Чем «прохудилось» тем и пролилось…
Их трое, женщин… С недавних пор
Всегда и всюду со мною рядом.
Одна – незримо глядит в упор
И обнимает всё крепче.
Взглядом
Обволокла, затянув в себя,
Запеленала, как в паутину.
И тянет. Тянет, мечты губя
Под тяжким грузом забот. Рутина…
Отбросить прочь и сбежать к другой.
Где руки – крылья, и солнце светит,
И над лугами мосты дугой
Висят за грозами. Вольный ветер
С листвой танцует осенний вальс,
Где звёзды – с блюдца, прозрачны воды.
К той, что манила и манит нас
День ото дня. Обрести Свободу!
А третья… Третья навек моей
Однажды станет, я знаю точно.
Придёт неслышно в один из дней
И обвенчает с холодной ночью.
И свадьбы этой не избежать
Всему живому на белом свете.
И остаётся лишь пожелать,
Чтобы вторая пришла не с третьей.
Давным-давно, когда ещё мальчишкой
Я босоногим бегал и сбивал
Колени в кровь, да синяки и шишки
На кочках и в оврагах собирал,
Болячки густо смазывая йодом,
Шептала, белый волос теребя,
Мне бабушка: «Не так ещё тебя
Уколет жизнь… По сердцу… Вот тогда
Ступай не к людям – обращайся к Богу:
Услышит и поможет завсегда».
Случилось… Жизнь ударила… наотмашь…
Не слёзы горькие – руда из глаз.
И в божий храм, туда, где не был допрежь,
Пошел, припомнив бабушкин наказ.
«Не так одет!» – седая побируха
На паперти промолвила вослед.
«Не там стоишь!» – какой-то старый дед
Рукав одернул… И со всех сторон:
«Не так!»… «Не сяк!»… «Не эдак!»… «Стыд!»…
«Проруха!»
На воздух! Прочь от карканья ворон.
Бродил по брегу… «Что тревожит душу?» —
Негромкий голос в гулкой тишине
Раздался, одиночество нарушив…
«А как не сокрушаться? Нынче мне
На выход указали в Божьем храме.
Спешил за утешением… И что ж?…»
«Ты не один. Я сам давно не вхож
В иной из них. От Господа ханжи
На них замки пудовые из правил,
Во благо моды веру низложив,
Навесили». И вновь своей дорогой
Отправился. Закат пылал бордов.
Я ж вслед смотрел… В песке босые ноги
Не оставляли за собой следов…
Племена, народы, царства,
Короли и государства,
И Исход, и Соломон,
Мусульманин и мормон,
Спарта, Рим, Олимпиады,
Пораженья и награды,
Звёзды, космос и миры,
Войны, шумные пиры,
Рабство, смуты и свобода,
Коммунизм, Освенцим, мода,
Господа и батраки,
Гении и дураки,
Слезы, радости, печали
Были после…
Но вначале —
На закате у реки
Кто-то, взяв под локотки,
Под ветвистым старым дубом
Целовал девчонку в губы.
Когда-то всё с чего-то начиналось:
с порога – путь,
с единой капли – дождь…
Мой добрый друг,
найди всему начало —
и в этом мире сразу всё поймёшь.
А мне б городскую шелкОвую
Рубаху сменить на холщовую
Да, тонкой верёвкой пеньковою
Её подхватив, в вечеру
О край выспевающей ярицы
Босым прогуляться до старицы,
Где век уж растёт да не старится
Сосна на высоком яру.
Гурьбой, топорами звенящею,
Без зла матерками гудящею,
Поставить избу настоящую
Да русскую баньку принять.
С устатку хлебнуть самогоночки,
Сальцом закусить, из бочоночка
Капусткой ядреной и взгорочком
До хаты, на печку и спать.
А мне бы заранками с росами
Ладони шершавить окосивом,
Девчонке с пшеничными косами
На круге сыграть на рожке.
А после – под взгляды игривые
Подруженек – в ночь соловьиную
Увлечь… целовать шаловливую
До зорьки в душистом стожке.
Дела не пускают – и снова я,
Напялив рубаху шелковую,
Дорогой, постыло-знакомою,
Плетусь, но дойти не могу
Туда, где у яра высокого
Маячит сосна одинокая,
Где ждёт паренёк синеокую
Зазнобушку в свежем стогу.
Деревенька, забытая Богом…
Хатки, крытые прелой соломой,
В три окна на дорогу глядят.
На обрате белёные печки,
На задах огороды в заречье
Да поросший травой палисад.
