Кубрик встретил темнотой и тихим сопением. Двухъярусные, подвешенные на тяжёлые цепи – чтобы компенсировать качку – койки практически все пустовали.
Ещё днём большую часть женщин отправили свежевать и разделывать добытое мясо. Судя по всему, занятие затянулось.
От тишины становилось неуютно. Обычно в кубрике царил скрежет цепей и звонкие удары металлических боков коек о металлические стенки перекладин.
Добычу подняли на борт, метель угомонилась, но остановившийся двигатель так и не заработал. Эта мысль ворочалась в голове беспокойным клубком, но обдумывать её не хотелось.
Таашша, стараясь ступать легко и тихо, на ощупь добрела до своей койки. Жилое помещение она выучила как собственную ладонь – слишком часто приходилось являться сюда посреди ночи.
Койка ей досталась нижняя. Досталась, нужно сказать, милостью Рраха. Тот домашний цыплёнок, которым она попала на борт "Искателя", отбить себе удобное место ни за что не смог бы. Наверное, именно Рраха Кувалда ей простить и не смогла.
Практически все пришли на корабль одинокими. По велению пальчика слепой сестрицы Вьюги, по воле судьбы. Практически всем пришлось выгрызать своё место в совершенно новой иерархии, приспосабливаться к едущему из-под ног полу, к пресной жидкой еде, к строгой дисциплине, ночным вахтам и вынимающему душу одиночеству. Всем, кроме Таашши.
Она едва не умерла от ужаса, когда сестрица – одна из кучи согнанных на площадь родичей Вьюги – замерла возле неё и вытянула подрагивающий палец, почти упираясь Таашше в грудь. Сестрица Вьюги была совсем крошечной – даже не подростком – поводырь держал её не под руку, как взрослых, а за капюшон куртки. Наверное, это могло показаться милым и забавным, но Таашша в тот момент готова была вцепиться в тонкую детскую шейку и до хруста её сдавить. Раньше она не замечала за собой таких кровожадных мыслей, но этот маленький детский пальчик перечёркивал всё. Распланированную сытую жизнь в тёплом уютном городе, надежды выбиться из рабочей прослойки в элиту и отучиться в школе. Таашшу вырвали из большой, любящей семьи и заставили плыть в огромной жестяной банке по ледяной пустыне на поиски Тёплой земли из бабкиных россказней.
Таашша невидяще смотрела перед собой, боясь повернуть голову и столкнуться взглядом с мамиными глазами. Скорее всего, они были пустыми и потерянными. Детей у мамы было шестеро, но дочь среди них одна – самая любимая и самая оберегаемая. Удержало от необдуманных действий и последующей казни её то, что мерзкая слепая малявка замерла буквально через пару шагов. Там, где стоял навытяжку спокойный и собранный Ррах. Детская рука поднялась снова, и теперь Таашшу затопило таким облегчением, что она осела в дрожащих отцовских руках.
Наверное, именно то, что Ррах попал на "Искатель", уберегло маму от нервного срыва. А Таашшу от участи быть задушенной подушкой в первую же ночь, когда перепуганные, выдернутые из привычного мира люди ещё не поняли, как жестоки корабельные правила.
После первой ночи в переполненном кубрике освободились четыре койки. Одна по вине соседок, три – исполнением решения корабельного суда.
Ррах, сразу давший понять, что голыми руками передавит женскую половину этажа, если утром не досчитается на построении Таашшиной макушки, лишь сокрушенно мотал головой. Мужские кубрики тоже поредели.
Осторожная и неглупая Кувалда первую ночь пережила, научилась на чужих ошибках и стала ещё осмотрительней. Поэтому ничего страшнее обидных тычков и оскорблений она до сих пор себе не позволяла. Даже после некрасивой сцены в душевых серьёзных подлянок Таашша от соседки не ждала. Воровство, порча имущества и побои карались корабельными законами, а на мелкие пакости Кувалда размениваться не станет.
Постель пахла плесенью и холодом. Таашша не раздеваясь нырнула под одеяло и свернулась калачиком, сохраняя остатки тепла.
