Пролог
1– Тем летом…
Первая любовь, она же всегда и последняя.
Сан-Франциско, Калифорния
Лето 1995 года
Габриель, 20 лет.
Она американка, студентка третьего курса университета в Беркли.
Этим летом часто ходит в светлых джинсах, белой рубашке и кожаной приталенной курточке. Длинные прямые волосы, зеленые глаза с золотистыми искорками. Она напоминает Франсуазу Арди с фотографии Жана-Мари Перье, сделанной в 60-х годах.
В те времена Габриель проводит дни то в библиотеке университетского кампуса, то в казармах на Калифорния-стрит, где служит волонтером в пожарной охране. Этим летом ее ожидает первая настоящая любовь.
Мартен, 21 год.
Француз, недавно окончил Сорбонну и получил диплом по праву.
Этим летом в одиночку отправился в Америку, чтобы познакомиться со страной и довести до совершенства свой английский. В кармане у него ни цента, он соглашается на любую работу, вкалывая по семьдесят часов в неделю официантом, продавцом мороженого, садовником…
Этим летом его вьющиеся черные волосы до плеч придают Мартену сходство с молодым Аль-Пачино.
Тем летом ему предстоит пережить свою последнюю настоящую любовь.
Кафетерий в университетском городке в Беркли
– Эй, Габриель, тебе письмо!
Сидящая за столиком девушка поднимает голову.
– Что?
– Тебе письмо, красотка! – объясняет Карлито, управляющий заведением, и кладет конверт нежно-кремового цвета рядом с чашкой чая.
Габриель нахмурилась:
– Письмо? От кого?
– От Мартена, молодого французика. Он уже уволился, но утром специально зашел, чтобы оставить это для тебя.
Габриель смотрит на конверт и засовывает его в карман, перед тем как уйти из кафе.
Огромное здание университетского кампуса с башенкой на крыше утопает в зелени, купаясь в атмосфере жаркого летнего дня. Габриель долго идет по парку вдоль одной аллеи, потом по другой, прежде чем ей удается найти пустую скамейку. Укрывшись в тени столетних деревьев, она открывает конверт и достает письмо, обуреваемая одновременно и любопытством, и дурными предчувствиями.
26 августа 1995 г.
Дорогая Габриель!
Хочу сказать тебе, что завтра возвращаюсь во Францию.
Ничто из моего пребывания в Калифорнии не стоит тех нескольких мгновений, что мы провели вместе в кафе, болтая о книгах, о кино, о музыке и о том, как сделать мир лучше. Как часто я представлял себя персонажем какого-нибудь фильма. Потому что в кино или в романе герой, не такой неуклюжий, как я, сумел бы объяснить героине, что она ему действительно нравится, ему с ней безумно интересно и, глядя на нее, он испытывает особое чувство. Нежность и необъяснимую грусть. Волнующее ощущение душевной близости и удивительной гармонии. Нечто настолько редкое и необычное, что он никогда раньше не испытывал и даже не думал, что такое бывает.
Однажды, когда дождь внезапно нас застиг в парке, и мы нашли укрытие под козырьком у входа в институтскую библиотеку, я почувствовал, как и ты, наверное, смятение и взаимное притяжение. Тогда оно смутило нас обоих.
В тот день мы чуть было не поцеловались. Но я не осмелился сделать шаг навстречу, поскольку вспомнил о том парне. Помнишь, ты мне рассказывала о нем? Ты познакомилась с ним в Европе на каникулах и с тех пор дала себе слово хранить ему верность. Я не хотел выглядеть в твоих глазах обычным типом «как и все остальные», которые кадрятся к девушкам просто так, от нечего делать, без чувств и должного уважения.
