– Пора просыпаться, Юмико, – зазвучал в ушах нежный женский голос.
«Да, мамочка, сейчас я встану», – мысленно ответила Юмико, не открывая глаз. Но тут же очнулась: мамочка далеко, слишком далеко. Ее будит автоматика. А голос продолжал:
– Доброе утро, Юмико. Сегодня пятница, четвертое февраля, – голос дрогнул, засипел неразборчиво и, хрюкнув, смолк.
Юмико продолжала лежать с закрытыми глазами: «Нынче Риссюн[1], а заснула я третьего августа. Полгода в анабиозе, и не чувствуется, будто одну ночь проспала. Пора вставать. Начинается новый рабочий цикл. Еще на полгода». Она вылезла из раскрывшейся анабиозной камеры. Огляделась. Длинный зал, заворачивался кишкой, заполненной белыми коконами, похожими на яйца. Этот отсек так и назвали, инкубатором. Когда Юмико укладывалась спать, зал был не виден, небольшое пространство вокруг ее камеры было окружено виртуальными стенами. Но никого кроме нее сейчас здесь нет. Ни одного человека. Значит, и стесняться некого.
Она подошла к зеркальной стене, оглядела свое тело, с удовольствием огладила ладонями плоский живот и маленькие острые грудки, вывернувшись, полюбовалась круглыми, как дыньки, ягодицами. «Твое тело – твоя визитная карточка», – говорил папа. «Папа, мама, как вы там без меня?» – Она ничего не знала о них. Это было условием контракта с «Маск Орбит Инкорпорейтед» – не поддерживать связь ни с кем на Земле. Прощаясь с ней, родители знали, что расстаются навсегда. И были готовы к этому. Они всю жизнь положили на то, чтобы отправить ее сюда, на Илонию.
Сколько лет крутилась в сети реклама: «Илония – райский остров в чистом океане Космоса! Корпорация «Маск Орбит» подарит Вам сладкий вкус свободы!» Соседки Юмико по общежитскому сектору, массажистки, официантки, такие же, как она, инструкторы по фитнесу, шутили: «Мы получили свой орбит без сахара». Шесть месяцев ежедневной, без выходных, работы, минимальная зарплата, за такую на Земле и с кровати не встанешь, да и здесь на нее можно только кофейку хлебнуть в Городе, сходить в кино или зоопарк. Зато бесплатный пансион, соцпакет и гарантированное право на создание семьи и рождение ребенка после десяти рабочих циклов. И свобода – ходить по Городу, пусть искусственному, с фальшивым небом над головой и синтезированной травой под ногами, но чистому и безопасному. Разве этого мало? Разве это было доступно там, внизу, на планете, загнанной в тупик бесконечными эпидемиями, раздавленной локдаунами и экономическими кризисами, запуганной бесконечными бунтами и революциями, утратившими все цвета кроме единственного, кровавого? И пусть ей достался орбит без сахара. Главное – он ей достался.
Ложилась спать с короткой разлохмаченной стрижечкой цвета фуксии, а сейчас волосы вернулись к природной лаковой черноте. Может выкраситься в синий? Или лимонный? Или не краситься? Сделать гладкую прическу. И курс бронзажа не проходить. Кожа белая как молоко, чуть светящаяся. Слегка присев, она подняла ладони к лицу, будто закрыла его веером на мгновенье, вытянула руки, уронив невидимое опахало, шагнула вперед. Мама учила ее искусству танца. Конечно, это не школа нихон-буё[2], до совершенства далеко, но все же красиво. Настоящая японская красота.
Юмико наклонилась к зеркалу, придирчиво разглядывая лицо: нахмурилась, удивленно подняла брови, широко улыбнулась, сжала губы куриной гузкой. Не обманули – действительно регенерация. Исчезли мелкие морщинки у глаз и в уголках рта. На свои двадцать пять она не выглядела, от силы на восемнадцать. Тоже бонус.
Из стены выдвинулся, как из комода, ящичек. Вытащила свой рабочий комбез, ярко-голубой, как положено персоналу второго уровня, и полупустой рюкзачок, хранилище всех ее личных пожитков: косметички, браслета-уникома и черной футболки с пандой. Косметичку и уником ей выдали, а вот футболку она сама купила в Городе на первую зарплату. Хотелось чего-то своего, не казенного, чтобы после ужина в переполненной столовой, заняв свою капсулу, два с половиной кубометра личного пространства, почувствовать себя хоть немного дома. Она включала в «окошке», найденную в сети фотку: сквозь частокол коленчатых зеленых стволов за рекой можно было разглядеть красную черепичную крышу, и убеждала себя, что это их дом. Даже добавила немного анимации, чтобы бамбук качался под ветром.
Оделась и пошла в медблок – антропометрия, анализы, то-се. Инструкцию, что делать после пробуждения из анабиоза, как и все остальные инструкции она знала наизусть, это вбивалось в мозг при подготовке.
У двери медблока на выдвинутом из стены стульчике сидел мужчина в синем комбезе. Третий уровень, на ступень выше Юмико. Оперся локтями на колени, сжав ладонями рыжую, коротко стриженную голову. Не видно имени и специальности, написанных на лычке у него на груди.