В животе неприятно засосало. Желудок напоминал, что ужин она едва поковыряла, занятая своими переживаниями.
Таашша честно боролась с собственным телом, пока живот не начал исполнять брачные песни тюленей. Она сжалась крепче, надеясь унять разбушевавшийся желудок, но тот лишь задушено булькнул и продолжил выводить рулады. И Таашша сдалась. Приподняла матрац, слепо пошарила рукой по металлическому дну, наткнулась пальцами на бумажный свёрток. Неприкосновенный запас утащенного во время дежурства на камбузе хлеба. Ссохшийся в камень, сейчас он казался вершиной кулинарных изысков. Вытащив предпоследний ломоть и убрав остатки на прежнее место, Таашша жадно вгрызлась в хлеб зубами, стараясь не урчать, как оголодавшая кошка. Хлеб скрипел на зубах, ломался с громким хрустом. Таашша провела ладонью по покрывалу стряхивая крошки, и прислушалась. Сопение соседок оставалось мерным и ровным.
На верхней койке завозились, переворачиваясь на другой бок. Под Таашшиной койкой тоже послышался звук. Крысюк почуял еду.
Острая морда с блестящими бусинами глаз высунулась из-за борта кровати совершенно безбоязненно.
Крыс проследовал по простыне, подбирая по пути крошки, а потом совершенно бесцеремонно цапнул Таашшу острой когтистой лапкой за локоть.
Она, опешив от такой наглости, дёрнула рукой, посылая крыса в полёт. Тот шлёпнулся на пол и заверещал скандально и обиженно, однако повторных попыток забраться на койку предпринимать не стал.
– Ты чего разоралась? – сонно пробормотала Кувалда.
– С крысой воюю.
– Тише воюй, – судя по звуку, Кувалда перевернулась на другой бок. Спустя несколько ударов сердца она уже дышала глубоко и ровно.
Таашша догрызла сухарь и свернулась в комок, накрывшись тонким покрывалом по самый нос. Довольный подачкой желудок утихомирился. Крысюк, устав скандалить, забился в свою норку. Двигатель молчал. Казалось, ничего не мешало Таашше забыться мирным глубоким сном. Но стоило задремать, за дверью каюты ей чудились тяжёлые шаги. Шаги мужских, обутых в кисы ног.
Таашша выныривала из сонного дурмана, мокрая от пота, дрожащая, с частящим сердцем. За окном подвывал ветер. Хохотал над глупой человечкой, слабой и беззащитной перед ночными кошмарами.
Под утро вернулись те, кого загнали разделывать тюленьи туши. Они принесли на себе запах свежей крови и кошмары Таашши окрасились в алые оттенки.
***
Динамики захрипели, откашлялись и разразились перезвоном судового колокола.
Таашша, только-только умудрившаяся провалиться в короткое мутное забытье, заполненное белой снежной круговертью и волчьим воем, подскочила. Она едва не сверзилась на пол, запутавшись в покрывале.
С трудом удержавшись на койке, Таашша поймала насмешливый взгляд Кувалды. Та стояла у самых дверей, полностью одетая и готовая к построению. А Таашша позорно проспала.
Таашша пригладила стоящие дыбом ворсинки на шубе, криво замотала пуховый платок, наскоро зашнуровала ботинки и понеслась по коридору, практически не разбирая дороги.
Встать в строй она успела буквально в последний момент. Нырнула за спину Рраха, поправляя сбившийся платок, когда из соседнего коридора вынырнул строгий, затянутый в идеально отутюженный китель офицер. Сегодня суточное дежурство выпало Ледяному. Суровое, словно вырезанное в камне, лицо не выражало никаких эмоций. Ледяной окинул строй колючим взглядом. Таашша уткнулась лбом в спину Рраха. Ледяной пугал.
– Здравствуйте, товарищи матросы, – густой голос офицера заполнил коридор.
– Здравия желаю, товарищ каперанг, – недружно проблеяла толпа. Таашша старательно открывала рот, не издавая при этом ни звука. Сбитое бегом дыхание ещё не восстановилось.