Под плетнём лопухи да крапива,
Над крыницей плакучая ива,
ЖуравЕль ржавой цепью гремит.
Под окошками хрен да подсолнух,
Бело-розовым тлеет шиповник…
Чу! Вон русская где-то дымит.
У калитки седая старуха.
«Здрава будь! Как детишки, как внуки?
Да родит ли, бабуся, земля?»
Улыбается бабка с прищуром:
«Эт каким тебя ветром надуло,
Белобрысый, в родные края?
Я ж, скворчонок, тебя угадала
Издалече – глазастою стала
Бабка Маня на старости лет.
Тут заезжих не так уж и много…
Заходи, что стоишь у порога?
Сполоснись да рядком за обед.
Как живу? Я, касатик, в порядке.
Вон коза, вишня, яблонька, грядки.
Хлеб пеку. Чуть по чуть всё сама.
Коль поможешь, спасибо с поклоном:
Крышу б выстелить свежей соломой
И маненько подмазать саман».
Завертелась Степановна споро:
Щи, картоха, бутыль самогона,
Сало, хлеб да огурчики в ряд,
Солоница, яички, грибочки…
Да рассказы о внуках и дочке.
Глядь, уж звёзды на небе горят.
Гостевал у бабульки с неделю.
День за днём как один пролетели
За заботами. В город пора.
Только… что-то тревожит мне душу.
Сколько их?.. Вот таких же старушек
И забытых людьми деревушек
Доживают свой век в три двора?..
Во времена седые, стародавние,
А может, и недавно – наконец
Не так и важно – в деревеньку дальнюю
Забрёл прохожий калика-мудрец.
Зашёл – да прижилсЯ… седа головушка,
Но телом крепок, на добро не скуп…
Плетень поправит горемычной вдовушке
Да на крыницу сладит новый сруб…
Жил бобылем, ел молоко да хлебушек,
Грозу и вёдро* с радостью встречал,
Былины сказывал и сказки малым детушкам
Да всё игрушки разные тачал.
Диковинные, всем на заглядение,
Но хрупкие, как тонкий лёд весной.
Не раз один младое поколение
Рыдало над разбитою иной,
А он им ладил новую диковину,
Ажурнее и краше во сто крат…
И вот однажды в скромную хоромину
Родители заплаканных ребят
Явились к старцу: «Ты увенчан мудростью
И ребятишек любишь, как родных,
Так почему с наивной безрассудностью
Не ладишь медных или костяных?»
«Промчатся годы, как водица талая,
И с ними детства сладостный эфир…
Желаю, чтоб сия забава малая
Поведала, как хрупок этот мир».
…
*вёдро – диал. тёплая, ясная, солнечная,
сухая погода (не о зимней поре).
«Скот ходит у казаков уральских на подножном корму зиму и лето, круглый год, пастухи и табунщики за ним в вёдро и в ненастье, в метель, дождь, зной и стужу». (В. И. Даль, «Уральский казак», 1843 г.)
Обратился Ангел к Человеку:
«Хочешь жизнь свою увидеть с высоты?
Посмотреть, как шёл от вехи к вехе?
Где оставил ты свои следы?»
Человек кивнул. Хранитель верный
Подхватил его – и до небес
Взмыл, как птица, над землею смертных.
Мир обычный попросту исчез.
Обернулся мир пустыней пыльной —
Вместо рек, полей и городов
В легком мареве под ними плыли
Цепи человеческих следов.
Шли тропинки в разных направленьях,
Скрещивались, удалялись вновь.
И увидел смертный с удивлением
Длинный путь из собственных следов.
«Что это? – спросил он, обращая
К Ангелу в лицо пытливый взгляд. —
Там, внизу, мои не пресекая
Вдоль идёт ещё каких-то ряд». —
«То мои, – потупив взор свой скромно,
Ангел Человеку отвечал. —
Верь, дружок, я в этот мир огромный
Одного тебя не отпускал.
Рядом был с тобой всегда в дорогах,
Руку помощи с тревогой подавал,
Чтоб в различных жизненных невзгодах
Шею господин мой не сломал».
«Почему тогда, ответь, неверный,
Так прерывисты твои следы?
В самых сложных на пути моментах
От меня отказывался ты?»
И ответил Ангел откровенно:
«В дни, когда недоставало сил,
Через беды я, как раб твой верный,
На руках тебя переносил».
Давным-давно в далёкой деревушке,
В горах, где небо сходится с землёй,
Жила-была почтенная старушка.
Катилась жизнь привычной колеёй.
В саду фруктовом в несколько деревьев