Двое мужчин и две женщины сидели в дальнем углу кафе под фотографией в рамке – подсолнухи на рассвете в Тоскане. Рослые, как баскетболисты, они опирались локтями на круглую мозаичную столешницу и наклонялись друг к другу, так что почти тыкались лбами. Говорили они тихими, напряженными голосами, будто речь шла о международном шпионаже, что совершенно не соответствовало атмосфере приятного летнего субботнего утра и обстановке этого маленького загородного кафе, где воздух напоен ароматом свежеиспеченного грушево-бананового хлеба, а из стереосистемы лениво выплывают звуки мягкого рока под аккомпанемент промышленного шипения и скрежета помола, издаваемых кофемашиной.
– По-моему, они братья и сестры, – сказала официантка боссу; сама она была единственным ребенком в семье, а потому чужие братья и сестры вызывали в ней жгучий интерес и компания за столиком ее заинтриговала. – Они и правда все очень похожи.
– Все болтают и болтают, видно, заказа от них не дождешься, – проворчал босс, который был одним из восьми детей и не находил ничего интересного в братьях и сестрах.
После страшнейшего ливня с градом на прошлой неделе и всю эту шли благословенные дожди. Пожары локализовали, дым рассеялся, одновременно просветлели и лица людей, в кафе снова появились посетители с наличными, так что им нужно было быстро приспосабливаться к новой ситуации.
– Они говорят, что не успели посмотреть меню.
– Спроси их еще раз.
Официантка снова приблизилась к столику, заметив, что вся компания сидит в одной и той же позе – обхватив ногами передние ножки стульев, словно для того, чтобы не съехать с сидений.
– Извините?
Они ее не услышали. Все говорили одновременно, голоса перемешивались. Эти люди явно родственники. Даже их голоса звучали похоже: низкие, глубокие, хрипловатые, будто у всех больное горло и нездоровые тайны.
– Фактически она не пропала. Она прислала нам сообщение.
– Отец говорил, что исчез ее новый велосипед.
– Что? Это странно.
– Значит… она просто уехала по улице прямо в закат?
– Но она не взяла шлем. По-моему, это очень странно.
– Думаю, пора заявить о ее исчезновении.
– Прошло больше недели. Это слишком долго.
– Как я говорил, фактически она не…
– Она по всем признакам пропавшая, так как мы не знаем, где она.
Официантка повысила голос до такой степени, что он оказался в опасной близости к грубому:
– Вы готовы сделать заказ?
Они ее не услышали.
– Кто-нибудь уже заходил домой?
– Папа сказал, пожалуйста, не приходи. Говорит, он очень занят.
– Очень занят? Чем же это?
Официантка прошаркала мимо них между стульями и стеной, чтобы кто-нибудь ее заметил.
– Знаете, что может случиться, если мы заявим о ее исчезновении? – проговорил тот из двоих мужчин, что выглядел получше. На нем была льняная рубашка с закатанными до локтя длинными рукавами, шорты и ботинки без носков. Ему едва перевалило за тридцать, предположила официантка, бородка клинышком и этакий низкопробный харизматический шарм звезды из реалити-шоу или агента по недвижимости. – Подозрение падет на отца.
– Подозрение в чем? – поинтересовался другой мужчина, потрепанная, урезанная ввысь и растянутая вширь, более дешевая версия первого. Бородки у него не было, он просто нуждался в бритье.
– Что он… понимаешь… – Хорошо одетый брат провел пальцем по шее.
Официантка притихла. Это был самый увлекательный разговор из всех, что она слышала за время работы в кафе.
– Боже, Трой! – воскликнул плохо одетый брат. – Это не смешно.
Первый пожал плечами:
– Полиция спросит, не ссорились ли они. Отец ответит, что ссорились.
– Но ведь…
– Может быть, папа и правда имеет к этому какое-то отношение, – сказала самая младшая из четверых женщина в коротком оранжевом платье в белую ромашку, надетом поверх завязанного на шее купальника, и в шлепанцах. Волосы у нее были выкрашены в голубой (официантка мечтала именно о таком оттенке) и закручены в мокрый липкий неряшливый узел на затылке над самой шеей. Руки у нее блестели, намазанные кремом от загара, будто она только что с пляжа, хотя отсюда до побережья было не меньше сорока минут езды. – Может, он сорвался. Может, он наконец сорвался.
– Прекратите, вы оба! – потребовала вторая женщина, в которой официантка опознала постоянную посетительницу: самый большой, самый горячий кофе с соевым молоком.