Ледяной досадливо поморщился, но требовать повторения приветствия не стал. Тощие, измотанные, одетые в безразмерные шубы и дурацкие пуховые платки люди, стоящие тремя косыми линеечками вдоль коридора настоящий строй не напоминали даже отдаленно.
– Вахты сегодня несём согласно распорядка, но все, кто находится не на смене, должны задержаться после обеда в столовой. Форма одежды свободная. Планируется некое торжественное мероприятие…
Офицер продолжал что-то говорить, но возбуждённый женский клекот перекрыл его голос. Ледяной нахмурил совершенно белые брови, попробовал напрячь голосовые связки, однако перекричать ораву взбудораженных женщин оказался не в состоянии. Жёсткое, изъеденное морщинами лицо пошло красными пятнами. Ледяной раздул ноздри и, резко развернувшись на каблуках, покинул коридор.
Таашша нахмурилась. За всё время путешествия, на корабле не устраивали ни единого торжественного мероприятия. Умом Таашша понимала, что их пытаются отвлечь от более серьёзных и важных вещей – от пропавших из-под носа трупов охотников, от молчащего двигателя – но сердце всё равно билось быстро и предвкушающе.
– Как думаешь, нам дадут мяса? – дёрнув Рраха за подол шубы, поинтересовалась она. От мысли об истекающих мясным соком стейках во рту скопилась слюна.
На "Искателе" кормили сносно. Крупами на костном бульоне, изредка разбавляя рацион сушёной рыбой, консервированными овощами или компотами из сухофруктов.
Ничего против овсянки, вобравшей в себя ароматный мясной дух от бульона, Таашша не имела, но хотелось мяса. И печенья. И молока. Молока, наверное, больше всего остального.
– Думаю, сегодня нас ждёт какой-то праздничный ужин, – на лбу Рраха пролегла задумчивая складка. – Но на большую щедрость не рассчитывай. Неизвестно, сколько ещё плыть, мясо будут экономить.
Таашша глубоко вздохнула, признавая правоту друга. Но мысли о мясе грели её душу до самой двери кубрика.
Первая половина дня прошла бестолково. Таашша заступала на вахту в ночь, поэтому, наскоро проверив тайник с керосином, с чистой совестью завалилась досыпать. Перед обедом, разбуженная громким копошением соседок, Таашша с трудом отлипла от койки и наскоро умылась холодной до судорог водой. Короткий дневной сон не восстановил силы. Голова гудела.
В кубрике творился хаос. Соседки клекотали, как всполошенные птицы. В воздух взвивались блёстки, перья, облачка белил.
Поддавшись общему настрою, Таашша устроила быструю ревизию своей прикроватной тумбочки. Из парадного в гардеробе обнаружился только длинный свитер грубой вязки. И тот парадным можно было назвать лишь за жизнерадостно-рыжий цвет. Свитер был сотворён мамой в приступе страсти к вязанию. Страсть была мимолётной и поверхностной, поэтому свитер вышел неумелым, зато ярким и тёплым. Таашша потискала колючую ткань в руках, кося на разодетых в нарядные платья соседок, вздохнула и отложила в сторону.
Пришлось влезать в привычную форму. Уже позже, когда соседки оглушительно цокали по коридорам каблуками и тряслись в своих красивых, но тонких платьицах, Таашша поняла, что не прогадала с выбором наряда. На смену затихшему двигателю пришли котлы, но корабль всё равно медленно терял крохи тепла. Ясное небо за окном намекало на злой, кусачий морозец. Иллюминаторы затянуло резными узорами. Таашша невольно залюбовалась на переплетение белых иневых кружев, но получила тычок в спину от спешащей в столовую соседки.
Ррах ждал в дверях. Он тоже надел форму. На гладко выбритым лице виднелись мелкие порезы, но больше всего Таашшу поразила остриженная почти под ноль голова.
– Ты задумался, когда брился? – приподняла бровь Таашша выразительно глядя на чёрный ёжик на голове друга.
– Перебор? – Ррах неловко улыбнулся и провел ладонью по стриженой макушке. – Надоело плести косы.