Однако я уверен, что если бы мы тогда поцеловались, все было бы хорошо! Не важно, какая была погода, дождь или яркое солнце, главное, что я был в тебе уверен, а остальное не имело значения. Я знаю, что потом долгое время этот поцелуй сопровождал бы меня повсюду, как луч солнца, как светлое воспоминание, за которое можно уцепиться в минуты мрачного одиночества. Но многие считают, что самые прекрасные истории любви не могут длиться долго. Если это действительно так, то пламенные поцелуи – те, которые не состоялись…
Я смотрю на тебя, и со мной происходит то же, что в кино, когда из двадцати четырех кадров в секунду первые двадцать три – лучезарные, светлые, радостные, а двадцать четвертый преисполнен томящей грусти, и это никак не вяжется с лучистым сиянием, льющимся из тебя. Это мгновение двадцать четвертого кадра успеваешь уловить лишь на уровне подсознания, как трещинку на стекле, которую замечаешь, когда на нее падает свет. Эта щербинка говорит о тебе больше, чем полный перечень твоих достоинств и талантов. Много раз я спрашивал себя, что заставляет тебя грустить? Много раз надеялся, что ты сама расскажешь мне об этом, но ты этого так и не сделала.
Я хочу, чтобы ты берегла себя. Не позволяй меланхолии поселиться в твоей душе, не дай двадцать четвертому кадру одержать победу. Не демоны должны торжествовать, а ангелы. Пусть так и будет!
Хочу, чтобы ты знала: я тоже считаю, что ты – замечательная девушка. Тебе об этом напоминают сто раз в день, и я такой же, как и все остальные.
Я никогда не забуду тебя.
Мартен.
Габриель отрывает глаза от письма и поднимает голову. Ее сердце часто колотится в груди: такого она не ожидала.
С первых строчек Габриель поняла, что это не простое письмо. Их знакомство – особый случай, но она не готова была смотреть на него под таким углом зрения. Габриель оглядывается, чтобы удостовериться, что никого нет рядом. Она боится, что лицо выдаст ее эмоции. Чувствуя, что слезы подступают к глазам, она принимает решение уехать из кампуса и спускается в метро, чтобы отправиться в центр Сан-Франциско. Сначала хочет подольше побыть в библиотеке, но быстро понимает, что в подобном состоянии просто не может работать.
Сидя в вагоне поезда у окна, Габриель прислушивается к себе, переживая еще раз удивление, которое испытала, получив письмо, и мучительное наслаждение, растревожившее душу, пока она его читала. Не каждый день она получает подобные послания. И уж тем более не каждый день кого-то интересует ее индивидуальность гораздо больше, чем все остальное.
Все считают Габриель сильной личностью, общительной и вполне социально устойчивой, а на самом деле она – девушка хрупкая и запутавшаяся в своих противоречивых переживаниях. Молодые люди, с которыми она общается много лет, никогда не обращают внимания на ее душевные страдания, а вот он всего-то за несколько недель знакомства сумел увидеть тайну в ее душе и даже о чем-то догадался.
Тем летом калифорнийский берег просто плавился от жары, солнце не пощадило и Сан-Франциско, несмотря на его особый микроклимат. Пассажиры в метро, казалось, оцепенели и двигались очень медленно, будто пьяные от жары. Но Габриель была далека от действительности, она вдруг ощутила, что погрузилась в Средневековье и почувствовала себя дамой рыцарской эпохи. Той самой эпохи, когда только наметились контуры отношений, которые позже назовут куртуазной любовью. Великий Кретьен де Труа отправил ей послание и намеревался превратить дружеские отношения…
Она перечитывала письмо, ощущая и благость в душе, и боль.
Нет, Мартен Бомон, ты совсем не такой, как все…
Она опять читает эти строчки и то возносится на седьмое небо, то падает в бездну отчаяния, испытывая странное смятение – настолько странное, что даже пропускает свою остановку. Ну вот, теперь придется опять потолкаться в духоте, чтобы вернуться наконец к себе домой.
Браво, героиня, well done!
На следующий день
9 часов утра
Аэропорт в Сан-Франциско
Капает дождь.
