Толстиков Владимир Владимирович
После окончания Казанского танкового училища, летом 1943 г. мы с Жоржем были направлены на Центральный фронт, во Вторую гвардейскую танковую армию, в элитную, очень известную своими боевыми подвигами 11-ю отдельную гвардейскую танковую бригаду, которой командовал всем известный своим мужеством Герой Советского Союза полковник Бубнов.
2-я ТА и 11-я гвардейская танковая бригада находились в районе Курска и готовились к величайшей в этой войне танковой битве с фашистской танковой армадой, получившей впоследствии всемирно известное название Курская битва.
К сожалению, мы с Жоржем были вместе только около месяца. Отец отозвал Жоржа в Свердловск для подготовки к поступлению в Бронетанковую академию. Итак, я остался до конца войны один, без верного настоящего друга Жоржа Прейсмана.
Но вернемся к моей боевой службе на фронте, в 11-й гвардейской танковой бригаде. Надо сказать откровенно, что я впервые на этой войне стал настоящим командиром. До этого я находился всегда в роли подчиненного, будучи стрелком-радистом на бомбардировщике. Теперь я командир танка, в моем подчинении всего три человека, но в условиях войны быть командиром танка дело не простое, сложнее, даже опаснее, чем командир самолета, ибо в танке просвечивается вся твоя натура, твоя воля, твое поведение, и если, не дай Бог, ты поведешь себя неправильно, будешь несправедлив, а попросту хамить, грубить подчиненным или напротив заискивать перед ними – в обоих случаях тебе хана. В первом случае тебя просто убьют, сказав – погиб от шальной пули, снаряда в бою. В самолете этого сделать невозможно, а у танкистов таких случаев было немало. И вот, к своему сожалению, я попал в неблагополучный экипаж. Это были три коренастых, нахальных, далеко за 50 лет уголовника, все руки и грудь в наколках. Об их прошлом мне рассказал наш командир роты капитан Мельник.
Экипаж танка встретил меня, 22-летнего командира с внешним видом далеко не мужественного покроя, с исхудалым тощим лицом, довольно неприветливо.
– Ну что, пацан, собираешься нами командовать? – с усмешкой заговорил механик-водитель.
Поведение экипажа меня расстроило, но я решил все же проявить характер:
– Во-первых, прошу вас впредь со своим командиром танка так хамски не разговаривать. Я не пацан, а ваш командир. От меня и только от меня зависят успех боя и ваша жизнь.
– Ну все это мы завтра увидим, – заметил наводчик.
Итак, наше знакомство началось с подготовки к завтрашнему бою. 5 июля фашисты должны перейти в наступление.
Наступает горячая пора. Я приказал, во-первых, на танке красными большими буквами написать «Беспощадный», далее все укрытия, где был замаскирован наш танк, – хату с края деревни – уничтожить, ибо они мешали вести прицельный огонь. Эти мои указания оказались разумными, и мы на следующий день успешно вели огневой бой с фашистскими «Фердинандами» и «Тиграми». Поначалу, при первых выстрелах противника мой экипаж сразу же бросался на днище танка, спасаясь от снарядов врага. Но мой прицельный огонь поражал немецких танкистов, и мы без потерь успешно вели огневой бой. Прошло несколько дней, и ни я, и ни один из членов экипажа не только не были убиты, но даже и ранены. А на фронте танкисты обычно живут не более 3–5 дней. Экипаж изменил ко мне отношение на 180° к лучшему, и мы стати настоящими боевыми друзьями.
Командование тоже обратило на меня внимание, на мое мужество и умение вести бой, и через неделю меня назначают командиром взвода (три танка). Мои члены экипажа ревели воем, не хотели меня отпускать, ходили даже к командиру бригады, чтобы меня оставили, – так не хотели со мной расставаться, и, надо сказать, у них было какое-то предчувствие. На следующий день, уже без меня, все трое были убиты прямым попаданием бомбы в их танк.
Бои на Курской дуге были очень ожесточенные, наша 11-я танковая бригада вела бои на Орловском направлении в районе станции Поныри. Моему взводу, как всем нашим танкистам, приходилось отбивать атаки немецких танков последней их конструкции Т-VI «Тигр» и Т-V «Пантера». Это было для нас далеко не просто, ибо наш лучший советский танк Т-34 по своим боевым качествам уступал фашистским танкам. Так, их калибр пушки 88 мм, а наш – 76 мм, начальная скорость снаряда у них в 2 раза выше нашей, следовательно, выше пробиваемая способность, их прямой выстрел 2 км, а наш – 800 м, то есть они могут за 1 км раньше нас вести огонь на поражение. За все эти недостатки наших танков мы расплачивались большой кровью. Только в моем взводе я за первую неделю боев потерял два танка из трех.
Бои под Понырями в июле 1943 года навсегда врезались в мою память. Я даже сочинил небольшой стих по этому поводу:
Я снова в памяти найдуПолоску розовой зариИ эту станцию в садуС названьем странным Поныри.
Особенно тяжелые бои развернулись 12 июля в районе Прохоровки, куда наша 11-я танковая бригада была брошена на помощь 5-й танковой армии.
Там развернулось гигантское встречное сражение, где с обеих сторон участвовали свыше 1200 танков. Это был настоящий кошмарный ад. Мы сближались с фашистскими танками до такой степени, что уже вести огонь из пушек было невозможно, выскакивали из машины и сражались с врагом в рукопашной схватке, сражались чем попало – кувалдой, ножом, пистолетом. Бог меня пожалел и в этой тяжелой схватке. Поле боя после сражения напоминало Бородинское, везде лежали убитые, раненые, стояли разбитые танки. Местные жители оказывали нам всяческую помощь, называя нас танковыми рыцарями в соловьиных краях.
К концу июля фашистские войска в конец выдохлись, и мы перешли в решительное контрнаступление.
Осенью 1943 года наша 2-я танковая армия начала осуществлять крупные наступательные операции на Украине. 6 ноября был освобожден Киев, а затем другие города Украины.