– Да пойдёт, – пожала плечами Таашша. – Сама бы не отказалась отрезать все эти патлы.
Цокающая мимо них каланча на каблуках, услышав Таашшину фразу, ехидно расфыркалась. Она была похожа на птицу – тонкие ножки, в ореоле колышущихся воланов и юбок. Волосы накручены в причудливый хвост, на руках звенели россыпи браслетов. Таашша поёжилась, представив как ледяной металл касается нежной кожи запястий.
– У нас было ограничение по багажу, неужели кто-то потратил место в чемодане на бальные платья и каблуки? – провожая девицу взглядом покачал головой Ррах. – Даже если мы найдем Тёплую землю, вряд ли нас там ждут балы и танцы.
– Тебя удар хватит, если ты заглянешь в их чемоданы, – улыбнулась Таашша.
Пропустив очередную красотку, прущую вперёд с уверенностью тарана, они наконец вошли в столовую. Выглядело она непривычно. Столы и лавки отодвинули к стенам, оставив в центре огромное пустое пространство. У раздачи скопилась очередь. Люди перешептывались и нервно мотали головами, в поисках кухонных работников. Желудок Таашши протестующе взвыл.
Словно подчиняясь людскому недовольству, дверь камбуза распахнулась и двое дежурных по кухне поволокли к раздаче огромный чан.
Все так увлеклись вожделенным созерцанием скорейшего обеда, что не обратили внимание, как дверь столовой открылась пропуская странную делегацию.
Таашша настороженно замерла. Потому что вслед за людьми в офицерский форме, в помещение вплыла сестрица Вьюги.
Кругленькая, с пышной копной неубранных волос, в теплом сером платье, сестрица обеими руками держалась за своего провожатого. Плотная повязка скрывающая глаза, слегка съехала набок. Поводырь, заметив это, поправил повязку. Про слепоту и немоту родичей Вьюги ходило много слухов. Кто-то считал, что на самом деле родичи зрячи, и ткань повязок непроницаема только с одной стороны. Другие думали, что повязки мешают Вьюге смотреть глазами своих родичей на людей. Третьи верили сказкам про наказание сестрицам-отступницам, вздумавшим распоряжаться телами мёртвых людей. Таашше было всё равно. После отбора на Искатель она ненавидела родичей Вьюги горячо и искренне.
– Господа, – коротко прочистив горло, произнёс Ледяной. Он выглядел таким же чистеньким и выглаженным, как на утреннем разводе. Будто всё это время провёл замерев навытяжку у стены, опасаясь оставить на одежде лишнюю складку, и лишь сейчас позволил себе двигаться.
Люди обернулось на голос, уставились на офицера голодными и ожидающими взглядами.
– Вчера утром из-под пера нашего штатного предсказателя вышло новое изображение. Тёплая земля совсем близко, – офицер кивнул на сестрицу Вьюги. Взгляды людей переместились на неё. Сестрица, будто почувствовав внимание, попыталась нырнуть за спину поводыря, но тот грубовато придержал её за локоть, вынуждая остаться на месте.
– Словно в подтверждение этому, – Ледяной слегка повысил голос, забирая внимание на себя, – вернулась группа, посланная на охоту. Капитан считает, что это благой знак.
Зал загудел. Все присутствующие знали, что из трёх посланных групп живым вернулся лишь один человек. Насупленные взгляды заметались от Ледяного к Рраху. Друга уважали и, возможно, немного побаивались, но Таашша нюхом чуяла, как в воздухе зарождаются мрачные сплетни. Пережить две дюжины охотников и десяток матросов – дело похвальное, но слишком подозрительное. Долгий путь, оставшаяся позади цивилизация, прорва воды под корабельным брюхом и ледяная пустошь по всем обозримым сторонам сделали людей суеверными.
