Владислав Геннадьевич пошуровал прутом в камине. Теперь в нем трудно было узнать Варяга. На пальцах даже не осталось следов от наколок, только там, где когда-то была корона, – маленький шрам. Не отпустил так легко венчальный символ – оставил отметину. Владислав Геннадьевич вывел на теле и другие наколки; только крест, возле которого вспорхнули ангелы, оставил как память о воровской карьере.
Пластическая операция изменила и его лицо: нос удлинился, натянулась кожа на скулах, на подбородке появилась ямочка. Теперь он не прежний Варяг – самый молодой и удачливый законник России, который контролировал несколько зон, о котором была наслышана половина прежнего Союза и знаться с которым считалось за великую честь. Чтобы услышать его мнение, ворам приходилось идти на немыслимые хитрости, посылать гонцов или ксивы за тысячи километров. И когда обратно возвращалось авторитетное суждение, оно воспринималось как закон, нарушить который можно разве что под страхом смерти.
Он мог и дальше оставаться вором в законе – карьера, о которой мечтает каждый вор, но только единицам рукоплещет судьба. Чтобы быть вором, отмеченным властью, мало сидеть на зоне и в колонии, нужно иметь характер и недюжинный организаторский талант. Воров много, а коронованных воров всегда единицы. И здесь, помимо личных достоинств и беззаветного служения воровским законам, должно быть еще что-то такое, чего ты не знаешь о себе сам, но то, что непременно видят окружающие. И вот это «что-то» и дает полную власть. Если у царя – это скипетр и державное яблоко, предначертанные ему с рождения, то у воров – тончайшее чутье на лагерные заповеди: без крика, методом убеждения отстаивать свою правоту. Да так, чтобы, когда заговорил, все вокруг поумолкли. А может, это все, вместе взятое, и есть сверхпрочный сплав, который будет называться вором в законе.
Весело разлетались в камине искры, рассерженным зверем в дымоходе гудел огонь, без дыма поедая высохшие поленья. Разве он тогда подозревал, что существуют вершины гораздо более высокие, чем те, которых он достиг. Они не на виду, их постоянно скрывает туман, и их могущество скрыто под толстыми снежными шапками.
Это была стратосфера – выше просто некуда. Дальше – чернота. Космос. Вселенная. Именно здесь делят бывший Советский Союз; как рождественский пирог разрезают его на огромные куски, а лопают так, что и крошек на столе не останется. Они кромсают его уверенно, как делали это некогда члены Политбюро, забирают куски по аппетиту, и ровно столько, чтобы не поперхнуться. И совсем не случайно, что этих «небожителей» не может быть много, их – несколько, они избраны судьбой. А над всеми ими стоит только один, он-то и выбирает самый большой и самый лакомый кусок. Этим главным и был Владислав Геннадьевич, который был ранее известен воровскому миру как законный вор Варяг, но только немногие посвященные знали эту тайну.
Варяг переродился, а вместе с тем вступил в новое качество, имя которому – высшая сфера. А это не только мраморный камин, трехэтажный коттедж, не уступающий самым лучшим западным образцам, машины, которые можно менять с такой же легкостью, как в молодости соришь деньгами; это – огромная власть, простирающаяся от моря и до моря. Владислав держал в своих руках сотни нитей, которые связывали его с разными уголками его большого дома. То наматывал ниточку на палец потуже, если кто-то осмеливался ему перечить, то ослаблял, если с его мнением считались. Варяг вошел в стратосферу в тот самый момент, когда воры, забыв о прежней спесивости, устраивались на службу к крупным воротилам, имевшим огромный теневой бизнес и отлаженные связи на Западе. Тогда он и дал себе слово не ломать эту пирамиду, а подчинить ее своей власти. Если он не запачкал свою воровскую биографию работой на правительство, то уж подавно не согласится работать на презренных фирмачей.
