Сегодня у меня нет оправданий, нужно приниматься за гранат, хотя я чувствую себя уставшей. Всю ночь мне снились ужасные кошмары, и когда я открыла глаза утром, то обнаружила, что лежу поперек кровати, простыни перекручены, подушка валяется на полу. С трудом поднимаюсь, пульс ударами отдается в ушах, не помогли даже двадцать капель эфирного масла липы с расслабляющим эффектом. Пытаюсь заняться растяжкой, чтобы размять ноющие мышцы, но, когда понимаю, что носки ног никогда не казались мне настолько далекими, решаю отказаться от этой идеи.
Учитывая общее состояние и мрачное настроение, на работу я поехала на вапоретто – о том, чтобы идти пешком нынче утром, даже и речи быть не могло.
И вот я прислоняюсь к стене и снизу смотрю на гранат. У меня вырывается вздох. Что-то среднее между восхищением и отчаянием.
Мне хотелось бы сказать самой себе, что я полна энергии, что у меня все получится, но это было бы неправдой. И боюсь, что эта реставрация не будет тем совершенством, которого я сама от себя требую, что в конце концов мне придется удовлетвориться приблизительным результатом: возможно, цвет будет не тем, а лишь безуспешной попыткой подражания оригиналу. Я представляю, как неизвестный художник придет ночью ко мне во сне и обвинит в том, что я испортила его шедевр.
Провожу рукой по волосам, чтобы выбросить из головы эти глупые мысли, и надеваю бандану. Мне нельзя отвлекаться, необходимо закончить этот злосчастный гранат. Если не возьму себя в руки, то рискую потерять общее видение картины и испортить все остальное.
Колокол Сан-Барнаба[19] только что пробил одиннадцать часов. Обычно в это время я перекусываю, как в школе, – это мой поздний завтрак, – но сейчас совсем нет аппетита. Утро началось неудачно, и, похоже, дальше будет не лучше. К тому же я потеряла глазные капли. Именно сейчас, когда они мне так нужны. «Ты, как всегда, витаешь в облаках», – сказала бы моя мама и была бы права. Смотрю на пол холла – в надежде, что они выпали у меня из кармана, но безрезультатно. Ну что мне теперь делать?! Идти в аптеку за новым флаконом? Почему бы и нет, я и так ничего пока что не сделала.
К дьяволу капли! Массирую веки легкими движениями кончиков пальцев и взбираюсь вверх по лестнице, повторяя мою новую мантру – Элена, ты способна это сделать! – и вот я снова наедине с гранатом. У него вызывающий вид.
Я тебя не боюсь. Я в самом деле тебя не боюсь!
Я работаю уже час, и почти безрезультатно, когда голос за моей спиной разрушает и без того хрупкую ауру сосредоточенности, которой мне удалось окружить себя.
– Чао[20], Элена!
Ферранте! Только его мне не хватало…
– Леонардо… – киваю с рассеянным видом, надеясь, что у него тоже нет желания общаться. Я уже несколько дней с ним не виделась, с тех пор как он донес меня до дома на плечах. С того дня он, вопреки моему желанию, часто оказывался героем моих тайных и неуместных фантазий, которые я обычно подавляю на корню.
Я слежу за ним краем глаза: в руке у него мешок из коричневой бумаги, из тех, что используют на рынке.
Он смотрит на рисунок, почесывая подбородок, потом направляется к дивану и бросает на него мешок, который приземляется с глухим звуком на бархат обивки. Повернувшись ко мне спиной, он снимает кожаную куртку и остается в белой футболке с коротким рукавом. У него темная обветренная кожа, рельефные мышцы рук с заметными на поверхности венами. Этот мужчина очень красив. Спорить бесполезно. Гайя была права.
– Можешь сойти на минуту? – спрашивает он меня.
Я поворачиваюсь к нему, удивленно подняв брови, и отрицательно качаю головой.
– Да ладно, – продолжает он решительным тоном. – Я хочу провести эксперимент.
– Какой еще эксперимент?
– Ты слезь сначала, потом объясню.
Загадочная улыбка проскальзывает по его губам.
