Если, возвращаясь с добычей и пленными в свой замок в Аберистуите, Кадваладр и позволял себе вольности, то на севере Овейн Гуинеддский железной рукой наводил порядок. После того как брат Кадфаэль со своими спутниками углубился в Уэльс, оставив Освестри по правую руку, они всего пару раз столкнулись с неприятными неожиданностями. В первый раз то были трое разбойников, которые напали было на них, но, увидев, что численный перевес не на их стороне, поспешно скрылись в чаще.
Во второй раз Кадфаэля чуть не задержал дозор, состоявший из вспыльчивых валлийцев. Однако, услышав спокойное приветствие Кадфаэля на родном языке, дозорные прониклись к нему дружескими чувствами и под конец даже рассказали о передвижениях принца. Многочисленная родня Кадфаэля, все эти двоюродные и троюродные братья, а также общие предки служили прекрасным пропуском в Клуиде и Гуинедде.
Таким образом Кадфаэль узнал, что Овейн отправился из своего орлиного гнезда на восток, чтобы смотреть там в оба за Ранульфом Честерским. Проверив границу владений Честера, принц по реке Ди добрался до Корвена. Это были первые сведения, полученные Кадфаэлем. Позже, у Ривласа, он встретил людей, утверждавших, что принц переправился через реку Беруинз и, дойдя до Глин-Сейриога, сейчас, видимо, разбил лагерь у Лланармона. Не исключено также, что он у своего союзника и друга Тудура ап Риса – у того манор в Трегейриоге. Зная, что Овейн Гуинеддский значительно разумнее многих валлийцев, Кадфаэль решил направиться в Трегейриог. К чему разбивать лагерь зимой, когда рукой подать до верного соратника, у которого крепкая крыша над головой и полно припасов и к тому же дом стоит в защищенной от ветра долине, а не среди мрачных холмов?
Манор Тудура ап Риса находился в расщелине, куда спускался горный ручей, впадавший в реку Сейриог. Границы его владений хорошо охранялись: не успел отряд Кадфаэля продраться сквозь заросли кустарника, как на тропинке показались двое воинов. Окинув всадников внимательным взглядом, валлийцы сочли их безобидными еще до того, как Кадфаэль приветствовал их на родном языке. Валлийский язык и ряса Кадфаэля окончательно успокоили их. Молодой воин попросил своего товарища пойти предупредить Тудура о приезде гостей, а сам не спеша проводил их до места. За рекой, на опушке леса, виднелись каменистые поля и сараи. Угрюмые бурые холмы поднимались вверх, круглая белая вершина вырисовывалась на фоне свинцового неба.
Тудур ап Рис вышел приветствовать гостей – коренастый мужчина могучего телосложения с густыми каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой. Голос у него оказался звучный и мелодичный, складывалось впечатление, что Тудур не говорит, а поет. Бенедиктинский монахваллиец, которому к тому же поручили вести переговоры, был ему в диковинку. Однако Тудур, ничем не выдав своего удивления, вежливо пригласил гостя в дом. Вскоре в комнату вошла девушка, которая по валлийскому обычаю принесла воды, чтобы гость омыл ноги. Принимая эту услугу, гость показывал, что собирается провести в доме ночь.
До появления этой девушки Кадфаэлю не приходило в голову, что владелец Трегейриога – тот самый человек, о дочери которого говорил Элис, рассказывая, что с детства помолвлен с «маленькой темноволосой особой, которая умна и по-своему красива». Она стояла сейчас перед Кадфаэлем, держа в руках таз, от которого шел пар. Она скромно держалась при госте, но по платью и манерам было видно, что это дочь Тудура. Девушка была маленького роста, но хорошо сложена, с горделивой осанкой. Была ли она умна? Живая и уверенная в себе, и при всей ее почтительности к гостю чувствовалось, что она умеет поставить на своем. Темноволосая? Да, конечно. Волосы черные как вороново крыло, но с едва заметным рыжеватым оттенком, как и у черных глаз. Красива? Не особенно – черты лица неправильные, глаза широко расставлены, лицо сужалось, оканчиваясь острым подбородком. Однако, когда девушка делала какое-либо движение или заговаривала, в ней ощущалась такая искрящаяся живость, что это искупало недостаток красоты.
– Я с благодарностью принимаю твою услугу, – сказал Кадфаэль. – А ты, должно быть, Кристина, дочь Тудура. Если это так, мне нужно передать тебе и Овейну Гуинеддскому весть, которая, наверное, вас обрадует.