Еще не до конца проснувшись, Мартен с усилием подавляет желание зевнуть во весь рот и, чтобы не упасть, цепляется за перила в автобусе, когда его немного заносит на повороте.
На нем куртка из молескина[1], дырявые джинсы, истоптанные кроссовки и старая майка с изображением какой-то рок-группы, кажется, с Куртом Кобейном, кумиром молодежи тем летом.
Голова переполнена воспоминаниями о двух месяцах, что он провел в Соединенных Штатах. Перед глазами мелькают лица, сцены, в сердце звучат отголоски пережитого. Калифорния отдалила его от Эври, от парижского предместья. В начале лета Мартен собирался подать документы на конкурс в полицию, но после кочевой жизни вечного странника его планы изменились. В стране, где жизнь сурова, как, впрочем, и повсюду, но где люди не теряют надежды, что их мечты могут осуществиться, в его душе проснулся бродяга-мечтатель из захолустного городка.
Мечта заключалась в том, чтобы сочинять рассказы: описывать истории, которые могут произойти с каждым, – про обыкновенных людей, попадающих в необыкновенные ситуации. Потому что Мартен скучал от банальной реальности, и рядом с ним всегда присутствовало нечто необычное, феерическое. С малых лет любимые герои часто избавляли его от страданий, утешали, спасали от разочарований. Они питали воображение Мартена и обостряли чувства настолько, что научили наконец видеть жизнь под таким углом зрения, что она становилась более-менее сносной.
Рейсовый автобус от Пауэлл-стрит до аэропорта высаживает пассажиров около терминала международных рейсов. Мартен достает свою гитару с багажной полки и выходит последним, нагруженный вещами, как вьючный осел. Проверив в кармане, на месте ли билеты, он вздыхает и оглядывается, пытаясь сориентироваться в бестолковой суете аэровокзала.
Он не сразу замечает ее.
Габриель остановила машину во втором ряду и даже не заглушила мотор. Она промокла под дождем. Замерзла и дрожит. Они узнают друг друга. Они устремляются навстречу друг другу. Обнимаются крепко-крепко, и их сердца бьются так часто, словно это случилось у них в первый раз и они пока еще верят в лучшее.
Потом Габриель улыбнулась и лукаво спрашивает его:
– Ну что, Мартен Бомон, ты действительно думаешь, что самый пламенный поцелуй – тот, что не состоялся?
Они опять обнимаются, их губы встречаются, дыхание соединяется, мокрые волосы переплетаются. Мартен прижимает к себе ее голову, она гладит его по щеке. Второпях они лепечут какие-то неловкие слова любви.
Она просит:
– Не уезжай! Побудь еще!
Не уезжай!
Тогда он не знал, но ничего лучше этой минуты в его жизни больше не будет. Ничего более чистого, светлого, радостного, чем сияющие зеленые глаза Габриель, блестящие от дождя в то утро, тем летом.
И ее умоляющий голос: «Не уезжай!»
Сан-Франциско
28 августа – 7 сентября 1995
Доплатив сто долларов, Мартену удалось отложить дату отъезда. Этой суммы хватило на то, чтобы остаться в Штатах на десять дней. Десять дней, ставших самыми главными в его жизни.
Они любят друг друга: в книжных лавках на улицах Беркли, где до сих пор витает богемный дух; в кинотеатре на Рид-стрит, где смотрят фильм «Покидая Лас-Вегас», но не находят в нем ничего примечательного, настолько они поглощены поцелуями и ласками; в маленьком ресторанчике перед огромным гамбургером с ананасами по-гавайски и бутылкой «Сонома».
Они любят друг друга. Дурачатся, как сумасшедшие, веселятся, как дети, бегая по пляжу, крепко держась за руки.
Они любят друг друга.
