наткнулся на такой и стукнул по нему камнем. Корка оказалась рыхлой и начала откалываться. Внутри проступила блестящая твёрдая сердцевина. Я решил поработать с ней, но испортил. С тех пор мне попадались плохие желваки, с трещинами и пустотами внутри. Но недавно мы с Лил-Ыт нашли хорошие…

Нашёл, конечно же, он – я бы не обратила внимания на невзрачные бока кругляшей, выступавшие из каменистого склона, – но от «мы с Лил-Ыт» мне стало очень приятно.

Усевшись на сложенную шкуру, мой друг взял крупную гальку и стал отбивать шершавую корку. Во все стороны полетели осколки, и мы с ми-а немного отодвинулись. Через некоторое время Хромоногий заменил гальку куском рога.

– Для получения ровного ребра, нужна более точная отбивка. Лучше использовать кость, а не камень, – пояснил он вождю.

Блестящая ребристая сердцевина казалась почти чёрной. Осмотрев её и ощупав грани, вождь вернул её юноше. Тот указал на ровное ребро:

– Чтобы получить скол, пригодный для наконечника, важно определить место удара и его силу.

Положив заготовку в небольшую выемку в полу и зажав её для устойчивости коленями, Хромоногий примерился, приставил к ребру кусок рога и ударил по нему камнем. От заготовки отделился узкий овальный скол. Придерживая его левой рукой, мой друг стал наносить по кромке лёгкие удары тонкой костью. Ударит – перевернёт; ударит, нажмёт, снимая каменную чешуйку, снова перевернёт… Вождь следил за мельканием его рук очень внимательно. Я же, сидя на корточках, ковыряла щепочкой в зубах, зевала и, кажется, задремала.

Очнулась я от голоса вождя.

– Ты научишь этому остальных, Кы-А?

Мой друг кивнул, счастливый, как никогда. Так за ним закрепилось имя Кы-А – Ловкие Руки.

Только Космач продолжал звать его Хромоногим и, в отличие от других мужчин, не проявил интереса к новому способу изготовления наконечников из пластин. Пользуясь тем, что охотники всё время проводили с Кы-А в мастерской, Космач донимал свою жену по жребию и других женщин, пока мать вождя не пригрозила ему лишением права участвовать в жеребьёвке.

Вскоре Кы-А пришла новая идея, и он принялся изучать рога. Я, разумеется, вертелась рядом и приставала к нему с расспросами.

– Нужны рога с прямыми отростками, – сказал Кы-А.

Я не замедлила присоединиться к его поиску, но все мои находки он отвергал: у серны и зубра рога полые, лосиные подошли бы, но старые, а моему другу требовались свежие! Зачем? Он не говорил.

Наконец, нашлись рога недавно убитой косули с двумя прямыми отростками. Кы-А их отпилил отточенным краем кремневой пластины и стал снимать тонкую стружку, выравнивая и заостряя конец. Закончив с одним рогом, он передал его мне и велел тереть песком, пока рог не станет гладким. Я провозилась на берегу до вечера, однако Кы-А остался недоволен, и весь следующий день я тёрла поверхность рога куском кожи.

Второй обструганный отросток мой друг вновь поручил мне. Я очень этим гордилась! Мне все-таки удалось вытянуть из Кы-А, что он делает. Наконечники копий! Могла бы сама догадаться по выточенным основаниям – такие вкладывают в расщеплённый насад древка. Только ведь раньше в нашей Тойби никто не изготавливал костяных наконечников…

Увидев две продольные прорези справа и слева от ударного конца, я опять пристала к Кы-А: а это зачем? Мои расспросы ему надоели, и он попробовал от меня отделаться. Но я заупрямилась.

– Хочу и дальше тебе помогать! Что ещё нужно?

Кы-А потребовал клеящую смолу. Через день, очень довольная собой, я её принесла – ведь вождь научил нас с ми-а готовить смолу! Тогда мой друг снизошёл до объяснения.

– Чтобы копьё пронзало толстую шкуру зверя, наконечник должен быть острым и иметь вес. Свежий рог, в отличие от старого, хорошо поддаётся обработке. Мы с тобой придали ему нужную форму…

«Мы с тобой»! Я раздувалась от гордости!

– Теперь вставим в прорези вот это, – Кы-А указал на мелкие кремневые чешуйки, высыпанные перед ним на куске кожи, – и зальём смолой. Так наконечник получит дополнительный вес.

Костяные наконечники Кы-А охотники оценили! Только Космач презрительно сплюнул и потряс тяжёлым копьём с наконечником из грубо оббитого камня.

– Это копьё пробило много толстых шкур! А выдумки Хромоногого годятся лишь для охоты на длинноухих, как и он сам.

– Давай проверим, Космач. – Вождь поднял копьё, подаренное ему моей ми-а и Кы-А.

Подарок вождю делали втайне. Ми-а долго искала ствол для древка, разговаривала с деревьями, выбирая подходящее. Когда нашла, Кы-А срезал его и вставил в насад свой первый костяной наконечник, над которым я тоже немного потрудилась. Ми-а залила соединение наконечника с древком клеящей смолой и туго затянула жилами. Работая, она заговаривала древко, наконечник, смолу, жилы и просила невидимых, чтобы копьё не подводило, наконечник не ломался, удар был всегда точен.

По весу копьё вождя не уступало оружию Космача, но ударный конец был намного острее, а наконечник длиннее.

– Метни-ка в него. – Вождь указал Рыжему на дерево.

– Моё оружие не для детских забав, – скривился Космач.

– Моё тоже.

Вождь сделал замах и метнул копьё. Остриё вонзилось в ствол. Вытащив его, он повернулся к Рыжему.

– Твоя очередь.

Снова сплюнув, Космач скрылся в пещере, а остальные мужчины принялись пробовать. Они быстро убедились, что копьё с роговым наконечником попадает в цель чаще. Вождь благодарно сжал плечо Кы-А:

– Ты сделал охотников Тойби сильнее!

Когда вождь убил орла, мой друг первым делом изучил орлиные кости, отобрал подходящие для игл и сделал в них насечки для цепляния жил. С помощью игл из птичьих костей было очень удобно протаскивать жилы между проколками в шкуре при шитье одежды. Но почему-то особенно Кы-А заинтересовался длинной полой костью орлиного крыла.

На камень с выдолбленным углублением он насыпал немного жёлтой пыли, поплевал на неё и растёр четырьмя пальцами. Затем растопырил их и прижал к кости. Получились четыре жёлтые кружка на равном расстоянии. Я как обычно удивилась: зачем он это делает? Кы-А сказал, что кость очень красивая, но можно её ещё украсить, если сделать в местах кружков насечки. Вместо насечек он просверлил в этих местах отверстия. Вождь попросил его сделать ожерелье с когтями орла, и он решил потренироваться. Результат вышел неожиданный.

Прошли две полные луны прежде, чем Кы-А поделился им со мной. Мы стояли на плоском валуне возле самой воды и смотрели, как большие красные рыбы поднимаются против течения. Бурный поток то и дело сносил их тела, отшвыривал назад, но рыбы подныривали под камни, отдыхали и снова упрямо двигались вверх. Их упорство вызывало восхищение, я сказала об этом Кы-А. Он кивнул и вытащил из-под косматой накидки орлиную кость. В ней были проделаны четыре дырочки на равном расстоянии друг от друга. Кы-А поднёс к губам один конец кости и подул. Пальцы его правой руки лежали на отверстиях и поочерёдно зажимали и открывали их. У него выходили странные печальные звуки, я смотрела на красных рыб, и мне хотелось плакать. Когда Кы-А закончил, я, не сдержавшись, лизнула его в щёку.

– Это должна услышать ми-а!

Позже Кы-А повторил игру для неё. Она тоже лизнула его в щёку и тихо сказала:

– Все звуки рождаются из природы. Кость орла – это часть природы. Твои пальцы, просверлившие в кости отверстия, – часть природы. Твои губы, вдувающие воздух в кость, – часть природы. Но в природе нет звуков, подобных тем, что я сейчас слышала. Кы-А, что же ты сделал?

Он смутился:

– Не знаю. Это получилось случайно. Звуки словно вышли из сердца…

– Твои Звуки Сердца должна услышать вся Тойби!

Слова моей ми-а взволновали Кы-А. Из-за хромоты и неспособности охотиться он был болезненно чувствителен к насмешкам. Когда Кы-А придумывал новые вещи, то сперва показывал их только мне, другим боялся. Я звала ми-а, она приводила вождя, тот разбирался в пользе новшества и объяснял её всей Тойби.

Но сейчас эта последовательность была нарушена, потому что Звуки Сердца, случайно открытые Кы-А, не являлись вещью и не содержали пользы, которую можно объяснить. Чтобы их услышала семья, Кы-А должен был сам дуть в орлиную кость перед Тойби, вождь не мог это сделать за него.

– Не думаю, что Звуки Сердца понравятся всем, – в смятении пробормотал мой друг. – Они бесполезны…

– Мёртвые тоже бесполезны, – возразила ми-а. – Почему мы не оставляем их тела гиенам и стервятникам, а хороним? Больные и раненые бесполезны. Почему мы не бросаем их умирать, а лечим и заботимся? Бесполезное отличает людей от зверей, Кы-А! Я прошу, подари семье Звуки Сердца! И не бойся, что твой подарок понравится не всем. Люди с открытыми сердцами будут тебе благодарны.

В тот вечер все мужчины находились в становище. Мужья и жёны по жребию сидели рядом у большого очага, вождь на своём обычном месте. В тот раз ему в жёны досталась женщина, у которой в животе рос ребёнок. Впервые в бывшем медвежьем логове затеплилась новая жизнь, и вся семья этому радовалась. Детей в Тойби было мало – девочка, чуть моложе меня; двое малышей, родившихся незадолго до того, как мы разбили в пещере становище, и мальчик постарше.

Я сидела со своей ми-а. Её мужем по жребию оказался паренёк, недавно признанный взрослым. Он взахлёб рассказывал мне и Кы-А, как убил росомаху. Ми-а без устали его нахваливала, обещая сшить ему из шкуры росомахи новую накидку, потом вскинула глаза на вождя.

Жена по жребию положила его ладонь на свой вздувшийся живот. Когда он ощущал толчки, то восклицал:

– Опять брыкнулся! У тебя родится охотник!

– Вот и нет, – смеялась будущая мать, – я рожу Тойби девочку!

Космач, наевшись, принялся толкать свою жену по жребию, понуждая её встать и идти в спальную нишу. Женщина схватила кусок мяса и впилась в него зубами, давая понять, что голодна.

Вождь поймал взгляд моей ми-а, чуть заметно кивнул и громко сказал:

– Кы-А сделал новое открытие. Давайте его послушаем.

Мой друг выпрямил спину, поднёс к губам орлиную кость и подул. Гомон людей постепенно утих. Убрав ладонь с живота женщины, вождь прикрыл глаза, и многие, включая меня, последовали его примеру. Я слушала Кы-А и словно видела красных рыб, которые борются с течением. В пещере Звуки Сердца звучали громче, чем на берегу, и волновали сильнее. Мне снова захотелось плакать – не от горя, а от восхищения. Звуки смолкли, сделалось тихо. Вождь сидел неподвижно, опустив голову. Потом вскинул её и открыл глаза – очень ясные, будто он только умылся.

– Кы-А, ты и прежде делал то, что никто до тебя. Но раньше ты улучшал то, что есть, а сейчас сделал то, чего не было. Как ты это называешь?

– Звуки Сердца.

Вождь задумчиво кивнул.

– Они проникают не в уши, а прямо в сердце. Я думал, что наконечники из пластин и рога – самые важные вещи, которые ты подарил Тойби. Теперь понимаю, что нет. Открытие Звуков Сердца…

Его прервал грубый смех.

– Вождь, какое открытие сделал Хромоногий? Разве ты не слышал волчий вой? Мне для этого кость не нужна! – Космач насмешливо взвыл.