– Я действительно Кристина, – ответила девушка, оживившись. – Но каким образом монах из Шрусбери узнал мое имя?
– От молодого человека по имени Элис ап Синан, о котором ты, вероятно, горевала, считая его погибшим. Он находится в крепости Шрусбери, целый и невредимый. Ты, наверное, ничего о нем не слышала с тех пор, как брат принца привел свое войско из Линкольна?
На лице Кристины не дрогнул ни один мускул, но глаза расширились и засияли.
– Моему отцу сказали, что Элис остался вместе с теми, кто утонул в ручье у границы, – сказала Кристина, – и что о судьбе его ничего не известно. Он действительно жив? И находится в плену?
– Не беспокойся, он не ранен, и без особого труда его можно вызволить из плена. Он вернется домой и, надеюсь, станет тебе хорошим мужем.
«Да, как же! Тут можно сколько угодно забрасывать наживку, но рыбку не поймаешь, – подумал брат Кадфаэль, глядя в непроницаемое лицо девушки. – У нее свои секреты, их из нее не вытянуть».
Взглянув Кадфаэлю прямо в глаза, Кристина сказала:
– Элиуд будет рад. Элис, наверное, упоминал и о нем? – Но она заранее знала ответ.
– Он что-то говорил о каком-то Элиуде, – осторожно промолвил Кадфаэль, чувствуя, что ступил на зыбкую почву. – Я так понял, что это двоюродный брат, с которым они вместе росли, как родные братья.
– Они ближе чем братья. Можно мне сообщить Элиуду эту новость или нужно подождать, пока ты поужинаешь и расскажешь моему отцу о порученном тебе деле?
– Элиуд здесь?
– Нет, сейчас его нет. Он с принцем где-то у северной границы. Они вернутся вечером. Они живут у нас, а лагерь Овейна тут неподалеку.
– Это хорошо, так как мое поручение связано с обменом Элиса ап Синана на пленника, который представляет для нас большую ценность и которого принц Кадваладр, вероятно, захватил в Линкольне. Если это столь же добрая весть для Элиуда, как для тебя, ты бы поступила по-христиански, как можно скорее успокоив его.
Выражение лица Кристины не изменилось, когда она вымолвила:
– Я непременно скажу Элиуду, как только он появится. Было бы жаль, если бы столь пылкая братская любовь была омрачена малейшим промедлением.
В ее медовом тоне чувствовалась горечь, глаза девушки сверкали. Поклонившись, она удалилась, предоставив Кадфаэлю возможность умыться перед вечерней трапезой. Он наблюдал, как девушка вышла с гордо поднятой головой – стремительно, но бесшумно, словно охотящаяся рысь.
Так вот как обстоят дела в этом уголке Уэльса! С одной стороны – девушка, имеющая четкое представление о своих правах и привилегиях, с другой стороны – несмышленый юноша, совсем еще ребенок по сравнению со своей невестой. Он шествует по жизни в обнимку со своим братом, забывая о нареченной. А девушка, обладающая недюжинным умом и обуреваемая страстями, восстает против подобного положения вещей, не желая быть третьей лишней.
Знала бы она, что ей не о чем печалиться! Девушки взрослеют гораздо раньше юношей. Все, что ей нужно сделать, – это немного подождать и употребить оружие, данное ей от природы, и тогда она перестанет быть третьей лишней, которой пренебрегают. Но она слишком горда, вспыльчива и не расположена ждать.
Приведя себя в порядок, Кадфаэль пошел в зал, где был подан простой, но обильный ужин. У дверей в полумраке горели факелы, и с севера, со стороны Ллансантффрейда, доносился стук копыт возвращавшегося из дозора отряда. Столы в зале были накрыты, огонь в очаге пылал, и к закопченному потолку поднимался ароматный дым. Овейн Гуинеддский, повелитель северного Уэльса, довольный и проголодавшийся, прошел к своему месту за столом, расположенным на возвышении.