Не представляю, что у него на уме. Его взгляд не внушает мне доверия, но в то же время в его предложении есть что-то манящее. Мое смущение возрастает. Я чувствую, как лицо заливается краской, и единственная возможность преодолеть смущение – это выполнить его просьбу без дальнейших колебаний. Поэтому я оставляю палитру и кисти на последней ступени стремянки и медленно спускаюсь.
Ну вот. Я стою перед ним. Леонардо изучает меня пронизывающим взглядом.
– Хорошо, – он глубоко вздыхает, – теперь закрой глаза.
– Что? – я нервно сглатываю. – Могу я узнать, какие у тебя намерения?
– Это просто опыт, – подбадривает он меня соблазняющим тоном, – но если сработает, ты потом будешь мне благодарна.
Я замечаю, как мои руки начинают дрожать. Так не пойдет! Этот мужчина приходит сюда, отрывает меня от работы, отдает мне приказы, а я даже не в состоянии дать ему отпор. В нем есть что-то завораживающее, что-то, что я не в силах контролировать и уж тем более оттолкнуть.
Вдыхаю поглубже, потом еще раз, опускаю руки вдоль тела и наконец закрываю глаза. Я доверяю ему, думаю, у меня просто нет другого выбора.
– Поклянись, что не откроешь глаза до тех пор, пока я тебе этого не скажу.
Киваю в знак согласия, но при этом чувствую себя неловко.
– Элена, доверься мне, – успокаивающе говорит он, его голос звучит уже мягче.
Я слышу, как он куда-то идет, отдаляясь от меня. Потом слышится звук мнущейся, разворачиваемой бумаги. Похоже, он что-то ищет в мешке. Пытаюсь подсмотреть сквозь полузакрытые веки, но спина Леонардо закрывает мне весь обзор, так что приходится снова закрыть глаза. Начинаю соображать про себя, что, наверное, пора испугаться – в конце концов, я абсолютно не знаю этого мужчину… Нет, если вдуматься, то вряд ли мне стоит чего-то бояться. Более того, мне становится смешно.
– Я смотрю, тебе начинает нравиться. Это хорошо! Так даже лучше, – комментирует он.
Он приближается ко мне и останавливается в нескольких сантиметрах от моего лица – по крайней мере так мне кажется – я даже улавливаю его дыхание.
– А сейчас не думай ни о чем. Попробуй просто прочувствовать! – авторитетно повелевает он.
Сухой звук доносится до моего левого уха. Я не могу его распознать, сначала он был грубым, потом мягким. Похоже, что-то сломалось, разломилось пополам с треском.
– Что это? – спрашиваю с удивлением.
– Попробуй угадать. В этом суть игры.
Я чувствую, как он улыбается, его дыхание обдает мне лицо, он придвигается все ближе.
– Почувствуй запах.
Он подносит загадочный объект к моему лицу, и я вдыхаю. Странный запах пронизывает меня, доходит до горла. Пахнет мхом, землей… чем-то живым.
– Это фрукт? – говорю наугад.
Леонардо не отвечает. Он нежно берет мои руки и поворачивает их ладонями вверх. Теплая дрожь пробегает по моей спине, теряясь в расселине между ягодицами.
– Дотронься до него, – шепчет и кладет мне на руки два полушария.
Я слегка сгибаю пальцы, чтобы лучше почувствовать. Снаружи он гладкий и в то же время морщинистый, а внутри я на ощупь узнаю плотное сплетение зернышек, обтянутых легкой пленкой.
Кажется, я поняла!
– Это гранат?
– Сейчас узнаешь! – Леонардо высвобождает его из моих рук. – Открой рот, попробуй!
Я колеблюсь в замешательстве: мне совсем не нравится, что я не могу видеть то, что собираюсь есть. Но потом послушно повинуюсь. Несколько прохладных зернышек соскальзывают мне на язык. У них кисловатый, чуть щиплющий привкус, на зубах чувствуется плотная и сладкая мякоть с твердой сердцевиной.
– Вот это и есть настоящий гранат. Ты знаешь, что самые сладкие выращивают в Испании? – говорит он, держа плод в руках. – Я думаю, что тебе необходимо начать с этого, чтобы прийти вот к тому, – и он указывает на фреску.