Вздрогнув как от удара, Кы-А вскочил, швырнул орлиную кость в очаг и бросился вон из пещеры. Вождь одним прыжком подскочил к очагу, выхватил кость из огня и помчался за ним. Моя ми-а поднялась и, глядя Рыжему прямо в глаза, сказала:

– Отличать Звуки Сердца от волчьего воя способно только сердце человека. Сердце гиены не замечает разницы.

Лицо Космача налилось кровью, но вместо ответа он пнул свою жену по жребию.

– Пошли! Ты сыта, а я голоден.

Вскочила мать вождя и в ярости прошипела:

– Я тебя, кажется, предупреждала, Космач, что женщины жалуются на тебя! Ещё одна жалоба, и Тойби лишит тебя права участвовать в жеребьёвке! Ты будешь считаться больным, потому что здоровый мужчина так с женщинами не обращается. Сегодня ты явно болен и останешься без жены. Теперь все отправляйтесь спать!

Люди стали разбредаться. Вождь с Кы-А всё не возвращались. Юный охотник, муж ми-а по жребию, хотел их дождаться и остался дежурить у очага. Мы с ми-а, очень расстроенные, поплелись в свою нишу.

– Подойди ко мне, а-ми, – позвала мать вождя.

Мы приблизились. Я боялась, что старуха меня отошлёт, но она меня словно не замечала.

– Зачем ты это сказала, а-ми?

– Только человек с сердцем гиены мог так оскорбить Кы-А! – вспыхнула моя ми-а.

– Космач оскорблял не Кы-А, а моего сына. Он ненавидит его за Большую Охоту и будет мстить. А-ми, ты плохо знаешь таких мужчин, как Космач. Они злопамятны и жестоки.

– Таких, как он, больше нет!

– В нашей семье нет, а в других есть. Представь себе Тойби, где вождь такой, как Космач.

– Горе этой семье!

– Горе, – согласилась старуха. – Ещё до того, как ты стала частью нашей Тойби, мы обнаружили покинутую пещеру. В ней имелись следы большого очага и спален. Когда-то она была становищем людей, и мы решили там остановиться. Мы занимались очисткой становища, как вдруг ко мне прибежал мой сын и протянул человеческий череп с дырой в темени. «Что это, мама? Я нашёл это там». Он указал на свалку звериных костей возле входа в пещеру. Ты ведь знаешь, как маленькие дети любят копаться в костях, а мой сын был тогда совсем маленьким. Мы нашли в свалке ещё три черепа взрослых, два детских и раздробленные человеческие кости. В каждом черепе имелась дыра в темени, через которую высасывали мозг. Вот что происходит в Тойби, где вождь такой, как Космач. Люди в ней становятся людоедами!

– У нас этого не произойдёт! – задрожав, воскликнула ми-а. – У нас другой вождь!

– Другой, ты права. Каков вождь, таков и закон. Знаешь почему в нашей семье Космач – единственный, кто позволяет себе грубость с женщинами? Потому что охотники берут с моего сына пример не только на охоте. Они равняются на него и в отношении к женщинам, а он не бывает груб. Но кто такой вождь, а-ми? Это просто лучший охотник. Пять зим назад прежний вождь потерял правую кисть, а вместе с нею возможность добывать зверя. На совете Тойби он назвал лучшим охотником моего сына, а не Космача, хотя Рыжий старше и опытнее. Однорукий сказал, что мой сын, несмотря на молодость, лучше организует охоту. Не думаю, что мой сын превосходил Космача как охотник, но сделать его вождём было лучшим выбором для семьи. Однако охотники постоянно рискуют. Если удача оставит моего сына, кто будет следующим вождём?

От её слов ми-а начала тихо всхлипывать.

– Как самый опытный, им станет Космач, – продолжала старуха. – Если это произойдёт, мужчины в нашей Тойби быстро огрубеют. Потому что, каков вождь – таков закон! А женщины привыкнут к их грубости и начнут принимать её за то, что в порядке вещей.

Ми-а уже не сдерживала слёз.

– Сегодня Космач впервые бросил открытый вызов моему сыну. Все это почувствовали! Но люди Тойби на стороне вождя. Он заботится о каждом в семье, а Космач думает лишь о себе. Поэтому, даже если что-то случится с моим сыном, охотники могут отказаться признать вождём Космача. Однако знай, а-ми, твои слова обернутся злом! – Старуха сжала её локоть. – Заступившись за Кы-А, ты оскорбила Космача. Он этого не простит – ни тебе, ни Кы-А.

– Дух зверя забирает жизни наших женщин из-за Хромоногого! – Космач свирепо тряс моего друга. – До его воя на орлиной кости ни одна не болела! Вождь, ты сказал, что Хромоногий сделал небывалое? Так и есть! Он вызвал духа зверя!

Рыжий отшвырнул Кы-А в сторону. Слова Космача испугали Кы-А, наверное, больше, чем всех остальных.

– Может быть да, а может быть нет, – прервал молчание вождь. – Точно сказать мы не можем.

Космач прыгнул к нему.

– Может, жизни женщин забирает не дух медведя, а дух орла? Ты убил его для забавы, вот его дух и мстит! До того, как ты убил орла, ни одна женщина не болела!

– Может быть, мстит дух орла, – не стал спорить вождь. – Точно сказать мы не можем. Зато можем уйти из пещеры. Я собрал вас, чтобы сказать: на рассвете Тойби уходит.

Рыжий продолжал стоять перед ним, полусогнув ноги, точно готовясь к прыжку.

– Почему ты созвал нас только сегодня? Почему мы не ушли весной, когда умерла первая женщина? Или в начале лета, когда умерли женщина с ребёнком в животе и девчонка? Почему ты сейчас лишь заметил, что охотники теряют жён?

– Кашлять начали в конце прошлой зимы, – глухо ответил вождь. – Зимой люди часто болеют. Растирания жиром, настойки из коры и целебные травы обычно помогали. К весне у одной женщины кашель усилился, у остальных прекратился. Мы думали, что она умерла из-за зимней болезни. В середине весны кашель возобновился у девочки, а вскоре у женщины, которая вот-вот должна была родить. Мы уже понимали, что это не зимняя болезнь, но надеялись, им поможет лечение. Однако ты прав, Космач, нужно было уйти раньше.

– Тойби не ушла не потому, что ты надеялся на излечение больных! Тебе не было до них дела, пока тебя облизывала Светловолосая! Сегодня полная луна, вождь, где твоя старуха? Почему не проводит жеребьёвку? Охотники хотят жён! Но женщин в семье не хватит даже на половину здоровых мужчин. Как твоя мать будет проводить жеребьёвку?

– Сегодня никак. Мы на рассвете уходим, нужно собрать вещи. Жеребьёвку проведём, когда покинем пещеру. Женщины сами выберут охотников для участия в первой жеребьёвке. Остальные одну луну потерпят без жён.

Смекнув, что если выбор предоставить женщинам, то потерпеть придётся ему, Космач зарычал:

– Я не согласен, вождь! Ты, если хочешь, можешь потерпеть, а я хочу жену!

– Себя из жеребьёвки я исключаю, – устало сказал вождь.

Охотники начали удивлённо переглядываться, женщины зароптали. Недовольство в их голосах нарастало.

– Мы не согласны! – выкрикнула одна.

Вождь повернулся к ней.

– Вчера моё сердце перестало биться, сегодня я его похоронил. А вам нужны мужчины с живыми сердцами.

Космач зашёлся лающим смехом.

– Теперь я согласен с вождём! Его сердце мертво, а у меня живое! Вы ему не нужны, зато нужны мне. Ты! И ты! И ты! – Прыгая от одной женщины к другой, он в каждую тыкал пальцем. Заметив мать вождя и меня, он подскочил к нам. – Даже ты мне нужна, старуха! А больше всех ты! – Рыжий схватил меня за локоть.

– Отцепись от неё, Космач! – прикрикнула старуха. – Я готова участвовать в жеребьёвке, раз у нас осталось так мало женщин. Но моя а-ми ещё ребёнок!

– Как ты сказала, мама? – Вождь в недоумении подался вперёд. – Разве Лил-Ыт – твоя а-ми?

– С сегодняшнего дня. Об этом просил дух её ми-а, – ответила ему мать и обвела взглядом людей. – Я не согласна с сыном! Охотники не должны терпеть без жён целую луну. Женщины могут иметь двух мужей по жребию.

Все одобрили её слова.

– Я не согласна с сыном! – вновь повторила старуха. – Он не должен исключать себя из жеребьёвки. Сердце вождя не мертво, а наполнено горем – как моё и как сердце моей новой а-ми. Но я старше вас всех и знаю: горе не длится вечно. Это против природы. Рано или поздно сердце моего сына оживёт. Жеребьёвка проводится не для вашего удовольствия, а для здоровья Тойби! Любой мужчина вправе себя исключить, но не лучший охотник.

Женщины громкими возгласами с ней согласились, мужчины не возражали. Только Рыжий кричал, что он столь же хороший охотник и готов заменить в жеребьёвке вождя.

– Теперь я скажу вам главное! – возвысила голос старуха. – Наша семья обречена.

Люди мгновенно притихли, а я вдруг почувствовала острую резь внизу живота и опустила глаза. По моим ногам стекала кровь! Морщась от боли, я смотрела, как у меня между ступнями образуется красная лужица. Голос старухи доносился словно издалека.

– У нас и прежде дети рождались редко, а умирали часто, но вот уже две зимы как они вообще не рождаются. Ребёнок, которого все мы ждали, умер вместе с матерью. Я вижу только один выход – искать другую Тойби. Возможно, мы сумеем объединиться с ней.

Люди загудели: какая семья захочет соединиться с Тойби, в которой мужчин много больше, чем женщин? Разве что та, в которой погибла большая часть охотников. Но такие семьи никогда не встречались…

Космач вдруг ухмыльнулся.

– Помнишь, старуха, пещеру с человеческими черепами в свалке костей? Мы никак не могли понять, что там произошло. А всё было просто! Семья, нуждавшаяся в женщинах, набрела на малочисленную слабую Тойби. Мужчин и мальчишек съели, а женщин забрали. Раз у нас много охотников, мы можем поступить так же.

– Замолчи! – рявкнул вождь, вскочив. – Все Тойби – одна большая семья! Люди, отнявшие жизнь у людей другой Тойби, пошли против природы. Они были больны! Только взбесившийся зверь убивает своих!

Ноздри его раздувались, грудь вздымалась и опадала, зрачки расширились так, что глаза почернели. Впервые я видела вождя в такой ярости!

– Ты созвал совет и будешь меня слушать, – оскалился Космач. – Против природы пошёл ты, отказавшись от женщин. Болен ты, а те люди были здоровы. Они действовали согласно природе. От слабых и калек нет пользы! Они не нужны, и в природе их не выхаживают, а убивают.

– Это звериный закон, а мы – люди! – прорычал вождь. – Ты об этом забыл?!

Отпустив мою руку, которую крепко сжимала, старуха поковыляла вперёд и встала между вождём и Космачом, лицом к сыну.

– Гнев и горе – плохие советчики, – спокойно сказала она. – Люди тебе доверяют и последуют за тобой. Что ты им скажешь?

Слова матери остудили вождя.

– Мы пойдём к Тойби, чьё стойбище на берегу Большой реки. Три зимы назад нас там хорошо приняли и звали селиться рядом. На их болотистом берегу водятся волосатые носороги. Эти звери дают много мяса и тёплые шкуры. Мы разобьём становище неподалёку от той Тойби, предложим охотникам свой опыт и копья с костяными наконечниками. Глядишь, они согласятся с нами объединиться.

Поднялся шум.

– До них добираться долго!