Кадфаэль видел его прежде всего один раз, но такого человека, как Овейн, невозможно было забыть. Принц не придавал никакого значения церемониям и пышным ритуалам и никогда не подчеркивал, что в жилах его течет королевская кровь. В свои тридцать семь лет он находился в расцвете сил. Высокого роста, светловолосый, Овейн пошел в свою бабушку, датчанку Рагнхилд, и мать Ангхарад, которая славилась своими соломенными волосами среди темноволосых женщин юга. Окружавшие Овейна молодые люди пытались подражать его уверенным манерам, но у них это плохо получалось, оборачиваясь какой-то развязностью и чванливостью. Кадфаэль гадал, кто же из этих шумливых юношей Элиуд ап Гриффит и сказала ли ему Кристина, что Элис жив. А если сказала, то любопытно, какие выражения употребила эта девушка, терзаемая ревностью?
– Это брат Кадфаэль из Шрусберийского бенедиктинского аббатства, – сердечным тоном представил Кадфаэля Тудур, усаживая его неподалеку от принца за стол на возвышении. – Милорд, он прибыл к вам с поручением от своего города и графства.
Овейн окинул оценивающим взглядом голубых глаз крепкую фигуру и обветренное лицо Кадфаэля и погладил свою коротко остриженную бородку.
– Я приветствую тебя, брат Кадфаэль, а также дружелюбные края, в которых я могу рассчитывать на прочный мир.
– Кое-кто из наших с вами соплеменников недавно наведался не с самыми дружелюбными намерениями в Шропшир, после чего мир не стал более прочным, – напрямик сказал Кадфаэль. – Наверное, вы об этом уже слышали. Ваш брат лично не участвовал в этом набеге и, возможно, даже не давал на него разрешения. Однако несколько его воинов утонули у нас в ручье, мы их похоронили как подобает. Одного из этих молодцов добрые сестры бенедиктинской обители вытащили из воды. Быть может, ваша светлость захочет вернуть его, так как, по словам этого пленника, он приходится вам родственником.
– В самом деле? – Голубые глаза Овейна прояснились. – Я был так занят графом Честерским, что упустил из виду дела своего брата. По пути из Линкольна домой его люди много набедокурили, и все это недешево мне обойдется. Назови имя пленника.
– Его зовут Элис ап Синан.
– А! – с довольным видом выдохнул Овейн и со звоном поставил кубок на стол. – Значит, этот глупый мальчишка жив? Я в самом деле рад это слышать и благодарю Господа за спасение Элиса, а тебя, брат, за добрые вести. Ни один человек из отряда моего брата не мог сказать, каким образом он пропал и что с ним случилось.
– Они так быстро бежали, что им некогда было оглянуться, – кротко заметил Кадфаэль.
– От человека одной со мной крови я стерплю подобные слова, – усмехнулся Овейн. – Значит, Элис жив и находится в плену? Он ранен?
– Всего лишь царапина. Да и ума у него теперь прибавилось. Мое поручение заключается в том, чтобы предложить вам обмен, если среди пленных вашего брата окажется шериф нашего графства. Меня прислал Хью Берингар из Мэзбери, который передает вам просьбу Шропшира вернуть нашего шерифа Жильбера Прескота. Хью Берингар уполномочил меня засвидетельствовать вам его почтение и заверить, что мы и впредь намерены сохранять с вами мир.
– Самое время, – сухо заметил Овейн. – При нынешнем положении дел это во благо и нам, и вам. Где теперь находится Элис?
– В крепости Шрусбери, где он может свободно передвигаться, поскольку дал слово чести.
– И вы хотите поскорее сбыть его с рук?
– Мы с этим не торопимся, – ответил Кадфаэль. – Мы хорошего мнения об Элисе, так что можем подержать его еще некоторое время. Но нам бы хотелось получить шерифа, если он жив и находится у вас в плену. Хью искал его после битвы и не нашел никаких следов, а именно валлийцы вашего брата остались хозяйничать на поле, где сражался Прескот.
– Останься тут на пару дней, – предложил принц. – Я пошлю к Кадваладру выяснить, не у него ли ваш человек. И если это так, вы его получите, даю слово.
После ужина пели, играли на арфе и пили доброе вино – еще долго после того, как гонец принца отправился в свой неблизкий путь в Аберистуит. Молодые петушки Овейна и воины, сопровождавшие Кадфаэля, затеяли дружескую возню и шумно состязались в борьбе. Хью предусмотрительно отобрал тех, у кого была родня в Уэльсе, что в Шрусбери сделать было совсем нетрудно.
– Который из них Элиуд ап Гриффит? – спросил Кадфаэль, обводя взглядом зал, в котором было дымно от горящих факелов и пылавших в очаге поленьев. Стоял разноголосый гул.
