– Что говорит Маша? – спросила Александра Ильинична у Беллы, когда та вышла из ванной комнаты. – Я же знаю, что вы полночи просидели в этом… в склепе.
– Не в склепе, а в скайпе, – поморщилась Белла.
– Ну, в нем. Так что она говорит? Со мной она так сухо всегда обращается: «Привет! Всё хорошо» – и всё! – пожаловалась Александра Ильинична, покосившись на нее.
Мирабелла знала этот взгляд: мама очень хотела знать, что происходит в жизни ее младшей дочери, как она считала, непутевой, но сердце-то болело за Машу. Она и самой себе не признавалась, что очень любит ее, все время прячась за маской «пусть живет как знает» и обижаясь на Машу, что та предпочитала для бесед старшую сестру.
– Не сгущай краски, мама. Нормально она с тобой говорит! Вы обе – как дети, честное слово! Она вполне самостоятельная, самодостаточная личность! После института сразу же оказаться приглашенной на серьезные раскопки в Украину – это большая честь для нее.
– Какая там честь! Ковыряться в земле. Что это вообще за работа такая? Никакой пользы людям! – фыркнула Александра.
– Людям конкретно – нет, а человечеству в целом это очень даже может быть полезно, – не согласилась с мамой Белла, как всегда заступившись за младшую сестру.
– Нет, я этого категорически не понимаю. Вот быть врачом – это понятно, быть учителем – тоже ясно. Даже писателем! А кому нужны эти черепки?
– Мама, это – история. Мало того, это прямое проявление истории! Так сказать, живое проявление жизни до нас! Без прошлого нельзя жить! – Меньше всего, да еще и с шишкой на затылке, Мирабелле хотелось бы вступать с мамой в полемику. Но так случалось всегда, когда речь заходила о Маше.
– История, – проворчала Александра Ильинична и достала из морозильника пачку пельменей. – Держи, – протянула она ее дочке.
– Что? Прямо так съесть? Сырыми? – удивилась Мирабелла.
– Да не есть! Нет, ты точно здорово приложилась! К голове пачку приложи! Жуткая шишка у тебя вырисовывается.
– Мама, они же слипнутся! – заметила Мирабелла.
– Ну и что? Главное, чтобы у тебя мозги не слиплись! На работу я уже позвонила и отменила твой прием.
– Что ты сделала? – Мирабелла оторопела.
– Позвонила к тебе на работу и сказала, что ты не придешь. Куда ты пойдешь с таким лицом? Пациенты тебя испугаются, да и сотрясение ты получила – о-го-го! Это я тебе как врач говорю!
– Мама, ну сколько можно?! – возмутилась Мирабелла.
– Что такое?
– Мне уже столько лет! А ты все за меня решаешь! Что обо мне на работе подумают? Звонит моя мама и говорит, что я на работу не выйду, потому что у меня шишка на голове и я распугаю всех пациентов!
Александра Ильинична невинно посмотрела на нее.
– Да ладно тебе! Меня там все знают! Потом, я честно сказала, что ты упала с кровати и у тебя сотрясение! Так сказать, ничего не преувеличила!
– О нет! – Мирабелла закрыла лицо пакетом с пельменями.
– О да! Ты подержи пакет-то! Минут десять хотя бы. Что еще Мария тебе рассказала? Ты не отвлекайся… Наверняка о парнях что-нибудь… Не сделает она меня бабкой? – то ли с надеждой, то ли с ужасом спросила мама.
– А ты бы этого хотела? – засмеялась Белла.
– От тебя я хотела бы внуков дождаться… да куда там! – Мать сокрушенно махнула рукой. – Как Маша живет-то?
– Да все у нее хорошо. Живут они в палатках…
– Чего же хорошего, в палатках-то? Как в войну! – забеспокоилась Александра Ильинична, ставя перед Беллой завтрак, включавший в себя яичницу-глазунью, бутерброд с сыром, творожок, политый домашним вареньем, и чашку кофе.