– Доброе утро. Вы в медблок? – чуть поклонившись и сложив руки перед грудью, спросила Юмико.
Не поднимая лица, мужчина помотал головой.
– Я могу пройти?
Он разжал ладони, посмотрел на девушку:
– Куда? В медблок? Да, можете, попробовать. Да.
Лицо у него было несколько размазанное. Вот надо срочно разобраться с проблемой, принять решение, а в мозгах – каша, и на лице – тоже каша эмоций, мыслей. Весь в веснушках, нос, щеки, даже ладони с тыльной стороны, глаза голубыми лужицами. Лет двадцать пять на вид. Высокий, но рыхлый. Некрасивый. Но все же его немного жаль. Наверно, медосмотр не прошел. Тогда хреново, держать не будут. Для кого-то освободится вакансия. Как для нее освободилась.
Юмико родилась в год, когда Корпорация объявила о проекте «Остров» – строительстве орбитальной станции «Илония». Город, рассчитанный на пятьдесят тысяч жителей: проспекты с электромобильчиками, трехэтажные дома из цветного карбопласта, кольца парков вокруг кварталов, речки и озерца, окруженные миниатюрными рощицами зеленого бамбука. Юмико пошла в школу, когда Корпорация заложила «первый кирпич» на орбите, и заканчивала учебу, когда объявили набор персонала. Пришлось ждать пять лет, пока не появилась вакансия фитнес-инструктора. Ждать и готовиться.
Отец начал тренировать девчушку, едва той исполнилось три года. Они с мамой решили сделать все, чтобы их единственная дочь попала на Илонию.
– Девочке нужна какая-нибудь утраченная профессия, из тех, что были при нормальной жизни.
– Она может стать воспитательницей в детском саду. Там ведь будут рождаться дети, – мама искала самый легкий путь.
Но отец возразил:
– Таких найдется воз и маленькая тележка. Она может не пройти отбор. Юмико будет фитнес-коучем.
Мама всплеснула руками:
– Что ты! На земле давно нет никакого фитнеса. И тренеров настоящих нет. Только записи в сети, сплошная анимация. Школ подготовки нет. Спортивных центров нет.
– Вот именно! – папа поднял указательный палец. – А там, в Городе непременно появятся. И инструкторы понадобятся. У нашей Юмико не будет конкурентов.
Конкуренты были. На одну заявку высыпалось восемьсот шестьдесят семь резюме. Через первичный отбор прошло только пятьдесят восемь человек, генетический анализ отмел еще тридцать. Экзамен по физподготовке прошли девять. Последнее испытание – личное собеседование. В режиме конференции, само собой. С экрана на Юмико смотрели четверо. Задавали вопросы. Полтора часа изматывающих вопросов. Под конец лицо пожилой жабы из левого верхнего угла монитора спросило:
– Какую школу спортивной подготовки вы заканчивали? Какой у вас диплом.
Юмико покачала головой:
– У меня нет диплома. Я нигде не училась. Теперь негде учиться.
– Кто вас готовил? – не унималась жаба.
– Мой отец.
Юмико так и не узнала, что именно последний ответ решил ее участь. Другие претенденты представляли дипломы школ и академий, найденных в сети. Тех самых, где преподавали не люди, а анимированная графика. Она еще не знала одного из главных требований Корпорации: работник не имеет права лгать или фальсифицировать данные – просто ответила честно. И выиграла.
Юмико толкнула дверь в медблок – почти мгновенно включился свет.
Пусто.
Стол с монитором, приборы, с которыми уже встречалась при первом обследовании, составлении генетической карты и чипировании, другие штуки – не в раз и догадаешься, для чего.
И никого.
Юмико вернулась в коридор. Теперь этот в синем сидел, сложив руки на коленях. Уперся взглядом ей в глаза. Напряженный весь. Лицо замороженное – одни углы. Она прочла надпись на лычке: «Бирн О’Брэди. Врач».
– Вы врач? – с ударением на «вы». – Почему вы здесь?
Не успела закончить фразу, как уже поняла: это врач из Города.
Те, что здесь, должны быть в черной форме. Все, кто обслуживает сложное хозяйство Илонии, ее мозг, алгоритм, управляющий Городом, ее легкие, глаза, уши, все ее системы, и в том числе живую систему персонала, все эти люди носили черные комбезы. Они были вне иерархии, не имели уровня. Они были выше. Или ниже?
– Где врач? Где все остальные? Мы с вами первые? Или последние? – вопросы посыпались горохом, но он не ответил ни на один.
Наоборот, спросил сам:
– Вы никого больше не видели?
На слове «больше» его голос треснул сухой веткой, «не видели» едва прозвучало. Она покачала головой:
– Нет.
Он кивнул, и лицо его отмякло, углы сгладились. Будто смирился с чем-то, чего до сей поры не хотел принимать.
– Никого нет. Нигде. Я тут уже три часа. Один.
– А почему не идете в Город?
– Уником не выпускает. Я же не прошел обследование, вот и не выпускает. А может он сломался? Может, вы попробуете… – он скользнул взглядом по ее груди и добавил, – Юмико? Попробуйте, Юмико. Может у вас сработает.