В комнате в общежитии Мартен исполняет для Габриель на гитаре песню Жака Бреля «La valse а mille temps» в оригинальной версии. Она танцует для него, сначала вяло, словно нехотя, потом быстрее, кружась в вихре вальса, простирая руки, раскрыв ладони навстречу солнцу, как вертящийся дервиш. Он откладывает гитару в сторону, чтобы вместе с Габриель погрузиться в транс. Они кружатся, обнявшись, пока не падают на пол и… опять любят друг друга.
Они раскачиваются на волнах, летают под облаками, они – бог, и они – ангелы, они одни во вселенной. Мир вокруг них расплывается, приобретая смутные очертания, он нужен лишь для того, чтобы, как в театре, играть роль простой декорации на сцене, где главные действующие лица только они вдвоем.
Они любят друг друга.
Любовь опьяняет их, они пропитаны ею насквозь, до последней клеточки. Им безразлично, сколько она сможет продлиться – мгновение или целую вечность.
Но их повсюду сопровождает страх. Страх, что им не хватит времени. Страх, что вдруг может закончиться кислород и станет нечем дышать. Чувство настолько острое, насколько и необъяснимое. Подобное возникает после внезапного разряда молнии и раскатов грома.
Но ведь это так здорово – сильный грозовой дождь весной!
И они все равно наслаждаются любовью.
Она любит его – глубокой ночью в своей машине, припаркованной в злачном квартале, в самом криминальном районе города. Из авторадио, дребезжа, доносятся песенки и уличный рэп.
Чувство опасности действует как наркотик. Видеть, как чье-то тело трепещет рядом с тобой на фоне мигающего света фар, – это захватывает и волнует. Угроза, что могут напасть бандиты или застать врасплох полицейские, возбуждает и придает остроты ощущениям.
Это вам не «букетики роз» или любовь в виде «милых любовных записочек». Это любовь как «каленое железо», ее не дарят, а вырывают с мясом. В ту ночь между ними как молния промелькнула искра, как наркотический флэш, как острое наслаждение после укола, как галлюцинация наркомана. Габриель самой хочется показать Мартену другую сторону медали, эту картинку, которая пряталась за романтическим флером, ту самую трещинку на стекле, щербинку двадцать четвертого кадра. Ей важно знать, готов ли он вслед за ней ступить на коварную почву или бросит ее одну.
В ту ночь она была ему не возлюбленной, она была его страстной любовницей. «Потому что ночь принадлежит влюбленным, потому что ночь принадлежит нам».
Он тоже любит ее – со всей нежностью, на какую только способен, – ранним утром на берегу океана. Габриель так и заснула на его курточке из молескина. Мартен кладет голову ей на живот.
Двое влюбленных, укутанных нежным ветерком на рассвете под светлым розовым покрывалом калифорнийского неба. Их утомленные тела, распростертые на песке, биение их сердец, скованных одной цепью. А радиоприемник тихонько мурлычет им какую-то старинную балладу.
8 сентября 1995 года
9 часов утра
Аэропорт Сан-Франциско
Сон закончился.
И вот они уже в аэропорту, в толпе, среди шума снующих людей с чемоданами, рюкзаками и сумками.
Реальность заслонила собой романтику и отодвинула их свидания в призрачный мир любви вне времени и вне пространства.
Это жестоко. Это больно.
Мартен пытается поймать взгляд Габриель. Утром золотые искорки исчезли из ее глаз. Теперь они оба даже не знают, что сказать. Просто стоят, вцепившись друг в друга, и тихо угасают, пытаясь почерпнуть у другого силы, которых так не хватает самому. Габриель давно поняла условия игры и оказалась более проницательна, чем Мартен. Она-то знала: эти счастливые дни выкрала у судьбы, а он надеялся, что они будут длиться вечно.
Она опять замерзла. Тогда он снимает курточку из молескина и накидывает ей на плечи. Конечно, поначалу Габриель отказывается, но он настаивает, потому что она дрожит. Габриель снимает с шеи серебряную цепочку с кулоном в виде созвездия Южного Креста и вкладывает ему в ладонь.