– Мама, там тепло. Им так удобнее и сподручнее. Рядом работают, тут же и живут.
– В антисанитарных условиях, – покачала головой мать.
– Ну почему же? У них и вода есть, и аптечка, и походная кухня.
– Ты мне правду скажи. Мария мне назло так поступает или ей действительно нравится такая жизнь? – спросила Александра Ильинична, присаживаясь напротив дочери. – Может, все-таки хочет мне насолить?
– Мама, конечно, ей нравится! Ей уже двадцать один год, она дипломированный специалист, и вместе с ровесниками она занята любимым делом!
– Знаю я, каким делом она занята с ровесниками! Гулянки одни у нее в голове, а то и еще что похуже! Я не вчера родилась, телевизор смотрю! – нахмурилась мать.
– Мама, не думай о своей дочери так плохо. Маша – умная девочка и все понимает. Вам надо научиться друг друга слышать и уважать!
– Она тебя больше любит, – задумчиво проговорила Александра Ильинична, – хотя это закономерно. Ты с ней возилась в детстве больше меня. Я – плохая мать!
– Тебя она тоже любит, успокойся, – заверила мать Мирабелла, уплетая яичницу за обе щеки. Пакет с пельменями она положила на стол.
Александра Ильинична убрала его обратно в морозильную камеру.
– Я ведь тоже плачу по ночам, понимаю, что я тебе жизнь сломала, родила Машу и повесила ее на тебя, а ведь ты об этом не просила, но я и слова упрека от тебя не услышала. Ты у меня золотой ребенок, за что и поплатилась. Все только восторгаются тобою! Какая Мирабелла добрая и умная! Какая она красавица! А о том, что Мирабелла – несчастнейший человек, никто не догадывается. – Александра Ильинична вытерла глаза уголком кухонного полотенца и вздохнула.
– Мама, прекрати! Я взрослая самостоятельная женщина, и у меня все хорошо! Вы с ума, что ли, все посходили? Друг друга обвиняете в моей испорченной жизни, только меня забыли спросить, что я-то думаю по этому поводу.
– А кто еще? – заинтересовалась Александра Ильинична.
– Маша!
– А, значит, она не всю еще совесть прогуляла! Тоже поняла, что повисла на тебе камнем! – покачала головой пожилая женщина.
– Мама, никогда не говори так о Маше! – строго потребовала Мирабелла.
– Хорошо-хорошо! Защищаешь ее… Я, значит, плохая. Сдаюсь! – махнула полотенцем мать.
– Обе вы хорошие, – отпила глоток свежесваренного кофе Белла и зажмурилась от удовольствия. – Вкусный ты кофе купила.
– Тот, что ты и просила – «Карамель со сливками». Позволила себе в дорогом магазине купить, – ответила мама.
– Кормилица ты наша!
Мирабелла вдруг ощутила себя абсолютно счастливым человеком, увидев лицо матери.
– Мама, почему у тебя на халате второй карман из другой ткани? – спросила она.
– Это? Ну, так… это я…
– Ты долго меня будешь позорить? Что за импровизации в дизайне? Ты же взрослый человек! Мы живем скромно, я понимаю, и Машке приходится деньги отсылать ежемесячно…
– Получает копейки со своей археологией, надо было врачом работать! Больных на всех хватит!
– Мама, прекрати! Я не об этом! Я о том, что достаточно зарабатываю, чтобы хватило и на продукты, и на новый халат! И не только на халат! Ты должна хорошо одеваться, это понятно? С ног до головы – в самое лучшее и качественное.
– Беллочка, дорогая, но нельзя же так поступать с полюбившейся мне вещью. У нее даже запах – мой! И из-за какой-то дырочки я должна ее выбрасывать? Нет, конечно! Меня и моя мама так учила. Ставишь заплаточку, и все! Экономной надо быть, это же не нищета! Это даже по- хвально.
– Ох уж эта экономия твоя, мама! А люди что про меня подумают? Что я, расфуфыренная, иду на работу, а мать в халате с заплатками ходит?