Я тоже смотрю на него, еще ощущая во рту кашицу из семян. Деталь, которая до недавнего времени была просто фрагментом определенной формы и цвета, внезапно стала чем-то живым. Теперь, когда я ощущаю гранат во рту, в ноздрях, в желудке, мне кажется, что я в первый раз вижу его на фреске по-настоящему и наконец-то могу постичь его тайную сущность. Не нахожу слов, я совершенно потеряна. Ищу помощи во взгляде Леонардо, он улыбается мне.
– Иногда глаз недостаточно, чтобы видеть всю картину полностью, тебе не кажется?
Киваю в нерешительности:
– Вроде я поняла, что ты хочешь сказать…
– Ну значит, тебе стоит сразу же приняться за работу. Не буду тебя больше беспокоить, – и поворачивается, чтобы уйти.
После нескольких шагов в направлении коридора он внезапно возвращается обратно, словно забыв что-то – наверное, пакет с гранатами или куртку. Но нет. Он останавливается рядом, роется в кармане джинсов и достает мою бутылочку с глазными каплями.
– Я нашел это вчера в своей комнате, – объясняет он, передавая капли мне. – И подумал, что тебе это может понадобиться.
Окаменев, забираю бутылочку, сейчас мне хотелось бы провалиться сквозь пол и больше никогда не появляться.
– Спасибо, я ее все утро искала, – отвечаю, как ни в чем не бывало, пытаясь замаскировать волну стыда, поднимающуюся внутри меня. – Даже и не знаю, как она оказалась у тебя в комнате, – продолжаю я, а щеки предательски пылают краской. Опять! Мне бы хотелось найти подходящее алиби, но у меня никогда не получается лгать. Эта дура Гайя… А я еще большая дура, потому что тогда, несколько дней назад, последовала за ней! Он теперь будет думать, что я проныра или, еще хуже, – маньячка.
Леонардо обращает на меня понимающий взгляд, словно читая мои мысли. Он с веселым видом пожимает плечами и одаривает меня дружеской улыбкой, как бы говоря «расслабься, ничего не стряслось». Потом, без лишних слов, просто уходит, оставляя меня, застывшую, в центре холла. А я разрываюсь: стоит ли мне просто забыть об этом или убежать сию же минуту туда, где никто меня не знает.
Когда я покидаю палаццо, уже темно. Вдоль переулка горят фонари, и прохладный октябрьский ветерок заставляет меня поднять воротник плаща. Я поправляю волосы, и вдруг знакомый голос почти шепотом называет меня по имени.
– Псссс… Биби! – голос Филиппо.
Он сидит на парапете колодца в самом центре площади. Перехватив мой взгляд, соскальзывает вниз и приземляется на брусчатку, отряхивая тренч дымчатого цвета.
– Эта фреска не хотела тебя отпускать, – он кладет в карман телефон и приближается ко мне.
– Поработала на славу, – отвечаю, но решаю не рассказывать ничего об эксперименте с Леонардо. – А ты что здесь делаешь?
– Я пришел попрощаться, – отвечает он, поправляя ремень сумки с ноутбуком на плече. – Я не позвонил, потому что знаю, что ты не отвечаешь во время работы.
– Ну, тебе бы я ответила, – улыбаюсь и хлопаю его по плечу.
Мы идем в направлении площади Сан-Барнаба. Я рада, что Филиппо со мной, он обладает потрясающей способностью успокаивать меня, с ним я чувствую себя комфортно.
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – он почесывает затылок, как бы подыскивая подходящие слова. Его глаза моментально становятся грустными.
– Что случилось?
– Завтра я возвращаюсь обратно в Рим. Чтобы остаться там, – говорит он залпом.
– Ой, ничего себе…
Я не знаю, как реагировать на эту новость. Может, для него это хорошо и не стоит демонстрировать ту нотку сожаления, которая зародилась у меня внутри.
– Ты мне ничего раньше об этом не говорил…
– Я узнал об этом два часа назад, – он разводит руками в знак смирения, – решение начальника. Он надумал отправить меня в головной офис в Риме, потому что, по его мнению, я самый квалифицированный.
– Это звучит как повышение.
– Ну, как сказал Дзонта, кидая документы на мой стол со своим обычным надутым видом: «Отнесись к этому как к продвижению в карьере». – Филиппо засовывает руки поглубже в карманы и неподвижно смотрит на неопределенную точку на горизонте. – Повышение зарплаты и, само собой, все расходы на проживание – за счет компании. Думаю, это одно из тех предложений, от которых трудно отказаться… – говорит он, имитируя голос Марлона Брандо в «Крестном отце».