Это был непростой путь, и растянулся он на добрый десяток лет. Сначала нужно было проникнуть наверх, потом удержаться там, а потом, взяв на вооружение опыт большевиков, устранять неугодных, заменяя их на более покладистых. Так создался костяк, которым он управлял по своему усмотрению. И сейчас Варяг чувствовал, что ему тесны былые границы, как когда-то тесен был даже отдельный вагон. Он жаждал простора и потому все чаще обращал внимание на Запад; так когда-то древние азиатские кочевники с вожделением смотрели на богатые дворцы знатных иноземных вельмож. Никогда еще воры в законе не забирались так высоко. Но ведь раньше они даже и думать не могли о том, что когда-нибудь им придется делить сдобный пирог всего Союза.
Варяг любил сидеть у камина: здесь, возле огня, хорошо думалось. Иногда он брал в руки карты и, тщательно перетасовав, развлекался фокусами. Его чуткие пальцы не отвыкли от карт. Он легко разбирал игровые комбинации и, обладая крепкой, почти феноменальной памятью, моментально запоминал рубашку на обратной стороне, отмечая едва заметные различия в рисунке. Ему нужно было сыграть два кона, чтобы уже знать наверняка, какая масть в руках у соперников, и, памятуя о его талантах, на вторую игру игроки распечатывали новую колоду.
Вор в законе в карты должен играть отлично. Это одна из прописных заповедей. И свое мастерство Варяг довел до такой степени, что мог успешно соперничать с самыми искусными шулерами. И еще один закон – коронованный вор должен садиться играть только с равными себе. Но Варяг уже поднялся слишком высоко и давно не видел рядом равного, потому чаще всего играл сам с собой, с упорством каторжника продолжая шлифовать свое мастерство. Не поиграй он месяц, и пальцы тотчас утратят былую надежность. Так спортсмен, чтобы не потерять хорошей формы, совершает изнурительные ежедневные кроссы: для того чтобы всегда чувствовать себя уверенно, нужно не давать себе покоя.
Нелегок был путь к вершинам. Да, его объявили вором в законе, но по-настоящему он мог им стать, только дав клятву на могиле того, чье место должен будет занять. Этим человеком был вор изрядного ума и недюжинной ловкости, к которому неожиданно прилипло ученое словечко – Фотон.
Фотон умер в одной из печорских колоний и втайне от зэков был похоронен лагерной администрацией, которая боялась возможных беспорядков. Долго могилу Фотона скрывали, так как знали, что она породит нового законника, а когда наконец правда открылась, у свежего холмика с простым деревянным крестом выставили усиленный караул.
Начальник лагеря был суров и приказал: охранять могилу так, как если бы это был военный объект: «Стрелять во всякого, кто, невзирая на предупреждения, захочет приблизиться к могиле». Он знал, что у воров в законе есть традиция: новый урка должен давать клятву на могиле своего предшественника.
Тогда Варяг только освободился из зоны, и клятву у потемневшего креста должен был давать именно он.
Впервые Варяг возвращался в печорские лагеря не под конвоем, а по собственной воле. На плечах огромный рюкзак, в кармане разрешение на въезд в пограничную зону. Они представились геологическим отрядом, маршрут которого должен был пройти поблизости от могилы Фотона.
Молоденькие солдаты заметили приближение незнакомых людей и, сжав в руках автоматы, стали истошно орать, что пристрелят каждого, кто посмеет приблизиться.
– Не подходить! Откроем огонь на поражение! У нас приказ! Будем стрелять!
Разве мог предположить Фотон, что будет страшен и после смерти и что зароют его не на обычном зэковском кладбище и не отправят тело к родным, а свезут за сотню километров.
Они решили не лезть на рожон и, накинув рюкзаки на плечи, пошли своей дорогой. Когда за горизонтом скрылся одиноко торчащий крест, Варяг дал команду остановиться. Это был его час, и он его не упустит. Как на него посмотрит сход, если он уйдет, так и не дав клятвы!
Закурили. Варяг привык видеть эти места через колючую проволоку, а сейчас, куда ни посмотри, – свобода! Она была везде: в заросшей кустами речке, в холмах, она наполняла воздух и уходила дальше, за горизонт. Свобода и вечный покой…
– У тебя все готово? – Он повернулся к мужику лет сорока, строгие настороженные глаза которого смотрели так, будто от всякого ожидали подвоха.
