Из леса вышли двое. Направились к поселку, хотя поселком назвать его было трудно, скорее хутор. Четыре небольших двора и огромное имение за забором, оснащенным всякими техническими премудростями и отсеченным крутым обрывом Волги. Возле пятиметровой ограды ютилась кирпичная избушка с разбитым вокруг нее яблоневым садом. Смахнув крючок, один из незваных гостей толкнул калитку, и, о чем-то перешептываясь со спутником, направился к дому. Они не спешили, на ходу натягивали шапки-маски и доставали из-за пояса «стечкины». Хозяин жил один и без собаки, и, видимо, гости об этом знали.
Водка была уже ополовинена, на столе разбросаны куски талого сала, зелень с размазанной на листьях огородной грязью и гроздь бледных помидоров. Дополнял натюрморт небритый мужик с разухабистой рыжеватой физиономией, вполголоса ругающий телевизор. Ствол, приставленный к голове, застал его врасплох, но без страха, слез и обморока. Матерно приветствовавшего незнакомцев Агафона Семеновича тут же репрессировали двумя ударами в печень, а затем привязали к стулу садовым скотчем.
– Зачем пришли, суки? – пользуясь пока еще незаклеенным ртом, рычал Семеныч. – Денег все равно… – он осекся, хотел сказать «нет», но гордо выдавил «не дам».
– Слышь, дед, пытать мы тебя сейчас будем. – Налетчик говорил с явно деланым кавказским акцентом, дыша перегаром в ухо Семенычу.
– Внучок хренов, ты, когда отдуплишься, поздно уже будет! Ты на кого наехал! Я ж тебя с говном схаваю, кадык откушу, ноги вырву!
– Красноперова знаешь? – «Маска» привела Семеныча в чувство то ли пощечиной, то ли вопросом.
– Нет, не знаю такого, – хозяин явно погрустнел.
– Сосед это твой, собака старая! Ну! Знаешь?
В ответ мужик лишь мужественно молчал, героически дергал глазом, наблюдая, как второй налетчик налаживает его старенький утюг.
– Ты партизана здесь не включай. Живым все равно не отпустим. Все расскажешь или сдохнешь в муках адских. Кишки свои увидишь и мясо жареное понюхаешь.
– Не знаю я такого, – сменив тактику, захныкал Семеныч. – Ребятки, отпустите меня. Ну, сами подумайте, где я, а где Красноперов. Откуда мне его знать?
– Хнычь не хнычь, – ласково заржал боевик, – а сдавай соседа по- быстрому и закончим твои страдания. Когда он домой приезжает?
– Не знаю, – ныл хозяин. – Хошь пытай, все равно не знаю.
– Джабраил, ставь утюг. Будем деда жарить! – крикнул злодей товарищу, который послушно воткнул вилку в розетку.
Но в ту же секунду окна брызнули стеклами, полетела входная дверь и в комнату, кто в окно, кто в дверной проем, один за другим вкатились перекатом пятеро бойцов. Отшвырнув в сторону хозяина, они принялись за гостей, уложив на пол и заковав в наручники.
– Витя… Виктор Георгиевич, родненький, – счастливо освобожденный дед рыдал в полевой генеральский погон. – Эти суки ведь по твою душу пытали, но я им ничего…
– Чуть не опоздали. – Красноперов плюнул на зашипевший утюг.
– Георгич, дай я их кончу! – заорал хозяин в ответ.
– Кровожадный ты мужик, но справедливый! Как хочешь, право твое. – Красноперов передернул «калаш» и вручил его Семенычу.
И тот с яростным рыком разрядил обойму в скованных гостей. Парни подергались в предсмертных конвульсиях под рассыпной звон гильз и застыли.
– Уходим, – приказал Красноперов и направился к сломанной двери.
– А чего с мертвяками-то делать? – замычал вдогонку Семеныч.
– Что хочешь, то и делай. Хочешь – чучело, хочешь – в огороде закопай. Помогли бы тебе, да некогда. Сам справишься.
– Вон они какие кабаны отожратые. Я их из дома-то не вытащу, – обескураженно залепетал дед.
– На куски поруби. Делов-то!
Семеныч, тяжело вздохнув и перекрестившись трясущейся рукой, покорно достал топор и направился к казненным.
Смех сотряс разгромленное жилище. Громче всех веселились ожившие трупы, стягивавшие с себя наручники и маски.
– Ну и мудак ты, – злобно выдавил Семеныч в сторону Красноперова.
– Кто?! – генерал оборвал смех.
– Вот этот, – быстро сориентировался дед, ткнув топором на им же «убиенного», которым оказался Миша Блудов. – Утюг, падла, хотел на меня ставить. – Он поник окончательно, тут же одним махом через горлышко допив бутылку.
– Это тебе за беспокойство и на ремонт, – Красноперов по-барски швырнул на стол несколько купюр, явно раздосадованный оскорблением, услышанным бойцами.
Он посмотрел на ребят – та же братва, только в званиях и на службе. Сколько с ними пройдено. Каждый предан, каждый обязан. Кто награжден, кто ранен, но почему-то ни в ком из них он не был так уверен, как в этом старом алкаше-соседе, презирающем власть и его, Красноперова, вместе с ней, но так и не сумевшем переступить через предательство.