Ее звали Бруки. Бруки – с «и» на конце. Они писали имена клиентов на крышечках стаканов, и однажды эта женщина заметила застенчивым, но твердым тоном, как будто не могла удержаться, что на конце ее имени нужно ставить «и». Она была вежливой, но неразговорчивой и обычно немного на взводе, как будто уже знала, что день у нее не задался. Она расплачивалась пятидолларовыми банкнотами и всегда оставляла монету в пятьдесят центов в кружке для чаевых. Каждый день на ней были темно-синяя рубашка поло, шорты и кроссовки с носками. Сегодня она оделась как для выходного дня – в юбку и топ, но все равно была похожа на военнослужащую в увольнении или на учительницу физкультуры, которая не купится на твои отговорки, мол, у меня живот скрутило.
– Отец никогда не поднял бы руку на маму, – сказала она своей сестре. – Никогда!
– О боже мой, конечно нет! Я пошутила! – Девушка с голубыми волосами всплеснула руками.
Официантка приметила морщины у нее вокруг глаз и у рта и поняла, что эта женщина вовсе не юная, просто одевается по-молодежному. Дама средних лет в маскировочном костюме. Издалека ей можно дать лет двадцать, а вблизи – все сорок. Вот так фокус.
– У мамы и папы был по-настоящему крепкий брак, – сказала Бруки с «и».
Что-то в ее голосе – какая-то обиженно-почтительная интонация натолкнула официантку на мысль: несмотря на строгость в одежде, она, вероятно, самая младшая из всех.
Хорошо одетый брат вопросительно взглянул на нее:
– Мы росли в одном доме?
– Я не знаю. А мы росли? Потому что я никогда не видела никаких признаков насилия… то есть… Господи!
– Ну я тоже этого не предполагаю. Я только говорю, что другие люди могут предположить.
Женщина с голубыми волосами подняла глаза и заметила официантку.
– О, простите! Мы все еще не определились! – Она взяла в руки заламинированное меню.
– Ничего, – ответила официантка, ей хотелось услышать побольше.
– Хотя мы все немного рассеянны. Наша мать пропала.
– Да что вы! Это… так тревожит вас? – Официантка не могла толком сообразить, как ей реагировать.
Они не выглядели очень уж сильно встревоженными. Все эти люди с виду гораздо старше ее, значит их мать совсем пожилая дама? Старушка? Как могла пропасть старушка? Деменция?
Бруки с «и» поморщилась и сказала сестре:
– Не болтай об этом.
– Извините. Наша мать, вероятно, пропала, – исправилась голубовласка. – Мы временно потеряли свою мать.
– Вам нужно произвести обратный отсчет, – с улыбкой предложила официантка. – Где вы видели ее в последний раз?
Последовала неловкая пауза. Все четверо взглянули на нее одинаковыми влажными карими глазами, очень серьезно. У всех были такие густые ресницы, что казалось, будто они подкрашены.
– А знаете, вы правы. Именно это нам и нужно сделать. – Женщина с голубыми волосами медленно кивнула, как будто всерьез обдумывала это легкомысленное замечание. – Произвести обратный отсчет.
– Мы все будем яблочный крамбл со сливками, – перебил ее хорошо одетый брат. – А потом поделимся с вами впечатлениями.
– Отлично. – Плохо одетый брат постучал краем своего меню по торцу столешницы.
– На завтрак? – поинтересовалась Бруки, но при этом криво усмехнулась, как будто с яблочным крамблом была связана какая-то только им понятная шутка, после чего все с облегчением, мол, «ну вот, с этим определились», отдали официантке меню, радуясь, что наконец от нее отделались.
Официантка нацарапала в блокнотике: «4 × яб. крам.» – и сбила меню рукой в аккуратную стопку.
– Слушайте, а кто-нибудь звонил ей? – спросил плохо одетый брат.
– Кофе? – спросила официантка.
– Мы все будем большой черный, – ответил хорошо одетый брат.
Официантка встретилась глазами с Бруки с «и», чтобы дать той возможность сказать: «Нет, вообще-то, я такой кофе не пью, я всегда беру самый большой и самый горячий с соевым молоком», – но та была занята – давала отповедь брату:
– Разумеется, мы звонили ей. Миллион раз. Я посылала ей эсэмэски. Письма по электронке. А вы нет?
– Значит, четыре больших черных.
– Не маме. Ей. – Плохо одетый брат поставил локти на стол и надавил пальцами на виски. – Саванна. Кто-нибудь пытался связаться с ней?
У официантки не осталось предлогов, чтобы нависать над ними и подслушивать.
Саванна – еще одна сестра? Почему ее нет здесь сегодня? Или она – семейный изгой? Дочь-мотовка? Поэтому ее имя приземлилось между ними столь зловеще? Так звонил ей кто-нибудь?
Официантка подошла к стойке, ударила по звонку ладонью и припечатала к столешнице листочек с заказом.