По своему характеру тот и сам бы мог подняться далеко наверх, но он был мясник, а они не очень-то почитались в уголовном мире.
– Да.
– Чтобы никакой суеты. Заберешься вон на тот холм и тремя выстрелами положишь всех. После того как исполнишь, махнешь нам рукой.
– Хорошо.
– А теперь ступай.
Мясник сделал последнюю затяжку, которая, как известно, самая сладкая. Он едва не обжег пальцы об огненный кружок, подобравшийся к губам, и, сплюнув прилипший к языку табак, стал неторопливо собираться: проверил ствол, аккуратно привернул оптический прицел и, махнув на прощание, стал взбираться наверх.
Варяг был готов к любому исходу.
В километре от могилы их ждала моторная лодка. Они проплывут вниз по реке километров тридцать, а потом машина отвезет их к самому аэропорту, где уже будут дожидаться билеты. Только бы солдатиков не обнаружили раньше чем через пятнадцать минут: тогда они будут неуловимы. Риск есть, но он сведен к минимуму.
Мясник уже взобрался на холм. Варяг видел, как он подобрал себе место за огромным валуном и, удобно приладив приклад к плечу, стал целиться. Два выстрела прозвучали один за другим и только третий, явно запаздывая, несколькими секундами позже.
Мясник махнул рукой: все было кончено.
– Пошли! Живее! Да бросьте вы эти рюкзаки, они нам больше не понадобятся!
Базальт сухо хрустел под ногами. Два солдатика лежали рядом, третий – в нескольких шагах. Рты открыты, словно от удивления, ноги раскинуты, словно и после смерти хотели они продолжить свой бег. Они так и не поняли, откуда прозвучали выстрелы, потому и побежали навстречу смерти, и автоматы их были направлены в никуда.
Эти трое напоминали о жертвах, которые язычники приносили когда-то своим кровожадным идолам.
– Возьмите автоматы, если что… просто так мы не дадимся.
С Фотоном Варяг встречался несколько раз, и при каждой встрече тот покорял его какой-то житейской мудростью, густо замешенной на своде воровских законов. Он брался распутывать самые сложные воровские конфликты, умел убеждать, и самое странное было то, что потом почти никогда не оставалось обиженных. Фотон был примером для любого вора в законе, ему подражали, но он оставался недосягаемым. Разве мог Варяг подумать о том, что он станет его преемником и будет давать клятву на его могиле.
Это была честь.
– Прости, Фотон, – заговорил Варяг, – что поклон от братвы передаю так нескоро. Ты заслуживаешь большего. Почестей и роскошных похорон, водки и сытной закуски. Тебя не похоронили так, как надо; тебя просто бросили и присыпали землей. Спасибо на том, что хоть поставили на твоей могиле крест. Не очень ты почитал бога, но твоя грешная душа сейчас с ним, на небесах! Ты всегда был справедливым в воровских спорах, вряд ли еще скоро найдется такой судья, как ты. Я клянусь, Фотон, продолжить твое дело, хотя бы приблизиться к тебе, потому что обойти тебя невозможно. Клянусь соблюдать наши воровские законы: не нами они выдуманы, и не нам их забывать. Лучше жизнь свою положу, чем отступлюсь от них. – Варяг помолчал.
Убиенные солдаты тоже как будто внимали воровской клятве. Если нет, тогда отчего они так неподвижно замерли?
Варяг продолжил:
– Ты извини меня, Фотон, больше я сюда не вернусь. Не будет для этого у меня времени. А тебе вот от меня подарок.
Он достал бутылку водки, свернул алюминиевую головку и брызнул горьким содержимым на могилу.
– Пей, Фотон! Крепка водка, а тебе она вдвойне горькой покажется.
То, что осталось, Варяг поставил у самого креста. Бутылка слегка накренилась, но не пролилась. Словно и она охмелела.
– А ты, господь, прости грешного раба своего, не будь к нему слишком строг. Поверь, он не самый худший из людей, как это казалось многим. – И впервые в жизни Варяг перекрестился, а потом, поклонившись, быстро пошел прочь, оставляя за спиной могилу, трупы и собственную прежнюю жизнь.