Эдит Элефант (ее девичья фамилия) родилась в 1928 году в Кошице[2] – ранее венгерском городе, который за несколько лет до ее рождения стал чехословацким. До появления на свет Эдит у ее родителей уже были две дочери: Магда, которая играла на фортепьяно, и Клара, игравшая на скрипке (последняя уже в пять лет исполняла концерт Мендельсона с оркестром). Мама Эдит до рождения дочерей работала в министерстве иностранных дел, а папа до событий Второй мировой войны – мастером по пошиву одежды: его ателье заслужило две золотые медали.
По словам Эдит, члены ее семьи были дважды меньшинствами: «Мы были этническими венграми в преимущественно чешской стране, а еще мы были евреями». Эдит с пяти лет занималась балетом и научилась садиться на полный шпагат. Но она пишет, что уже в этом возрасте ощущала себя неполноценной и старалась не афишировать, что она еврейка.
В 1939 году семье Эдит пришлось переехать в другой дом – дальше от работы отца – из-за нилашистов[3], занявших этаж под их квартирой и плюющих при встрече в Магду. 26 июня 1941 года одна мощная бомбардировка разрушила район города, в котором жили бабушка и дедушка Эдит (в тот день они выжили в бомбоубежище). Примерно с этого времени семью Эдит обязали носить на одежде желтые звезды.
Однако жизнь продолжалась[4]: подростком Эдит помимо балета начала заниматься гимнастикой и записалась в книжный клуб, где познакомилась с Эриком. Тогда для евреев ввели комендантский час, но Эдит с Эриком все равно поздно вечером сбегали в кино без своих желтых звезд.
Позже отца Эдит забрали в трудовой лагерь, где он провел семь или восемь месяцев. А после его возвращения Эдит узнала от своего тренера по гимнастике, что она не прошла отбор в команду подготовки к Олимпийским играм из-за своего происхождения.
Через несколько недель после этой ужасной для Эдит новости, когда ей исполнилось 16 лет, солдаты среди ночи ворвались к ним домой и забрали ее, Магду и родителей (Клара в это время училась в консерватории в Будапеште) с одним чемоданом на четверых на кирпичный завод на окраине города. Там они спали в сарае на полу, укрываясь пальто, и уже через несколько дней, когда закончились взятые из дома остатки еды, начали голодать: их не кормили, а в любого, кто пытался сбежать с территории завода, стреляли без предупреждения. Как оказалось, на кирпичный завод свезли всех евреев города Кошице. Там Эдит нашла Эрика и виделась с ним каждый день, пока ее с сестрой и родителями не этапировали в Аушвиц.
«Я никогда не забуду твои глаза. Я никогда не забуду твои руки», – сказал Эдит на прощание Эрик.
Несколько дней семья Эдит ехала в переполненном грузовом вагоне: все спали стоя, привалившись друг к другу. Однажды во время поездки мама сказала Эдит слова, которые потом не раз поддержат ее в трудную минуту.
«Мы не знаем, что будет дальше. Просто запомни: никто не отнимет то, что у тебя в голове».
На новом месте с надписью над входом ARBEIT MACHT FREI[5] и играющей музыкой нацисты разделили пленных по возрасту и полу. Эдит и Магда попали в очередь девушек и женщин в возрасте от 14 до 40 лет, их родители – в мужскую и женскую очереди со всеми остальными.
Женщина-заключенная, которую обязали руководить другими (надзирательница), сорвала с Эдит коралловые сережки в золотой оправе, порвав ей мочки ушей. Эдит спросила у грабительницы, когда она увидит свою маму. Та, указывая на дым из трубы вдали, ответила: «Твоя мать горит вон там. Можешь начинать говорить о ней в прошедшем времени».
Отца в тот день сестры тоже видели в последний раз.