– Я вижу, Элис и в плену болтлив, как на воле, – улыбнулся Овейн. – Его двоюродный брат сидит на конце ближнего стола, не сводя с тебя глаз и ожидая возможности заговорить с тобой, как только я отойду. Это вон тот долговязый парень в синей куртке.
Элиуда нельзя было ни с кем спутать, хотя внешним видом он совершенно не походил на Элиса. Элиуд так и впился взглядом в Кадфаэля и, горя от нетерпения, жаждал устремиться вперед. Сжалившись над юношей, Овейн поманил его пальцем, и тот полетел, словно пущенное копье. Элиуд оказался высок и худ. Черты его серьезного овального лица были тонкие, как у женщины, карие глаза блестели. Чувствовалось, что он одержим тревогой за ближнего – сейчас это была тревога за Элиса ап Синана. В другое время это могла быть тревога за Уэльс, за своего принца, а в один прекрасный день – за любимую женщину. Как бы то ни было, эта тревога всегда будет мучить Элиуда, и, наверное, никогда ему не знать покоя.
Элиуд преклонил перед принцем колено, и тот, ласково потрепав юношу по плечу, сказал:
– Садись сюда, рядом с братом Кадфаэлем, и спрашивай его о чем хочешь. Впрочем, самая лучшая новость тебе уже известна. Твой брат жив, и его можно выкупить.
С этими словами Овейн оставил их и пошел посовещаться с Тудуром. Элиуд тут же уселся и, облокотившись о стол, наклонился к Кадфаэлю:
– Брат, правду ли мне сказала Кристина? Элис у вас в Шрусбери, живой? Они вернулись без него… Я посылал, чтобы узнать, но никто не мог мне сказать, где и как он потерялся. Я искал и расспрашивал повсюду, и принц тоже, хотя он и превращает все в шутку. Элис – воспитанник моего отца. Ты сам валлиец и понимаешь, что это такое. Мы вместе выросли, ни у Элиса, ни у меня больше нет братьев…
– Конечно понимаю, – согласился Кадфаэль. – И я повторю то, что тебе сказала Кристина. Элис жив, здоров и в полной безопасности.
– Ты видел его? Говорил с ним? Ты уверен, что это именно Элис, а не кто-нибудь другой? Ведь если бы какой-нибудь красивый юноша из их отряда оказался в плену, – пояснил Элиуд извиняющимся тоном, – он мог бы назваться именем, которое сослужило бы ему лучшую службу, чем его собственное…
Брат Кадфаэль описал ему Элиса и, набравшись терпения, рассказал всю историю о том, как его спасли, когда он тонул в ручье, и как он упрямо говорил только по-валлийски, пока ему не бросил вызов другой валлиец. Элиуд жадно слушал, не пропуская ни слова, и на лице его читалось облегчение.
– Значит, он был так неучтив по отношению к женщинам, которые спасли его? Ну, теперь-то я не сомневаюсь, что это Элис. Представляю, какой стыд он испытал из-за того, что его спасли женщины и вернули к жизни, как новорожденного, которого шлепком заставляют дышать! – Оказалось, что этот серьезный юноша умеет смеяться: лицо его преобразилось, глаза искрились весельем. Любовь, которую он питал к своему молочному брату, вовсе не была слепой. Элиуд знал его как облупленного, бранил его и отчаянно спорил с ним, но это ничуть не вредило его любви. Кристине и впрямь предстояла нелегкая борьба! – Значит, его передали вам монахини? А он не ранен?
– Нет, только ободрался об острый камень в ручье, когда тонул. Но на рану наложили мазь, и все уже зажило. Больше всего его мучило, что ты будешь оплакивать его, считая погибшим. Так что моя поездка в Уэльс помогла и твоему, и его горю. Нет нужды беспокоиться об Элисе ап Синане. Даже в английской крепости он очень скоро почувствовал себя как дома.
– Это так похоже на него, – согласился Элиуд, и в его тихом голосе прозвучала снисходительная нежность. – Таким он был, таким и останется. Но он настолько неосторожен, что иногда я за него боюсь!
«Не иногда, а всегда ты боишься за него, – подумал Кадфаэль, когда молодой человек отошел от него и все в зале стали устраиваться на ночлег возле очага, в котором догорали поленья. – Даже теперь, узнав, что его друг жив и здоров, он идет, сдвинув брови, и взор его обращен внутрь».