– Да, вьюга взяла свою плату, – голос офицера набрал обороты, эхом отскочил от стен, перекрыл гомон толпы. – Но главное своё задание охотники выполнили. У нас достаточно мяса, чтобы без проблем пережить ещё некоторое время. И в подтверждение тому, наши повара приготовили для нас необычный обед. В руки будет выдаваться одна порция, за этим проследит офицерский состав. После обеда наша штатная провидица проведёт ритуал для привлечения удачи и все отправятся по рабочим местам.
Люди притихли, заинтересованно уставились на кухонных работников. Очередь у раздачи вытянулась и зазмеилась по помещению.
Таашша предпочла пристроиться ближе к хвосту. Если дают порцию в руки, еды хватит на всех, а значит незачем терпеть тычки в спину и оттоптанные ноги. Ррах возвышался за её плечом.
Очередь двигалась нестерпимо медленно. Впереди то и дело разгорались короткие стычки. Младшие офицеры вились вокруг хищными рыбинами, высматривали добычу, вытаскивали из очереди самых отчаянных дебоширов и отгоняли в самый конец.
Щедро наполненные миски им достались уже подостывшими. Они с Ррахом покружили по залу и примостились у сложенных друг на друга столов. . Таашша оперлась поясницей о столешницу и с интересом ковырнула вилкой содержимое своей миски. Порция привычной каши сегодня была больше, как будто дежурный на раздаче вместо одного половника шлёпнул полтора. Поверх каши лежал хороший шмат истекающего жиром мяса. В углу миски скромно приютилась скудная горка консервированного горошка. Овощей не давали уже очень давно, поэтому Таашша моментально склевала горошины и облизнулась, тоскливо мечтая о добавке.
Овощей и фруктов не хватало до тоскливого воя. Таашша с тоской вспоминала теплицы, где в период сбора урожая можно было до отвала наестся побитыми яблоками и подгнившими помидорами. Иногда удавалось урвать горсть погрызенных жуками ягод. За клубнику, правда, можно было схлопотать палкой по пальцем от смотрительницы теплиц, но сочные, сладкие ягоды того стоили.
В городах недостатка продуктов не ощущалось – теплицы исправно приносили урожай по нескольку раз в год. Рынки полнились как свежими, так и консервированными плодами. Таашша, раньше разборчивая в еде, с тоской вспоминала как воротила нос от опостылевшей картошки. Сейчас за пару клубней она бы заложила Вьюге имя.
Свежих овощей Искателю увидеть доведётся не скоро. Без теплиц вырастить еду невозможно. Бабушка рассказывала маленькой Таашше сказки о землях, где овощи растут прямо в земле возле домов, но Таашша знала, что это лишь выдумки. В реальности землю покрывал вечный снег и на улице выживали только толстые разлапистые ели.
Таашша, как многие ребята из небогатых семей, всё детство провела в теплицах, по уши в земле и зелёном травяном соке и видела, откуда берётся настоящая еда. Школы таким как она не полагались, но тяжкий выматывающий труд тоже был своеобразной школой. Таашша не умела читать и писать, знала историю родного города только по сплетням соседок, зато работать привыкла с малых ногтей. Возможно, поэтому родичи Вьюги отправились искать обслугу для корабля среди простых работяг.
Ррах ткнул Таашшу локтем в бок и аккуратно пересыпал свой горох в её тарелку. Таашша благодарно улыбнулась.
Тюленье мясо было странным по консистенции и пахло рыбой. Мозг Таашши отказывался совмещать внешний вид и запах, но вкус оказалось неплох. Зажаренное до жёсткой корочки, истекающее жиром, щедро сдобренное специями, мясо закончилось быстрее, чем сосущее чувство в желудке.
Таашша воровато огляделась, убедилась, что за ней никто не наблюдает и сунула в тарелку палец, собирая с бортиков остатки каши и мясного сока.
Ррах лишь насмешливо поднял брови, глядя как Таашша вычищает миску до зеркального блеска.
– Мою оближешь? – поддел он, но Таашша даже не подумала обижаться. Она практически протянула руку, чтобы забрать предложенную миску. Её остановил стук. Ритмичный, тягучий, перемежающийся с позвякиванием бубенцов, он лился из дальнего конца помещения, где сгрудилась корабельная команда.