Последнее объявление о посадке. Миг расставания наступил. В тысячный раз Мартен спрашивает:
– Этот твой приятель из Европы, с которым ты познакомилась на каникулах, ты все еще его любишь?
В тысячный раз Габриель прикладывает палец к его губам и отводит взгляд.
Ну вот, они отодвигаются друг от друга, и пропасть между ними сразу становится все шире.
Он пятится к дверям в зону вылета, не отрывая от Габриель глаз.
9 сентября
Париж
Аэропорт Шарля де Голля
После двух пересадок и бесконечных задержек рейса ближе к вечеру самолет наконец приземляется в Руасси. В Сан-Франциско пока лето, а в Париже уже наступила осень. Небо затянуто темными тучами, мрачное, грязно-серое.
С красными от бессонницы глазами Мартен ждет свой багаж. По телевизору на большом экране блондинка с силиконовым бюстом горланит противным голосом «Господь Бог подарил мне удачу». Этим утром он улетел из Америки Клинтона, а вечером оказался во Франции Жака Ширака. Как же он ненавидит эту страну! Ненавидит только за то, что здесь нет Габриель.
Мартен забирает с транспортной ленты свой чемодан и гитару. Еще немного времени, и его путешествие подойдет к концу: сначала на метро до Шателэ-лез-Аль, потом электричкой в направлении Корбей-Эсонн до Эври, потом автобусом до городишка Пирамиды. Он бы хотел отгородиться от мира с помощью музыки, но батарейки плейера сели. Мартен выбит из колеи, подавлен, будто прямо в сердце впрыснули яд. Он не сразу понимает, что по щекам текут слезы и местные придурки смотрят на него, ухмыляясь. Мартен старается успокоиться. В Эври не принято показывать, что тебе плохо. В автобусе по дороге в свои Пирамиды он смотрит в окно. Внезапно Мартен понимает, что в эту ночь будет спать без Габриель, один. И слезы опять льются из глаз.
Полночь
Мартен выходит из своей комнатушки в квартире для малоимущих, где живет у бабушки с дедушкой. Лифт не работает. Пешком с девятого этажа. Почтовый ящик сломан. На лестничной клетке грязно. Здесь все по-прежнему, ничего не меняется.
В ближайшей телефонной кабинке аппарат разбит вдребезги. Полчаса он ищет работающий автомат, вставляет в щель карточку на пятьдесят единиц и набирает номер.
За двенадцать тысяч километров отсюда, через Атлантику, в далеком Сан-Франциско еще день, половина первого. Телефонный звонок раздался в кафетерии в кампусе в Беркли.
49, 48, 47…
В горле застрял комок, но Мартен, закрыв глаза, произнес:
– Это я, Габриель. Вот видишь, я пунктуален. Мы всегда встречаемся в полдень.
Она рассмеялась, потому что удивилась и очень обрадовалась. А потом разрыдалась, потому что так мучительно находиться в разлуке.
…38, 37, 36…
Он говорит ей, что ему безумно ее не хватает, он ее очень любит, он даже не знает, как дальше жить без нее…
Она говорит ему, как ей хочется очутиться рядом с ним, прижаться к нему, заснуть рядом с ним, обнимать, целовать, ласкать его, укусить и до смерти замучить любовью.
…25, 24, 23…
Мартен вслушивается в ее голос, и перед глазами возникают прилипшие к коже Габриель песчинки, запах мокрого песка на пляже, соленый ветер, спутавший ее волосы, ее бесконечные «обнимаю тебя» и «я целую тебя крепко-крепко», ее рука обвивается вокруг его шеи, ее глаза смотрят прямо ему в душу, ее обжигающая страсть и нежность их объятий.