– Две луны, если не больше, а уже середина лета…

– В низине лето кончается позже. Можно успеть до снега…

Пока охотники обсуждали слова вождя, Космач снова прыгнул ко мне. Вдруг он заметил падающие из меня красные капли, и его глаза вспыхнули хищным блеском.

– Смотри-ка, старуха! Твоя новая а-ми уже не ребёнок. Она будет участвовать в жеребьёвке, и я получу её!

Увидев красную лужу у меня между ног, мать вождя приблизилась и лизнула меня в щёку, потом повернулась к Космачу.

– Ты прав, у Лил-Ыт пошла первая кровь. Значит, она скоро сможет рожать детей. Но участвовать в жеребьёвке моя новая а-ми не будет.

– Это ещё почему?

– По закону Тойби, когда девочка становится женщиной, то первого мужа выбирает по собственному желанию, – напомнила старуха. – Сделай свой выбор, Лил-Ыт.

Выбор я сделала давно и рассказала о нём своей ми-а. Она одобрила, и я пообещала Кы-А, что моим первым мужем станет он. Кы-А то ли не расслышал, то ли не обратил на мои слова внимания.

Оставляя за собой след из красных пятен, я подошла к другу.

– Что делает твоя новая а-ми, старуха? – взревел Космач. – Собирается выбрать в мужья калеку?!

Взгляды Тойби обратились ко мне. Вжимаясь в стену пещеры, Кы-А облизывал губы и прижимал к животу орлиную кость – словно я собиралась её отнять.

– Этот день должен был принести мне радость, но принёс горе, – тихо сказала я. – Поэтому, хоть я и обещала, первым будешь не ты.

– Хромоногий не будет ни первым, ни последним! – проорал Космач. – У нас для здоровых охотников жён не хватает!

Кы-А опустил взгляд, потом с силой ударил орлиной костью по стене, раскалывая своё лучшее творение: он не просто услышал и запомнил моё обещание, а всё время ждал, что я его исполню!

Я развернулась и снова пошла, хотя от рези в животе – такой, словно из меня вытягивали внутренности, едва могла двигаться. Моё сердце разрывалось от горя: я потеряла ми-а, унизила Кы-А и больше никогда не услышу звуков, которых нет в природе. Казалось, что кровь, стекающая по ногам, сочится из моего сердца. С трудом дойдя до вождя, я присела на корточки и лизнула его в губы.

– Первым мужем я выбираю тебя.

– Ну и ловка ты, старуха! – зло расхохотался Космач. – Мы все сегодня без жён, а твоего сынка опять облизывает светловолосая. Твоя новая а-ми!

Вождь качнул головой:

– Ты делаешь плохой выбор, Лил-Ыт.

Но я в своём выборе не сомневалась.

Глава 3. Тойби

Когда наша Тойби покинула медвежью пещеру, мужчин в ней было как пальцев на трёх руках, из них четверо увечных. Молодых женщин, включая меня, – как пальцев на одной руке, ещё старуха и больная. Двигались мы тремя группами.

Вождь с двумя юными охотниками прокладывал путь. Они вставали затемно и уходили налегке. К полудню вождь определял место для стоянки, помечал его отпечатком вымазанной в глине ладони и отправлялся с юношами на охоту.

За ними следовали здоровые женщины с детьми в сопровождении молодых мужчин. Две женщины тащили волокуши, гружёные инструментами, шкурами и остальной поклажей Тойби, две другие присматривали за детьми и собирали всё съедобное, что попадалось. Потом женщины менялись. У мужчин руки были заняты копьями, их задача – охранять детей и женщин. Но, когда малыши уставали, они их сажали на плечи.

Во второй половине дня эта группа достигала места, отмеченного вождём. Мужчины выкапывали углубление, обкладывали камнями, женщины собирали сухой трут и дрова. Затем раздували костные угли, тлевшие в медвежьем черепе, бережно выкладывали заалевшийся уголёк на сухой мох, перья, иглы, снова раздували, подкармливали мелкими веточками. Старуха сказала, что угли, взятые из медвежьей пещеры, рождены в очаге, у которого собиралась вся Тойби, и велела женщинам взять их с собой. Это было мудро: готовые угли позволяли разводить огонь очень быстро. Затем стелили шкуры и готовили спальные места. Двое мужчин, которым предстояло ночное дежурство, ложились спать. Матери с малышами оставались с ними и кормили огонь, остальные отправлялись к реке. Вождь выбирал места стоянок у воды, под скальным навесом.

С его появлением начинали готовить еду. Мужчины потрошили и свежевали добычу, женщины запекали клубни и рыбу, если удавалось её подколоть, жарили мясо, перетирали злаки. Когда до стоянки добиралась третья группа, пища и ночлег были готовы.

В третью группу входили увечные и больные под охраной старших охотников. Покалеченные и здоровые мужчины попеременно несли носилки, на которых сотрясалась от кашля заболевшая женщина. Во время остановок мать вождя доставала из торбы лекарственные цветы, растирала их камнем, добавляла воды и вкладывала пасту ей в рот. Старухе было трудно идти из-за распухших коленей – женщины почти всё время работали на коленях, и те болели даже у молодых. Пока из меня текла кровь и не утихали рези в животе, я тоже плелась в этой группе и спала рядом со старой ми-а – так я теперь называла старуху.

В первый вечер пути она отвела меня от костра, мы устроились на берегу, и под шум воды старуха принялась рассказывать.

– Когда мальчик становится достаточно крепким и способен метнуть копьё вождя, мужчины берут его на охоту. Первая охота – его испытание. Старшие не помогают и не подсказывают. Вмешиваются, только если жизнь юного охотника оказывается под угрозой. Когда испытание пройдено, и мальчик сам добыл зверя, его признают взрослым. Он получает право участвовать в жеребьёвках.

– А почему не может участвовать Кы-А? Его ведь признали взрослым! Твой сын сам об этом сказал, когда Кы-А убил рысь.

– Может – как любой взрослый мужчина. Кы-А честно прошёл испытание и доказал, что способен охотиться. Из жеребьёвки он исключил себя сам по примеру других калек. Закон Тойби этого не требует.

– Я обещала ему, что он станет моим первым мужем, и не сдержала слова… Кы-А так огорчился! Но, раз он не должен себя исключать, я уговорю его участвовать в следующей жеребьёвке.

– Этого лучше не делать, а-ми, – вздохнула старуха. – У нас слишком мало женщин, охотники раздражены. Сама видишь, как свирепствует Космач. Кы-А и так достаётся от Рыжего больше, чем остальным. Если он не исключит себя, Космач не даст ему житья. Женой Кы-А ты можешь стать не по жребию, а по собственному желанию.

– Как? – удивилась я.

– Как становилась женой моего сына твоя ми-а, если её «особинка» доставалась не ему, – усмехнулась мать вождя. – Она подавала ему знак и становилась его женой.

Ой, какая я глупая! Сама ведь прибегла к знаку, делая свой выбор! Правда, я ещё всем объявила о том, кого выбираю, а ми-а словами не пользовалась. Легко, будто бы невзначай, она касалась языком губ вождя. Хотя ей и знак был не нужен: вождь понимал её взгляд, даже спиной его чувствовал…

– Завтра же утешу Кы-А! – обрадовалась я. – Нет, лучше сегодня!

– Не торопись, Лил-Ыт. Сперва ты должна кое-что узнать. Девочку от посягательств на её тело защищает закон Тойби, взрослую женщину – закон жеребьёвки. Тело женщины доступно только мужу по жребию. Ну, и ещё тому, кого она выбрала по своему желанию. Другому мужчине – нет.

Я не совсем понимала, куда она клонит.

– У тебя пошла кровь, значит, ты уже не ребёнок, – продолжала старуха. – Однако ты не прошла посвящение и не признана взрослой. Пока ты не девочка и не женщина, нет закона, который тебя защитил бы. Обычно с появлением первой крови и до конца посвящения будущая женщина покидает Тойби. Сейчас мы в пути, и ты вынуждена идти со всеми. Поэтому, едва Космач заметил у тебя кровь, я потребовала, чтобы ты выбрала первого мужа. Ты сделала правильный выбор – Кы-А, в отличие от вождя, был бы тебе плохой защитой. Но, пока ты не признана женщиной, мой сын по закону Тойби не является твоим мужем, и твоё тело доступно любому. Тебе повезло, что Космач плохо знает законы и ещё до этого не додумался…

Я вскочила, в страхе вглядываясь в темноту. Казалось, что из-за каждого камня и куста ко мне тянутся волосатые рыжие лапы. Поймав мою руку, мать вождя успокаивающе похлопала по ней.

– Сядь, а-ми! Я собиралась не пугать тебя, а начать твоё посвящение. В нашей семье я провела все женские посвящения, твоё будет последним. С этого мгновенья ты будешь хранить молчание до окончания посвящения. Запомни: ни единого вопроса, ни звука, что бы ни случилось! Теперь я кое-что тебе расскажу из истории нашего мира.

Всё живое рождено матерью. Когда из утробы Великой Старухи, жившей в небесной пещере, вышел наш мир, он походил на Яйцо с нежной мягкой оболочкой вместо скорлупы. Великая Старуха согревала его в ладонях, дышала на него, ожидая, что тонкая плёнка прорвётся, и она увидит вышедших из Яйца. Но в небесной пещере было холодно и темно, и оболочка Яйца становилась всё толще и твёрже. Ещё не родившийся мир замерзал, умирал во мраке. И тогда Старуха вырвала своё сердце и подбросила его вверх. Так возникло солнце. Пылающий очаг осветил свод пещеры, оболочка Яйца утончилась и вот-вот должна была лопнуть, но тут Старуха увидела, что вокруг одна пустота. И она отдала свои кости, из которых возникли камни и поднялись горы. Отдала свою кровь, и та превратилась в воду. Дыхание Великой Старухи стало ветром, кожа – землёй, волосы – травами и лесами. Отдав всю плоть, она опустилась в подземный мир. В тот же миг лопнула оболочка Яйца, и возникли звери, птицы и рыбы, всех их было по двое. Последними вышли люди – мужчина и женщина.

Первый день новорождённого мира длился долго, и у вышедших из Яйца народились дети. Рыбы заполнили реки, птицы – воздух, звери и люди заселили землю. Все жили в мире и радости, не было зла и смерти. Вышедшие из Яйца и народившиеся от них знали только день, яркий и тёплый. Когда они заметили, что небесный очаг опускается, то замерли в изумлении. С куполом небесной пещеры что-то творилось: с одного края он потемнел, с другого залился огнём. Всем сделалось страшно.

А потом небесный очаг исчез за краем земли, и пала кромешная тьма. Первая ночь стала временем ужаса! Звери, обезумев, заметались. Топтали тех, кто не успел спрятаться, вонзали друг в друга рога и бивни, впивались зубами, разрывали когтями. Мужчина и женщина, вышедшие из Яйца, собрали всех людей и повели тайной тропой в укромную пещеру. Зло и смерть следовали за ними по пятам. Многие сгинули в пути, включая праматерь всех людей. Но её муж, прозванный Старейшим, всё-таки привёл оставшихся в пещеру.

– Кто-то должен отправиться в подземный мир и просить Великую Старуху вернуть нам небесный очаг, – сказал он и спросил, кто из сильных мужчин готов стать посланником.

– А кто тогда защитит женщин и детей от обезумевших тварей? – отозвались мужчины.

Старейший согласился и спросил, нет ли готовых среди женщин.

– А кто согреет детей в лютом холоде? Кто их утешит во тьме? – откликнулись женщины.

Вновь согласился Старейший и сказал:

– Придётся идти самому.

– Ты не можешь нас бросить, Старейший! – испугались люди. – Кто будет нас наставлять? Кто даст законы, по которым нам жить?

Вдруг послышался тоненький голос:

– У меня нет мужской силы, и я никого не могу защитить. У меня нет детей, и мне некого утешать. Я готова отправиться в подземный мир. Только не знаю тропы туда…

– Выйди из пещеры, и любая тропа приведёт тебя в подземный мир, – сказал Старейший. – Мы будем ждать знака.