– Да люди все знают про тебя! И я в полном порядке с головы до ног. Просто я экономная, – упрямо повторила Александра Ильинична, размешивая чай. – Скажем, ты на самом деле считаешь, что женщина может быть счастливой в полной мере без мужчины?
– Наверное, да, – пожала плечами Мирабелла.
– Горе мне! Это я виновата! Так я тебя воспитала… Чего-то недодала…
Мирабелла рассмеялась:
– Зато Машка оторвется за нас обеих.
– Это-то да… Кстати! Ой, хорошо, что вспомнила! Заговорили о Машке… Вот ведь голова дырявая!
– Что, мама?
– Она же звонила сегодня, ни свет ни заря. Еще до того, как ты набила шишку.
– Что случилось? Я с ней недавно говорила, она так часто обычно не звонит, тоже экономит… хоть с этим вы с ней похожи, – забеспокоилась Мирабелла. – Так что случилось?
– Случилось с ней это еще тогда, когда она в археологический пошла и от рук совсем отбилась – с твоей помощью. Все заступалась за нее! А сейчас мы пожинаем плоды, – философски ответила Александра Ильинична.
– Мама, не томи! Она редко звонит, экономит деньги! Точно, что-то случилось!
– Ага! Экономит она – звонок за наш счет пошел. Хитрая! А потом: я монстр, что ли? Если бы с ней что-то случилось, разве я так спокойно с тобой сидела бы и разговаривала? Как-никак сердце у меня за нее болит так же, как и за тебя, только по другому поводу! Вот тебе бы прибавить приключений, а ей – убавить. Взять бы ваши жизненные позиции, перемешать и разделить пополам! И росли бы у меня две идеальные дочки!
– Ну ты даешь, мама! – У Мирабеллы даже голова перестала болеть. – Ты же говорила о том, что я идеальна, а уж хуже Маши и нет никого. А теперь заявляешь о каком-то «перемешивании», да еще и о добавлении приключений в мою жизнь! Это нормально? Поздно мне уже приключения ловить на пятую точку!
– Я же говорю, что ошиблась с твоим воспитанием, умные мысли только с возрастом приходят! – ответила Александра Ильинична. – Вон сидишь с таким «рогом» на голове, а наставлять-то рога – и некому! Может, прояснится у тебя в голове после такого удара? Найдешь мужичка нормального, и заживете… с этим… с сексом?
– Мама! Хватит!
– Ладно, ладно. Машка-то почему звонила?..
– Господи, ты меня с ума сведешь!
– Они остановились неподалеку от одного хутора, иногда с ребятами ходят туда за продуктами. Есть-то им хочется! Походная кухня! – передразнила мать Мирабеллу. – Сидя на одних консервах, много не раскопаешь! Физический труд на свежем воздухе!
Мирабелла еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Не давала маме покоя выбранная младшей дочерью профессия. Она упорно не хотела признавать, что это интересно, сводя все исключительно к физическому труду. Просто собрались очень недалекие люди и роют большую яму – ни для чего. Поэтому им и платят так мало, считай, подают милостыню. Тогда уж можно было бы сказать – лучше бы Маша шла рыть траншею для прокладывания канализации. Понятно, для чего это бы делалось. Или рыть могилы.
– А на хуторе том и магазина-то нет, у людей все свое. Женщина одна очень по-доброму к ним отнеслась – и ночлег дает тому, кто заболел, и продукты, и хлеб продает им за копейки. Ну, видит – дураки молодые роют что-то. И помыться разрешает. Ты же понимаешь, что они все в земле, словно кроты?
– Понимаю, – улыбнулась Мирабелла.
– Вот, а у нее есть сын, Григорий. Самый сильный на хуторе – трактор одной рукой поднимает. И просто бредит парень, хочет в Москву поехать и поступить учиться на силача.
– На кого? – не поняла Белла.