– А ты доволен? – задаю вопрос в лоб.
– Да, доволен, конечно, – отвечает он, – просто все произошло так неожиданно, я только обустроился в Венеции, и опять уезжать… – Он смотрит на меня, и на минуту я надеюсь, что он скажет: «А еще я не хочу с тобой расставаться!», но сразу же приказываю себе не помышлять об этом. Это его шанс построить карьеру, цель, ради которой он так старался, мне следует радоваться за него и отставить свой эгоизм.
– А ты надолго там должен будешь остаться? – спрашиваю, стараясь говорить не плаксивым тоном.
– Пока не знаю, но, как бы то ни было, речь идет о многих месяцах, да и начальный период будет бешеным, – он вздыхает, словно подготавливая меня к признанию, – наше архитекторское бюро добилось партнерства в реализации здания, спроектированного Ренцо Пьяно[21].
– Ничего себе, Фил. Поздравляю! А почему ты сразу не сказал?
Потрясающая новость. И я легонько целую его в щеку.
– Это шанс всей твоей жизни, – говорю я.
Филиппо скупо улыбается. Его скромность обезоруживает меня, и это одна из тех черт, которые мне в нем нравятся. Конечно, он гордится тем, чего достиг, но никогда не кичится этим. Он из тех, кто не теряет чувства реальности, даже если его попросят перепроектировать эмпайр-стейт-билдинг в Нью-Йорке.
– Послушай, мне надо на ужин с коллегами из дизайн-студии, они специально все организовали, чтобы попрощаться со мной перед отъездом.
По его взгляду понимаю, что ему не очень-то туда хочется и он идет просто из вежливости. Жалко, я-то надеялась, что хотя бы этот вечер мы проведем вместе. И я чувствую, что он думает о том же.
– А мы? Мы же не прощаемся вот так, правда? – протестую я.
– Мне очень жаль, Биби, – говорит он с сокрушенным видом, опуская взгляд. – Завтра мне надо будет собирать вещи перед отъездом, так что вряд ли у меня еще будет время.
– Как же так, Фил! – восклицаю я.
Он приподнимает мой подбородок и ободряюще улыбается.
– Я буду тебя ждать, ты обязательно должна приехать навестить меня в Риме.
– Конечно, приеду, – отвечаю с гримасой сожаления.
– Дай мне только время, чтобы обжиться, и организуем выходные. Договорились?
– Да, – но меня это все равно не утешает.
– Знаешь, я рад, что тебе грустно, – он убирает с моего лба прядь волос. – Я чувствую то же самое, просто не показываю этого. Мне пора убегать. А то меня линчуют… или хуже – я приду, а там уже все напились.
– Мне тебя будет очень не хватать.
– И мне!
Мы крепко сжимаем друг друга в объятиях, словно хотим таким образом оставить на своих телах следы друг друга. Потом обмениваемся поцелуями в щеку и останавливаемся на мгновение в нерешительности. Возможно, нам обоим хотелось бы, чтобы этот поцелуй был другим, но сразу же отводим глаза и возвращаемся в образ старинных друзей.
– Я пойду, еще увидимся.
– Счастливого пути, Фил. И удачи!
Еще одно быстрое объятие, и мы расстаемся, расходясь в разные концы площади. Поворачиваемся снова, машем друг другу руками и уходим по разбегающимся в разные стороны улицам.
По пути домой на меня наваливается тяжелое чувство грусти. Это так несправедливо, что Филиппо уезжает именно сейчас: мы только недавно опять нашли друг друга и начали понимать многое о наших отношениях. Звучит глупо, но я лишь сейчас осознала, насколько важным для меня было его присутствие в последние два месяца.
Я одинока уже больше года (в том смысле, что в моей жизни нет мужчины), но меня это никогда особенно не тяготило. За это время я поняла, что на самом деле более независимая и самостоятельная, чем думала о себе прежде. А потом появился Филиппо, и я почувствовала, что он мне ближе, чем кто-либо другой. И я начала всерьез сомневаться, что состояние одиночества является таким уж естественным для меня.