Девочка вышла из пещеры. Со всех сторон раздавались хрипы, визги, рычание, ей стало очень страшно, но она помнила, что идёт вернуть небесный очаг. Она ничего не видела и, оступившись, полетела в пропасть. Её тело ударялось о камни, ей было очень больно. Она продолжала лететь и вдруг различила под собой яркую точку. Та становилась всё больше, девочка летела прямо в очаг. Она ощущала нестерпимый жар, но тут появилась большая ладонь, и девочка на неё опустилась.

– Что привело тебя ко мне, доченька? – спросила Великая Старуха. – Эти все попали ко мне случайно, – Старуха кивнула на вторую ладонь, усеянную искорками. – Но ты ведь здесь неспроста?

– Меня послали люди, Великая. Мы тебя умоляем вернуть небесный очаг! Без него все погибают, сжалься над нами!

– Небесный очаг – моё сердце, мне оно тоже нужно, – проворчала Старуха. – Я не собиралась забирать его у вас навсегда. Верну его вам утром, ночь придётся перетерпеть.

– Звери, рыбы и птицы превратились в чудовищ, – прошептала девочка.

– А люди?

– Пока нет… Но и люди долго не выдержат тьмы.

На раскрытую ладонь Великой Старухи продолжали сыпаться искорки.

– Уже не выдержали, – вздохнула она.

Она дунула на ладонь, и часть искорок перелетела к девочке. Глядя на тех, что остались, Великая Старуха произнесла:

– Вы, духи мужчин, с небесного купола будете высматривать духов обезумевших зверей. Не позволяйте им вредить живущим!

Старуха снова дунула, и искорки взметнулись вверх. Она перевела взгляд на вторую ладонь.

– Вы, духи женщин, создадите ночной очаг. Его свет по ночам будет оберегать живых от тьмы и страха. Ну-ка, станьте полукругом и возьмитесь за руки. Держитесь покрепче! – Великая Старуха дунула на ладонь.

А на земле творилось зло. Люди не вынесли тьмы! Ими, как и животными, овладело безумие. Старейший, чьи наставления никто не слушал и законы не соблюдал, выбрался из пещеры, чтобы встать на любую тропу, которая приведёт его в подземный мир. Девочка не справилась, он попробует сам. Старейший поднял глаза к небесному куполу и вдруг закричал:

– Сюда! Все сюда!

Многие выбежали на крик и увидели яркие искры. Они рассыпались по небесному куполу, прогоняя кромешный мрак. Искры дружески подмигивали мужчинам, ласково мерцали женщинам и детям. Вслед за ними возникло нечто сияющее. Оно походило на узенький край, срезанный с округлого лепестка.

– Больше не будет тьмы! – Голос Старейшего обрёл прежнюю силу. – Небесный очаг вернётся! Помните, что вы – люди!

Старая ми-а растолкала меня до рассвета и велела идти за ней. Мы карабкались вверх по камням, пока не взобрались на плоский участок скалы, выдававшийся над рекой. Она присела, а мне приказала раздеться и встать на краю, развести руки в стороны и принимать в себя ветер, пока она будет взывать к невидимым.

Закрыв глаза, я слушала, как гудит ветер и рокочет внизу вода. Распростёртые руки начали ныть, но я их не опускала, превозмогая усталость. Руки отяжелели, будто к каждой из них подвесили по камню, это было настолько мучительно, что я даже вспотела. А ветер дул сквозь меня, уносил ощущение тяжести, оставлял от моего тела пустую оболочку, потом исчезла и та…

После такого утра плестись в группе увечных было невыносимо. Космач страшно злился, что ему приходится нести больную и охранять калек, а свою злость вымещал на Кы-А и Одноруком. Прежнего вождя он ненавидел с тех пор, как тот, лишившись руки, признал лучшим охотником не его, а сына старухи. Целый день Космач орал, что от Хромоногого и Однорукого нет никакой пользы, что их вместе с Одноглазым, Горбатым и больной женщиной нужно было оставить в медвежьей пещере, а не тащить с собой. Мне от его воплей становилось хуже, чем от резей в животе, остальные делали вид, что не слышат.

Вечером Космач потребовал, чтобы мать вождя провела жеребьёвку. Она ответила, что жеребьёвка пройдёт, как только закончится моё посвящение, и потянула меня за руку. Я беззвучно последовала за ней. Небесный очаг спустился в подземный мир, когда мы пришли на поляну. Она велела мне лечь и слушать, как растет трава.

Земля была холодна, но поначалу холод не чувствовался. Я вслушивалась в поскрипывание стволов, хруст веток, шелест в ветвях; слышала свое дыхание и биение сердца. Но ощущение стужи, идущей из подземного мира, усиливалось, руки и ноги окоченели. Я была не в силах пошевелить пальцами, зато чувствовала, как что-то извне скручивает, сдавливает, сжимает моё тело. Было больно, я как могла сопротивлялась сжатию, не хотела исчезнуть. Мне казалось, что это длилось очень долго…

Внезапно боль отпустила, скрюченные пальцы распрямились, вытянулись согнутые руки. Моё тело словно оттаивало, становилось всё горячее, занимало всё больше пространства. Мне казалось, что за мою плоть цепляются маленькие корешки, зудящую кожу слегка покалывают пробивающиеся ростки. Отовсюду, изнутри и снаружи, нарастал гул жизни… Я чувствовала себя Великой Старухой – Матерью мира!

Весь день сохранялось это ощущение. В моих ушах звучал гул растущей травы, и злобных воплей Космача я даже не слышала.

После вечерней еды Рыжий вновь потребовал жеребьёвку, но мать вождя молча взяла меня за руку и повела прочь от стоянки. Небо хмурилось, в воздухе сильно парило – собиралась гроза. Двое юношей, ежедневно сопровождавшие вождя, догнали нас и пошли впереди. Освещая путь факелами, они показывали дорогу. Вскоре мы вышли к ровной площадке, на которой был сложен костёр. Видно, по просьбе матери, вождь поручил парням заранее приготовить всё, что требовалось для третьего этапа моего посвящения. Передав один факел моей старой ми-а, юноши побежали обратно – им хотелось успеть под навес до грозы.

Беззвучно взывая к невидимым, старуха запалила хворост. Затем развязала пояс, сняла с него два кожаных мешочка – один небольшой и округлый, второй узкий и длинный – после чего велела мне раздеться. Достав из округлого мешочка щепоть краски, она принялась втирать её в моё лицо. Я похолодела: зачем она это делает?! Ведь я живая! Спрашивать было нельзя, но, приглядевшись, я облегчённо выдохнула: краска была не та, что втирают в тела мёртвых, – только красный пепел без жёлтой пыли!

– За то, что девочка не побоялась спуститься в подземный мир, Великая Старуха сделала людям подарок. – Продолжая втирать красный пепел в мою кожу, мать вождя вернулась к рассказу об истории нашего мира. – Небесный очаг – это обитель духов огня, и Великая Старуха породнила людей с ними. Все звери боятся огня, только люди его почитают и не расстаются с ним.

Затянув округлый мешочек, она из длинного достала лосиное копыто и, усевшись у большого плоского камня, начала мерно постукивать по нему.

– Я буду просить духов огня, чтобы они тебя признали. Смотри на огонь и готовься!

Я смотрела, как взвиваются языки пламени, с треском рушатся сгоревшие ветви, от них занимаются нижние, более толстые. Удары о камень становились всё чаще, мне казалось, что от каждого звука во все стороны разлетаются искры…

Начинай! Не знаю – был ли то голос старой ми-а, или сама Великая Старуха повелела начать танец с огнём. Разбежавшись, я прыгнула через костёр. Потом снова, и снова. Мне сделалось очень весело! Из меня изливался жар – я чувствовала себя сродни огню! Жар от костра, жар изнутри, рокот… Чёрный купол небесной пещеры содрогается, сверху падают духи огня… Я разбежалась и прыгнула прямо в костёр! Треск! Искры! Грохот!

Хлынул ливень, и от костра повалил густой пар, окутывая моё разгорячённое тело. Пламя с шипением угасало, а я, вскинув руки, принимала поток воды. Струи текли по лицу, волосам, по груди, животу, смывая краску, пепел и пот, и я становилась всё чище…

Утром мать вождя объявила Тойби, что моё посвящение окончено и вечером жеребьёвка. Четверо здоровых женщин отдали ей свои камушки с «особинками». От меня больше не требовалось молчание, но говорить не хотелось. Подставляя лицо ветру, внюхиваясь в него, я словно чувствовала прикосновения невидимых. Во время остановок я гладила землю – кожу Великой Старухи – и травинки, пробивающиеся из неё. Мне хотелось, чтобы старая ми-а продолжила моё посвящение. Наверное, из-за того, что мы в пути, оно было короче, чем у других женщин…

Невидимые избавили меня от резей в животе, кровь почти прекратилась. Теперь я вполне могла бы идти со второй группой, однако прежде следовало поговорить с Кы-А. Космач по-прежнему донимал моего друга и Однорукого. Раньше от его злобного рычания у меня всё сжималось внутри, теперь оно волновало меня не больше, чем воронье карканье. Я надеялась, что Кы-А не обращает внимания на оскорбления Рыжего – Однорукий подавал ему пример, но… сомневалась в этом.

Давно перестав быть вождём, Однорукий пользовался всеобщим уважением – и заслуженным. А Кы-А, получив травму в детстве, мучительно переживал свою никчёмность. Хотя вождь много раз повторял, что мой друг сделал охотников Тойби сильнее, Кы-А в это не верил. Наверняка обидные слова Космача жгли его сердце, как муравьиный яд – открытый порез! Нет, я не оставлю друга! Буду идти в одной группе с ним. Я прошла посвящение, и до следующей полной луны – пока вождь будет моим мужем – Космач ко мне лезть не посмеет. Может быть, я сумею упросить вождя дать нам другого сопровождающего?

Но Космач меня опередил. Во время вечерней еды он заявил вождю:

– Ты хочешь объединиться с другой Тойби? Думаешь, ей нужны наши калеки и больные? Мне они не нужны! Если ты их так любишь, сам и охраняй – ты же у нас лучший охотник! А я поучу мальчишек вместо тебя.

– Получить травму и заболеть может любой. В этом случае помогает вся семья. Покалеченные и больные нам нужны, а взбесившийся зверь – нет! Либо ты выполняешь мой приказ, либо ищи себе новую Тойби.

Вождь сказал это, не глядя на Космача, но так, что я даже поёжилась. Однако Рыжий и не думал униматься.

– Если бы на её месте была Светловолосая, кто бы её нёс – я или ты? – Он насмешливо махнул в сторону носилок с заходившейся кашлем женщиной.

Вождь ничего не ответил, но зазвучали раздражённые голоса охотников.

– Кончай болтовню, Космач!

– Мы хотим получить жён по жребию, а не слушать тебя!

– Давненько ты не участвовала в жеребьёвке, старуха, – оскалился Рыжий. – Поэтому и предложила двух мужей, верно? Ну, держись!

– Моя мать не участвует в жеребьёвке! – отрезал вождь.

– Это ещё почему?! – взвился Космач. – На всех женщин не хватит!

– Хватит.

Поднялись двое юношей, что ходили с вождём на охоту, а вчера показывали дорогу к поляне с костром. Они родились в один день от одной матери, и в Тойби их звали братьями.

– Мы исключаем себя из жеребьёвки, – объявили братья.

Космач расхохотался.

– Чему ты учишь мальчишек, вождь? Идти против природы, отказываясь от женщин?

На другой день Космач перестал оскорблять увечных, зато на остановке прицепился к старухе.

– Что, сынок пожалел тебя? А по мне ты не так уж стара!