– Ну, вот на этого… Палку с гирями такие поднимают… запамятовала я что-то название специальности…
– Штангист? Тяжелый атлет? – подсказала ей Белла.
– Вот! Точно! На штангиста, в институт физкультуры! Целый год он учил русский язык и математику, чтобы поступать. И ребята какие-то, что с Машей в лагере работают, занимались с ним. Может, поэтому его мать им и помогала? Хочет, чтобы ее сын на Олимпиаде выступал и не только на хуторе люди знали бы, что он силач, но и во всем мире. Все нормативы по штанге он сдаст, они в этом даже не сомневаются, а вот математика… Хотя, если он на самом деле такой сильный, этот самородок, и действительно сможет побить олимпийские рекорды, кому нужна его математика? Как говорится, сила есть – ума не надо. В институт физкультуры не профессоров, чай, берут! Они все и в школах-то плохо учатся, все время на тренировках и сборах…
– Мама, ну что ты такое говоришь?! Вот как ты можешь обидеть человека – и даже не заметить этого? По-твоему, все спортсмены – тупые?
– Я этого не говорила!
– А прозвучало именно так. Так чего же Маша хотела?
– Попросить нас помочь ему! Парень из глухого села, никуда не выезжал, а тут – Москва, он растеряется напрочь! Для него «потолок» – областной центр, это как в Москве один квартал! Чтобы мы его встретили и помогли добраться до института физкультуры. А там на время сдачи экзаменов иногородним общежитие дают.
– Ну хорошо, поможем, – согласилась Мирабелла.
– Он сегодня вечером приезжает. Вот, у меня все записано: поезд номер пятнадцать, Киев – Москва, вагон номер восемь. Надо встречать его с табличкой: «Григорий».
– Сегодня? В котором часу?
– В семь вечера.
– Хорошо, я встречу, табличку только сделай.
– Ладно. А еще…
– Что? – напряглась Мирабелла. Она хорошо знала этот особый голосок Александры Ильиничны: матери явно чего-то еще хотелось.
– Вчера Зина приходила.
– Какая Зина? Соседка? – уточнила дочь.
– Она…
– Мама, не тяни. Что ей надо? – спросила Мирабелла.
– Котик у нее захворал. Кушает плохо, шерсть выпадает. Да ты его знаешь. Такой серенький, Барсик.
– И что? Мы-то тут при чем? – не понимала Мирабелла, не помнила она никакого Барсика, и к тому же она терпеть не могла кошек. Если бы у нее была возможность завести домашнее животное, то это была бы собака.
– Белла, Зине уже под восемьдесят! Она еле ходит, попросила меня отнести ее кота в ветеринарку. Денег дала, от пенсии оторвала пятьсот рублей, – пояснила Александра Ильинична.
– Ну так и отнеси Барсика! – глотнула кофе Мирабелла. – Сама! Твоя же знакомая…
– Какая ты злая, дочь!
– Да? Правда?
– Ты же сегодня не работаешь, – напомнила ей мать.
– Нет, – пряча улыбку, ответила Белла.
– Я – старая женщина, – продолжила Александра Ильинична.
– Не такая уж и старая!
– Неважно!
– Ты пообещала помочь своей подруге!
– Мирабелла…
– Хорошо! Ладно! Съезжу я с этим котом куда скажете, что еще? Тебя не переспоришь все равно!
– Больше ничего! – подняла руки Александра Ильинична.
– А когда надо ехать? – спросила Мирабелла.
– С утра.
– С утра я – с котом, вечером – с Гришей. Весь день заранее расписан! Теперь я понимаю, почему ты освободила меня от работы. Словно специально! Ты сделала это для того, чтобы я сегодня поработала для вас всех.
– Не говори ерунды! Ты на себя посмотри в зеркало! Как ты к пациентам пойдешь? Скажут, или докторша пьющая, или муж ее избивает, что тоже позорно. Научись с кроватей не падать! Не маленькая уже! Ты еще скажи, что это я тебя с кровати спихнула, чтобы загрузить делами!