…20, 19, 18…
Он с ужасом смотрит на жидкокристаллический экран на телефонном аппарате в кабинке. Боже, какое мучение видеть, как быстро тают единицы, утекая одна за другой.
…11, 10, 9…
В конце они уже молчат, просто слушают, как стучат их сердца, исполняя общий концерт, и сливается в едином звучании их прерывистое дыхание, назло этому чертову телефону.
…3, 2, 1, 0…
В те времена еще не изобрели скайп, люди не могли пользоваться электронной почтой. Любовные письма переплывали океан, им нужно было потратить дней десять, чтобы из Франции достичь Калифорнии.
В те времена, если вы писали «я люблю тебя», приходилось три недели ждать ответа. Представляете, что это такое, целых три недели ждать «я тоже люблю тебя»?
Это выше человеческих сил, если вам двадцать лет.
Письма от Габриель приходят все реже и реже, потом и вовсе перестают приходить.
И на звонки она не отвечает, ни в кафетерии, ни в своей комнате в общежитии. Все чаще к телефону вместо нее подходит соседка по комнате и спрашивает, что передать.
Однажды ночью Мартен в отчаянии оторвал телефонную трубку с проводом от аппарата и вдребезги разбил ею стекла в телефонной кабинке. Измученный тоской, он делает то, что раньше всегда порицал у других. Он сам постепенно становится таким же, как те, кого он прежде ненавидел: он портит общественное имущество, пьет пиво, много курит. Ему просто стало на все наплевать: и на счастье, и на беду, и на вчерашний день, и на завтрашний, на жизнь вообще, на себя, на все на свете…
Пребывая в отчаянии, Мартен жалеет теперь лишь об одном: зачем он встретил любовь. Зачем? Из-за этого он теперь не знает, как дальше жить. Каждый день убеждает себя, что завтра все изменится к лучшему, время залечит сердечные раны. Но наступает завтра, а он еще больше погружается в отчаяние.
Впрочем, приходит день, и он все-таки находит в себе силы, решив вернуть Габриель, а для этого надо отдать ей себя целиком, подарить ей свое сердце. Мартен погружается в работу. Странно, но в этом находит выход из положения, возвращается на факультет, устраивается разнорабочим в магазин «Перекресток» в Эври, подрабатывает по ночам охранником на автостоянке. Он становится скрягой и экономит каждое су, откладывая деньги на поездку в Штаты.
Вот тут-то ему и пригодился бы старший брат, или родители, или просто хороший приятель, ну хоть кто-нибудь рядом, чтобы дать дельный совет: нельзя ни в коем случае дарить все свое сердце. Если так поступишь, то никогда не полюбишь другую, а это рискованно. Но никого рядом не оказалось, впрочем, Мартен все равно не стал бы никого слушать, кроме, разумеется, своего дурацкого сердца.
10 декабря 1995 г.
Любовь моя, Габриель!
Позволь мне еще раз тебя так назвать, пусть даже в последний раз.
Поверь, я не строю иллюзий, я чувствую, что ты меня избегаешь.
Но разлука только обострила мои чувства к тебе, и я хочу надеяться, что тебе меня тоже чуточку не хватает.
А я – здесь, Габриель, рядом с тобой. Даже ближе, чем когда-либо.
Мы с тобой сейчас как два человека, которые, находясь на противоположных берегах реки, обмениваются друг с другом знаками. Иногда эти знаки встречаются на мгновение в середине реки, на мосту, прячась от злых ветров, а потом каждый спешит на свой берег в надежде, что при следующей встрече удастся задержаться подольше. Стоит мне закрыть глаза, как я представляю нас с тобой через десять лет. Возникают картинки счастья, и оно не кажется мне несбыточным: светит солнце, звучит детский смех, супруги смотрят друг на друга влюбленными глазами, столько лет прошло, а они продолжают любить.
Я не хочу упускать свой шанс. Я здесь, Габриель, на противоположном берегу реки. Я тебя жду.
