Валентин Валентинович вернулся к себе, на четвертый этаж.
– Дорогой мой, – сказал Юре, – ты оказался не на высоте. Ты побаиваешься Альфонса Доде? Кстати, кличка ему не подходит.
– Я его не боюсь, – вспыхнул Юра, – но Миша ненавидит меня, как буржуя; если бы я вмешался, он бы расценил это как подлизывание. Не беспокойтесь за него: он не нуждался ни в вашей защите, ни в моей.
– Правду надо защищать всюду, всегда и везде. – Валентин Валентинович уселся в кресле и закурил тонкую папиросу. – Что касается Альфонса, то он кончит тюрьмой. Околачивается во дворе с финкой, взрослый парень!
– А куда ему идти? В комсомол? Зевать на собраниях?
– Ты тоже не комсомолец.
– И что меня ждет? В институт не примут: не рабочий, не сын рабочего.
– Принимают и не рабочих. Твой отец – врач, поступай в медицинский.
– Ковыряться в чужом сопливом носу?
– Что же тебя привлекает? – в свою очередь спросил Валентин Валентинович.
– Кино.
– Есть способности?
– В кино нужна прежде всего внешность.
Валентин Валентинович оценивающим взглядом посмотрел на Юру:
– Внешность у тебя есть.
– Один кинорежиссер, папин пациент, обещал взять меня на съемки.
– Прекрасно! Будешь советским Рудольфом Валентино или Дугласом Фербенксом.
– Он начнет снимать новую картину через год, – огорченно проговорил Юра. – Что я буду делать после школы? На фабрику?
– Кстати, почему ваша школа так связана с фабрикой?
– Проходим производственную практику – два дня в неделю, получаем «трудовое» воспитание, даже пишем дипломные работы, почти как в вузе. Из нас готовят нечто вроде статистиков. Такая скучища!
– Напрасно пренебрегаешь этим, – сказал Валентин Валентинович, – другие после школы идут на биржу труда или в чернорабочие. А ты сразу получаешь специальность.
– Мне нужна независимость.
– Профессия актера тебе ее даст?
– До известной степени.
– Заблуждаешься. Независимость дается только этими…
Валентин Валентинович пошевелил пальцами, как бы перебирая монеты.
– Но где их взять?
Валентин Валентинович погасил папиросу в пепельнице, прошелся по комнате, чистой, пустоватой, с фотографиями лошадей на стенах.
– Надо начинать с небольшого. Кто я такой? Уполномоченный общества «Друг детей». Раньше я распространял лотерейные билеты, открытки, значки, поднимался по лестницам, стучался в двери, несознательные гражданки захлопывали их перед моим носом. Все же мне удавалось кое кого убедить. Заметь, какую гуманную роль я выполнял: помогал несчастным, голодным крошкам и пробуждал в людях сострадание. Теперь заготовляю мануфактуру для наших предприятий, прибыль от них идет опять же на помощь беспризорным детям. Раз в месяц получаю свои проценты. Рокфеллер имеет больше, но я сыт, одет, обут. – Он вытянул ногу и показал лакированный ботинок «джимми». – Делаю свои деньги и думаю, как бы сделать их больше.
– На лотерейных билетах? На отгрузке мануфактуры?
– Друг мой! Деньги делаются на всем. Нэп! Папиросы «Ира» не все, что осталось от старого мира. Шевели извилиной, как пишут в журнале «Смехач». Жизнь с ходу дает тебе шанс – не упускай его. Приживись на фабрике. Получится с режиссером – уйдешь в Дугласы Фербенксы. Не получится – заработаешь производственный стаж и поступишь в вуз. Кстати, какая у тебя тема?
– Учет на складе, – произнес Юра с отвращением.
– Прекрасная тема! – воскликнул Валентин Валентинович. – На складе ты станешь деловым человеком, изучишь ткани. Актуальнейшая проблема! За десять лет люди пообносились, рынок требует маты…
– Маты? Что это такое? – спросил Юра.
– Мата – мануфактура на языке контрабандистов, этим термином пользуются и коммерсанты, – объяснил Валентин Валентинович. – Какие названия! Амарант, бельфанс, туаль-д-эте, канбера, виоламакмино… Из-за одних названий я бы пошел работать на склад, честное слово!
– Вы говорите о фабрике с таким же энтузиазмом, как Миша Поляков на школьных собраниях о мировой революции, – усмехнулся Юра.
– Ну что ж, из всех, кого я видел сегодня, Миша Поляков понравился мне больше всех.
– Вы его мало знаете, – нахмурился Юра.