Таашша раздула ноздри и упёрла взгляд в нелепую тучную фигуру с бубном в пухлых ручках. Сестрица Вьюги танцевала. Неуклюжее тело в длинных серых одеждах извивалось, заставляя вспоминать о завихрениях грязного городского снега в объятьях колючего ветра. Сильные и ритмичные удары захватили пульс, заставляя его замедлиться.
Таашша вцепилась в руку Рраха. До боли в кончиках пальцев. Её ноздрей уже коснулся густой и сладкий травяной дымок. Судорожно повертев головой Таашша заметила нескольких офицеров с пучками горящих веточек в руках. Тесное непродуваемое помещение моментально заполнилось дымом, вытесняющим из лёгких воздух, заставляющим мысли путаться. Таашша прикрыла нос рукавом и постаралась дышать неглубоко и редко. Горло запекло. Паникующее тело желало вдохнуть полной грудью, глотнуть холодного чистого воздуха, избавиться от горько-приторной дряни, осевшей на корне языка.
Ритуалы от родичей Вьюги не были редкостью. Родичи частенько приходили в теплицы. Работников смены собирали в неудобной темной раздевалке и держали в тесноте и духоте, пока родичи неразборчиво мычали и махали руками. Но на такие ритуалы никогда не приносили травы и бубны.
Эти вещи крепко ассоциировались с именаречением и заставляли волосы на руках вставать дыбом.
За иллюминаторами гудел ветер, усиливаясь с каждой секундой. Уши заложило. Таашша затряслась и зарылась лицом в кофту Рраха. Но знакомый запах и обхватившие за плечи огромные ладони не спасали от лезущего в уши ритма.
Ветер завыл совсем оглушительно. Переборки затряслись с жутким металлическим скрежетом.
Ветер рвался внутрь. Хотел остановить. Помочь. Прекратить. Вьюга ярилась. Она не могла перевернуть громаду корабля, не хватало сил. Люди заперлись в своей металлической скорлупе, лёгкие, мягкие, слабые. И недосягаемые.
Вьюга злилась, скидывала с бортов слабо закреплённое оборудование, засыпала иллюминаторы снегом. Искала.
И нашла. Стекло над Таашшиной головой брызнуло кучей осколков. Она взвизгнула, вывернулась из объятий друга и отскочила на несколько шагов назад. Ррах рассеянно отёр кровь из оцарапанной осколком щеки. Бубен смолк. Присутствующие – сонные и туго соображающие – медленно отходили от дурмана. Ветер принес с собой ворох маленьких колких снежинок, выдул из помещения сладковато-горький травяной дымок.
За спиной Таашши раздался сдавленный испуганный вскрик. Она резко обернулась, чтобы увидеть пухлый пальчик сестрицы Вьюги, глядящий прямо ей в грудь. Таашшу затрясло от страха и воспоминаний. Она не сразу сообразила, что в этот раз между ней и пальцем замер затравленным зверьком Крыс.
– Больше некуда откладывать, – Поводырь подошёл к сестрице и мягко, но настойчиво опустил её руку. – Сегодня вечером для тебя состоится ритуал именаречения.
Таашша видела, как от лица мальчишки отлила кровь. Он стоял к ней вполоборота, но Таашша отлично представляла пустой затравленный взгляд зеленющих глаз. Таких же ярких, как стены в помещении.
– Вечером у него смена, – Таашша не сразу поняла, что слова сорвались именно с её губ и с трудом подавила порыв запечатать рот ладонью. Ловить вылетевшие слова было поздно. Она, внутренне дрожа как замёрзший бульон из свиных копыт, задрала подбородок, встречаясь взглядом с Поводырем.
Тот нахмурился, оглянулся на безучастного Ледяного и поправился:
– Приходи завтра с утра в каюту сестрицы.
Крыс заторможено кивнул и обернулся. Таашша вздрогнула, когда лихорадочно блестящие, чёрные от затопивших радужку зрачков, глаза выловили её взгляд.
Крыс висел на тоненькой ниточке, а внизу простиралась непроглядная бездна безумия.