Со стороны кажется, будто мост, разделяющий нас, не в очень хорошем состоянии, но это не так, Габриель. Это вполне прочный мост, он сделан из толстых бревен и выдержал за свою жизнь немало ураганов.
Я понимаю, что тебе страшно, ты боишься ступить на него. Может, так никогда и не решишься. Но все-таки позволь мне надеяться. Я не прошу у тебя обещаний, мне не нужен срочный ответ и тем более клятва. Мне нужен только знак от тебя. Простой знак, и тебе легко послать его мне. В конверте вместе с письмом ты найдешь новогодний подарок. Непростой подарок. Это – билет до Нью-Йорка на 24 декабря. В этот день я буду на Манхэттене и стану ждать тебя в кафе «Де Лало» у Эмпайр-стейт-билдинг. Приходи, если веришь, что у нас может быть общее будущее…
Целую тебя, Мартен.
24 декабря 1995 года
Нью-Йорк
9 часов утра
Свежий снег поскрипывает под ногами Мартена. Жуткий холод, зато небо чистое и прозрачно-голубое. Ветер холодный, но не сильный, гоняет в воздухе крупные снежинки. Жители Нью-Йорка с энтузиазмом очищают тротуары от снега, заряжаясь хорошим настроением от предрождественской суеты, под музыку, звучащую из каждого магазинчика.
Мартен открывает дверь кафе, снимает перчатки, шапку и шарф, энергично растирает ладони, чтобы согреться. Он не спал уже двое суток и ощущает лихорадочное возбуждение, словно от инъекции кофеина.
В кафе тепло и уютно, все пропитано атмосферой веселого праздника, с потолка свешиваются гирлянды, на стенах и стойке – игрушки в виде ангелов из карамели и снеговиков из сдобного теста. В воздухе витает запах корицы и кардамона, к ним примешивается аромат кексов с банановой начинкой. По радио звучит обычный рождественский набор вперемежку с современной поп-музыкой. В те годы все с ума сходят по группе «Оазис».
Мартен заказывает себе горячий шоколад, посыпанный сверху маленькими маршмаллоу, а потом садится за столик у окна.
Габриель придет, он уверен.
В 10 часов он опять проверяет время, которое списал с билета, отправленного Габриель.
Пока волноваться не о чем: в непогоду самолеты иногда опаздывают. На улице много людей, словно армия мира, вооруженная вместо винтовок пластиковыми стаканчиками с крышечками.
В 11 часов Мартен полистал «Ю-Эс-Эй тудей», оставленную на столике кем-то из посетителей. Там все еще обсуждали освобождение в зале суда О. Ж. Симпсона, резкий обвал на биржах и, самое главное, последний телесериал, взбудораживший всю Америку. В ту зиму Билл Клитон еще не встречался с Моникой, он пламенно выступал в конгрессе, отстаивая свою социальную программу.
Габриель придет.
В полдень Мартен надевает наушники. Глаза заволокло туманом, он прогуливается вместе с Брюсом Спрингстином по улицам Филадельфии.
Она придет.
В час он покупает хот-дог у разносчика. Расплачиваясь, он не отрывает взгляда от входной двери. А вдруг…
Она вот-вот придет.
В два часа он открывает роман «Похититель сердец», который купил в аэропорту. Проходит еще час. Мартен прочитал три страницы…
Она придет, точно!
В четыре часа он достает «Тетрис» и за десять минут проигрывает пять партий подряд…
Может, она все-таки придет?
В пять часов официанты в кафе начинают смотреть на него с усмешкой.
Два к одному, что она придет.
В шесть часов вечера заведение закрывается. Мартен – последний клиент, и его просят уйти. Но и оказавшись на улице, он все еще верит.