Не отвечая Рыжему, она занималась лечением. Кашель, раздирающий грудь женщины, стал безостановочным. Всем было понятно, что больная протянет недолго…

Кы-А стоял в стороне от группы. Подойдя к нему со спины, я вытащила из-под накидки два обломка орлиной кости.

– Их можно склеить…

Крутанувшись ко мне, Кы-А блеснул глазами.

– Ты меня обманула, Лил-Ыт! Или пошутила. Злая шутка.

– Я не обманывала и тем более не шутила…

– Звуки рождались в моём сердце для тебя! Можно склеить вещь, их не склеишь!

Моего друга переполняла обида, его губы кривились словно от боли. Но он должен услышать меня!

– Я давала тебе обещание, когда моя ми-а была жива. А вождя своим мужем выбрала, потому что об этом просил дух ми-а! Разве ты сам не видишь, каким он стал? В его лицо пора втирать краску, чтобы оно выглядело живым! Дух ми-а просил разделить с ним горе, неужели ты не понимаешь?! Ведь ты тоже её любил!

Какое-то время Кы-А смотрел на меня с сомнением, потом кивнул. Бросив своё копьё, он взял протянутые обломки и попробовал их состыковать.

– Не получится склеить, Лил-Ыт. Слишком неровный раскол.

– У тебя получится, Кы-А. В следующую луну я стану твоей женой по собственному желанию. Обещаю.

Космач к нам подкрался бесшумно, и мы оба вздрогнули, услышав его лающий смех.

– Этому не бывать, Хромоногий! В следующую луну она получит по жребию двух мужей, и ей станет не до калеки. Особенно, если среди её мужей окажусь я! – Рыжий вцепился в мой локоть, но я с отвращением выдернула руку и отскочила подальше.

Внезапно глаза Кы-А расширились, он с криком бросился ко мне, толкнул назад, к Космачу, а сам прыгнул вперёд. Прыгнул неловко, на свою увечную ногу. Она его подвела, и Кы-А упал на колено. Жуткий лающий хохот пронзил мои уши! В нескольких шагах от Кы-А два крупные пятнистые зверя разинули пасти с капающей слюной…

Гиены, как люди, живут и охотятся семьями. Зубы пещерных гиен перегрызают кости мамонтов, поэтому их большие стаи отнимают добычу у всех, включая людей. Семейство, наткнувшееся на нашу стоянку, было малочисленным. Гиены сожрали шкуру и кости убитой охотниками косули и пошли по нашему следу. Догнав медлительную группу увечных и больных людей, они сочли их лёгкой добычей. Но даже покалеченные охотники хорошо владели копьями, и, вдвое уменьшившись, стая гиен отступила. А наша Тойби потеряла Кы-А…

Вождь должно быть сердцем почуял неладное, поэтому поспешил навстречу нашей группе. Он донёс тело Кы-А до стоянки. Земля была твёрдой и каменистой, чтобы выкопать в ней яму, пригодную для могилы, потребовались руки всех здоровых охотников.

Мать вождя позволила мне втереть краску в тело. Но от моих слёз краска растекалась, и старуха мягко меня отстранила. Когда она закончила, вождь спустился в яму и уложил Кы-А на правый бок, головой на восход солнца. Подогнул ему ноги в коленях и подложил его правую руку под щёку. Мне казалось, что мой друг спокойно спит… В изголовье Кы-А вождь аккуратно сложил его инструменты. Я протянула ему обломок орлиной кости с двумя просверленными отверстиями, и он положил его под левую ладонь Кы-А.

– Наполните свои мысли благодарностью, – обратилась к людям старуха, когда её сын вылез из ямы. – Пусть дух Кы-А станет лёгким!

Мужчины и женщины долго стояли в молчании.

– Юноша, которого мы потеряли, был самым необычным в нашей семье, – тихо сказал вождь. – Его мысли бежали быстрее, чем ноги самого быстрого из охотников, и направляли его ловкие руки. Кы-А придумал, как делать наконечники из кремневых пластин и из кости, создал звуки, проникающие в сердце… Пусть дух его станет лёгким! Тело засыпьте получше, чтоб не разрыли гиены.

В яму полетели камни и комки земли. Я зажмурилась, словно каждый брошенный камень бил по Кы-А, причиняя ему боль, и стояла, пока всё не стихло. Кто-то тронул меня за руку, и я услышала голос вождя: Побудь этой ночью со мною, Лил-Ыт.

Его мать утешила бы меня быстрее. Нашла бы мудрые слова, похлопала по плечу, и я затихла бы. Но вождь не говорил мудрых слов, а, укрыв меня шкурой, молча обнимал, как поранившегося ребёнка. Так поступила бы моя ми-а, и от этой мысли я безостановочно всхлипывала. Прошедший день не склеивался в мой голове – слишком неровный скол, как утром сказал мне Кы-А… И ещё он сказал, что звуки, которых нет в природе, рождались в его сердце для меня… А теперь я лежу с вождём, а мой друг… Если бы Космач не отнял у меня копьё… Кы-А бы жил… Жил!

Вождь развернул меня лицом к себе.

– Что ты шепчешь, Лил-Ыт?

– Это Космач виноват!

Он в недоумении приподнялся на локте.

– В чём, Лил-Ыт?

Я говорила, захлёбываясь слезами.

– Кы-А первый увидел гиен… у меня за спиной… и ринулся к ним… чтобы спасти меня… Но у него не было… копья…

– Почему он оставил копьё?

Пока я рассказывала, слёзы иссякли, меня захлестнула жгучая ненависть к Космачу.

Когда я подхватила брошенное Кы-А копьё, Космач вырвал его, прорычав: «Охотник здесь я, а не ты!» И – ничего не сделал! Только когда зубы гиены вонзились в горло Кы-А, он метнул оба копья. Космач хотел, чтобы Кы-А погиб! Поэтому не дал мне всадить копьё в пасть гиене и намеренно задержал свой удар.

Когда я закончила, вождь закрыл ладонью глаза, обдумывая мои слова.

– Это очень серьёзное обвинение, – произнёс он после молчания. – Ты готова его повторить на совете Тойби?

Утром вождь созвал совет.

– Когда человек в опасности, долг того, кто с ним рядом, прийти на помощь. Это – закон нашей Тойби! Лил-Ыт говорит, что Космач нарушил его. Повтори то, что ты рассказала мне, Ли-Ыт.

Услышав мои слова, Космач прыгнул ко мне.

– Девчонка будет меня учить, когда метать копья?!

Вождь полоснул по нему взглядом – острым, как пластинчатый наконечник Кы-А.

– Я верю словам Лил-Ыт.

– Ты веришь всем, кто тебя облизывает? – оскалился Космач.

Тут встал Однорукий.

– Меня никто не облизывает, но я подтверждаю слова Лил-Ыт. Я долго охотился с Космачом и знаю, что удары его копья всегда быстры и точны.

– Почему же пять зим назад ты назвал лучшим охотником не меня? – прорычал Рыжий.

– Потому что лучший охотник становится вождём! Молодой охотник, которого я назвал лучшим, тогда тебе уступал. Вскоре он тебя превзошёл, я это предвидел. Как и то, что, в отличие от тебя, он будет хорошим вождём.

Отвернувшись от Космача, Однорукий обратился к людям:

– Правой руки у меня нет, но оба глаза на месте, и я ими всё видел. Кы-А можно было спасти! Космач этого не сделал.

Стало тихо. Потом раздался голос вождя.

– Мы должны принять решение: по-прежнему считать Космача частью нашей семьи или изгнать из Тойби.

Встала одна из женщин.

– Вчера Космач достался мне в мужья по жребию. Я не хочу быть его женой! Пусть ищет семью, где женщины любят грубость!

За ней поднялась вторая.

– Космач кричал, что надо оставить больную в пещере. Пусть уходит и ищет семью, где бросают больных!

Встал охотник, прозванный Ып-гУ, Быстрые Ноги.

– Всем известно, что на охоте произойти может всякое. Сегодня повезло, завтра – нет. Прежний вождь был самым опытным в Тойби, но однажды ему не повезло. Он лишился руки. Космач говорит, что калеки не нужны? Пусть ищет удачливую семью, где охотники не получают травм.

Я вскочила.

– Пусть ищет себе семью, в которой людей отдают на растерзание гиенам! Ему в ней самое место!

Тут поднялась старуха.

– Космач груб, и я его предупреждала, что, если женщины ещё раз пожалуются на него, он будет исключён из жеребьёвки. Но Лил-Ыт и Однорукий обвиняют его в нарушении закона Тойби. Это обвинение влечёт изгнание из семьи. Я не согласна с сыном! Мы не должны решать, виновен ли Космач, не выслушав его.

Вождь хмуро кивнул и обернулся к Рыжему.

– Космач, тебя обвиняют в том, что ты намеренно задержал удар и позволил гиенам загрызть Кы-А. Согласен ли ты с обвинением?

– Не согласен! Я выбирал время, когда нанести удар. У меня было два копья и две гиены. Я не мог себе позволить ошибку.

– Он лжёт! – закричала я. – Кы-А оглянулся, его взгляд умолял о помощи, а Космач усмехнулся в ответ!

Рыжий мигнул сперва одним глазом, потом другим.

– А тебе не померещилось с испугу?

– Нет!

– Кто может это доказать?

– Только дух Кы-А, – вздохнула старуха. – Но его не найти среди звёзд. Космач отрицает обвинение. Мы не знаем, говорит ли он правду. Поэтому судить его за нарушение закона Тойби не можем. Но можем наказать его за грубое обращение с женщинами. Я предлагаю на три луны лишить Космача права иметь жену по жребию.

– Встаньте, кто согласен с предложением моей матери. – Вождь оглядел людей.

Все женщины тут же вскочили, за ними поднялись мужчины. Космач захохотал, подражая смеху гиены.

– Я от вас ухожу! Найду себе новую Тойби, такую, как мне тут советовали. И приведу её к вам. Для веселья и пиршества! – Он вдруг схватил меня за руку и рванул к себе. – А ты меня будешь облизывать! Не по желанию и не по жребию!

Я плюнула ему в лицо. Охотники вздёрнули копья, женщины схватили камни. Космач оттолкнул меня с такой силой, что я отлетела и не удержалась бы на ногах, не подхвати меня вождь. Космач вновь зашёлся лающим смехом.

– Пока облизывай его. И знай: вождь – не лучший охотник!

Глава 4. Вождь

В тот день умерла больная женщина, и мы никуда не пошли. Мужчины снова рыли яму, а мать вождя проводила погребальный обряд. Скорчившись возле холма из камней, под которыми лежал Кы-А, я прижимала к животу второй обломок орлиной кости, и мне было плохо как никогда. Закончив обряд, старуха подковыляла ко мне. Присев рядом, вздохнула:

– За два дня мы потеряли троих. Если так пойдёт дальше, мы не доберёмся до стойбища другой Тойби.

– Троих?! – Я подумала, что ослышалась. – Ты сожалеешь, что Космач ушёл?!

– Сожалею. Нужно было лишить его права участвовать в жеребьёвке на одну луну. Тогда б он, возможно, остался.

От злости меня аж подбросило!

– Кы-А погиб из-за него! Почему твой сын мне сразу поверил, а ты – нет?!

– Успокойся, а-ми. Я поверила тебе, как и мой сын. Особенно, когда Однорукий подтвердил твоё обвинение. Но вера – не доказательство.

– Космач всех унижал! Моя ми-а сказала, что у него сердце гиены! Твой сын назвал его взбесившимся зверем! И ты жалеешь о том, что он ушёл?!

– Да. Терпеть Комача было сложно, но я просила женщин сносить его грубость. Упрашивала потерпеть Кы-А и Однорукого, других увечных, над которыми он издевался. Космач зло высмеивал промахи неопытных охотников, но я уговаривала их не обижаться. Он то и дело затевал ссору с вождём, но я убеждала сына не поддаваться гневу и не отвечать.

– Почему?!