Эдит и Магду остригли наголо и приказали им принять душ, после чего девушки простояли голыми чуть ли не весь день, ожидая, когда им выдадут униформу. В ожидании неизвестности Магда спросила: «Как я выгляжу?» Тогда Эдит впервые поняла, что у нее есть выбор: обращать внимание на то, что они потеряли, или на то, что все еще имеют.
«Твои глаза, – ответила Эдит, – они такие красивые! Я никогда не обращала на них внимания, пока их прикрывали волосы».
Когда сестры получили серые платья из грубой ткани и места в бараке с многоярусными нарами (по шесть человек на полке), их новый «дом» вместе с оркестром посетил Йозеф Менгеле[6], ранее проводивший первую «селекцию». Он искал талантливых заключенных для своих развлечений. Девушки, которые знали, что Эдит занималась балетом и гимнастикой в Кошице, толкнули ее вперед. Чтобы не смотреть на палача, Эдит танцевала под музыку Штрауса («На прекрасном голубом Дунае») и Чайковского («Ромео и Джульетта») с закрытыми глазами. Силой воображения Эдит лагерный барак превратился в сцену оперного театра. Завершив танец грациозным шпагатом, Эдит получила в благодарность от Менгеле буханку хлеба. Она разделила ее с Магдой и соседками по койке.
В Аушвице девушки по приказу сортировали вещи новоприбывших на складе, чистили бараки и собирали золотые зубы с приготовленных к сожжению в крематории трупов, а ели один раз в день баланду с черствым хлебом. Но, голодая, Эдит с Магдой фантазировали на тему еды и разговаривали так, будто шли на рынок или готовили праздничные блюда.
«То, что мы творили в своем воображении, каким-то образом подкрепляло наши силы, – пишет Эгер. – Мы можем выбирать, чему нас учит ужас. Стать озлобленными от горя и страха. Враждебными. Оцепеневшими. Или держаться за что-то детское в нас, живое и пытливое, за ту нашу часть, которая невинна».
И офицеры СС, и надзиратели, и даже обычные заключенные твердили Эдит, что ей не выйти живой из лагеря. Но Эдит убеждала саму себя:
«Это временно. Если сегодня выживу, завтра буду свободна».
Каждый раз, заходя в душ, девушки не знали, что из него пойдет: вода или газ. Когда однажды Эдит мылась в общественной душевой, она почувствовала взгляд Ангела Смерти: он смотрел прямо на нее. Менгеле приказал Эдит следовать за ним в его кабинет, а там, расстегивая пуговицы на мундире, – подойти к нему ближе. Эдит спас неожиданный телефонный звонок: пока Менгеле разговаривал по телефону, Эдит убежала.
Одним зимним утром Эдит и Магду распределили в разные очереди (они не знали, куда эти очереди ведут). Переглянувшись с Магдой, Эдит совершила отчаянный поступок – переворот колесом. За те секунды, что она таким образом отвлекала охранника, рискуя получить пулю, Магда перебежала в очередь к Эдит – сестры воссоединились. Их вновь повезли в вагоне для скота, но уже в Германию.
В месте, похожем на детский летний лагерь с двухъярусными кроватями, они работали на ниточной фабрике: колеса прядильных машин резали им руки даже через перчатки. Там Эдит, привыкнув к голодным пайкам в Аушвице, спрятала картофельные очистки в нижнем белье: пока охрана была в другой комнате, она поджарила их в печи и поделилась с товарками по несчастью.
Через несколько недель девушек опять отправили в другое место, на этот раз заставив сидеть на крышах вагонов с боеприпасами. «От ниток к пулям», – сказал кто-то. «Дамы, да нас повысили», – пошутила тогда Магда. Но даже при сидящих на крышах арестантах англичане, по словам Эдит Эгер, сбросили на поезд бомбы. Поезд остановился, Эдит спрыгнула и инстинктивно побежала к роще. Но там она решила вернуться к сестре: Магда сидела около поезда в кювете с мертвой девушкой на коленях. После происшествия выживших снова загнали наверх и повезли дальше.