А вдруг…
Сан-Франциско
3 часа дня
Габриель идет по песку к океану. Сердце сжалось в комок и почти не бьется. Погода отражает ее состояние: мост Золотые Ворота едва различим в тумане, на противоположной стороне темно-серые тучи лежат на острове Алькатрас, ветер на пляже валит с ног. Чтобы не замерзнуть, она укуталась в курточку из молескина, которую оставил ей Мартен.
Останавливается, садится на песок, поджав под себя ноги, и достает из сумочки пакет с письмами от Мартена. Перебирает их, разворачивает, перечитывает. «Как только я вспоминаю тебя, мое сердце начинает стучать быстрее. Я мечтаю, чтобы ты была рядом. Мне бы хотелось закрыть глаза, а потом открыть – и увидеть тебя». Габриель достает из конверта подарочки, которые Мартен присылал в каждом письме: клевер с четырьмя листиками, засушенный эдельвейс, старая черно-белая фотография Жана Себерга и Бельмондо из фильма «На последнем дыхании».
Она чувствует, что между ними происходит нечто странное. Такая тесная связь, какой в жизни может больше не встретиться. Она представляет, как Мартен сидит в Нью-Йорке в кафе, где он назначил ей встречу, и ждет ее. Габриель плачет.
В Нью-Йорке кафе уже закрылось, а Мартен все еще не уходит, стоит на месте, окоченевший от холода. В эту минуту он даже и не догадывается о настоящих чувствах Габриель. Не знает, насколько ей было с ним хорошо, как она нуждалась в нем, насколько она была одинока и потеряна до него и как мучилась. Он не знает, что помог Габриель в трудную минуту жизни не оступиться, не пропасть…
На безлюдном пляже в Сан-Франциско начинается дождь, настоящий морской шторм. Со стороны океана доносятся мрачные раскаты грома, они вибрируют в унисон с накатившей волной и постепенно стихают в расщелинах прибрежных скал.
Габриель встает, направляется в сторону фуникулера, чтобы подняться по крутому склону вдоль Филлимор-стрит. Садится в кабинку, выходит на остановке возле собора и оказывается в городской больнице Ленокс. Кутаясь в курточку из молескина, проходит одну за другой раздвижные двери. В приемном покое, несмотря на развешенные по стенам праздничные гирлянды, безрадостно и тоскливо.
Рядом с кофе-автоматом стоит доктор Элиот Купер. Он смотрит ей в лицо, видит припухшие веки и понимает, что она плакала.
– Привет, Габриель, – говорит доктор, стараясь ободрить ее приветливой улыбкой.
– Здравствуйте.
Мартен ждал Габриель до одиннадцати часов, один, ночью, на морозе, на ледяном ветру. Теперь его сердце превратилось в лед. И еще ему стыдно. Стыдно оттого, что он ринулся в бой один, без оружия, с открытым забралом, наивно и глупо, с дурацким юношеским энтузиазмом.
Он все поставил на карту – и проигрался вчистую.
Мартен бредет по улицам, еле волоча ноги: Сорок вторая улица, бары, рестораны, дурные знакомства, спиртные напитки. В ту зиму Нью-Йорк был еще настоящим Нью-Йорком. Уже не такой, конечно, как при Энди Уорхоле, но не настолько стерильный, как позднее. Этот Нью-Йорк был очень опасным городом, особенно для тех, кто решил дать волю своим страстям.
В ту ночь в глазах Мартена впервые появляется жесткость и мрачный блеск.
Он никогда не будет писателем.
Он станет полицейским, сыщиком.
В ту ночь Мартен не просто потерял любовь.
Он утратил надежду.
Эта история о том, как иногда случается в жизни. История о мужчине и женщине, которые долго идут навстречу друг другу.
Все началось с первого поцелуя под дождем, теплым летним утром, в аэропорту, под небом Сан-Франциско. Все чуть было не закончилось в холодную рождественскую ночь в каком-то баре в центре Нью-Йорка и в калифорнийской больнице в пригороде Сан-Франциско.
Потом прошли годы…