– Потому что права твоя ми-а – у него сердце гиены. И прав мой сын – Космач как бешенный зверь. Однако, пока Рыжий находился среди нас, бешенный зверь рычал, скалил зубы, но сдерживался. Семья заставляла его следовать человеческому закону. Покинув Тойби, Космач стал опаснее льва. Я сожалею об его уходе, потому что боюсь! За всю нашу семью, а сильнее всего – за тебя и за сына.

– Вождь – лучший охотник!

– Космач ведь сказал, что нет.

– Я в его ложь не верю!

– Он угрожал, а не лгал, и сын это понял.

Теперь по ночам у огня дежурили в две смены по двое мужчин. Вождь остался на первую смену. Дожидаясь его, я задремала. А, когда на рассвете проснулась, он со своими юношами уже ушёл.

Идти единой группой без Космача было намного приятней и легче. Калеки часто освобождали женщин от волокуш, и те, пересмеиваясь, переглядывались с молодыми охотниками. Потом детей оставили мне и старухе, нас и калек – под присмотром старших мужчин, а молодая компания отправилась собирать грибы. Вскоре они возвратились – без грибов, но очень довольные. Старуха вновь отправила их на сбор съестного, наказав искать повнимательней – вождь и двое неопытных юношей не прокормят ораву здоровых бездельников!

Мальчик постарше шёл со старухой. Та показывала ему съедобные злаки, он собирал их и нёс, гордый тем, что тоже вносит свою лепту. Я играла с двумя малышами. Они с пронзительным визгом убегали, а я догоняла. Потом от них убегала я, а они, визжа, догоняли. Наконец малыши утомились. Кто-то из охотников подхватил одного и усадил себе на плечи. Второго я взяла на руки и лизнула в щёку. Он доверчиво обвил мою шею и улыбнулся знакомой улыбкой вождя.

Дети Тойби знали своих матерей – родных или приёмных – и держались подле них. Мужчины заботились обо всех, не делая между детьми различий. Но иногда сходство ребёнка с кем-то из охотников проступало слишком явно… Мальчик для меня был тяжёл, долго я его не пронесла и пересадила на мужские плечи. Однако мысль, что я могу нести на руках собственного младенца с такой же улыбкой, не оставляла меня. Я подошла к старой ми-а.

– У меня перестала течь кровь.

– Ты сказала об этом своему мужу, а-ми?

– Я его не видела.

– Скажи ему вечером.

– А, если он снова будет дежурить и уйдёт до моего пробуждения?

К нам подбежал мальчик с целой охапкой злаков, из-за которой его было почти не видно.

– Очень хорошо, – похвалила его старуха. – Передай то, что ты собрал, моей а-ми. И научи её находить травы с вкусными зёрнами.

Мальчик вручил мне охапку и, гордый от похвалы и нового задания, потащил меня за собой. А мать вождя о чём-то заговорила со старшими охотниками.

Когда мы добрались до места, отмеченного вождём, и разбили стоянку, она отозвала молодых мужчин, собиравшихся на реку, и тоже им что-то сказала.

С рыбой в тот день повезло, а с охотой – нет. Вождь и юноши принесли длинноухого. Этим Тойби не накормить, но вместе с тремя крупными рыбами, грибами и орехами мы не остались голодными. Братья, не дождавшись, когда женщины разотрут зёрна, уснули там, где сидели. Вождь не отрывал взгляда от пламени. К нему подсел Ып-гУ.

– Ты учишь парней, как добывать разную дичь. Это правильно, им нужно набираться опыта. Но посмотри на них: они толком не сумели поесть! Ты вконец загонял их, вождь. Если завтра вы пойдёте на охоту, то не принесёте даже длинноухого, потому что ты загонял не только их, но и себя. Я предлагаю вам завтра идти с семьёй. Отдохнёте – и ты продолжишь учить братьев. А завтра отправь вперёд опытных охотников. Мы выберем место для стоянки и добудем чего-нибудь посытнее длинноухого. Решение за тобой.

Какое-то время вождь смотрел на заснувших юношей, потом кивнул.

– Пусть ваша охота будет удачной.

Затем к нему подошли четверо молодых мужчин.

– Вождь, мы прежде дежурили у огня поодиночке, – начал один.

– Тем более справимся в паре, – подхватил второй.

– У нас больше времени для сна, чем у тебя, – добавил третий. – Зачем тебе дежурить самому?

– Если ты доверяешь нам, – закончил четвёртый.

– Кому мне ещё доверять? Перенесите братьев на их спальные места и приступайте к дежурству. – Он поднялся и побрёл к своему месту.

Старая ми-а бросила на меня быстрый взгляд, и я пошла за ним. Но, когда пристроилась рядом, он уже спал.

На следующий день вождь и юные охотники шли вместе с нами. Женщины, перемигнувшись, позвали братьев собирать грибы. К ним присоединились двое молодых мужчин, дежуривших в первую смену. Мальчик постарше под руководством старухи увлечённо выискивал злаки. Матери передали малышей под мою опеку, и мы возобновили вчерашнюю шумную игру.

Вождь смотрел на нас, слушал детский визг, и на его губах появилась улыбка – первая с того дня, как заболела моя ми-а. Устав гоняться за мной, мальчики запросились на руки. Вождь переглянулся с одним из молодых мужчин. Они одновременно подскочили ко мне, подхватили детей, усадили себе на плечи и помчались наперегонки. Малыши завизжали так, что у меня заложило уши.

Нас догнали отставшие собиратели грибов. Они вновь ничего не нашли, зато юноши, исключившие себя из жеребьёвки, выглядели такими счастливыми, что даже суровая старуха заулыбалась. Малышей передали матерям, а я присоединилась к компании, опять отправленной на поиски съестного.

Стояла середина лета, было много грибов, орехов, съедобных клубней и злаков. Даже если бы охотники ничего не добыли, нам не пришлось бы ложиться спать натощак. Но они добыли кабана! И, когда мы дошли до стоянки, успели его освежевать. Братья с восхищением смотрели на старших охотников и сглатывали слюну. Заметив это, вождь отрезал им по куску.

– Ешьте! Вчера вы остались полуголодными.

Юноши впились зубами в сырое мясо.

Это был очень хороший день. На завтра еды хватало, и охоту вождь отменил. Никому не нужно было подниматься до рассвета, и мы засиделись у огня. Стемнело, заснули дети, а люди не расходились. Как никогда прежде мы чувствовали себя семьёй. Каждый заботился о каждом, поэтому все были довольны – мальчики и юноши, женщины и мужчины, молодые и те, что постарше, здоровые и увечные. Мы сидели возле огня в молчании. Вождь смотрел в пламя, как обычно, но все чувствовали, что его сердце с семьёй, а не в могильном гроте. Он больше не отрезан от людей своим горем, не пытается усталостью заглушить тоску, а думает о Тойби.

Я подняла глаза к небу. Всё ярче сияли звёзды – духи умерших охотников. Среди них дух Кы-А. Мой друг где-то там среди звёзд создаёт звуки, проникающие в сердца, поэтому нашей Тойби так хорошо сейчас. Наливался светом ночной очаг. Каждую ночь дух моей ми-а нашёптывал: «Утешь его сердце, а-ми! Скажи ему правильные слова… Я буду светить и хранить вас».

Когда вождь направился к своему спальному месту, я догнала его и тронула за ладонь.

– Теперь я могу родить ребёнка. Пойдём подальше от всех…

Он вздрогнул:

– Э-вА?

Наверное, в темноте он видел лишь мои волосы – очень светлые, почти белые, как у ми-а. Все в Тойби звали её Светловолосой, и только вождь называл Э-вА – Зимнее Солнце. Я однажды спросила его, почему. Он улыбнулся в ответ: «Что зимою желанней, чем солнце?»

– Я хочу назвать Э-вА свою дочь и хочу, чтоб у неё была твоя улыбка. Помоги мне исполнить это желание, пока ты ещё мой муж, – прошептала я. – Луна идёт на убыль, давай не будем терять ни одной ночи.

Я сказала ему правильные слова.

Вождь взял две шкуры, и мы спустились к реке. Он бросил одну шкуру, расстелил вторую и уложил меня на неё. Развязав ремни, скинул с себя накидку.

Женщины говорили, что мужчины нетерпеливы, их природа требует быстрее войти в женское тело, не дожидаясь, пока оно раскроется. Тело девочки к этому не готово, поэтому в первый раз всегда больно и неприятно. Со страхом готовясь к боли, я спросила:

– Что нужно делать?

Услышав в моём голосе дрожь, муж лизнул меня в губы.

– Ничего.

Он лёг на бок, опёрся на левый локоть, и притянул меня к себе. Левую ладонь положил мне под голову, пропустил пальцы свозь мои волосы и стал поглаживать мой затылок. Это успокаивало. От его правой ладони, лежавшей у меня на спине, шло тепло. Он медленно водил ладонью вдоль моей спины, мне становилось всё теплее, и я перестала сжиматься. Каждое его прикосновение было мягким, и я удивлялась, как твёрдые пальцы охотника могут касаться так мягко? Потом он изменил положение и присел, оставив левую ладонь у меня под головой. Ощутив скольжение его языка по своей коже, я стала подрагивать уже не от страха, а от удовольствия. Если мужская природа требовала торопиться, то он шёл против неё. Он не спешил, и я забыла, что мне должно быть больно и неприятно. Моё тело раскрывалось, как цветок на рассвете. Над нами сияла половина луны, и в её бледном свете я видела нежную улыбку моей ми-а.

Когда я открыла глаза, едва светало. Вождь закутал меня в шкуру, поднял на руки и стал подниматься по склону. Заметив, что я проснулась, сказал:

– Ты поспишь у огня, Лил-Ыт, а мне пора будить парней.

– Зачем их будить так рано? Ведь ты отменил охоту.

– Нужно найти хорошее место для следующей стоянки. Чем раньше мы уйдём, тем скорее вернёмся.

– Возьми меня с собой!

– Мы пойдём быстро, ты устанешь.

– Пока ты – мой муж, я хочу быть всё время с тобой!

– Давай договоримся, Лил-Ыт: твоим мужем я буду ночью, а днём – вождём Тойби.

– Завтра ты уйдёшь на охоту, и я останусь с семьёй. Но сегодня же ты не охотишься! Почему мне нельзя пойти с тобой?

Какое-то время он сомневался, затем поставил меня на ноги.

– У тебя есть копьё?

Я кивнула. Палка с обожжённым остриём для подколки рыб у меня имелась, хотя главным образом она служила мне посохом при ходьбе.

– Возьми его. В пути держись возле меня и не отставай ни на шаг. – Он протянул мне обломок орлиной кости, выпавший на берегу из моей накидки. – Память о Кы-А доверь моей матери.

Когда я приблизилась к месту, где спала старуха, она уже проснулась.

– Как прошла твоя первая ночь с мужем, а-ми? Он завершил твоё посвящение?

– Я иду с ним, – сказала я вместо ответа и подала ей осколок кости. – Сохрани для меня это.

– Что ж, – хмыкнула старая ми-а, – если ты напросилась с ним, и сын согласился, значит, всё вышло неплохо.

Я благодарно лизнула её в щёку. Она рассмеялась:

– Вижу, тебе понравилось!

Солнечное утро обещало погожий день. Братья были в восторге от того, что я иду с ними. Вождь попросил их объяснять мне важные для охотника знаки, и они старались вовсю.

– Смотри, Лил-Ыт! Здесь, на пне, лисица пометила территорию.

– А поужинала она мышью.

Юноши указывали на три тёмные валика с ноготь длиной, соединённые тоненькой перетяжкой. Из лисьего помёта торчали клочки серой шерсти.

– Не лисица, а лис, – поправил вождь. – Не чуете разве по запаху?

Мы неспешно двигались вдоль реки, немного выше галечного берега, поросшего редким кустарником. Приходилось то и дело раздвигать высокие стебли, густо покрытые листьями и ярко-лиловыми цветами. Цветы были очень красивыми, а листья – полезными. В становище старуха их измельчала и использовала для уменьшения болей и заживления ран.

– Здесь кормился сохатый! Смотри, Лил-Ыт, – цветы и листья поверху сгрызены.

– Гляди, Лил-Ыт, здесь была его лёжка! Видишь, трава примята и подопрела под телом.

– Лось или лосиха? – уточнил вождь.

Братья вгляделись в следы.

– Лось! У лосихи след уже, и концы острее.

Вождь кивнул. Конечно, его опытный взгляд замечал гораздо больше того, что видели юноши. Я понимала, что из-за меня он идёт медленно и даже не ищет место новой стоянки, а просто проверяет знания юных охотников. Парни думали, что учат меня распознавать следы и метки, и получали удовольствие от проверки. Я их почти не слушала, а с обожанием поглядывала на своего мужа – как ему удаётся всегда делать так, чтобы всем было хорошо?

Кустарник стал выше и гуще, появились деревья.

– Вот след оленя, Лил-Ыт!

– Разве? – усмехнулся вождь.

Братья заползали, рассматривая отпечатки копыт и бормоча:

– Внутренняя половинка копыта длиннее… И подкопытца.

– Кабан! – заключили юноши.

Вождь кивнул.

– А вот здесь лис удачно поохотился на птицу. Видишь, Лил-Ыт?

Смотреть на обгрызенные перья мне было неинтересно, я набивала рот костянкой, выискивая на колючих кустах поспевшие чёрно-сизые ягоды. Вдруг братья дружно остановились, вскинув головы вверх. На высоте, вдвое превосходившей их рост, ветки кустарника были обломаны.

– Большерогий!

Лоси, неприхотливые обитатели леса, в окрестности медвежьей пещеры забредали даже зимой. А украшенные гигантскими рогами олени любили открытые луга и сочные травы. Они попадались лишь летом и то нечасто. Подрагивая от возбуждения, юноши молча уставились на вождя. Конечно, он отменил охоту, но… Добыть большерого – такое редкое везение! Их умоляющие взгляды были красноречивей слов. Вождь велел им искать помёт. Если тот будет свежим…

Так оно и оказалось. Счастливые братья помчались за охотничьей удачей, и мы тоже углубились в лес. Перелезали через поваленные стволы, обходили шипастые заросли. Парни давно скрылись из виду, однако вождь уверенно двигался по их следу. Кое-где и я подмечала примятую траву или сбитую шляпку гриба, но за тропой не следила. Зачем, если рядом мой муж?

«Он завершил твоё посвящение?» Нет, старая ми-а, но он меня подготовил. У нас ещё много ночей впереди, чтобы его завершить. Теперь я понимала, почему так протестовали женщины, когда он сказал, что исключает себя из жеребьёвки…

Поляна с большим валуном и одиноко торчащим деревом, походившая на каменистую проплешину среди леса, вся была в крепких молодых грибах с бледно-розовыми шляпками, покрытыми пушком по краям. Я любила эти грибы, поджаренные на палочках, и пожалела, что не взяла мешок для сбора. Ну, да на обратном пути, когда юноши будут тащить большерогого, я успею собрать их в свою накидку.

Мы шли молча и быстро – для меня, разумеется, не для вождя. Мне вспоминался разговор со старухой, случившийся в первый день после нашего ухода из медвежьей пещеры, ещё до начала моего посвящения. Помнится, я спросила:

– Почему моя ми-а и твой сын не исключили себя из жеребьёвки?

– Потому что думали о семье, а не только о себе, – проворчала она. – Согласно закону Тойби, мужчины могут себя исключать, а женщины – нет.

– Очень глупый закон!

– Глупая ты, Лил-Ыт, а не закон. Ни один человек не выживет в одиночку, благополучие семьи важнее желаний отдельных людей. Его обеспечивают главные законы Тойби. Их всего три, и они проверены временем. Первый закон: мальчики и девочки, рождённые в одной семье, не должны становиться мужьями и жёнами. Поэтому при встречах семьи обмениваются девочками. Второй закон: каждый член семьи очень важен. Мы помогаем друг другу в беде, выхаживаем раненых и больных – иначе не будет доверия, и семья развалится. Третий закон: все мужчины, женщины и дети Тойби равны. Для этого проводится жеребьёвка.

Я возмутилась:

– Как же они равны, если только мужчины могут себя исключить?

– В этом равенства нет, потому что женщины для семьи важнее. Только им невидимые дарят детей. У нас женщин, способных рожать, меньше, чем мужчин. Если бы было наоборот, могло бы родиться много детей, и нам не пришлось бы идти на поиски другой Тойби.

– Охотники их не прокормили бы!

– Скажи, кто опасней – медведь или медведица с медвежатами? – усмехнулась старуха.

Я задумалась.

– Опасней медведица, а-ми! Почуяв угрозу детям, медведица нападает сразу. Если бы детям Тойби грозил голод, то женщины стали бы охотиться наравне с мужчинами и детей прокормили бы.

– Если детей дают невидимые, и женщины сами могут их прокормить, зачем же тогда мужчины? – удивилась я.

– Природа наделила женщин желанием иметь детей, а мужчин – желанием проникнуть в женское тело. Невидимые вселяются в мужчин и через них проникают в женщин. Иначе детей не бывает.

Старуха меня запутала.

– А зачем нужна жеребьёвка? Без неё тоже не бывает детей?

– Нет, а-ми, жеребьёвка нужна для другого. Мужчины все разные, женщины тоже. Твоя ми-а была самой красивой женщиной Тойби, все мужчины желали получить её в жёны. Мой сын – лучший охотник, все женщины хотели, чтобы он стал их мужем. Как никого не обидеть? Для этого и проводится жеребьёвка. В жребии все равны, и каждая женщина может стать женой любого мужчины.

– Моя ми-а и твой сын хотели быть только друг с другом! – упрямо буркнула я.

– Что бы случилось, Лил-Ыт, если бы, следуя этому желанию, они отказались участвовать в жеребьёвках?

– Они были бы счастливы!

– Ты ошибаешься, а-ми, – возразила старуха. – Мужчины завидовали бы вождю, а женщины – твоей ми-а. В семье началась бы вражда. Но, поскольку они честно исполняли долг перед Тойби, не было ни зависти, ни вражды.

– А Космач?

– Волки обычно серые или белые, но иногда в стае попадается чёрный. Космач в нашей Тойби, как чёрный волк в волчьей стае, не будем о нём говорить. Теперь послушай главное. Жеребьёвка проводится ради детей! Женщины очень привязаны к детям, которых вынашивали и рожали.

– Моя ми-а любила меня, хотя не рожала! – обиделась я.

– Она вскормила тебя, заботилась о тебе с младенчества. Ты заменила ей родное дитя. Она мне – нет, потому что попала к нам уже большой девочкой. Конечно, я приняла её как свою а-ми. Но первое время я следовала долгу, а не голосу сердца. Когда мой сын убегал с ней, я думала: «Где мой сын и новая девочка?» Я переживала, как он станет охотником, если всё время проводит с этой девочкой. Но дружба с ней шла ему на пользу. Девочка была внимательной и заботливой к людям, и мой сын становился таким же. Она восхищалась каждой его добычей, и он стремился охотиться лучше. Однажды они опять куда-то убежали, я встревожилась: «Где мои дети?» Тогда-то я поняла, что волнуюсь за новую девочку не меньше, чем за сына. Моё сердце приняло её как дочь, но это случилось не сразу.

Помолчав, старуха снова заговорила:

– Теперь представь, что было бы, если б мужчины стали делить женщин на своих жён и чужих и заботиться только о детях своей жены. Мужчины вместе охотятся. Добыча совместная, каждый вносит в неё свой вклад, и во время охоты нужны усилия всех. Но кто-то охотится лучше, а у кого-то сноровки и опыта меньше. Если бы каждый охотник думал лишь о своей жене и старался, чтобы ей и её детям досталось побольше еды, начались бы споры, чей вклад в добычу больше. Это привело бы к распрям и вражде. А, если бы охотник получил травму? Кормили бы другие мужчины детей его жены, как детей своих жён? Или детям его жены доставались бы только объедки и кости? Выросли бы дети, евшие мясо, и дети, глодавшие кости, одинаково сильными и здоровыми? И, скажи мне, Лил-Ыт, дети, которым доставались бы кости, любили бы детей, евших мясо?

Я не могла такого представить и не нашлась, что ответить.

– Нет, а-ми! Они бы завидовали. Жеребьёвка проводится, чтобы предотвратить зависть и вражду в Тойби.

– Там люди!

Юношеский крик вернул меня в настоящее. Передо мной торчал вывороченный с корнями еловый комель. Длинный ствол с кроной заваливался вниз со склона, по которому бегом поднимались наши парни. Далеко внизу простирался обширный овраг с текущим по дну ручьём. Его правый пологий склон порос кустарником, а левый вздымался угрюмой каменистой кручей. Когда запыхавшиеся братья, красные и вспотевшие, добрались до нас, вождь снял с пояса бурдюк с водой и передал им. Пока они жадно глотали, он цепким взглядом осматривал местность.

– Большерогий поскакал туда, – утерев рот, юноша махнул вниз и вправо.

– А там – дым! – возвратив бурдюк, второй брат указал вверх и влево.

Что находилось за краем мрачного обрыва, мне было не видно. Угадывался там дымок или только чудился мне, как парням? Сейчас мой муж скажет. Но он ничего не сказал, лишь передал бурдюк мне. Смотрел он не вверх, а вниз, где в тени нависающей кручи что-то желтело. Бурдюк показался мне совсем лёгким, я сделала пару глотков, чтобы оставить ему. Он пить не стал, а, затянув бурдюк, снова повесил на пояс.

– Мы вышли к людям! – Лица юношей сияли, о большерогом они и думать забыли.

– Парни, вы по своим следам разыщите нашу Тойби?

Они закивали, обрадованные тем, что первыми принесут семье добрую весть.

– Тогда бегите назад и как можно быстрее! Скажете моей матери и Однорукому, чтоб возвращались на прежнюю стоянку. Охотники пусть поищут переправу. Придётся изменить тропу.

Восторг братьев сменились недоумением.

– Мы действительно вышли к людям, – сказал вождь. – Только не к тем. К чужим! Нельзя допустить, чтобы наша Тойби столкнулась с ними.

Парни вздрогнули, у меня по спине пробежал холодок, хотя солнце палило нещадно. Юноши ждали объяснения. Я тоже.

– Что вы видите? – отрывисто спросил вождь.

Мы всмотрелись. Под обрывом на дне оврага, куда он показывал, желтели кости. Громадная груда костей! В одном месте…

– Так охотятся чужие! Они очень умны. Пользуясь огнём и страхом животных, устраивают бойни. В считанные мгновения уничтожают целые стада. Убивают всех без разбора, гораздо больше, чем им требуется. Чужие не ценят жизнь! Поэтому крайне опасны – и для животных, и для людей. После я вам о них расскажу. Теперь – живо назад! Передайте, что я сказал! Главное – развернуть Тойби.

Братья умчались, мы бегом поспешили за ними. Я впервые слышала о чужих, и слова вождя меня ошеломили! Какие они, эти люди? Очень умны. Не ценят жизнь! Разве так может быть? Они на людей хоть похожи? Пользуются огнём и страхом… Крайне опасны – и для животных, и для людей. Мне представилось, как огромные ревущие львы бегут на двух лапах и размахивают факелами. Вот они окружают стадо мамонтов, и – через мгновенье – от косматых гигантов остаются лишь кости и бивни.

Бежать приходилось вверх, в боку у меня закололо. Солнце жарило в полную силу, пот заливал глаза. Я спотыкалась о корневища, мне не хватало дыхания. Усталость вытеснила все мысли из головы. Подъём закончился, но мы всё бежали, бежали…

Заметив, что я едва держусь на ногах, вождь остановился. Отдышавшись и допив последние капли воды, я подрагивающим голосом спросила:

– Те, кого ты назвал чужими… похожи на львов, да?

Он погладил мои волосы, успокаивая, как испуганного ребёнка.

– Нет, Лил-Ыт, на львов они не похожи. Тела у них человеческие, но вытянутые и узкие. Они показались мне хрупкими, как тростинки.

– Значит, не страшные, – облегчённо пробормотала я. – А лица у них человеческие?

– Я видел их только издали, лиц было не разобрать. Зато охоту их видел. Я расскажу всей Тойби, а теперь… – внезапно он настороженно замер, вслушиваясь. – Смех гиены! Их меток не было!

Вождь сорвался с места. Дальнейший бег я не запомнила. Мельканье стволов, хлёст ветвей по лицу, грохот сердца в ушах – всё слилось в сплошном красном мареве. Мысль была лишь одна: не отстать. Внезапно уши пронзил его крик – даже не крик, вопль, исполненный скорби и ярости. Вот поляна, валун, а под ним… Наши юноши! Словно заснули… Неужели и их, как Кы-А?! Вождь бросился к ним, упал на колени, схватил одного за плечи, встряхивая… В следующий миг – свист – и в его спину вонзилось копье. Он повалился на парня, а я хватала воздух раскрывшимся ртом и никак не могла вдохнуть.

Раздался хохот гиены, толчок о землю – словно тяжёлый зверь спрыгнул с дерева, я в ужасе обернулась… Космач!

Неторопливо, в развалку Космач подошёл к вождю и, упёршись ногой ему в спину, выдернул копьё. Затем той же ногой перевернул его навзничь и оскалился.

– Мальчишки были плохими охотниками, вождь. Ты оказался не лучше!

Поросшая рыжими волосами рука вздёрнула копьё. Я завизжала:

– Не-е-ет!

– Нет? Хочешь, чтобы твой муж пожил? Что ж, я согласен. – Не поворачиваясь ко мне, Космач опустил руку и вновь насмешливо обратился к вождю. – Однорукий ведь говорил, что мои удары точны? Я знаю, куда бить, поэтому можешь пожить. Будешь чувствовать, видеть и слышать. Только с места ты больше не сдвинешься. Ты твердил, что Тойби нужны калеки? Посмотрим, кому будешь нужен ты – такой! Может, своей старухе, но точно не ей. – Махнув копьём в мою сторону, Космач зло рассмеялся. – Помнишь, вождь, как ты мне сказал: женщины для здоровых мужчин? Здесь здоров только я!

В два прыжка Космач оказался передо мной. Я выбросила навстречу ему своё жалкое копьё. Космач с хохотом отпрыгнул вбок. Я продолжала нацеливать на него заострённый конец палки. Он прыгнул в другую сторону, я не успела развернуться, как Космач вцепился в моё копьё и рванул. Я не отпускала. Пнув меня в живот, он вырвал палку из моих рук, переломил её о колено и залепил мне пощёчину.

– А ты будешь меня облизывать, как я тебе обещал!

Я плюнула ему в глаза. Космач ударил меня сильнее, и рванул мою накидку. Я вцепилась в его руку зубами. Он стал лупить меня свободной рукой, но я не разжимала зубов. Тогда он сдавил моё горло, и в глазах у меня потемнело. Вдруг его что-то швырнуло вперёд, он рухнул на меня, придавив своей тяжестью, и больше не шевелился. Задыхаясь, я стала выбираться из-под него. Когда мне удалось выползти, я увидела толстое тяжёлое древко, торчавшее из его спины. Зря похвалялся Рыжий! Вождь владел руками, и копьё, заговорённое ми-а, его не подвело!

Я поднялась и поковыляла к своему мужу. Его лицо побелело, зрачки расширились. Дышал он хрипло и часто. Опустившись на колени, я лизнула его в губы.

– Я отнесу тебя к Тойби.

– Бесполезная трата сил, – прохрипел он.

– Бесполезное отличает людей от зверей, – повторила я слова своей ми-а. – Ты говорил, что, если кто-то в беде, долг того, кто рядом, помочь. Ты – не кто-то, а вождь и мой муж!

– Уже нет… Не вождь и не муж… Я не могу двигаться.

– Ты сумел убить взбесившегося зверя!

– Последнее, что я сумел.

– Твоя мать тебя исцелит!

– Нет. Я стал ненужной обузой.

– Кы-А тоже считал себя ненужным, а сколько всего он сделал! Ты для Тойби ещё важней. Сможешь двигаться или нет, ты нужен семье! И особенно нужен мне! – Я облизала его лицо.

Он долго молчал. Потом попросил:

– Принеси моё копьё.

С трудом вырвав наконечник из спины Космача, я хорошенько обтёрла его и положила копьё рядом с вождём. Он устало прикрыл веки, прошептав:

– Нужно спрятать тела парней.

Прежде, чем подтянуть тела юношей поглубже под валун и закрыть их ветвями, я размотала кожаные ремни, которыми они как все охотники перетягивали меховые накидки. Сняла с них накидки – им уже не понадобятся. Одному брату взбесившийся зверь перерезал горло, другого задушил. За что?! Превозмогая отвращение, я сняла накидку с Космача – чтобы тащить моего мужа, мне нужны были все. Связав их, я нашла две длинные жерди и соединила их ремнями, потом привязала к ним шкуру, составленную из накидок. Волокуша получилась непрочной, но лучшей мне было не сделать. Я с трудом перекатила вождя на шкуру, животом вниз. Подала ему копьё, подняла концы жердей и потащила.

Несмотря на пологость склона, мои руки часто немели. Я надеялась, что Тойби идёт нам навстречу и скоро наткнётся на нас, однако небесный очаг спускался в подземный мир, а люди всё не появлялись. Я удивлялась, почему они так задерживаются, но сил на размышления не хватало ни мне, ни моему мужу. У меня их отнимало движение, у него борьба с болью. Почувствовав, что он сползает, я опустила жерди. Уткнувшись лицом в шкуру, вождь глухо пробормотал:

– Пальцы перестают слушаться… Давай отдохнём. Помоги мне перевернуться.

Исполнив просьбу, я приподняла его голову.

– Потерпи! Скоро мы встретимся с Тойби, и твоя мать облегчит боль. Семья будет заботиться о тебе, как ты заботился обо всех. Ты поправишься! Я рожу девочку с твоей улыбкой, и назову её Э-вА́!

Уголки его губ дрогнули.

– Хорошо задумано, Лил-Ыт. Если пальцы совсем мне откажут, обещай взять моё копьё. Оно тебе пригодится. Нет, не сейчас. Позже… Наклонись. – Он коснулся языком моей щеки. – Теперь принеси мне воды.

Сняв с его пояса пустой бурдюк, я поспешила на поиски воды. Когда я вернулась, мой муж неподвижно смотрел в небо, окрашенное в цвет крови. Из его груди торчало заговорённое копьё…

Полночи мои руки долбили землю наконечником, вынутым из его сердца, разрыхляли, выбрасывали из ямы. Руки двигались сами, я ими не управляла. Могила получилась неглубокой, но достаточной по ширине. Глядя на яму, я вцепилась в тело вождя, не желая отдавать его земле. Будь здесь старуха, она рассердилась бы, как сердилась на сына, когда тот сказал, что хочет облизывать тело моей ми-а, в которое втёр краску.

Краску втирают в знак благодарности, чтобы дух умершего стал лёгким. У меня не было краски, я просто облизывала своего мужа от пальцев ног до лба и благодарила за то, что он делал счастливой мою ми-а; за то, что ни одной женщине Тойби в первую ночь с мужчиной не было так хорошо, как мне; за то, что он соединял семью, словно клеящая смола, и всем было с ним хорошо…

Зачем он пронзил своё сердце – самое доброе и любящее, в котором каждому находилось место! Боялся стать обузой для Тойби? Или, может, хотел скорее встретиться с духом моей ми-а? А я, задерживая его, лишь отдаляю их встречу…

Эта мысль заставила меня стянуть тело в яму и уложить на правый бок. Я подогнула его колени, пока они не упёрлись в стенку могилы, подложила его правую ладонь под щёку, а левую на живот. Потом вылезла и принялась закидывать яму землёй. Когда та закончилась, я повалилась на холмик и забылась сном.

Мелкие белые цветы усыпали поляну. Воздух, пропитанный их ароматом, хотелось вдыхать и вдыхать. Вождь бросил копьё, нарвал охапку цветов и стал забрасывать ими ми-а. Я тоже включилась в игру и принялась кидать цветами в него. В белых волосах ми-а цветы были почти незаметны, а на его, тёмных, белели, как снег.

– Ах, так, Лил-Ыт?! – Вождь подбросил меня в воздух.

– Ещё! – завизжала я.

Снова подкинув меня, он крикнул:

– Теперь тебя! – И повалил мою ми-а в цветы.

Хохоча, они покатились по поляне…

Обнимая холмик свежей земли, я жалела, что проснулась, не осталась в счастливом сне. Однако заставила себя подняться: нужно найти Тойби и похоронить братьев.

День подходил к концу, а я не нашла ни семью, ни того места, где оставила тела юношей. Если Тойби на них не наткнётся, они останутся непогребёнными. Когда я брела в группе увечных, то расспрашивала старуху, куда попадают духи людей, чьи тела пропали. Ведь кто-то тонет, срывается в пропасть, становится добычей хищников. Если тело человека не погребено, где оказывается его дух? Остаётся на земле?

– Нет, а-ми, – отвечала она. – Сперва дух умершего попадает в подземный мир, на ладонь Великой Старухи. Она какое-то время ждёт, прежде чем подуть на него. Благодарность живущих делает дух лёгким, и, когда Старуха подует, он поднимается в небо. Обряд погребения – это знак благодарности, он помогает духу умершего стать лёгким. Когда обряд невозможен, важно, чтобы люди наполнили свои головы добрыми мыслями об умершем. Это тоже делает его дух лёгким. Только дух человека, не оставившего ни в ком доброй памяти о себе, вынужден блуждать по земле.

Дух Космача никогда не станет лёгким! Даже если семья не узнает, сколько зла совершил этот взбесившийся зверь, никто в Тойби его не вспомнит добром. А духи юношей окажутся среди звёзд! Я благодарила братьев за то, что они так старались, объясняя мне охотничьи знаки; за то, что подготовили костёр для последнего этапа моего посвящения; за то, что сами исключили себя из жеребьёвки – вряд ли вождь их об этом просил… За то, что они брали с него пример и старались быть хорошими охотниками и хорошими людьми. Я пыталась думать только о них, но мысли всё время возвращались к моему мужу. Помнится, его мать сказала: «Лил-Ыт, я хочу, чтобы ты полюбила своего первого мужа, как твоя ми-а моего сына».

– Зачем ты мне этого пожелала, старуха?! Всё вышло по твоему слову, но скажи, что мне делать теперь, когда сын твой всадил копьё себе в сердце? Как мне жить, если я похоронила своё сердце с ним?

Глава 5. Йа-дА

Я брела, не зная куда. Питалась чем придётся: грибами, улитками, личинками насекомых. Изредка мне попадались невысокие ягодные кустарники, покрытые ярко-зелёными глянцевыми листьями. Красные кислые ягоды сверкали на них, как капельки крови, а бледно-голубые напоминали глаза мёртвых птиц, зато были сладкими.

Ночевала я на деревьях, выбирая ветви потолще – почти каждую ночь слышался волчий вой, и спать на земле без огня было слишком опасно. По утрам плотная белая пелена скрывала землю и небо, позже холодные ветры раздували туман, нагоняли туч. Начиналась нескончаемая серая морось, непохожая на короткие летние грозы. Осень продлится недолго. Если я не найду Тойби, то замёрзну или умру от голода. Хотя, наверное, раньше стану чьей-то добычей.