Не знаю даже с чего начать…
В общем, Новый год был. Ну, как был-то… Так-то ещё не было, потому что тридцатое число только, декабрь. Но настроение у всех новогоднее. Так раньше всегда перед Новым годом случалось. В клубе, что напротив нашего дома, ёлку устраивали для детей. Дед Мороз, Снегурочка, хороводы и всё в таком духе. Мандаринами пахло сразу уже на входе. Подарки дарили тем, кто чем-нибудь особенно отличился – песенку там спел, например, или стих какой прочитал. На это в основном самые маленькие решались, а мы-то с Саней уже не маленькие давно – мне десять, а ему целых одиннадцать несколько дней назад исполнилось. По этой причине мы, конечно же, ни петь, ни стихи читать не стали бы. По возрасту как бы с некоторых пор не положено. Но на ёлку всё равно пошли. Ну а как же? Гостинцы надо получить? Надо. И на Веронику Горшкову посмотреть тоже хотелось. Влюблены мы в неё были: и Саня, и Серёга, да и я, чего уж скрывать-то. Но она даже не из нашей школы была. Возникла ещё прошлой зимой как бы из ниоткуда. Раз – и все мы, как один, рты раскрыли и сделать с собой уже ничего не можем. Любовь. Она такая. У неё нет особых причин. Не спрашивает, а просто приходит, словно к себе домой. Эх… Короче, на этой ёлке Вероника была Снежинкой. Ладненькая вся такая, в синем платье с блёстками, в белых колготках, щёки румяные, глаза блестят, и улыбка во всё лицо. А лицо у неё прямо какое-то неуловимое, всякую минуту разное, так что иногда и не узнать, если, конечно, не любишь. Любимых узнаёшь сердцем. Без вариантов. Нравилось Веронике быть на виду, роли всякие исполнять, становиться кем-то другим, а не просто девочкой из третьего класса. А нам нравилось, что ей это нравится. Она радовала нас в любом образе.
Но что я буду вам о любви-то… Тут как бы не о ней речь.
Получили мы, значит, свои гостинцы и пошли на второй этаж, где имелся просторный открытый зал, в обычное время служивший танцполом. На Новый год там устанавливали большую ёлку, всю такую в гирляндах, игрушках и огоньках. Декорации были всякие, изображавшие сугробы, домики, оленят и гномов. Детей толпа, музыка, визги, смех. Запах мандаринов смешивался с ароматом хвои и с гарью хлопушек. И Дед Мороз, само собой, басил всякие присказки да прибаутки, вытаскивая из здорового мешка сувениры.
Даже не знаю, как мы с Саней оказались вдруг в центре событий. Сначала хоровод водили с другими детьми и подпевали Снегурочке, а потом вдруг бац! – Дед Мороз вытаскивает меня из толпы и говорит:
– А вот и наш следующий смельчак. Как тебя зовут, мальчик? Скажи нам своё имя.
Я, конечно, сказал, но сам думаю, с чего это я вдруг смельчаком стал, вовсе и не было у меня никакого желания выделяться среди других. Тем более что Вероника смотрит прямо вот на меня и улыбается так, точно чего нехорошее относительно моей внезапной смелости задумала.
– И что же ты для нас подготовил? Чем удивишь? – продолжает пытать меня Дед Мороз.
– Давайте поддержим Андрюшу, – заорала в микрофон Снегурочка и начала хлопать в ладоши. А за ней и другие дети захлопали, будто стая голубей стала спускаться с неба и меня окружать. Если что, Андрюша – это я и есть.
Признаюсь, струхнул я в тот раз не на шутку. Больше от неподготовленности и от настроя совершенно не поэтического. Все стишки, которые в школе учили, из головы испарились, а песенки на ум полезли какие-то похабные, не подобающие случаю.
Вдохнул я в себя воздуха побольше да и прочитал первое, что сумел вспомнить:
– Утром ранним, на заре, из лесов дремучих, по родимой по земле, нет которой лучше, вышел маленький медведь и, на солнце щурясь, стал валяться и реветь, на зарю любуясь.
– Это всё? – спросил Дед Мороз, когда я замолк.
– Всё, – выдохнул я с облегчением и добавил на всякий случай: – Это я сам сочинил.
И это была правда. Поэтом я был, конечно, начинающим и особенно как-то творениями своими не гордился, но в этот раз прочитал с выражением и сам удивился тому, насколько хорошо у меня получилось.
– Это меняет всё дело, – пробасил дедушка, убрал обратно в мешок приготовленный было подарок (кажется, это была железная дорога с поездом), и вместо него достал свистушку в форме ракеты.
– Держи, – сказал он. – Постигай вселенную, мальчик.
Мне показалось, что кто-то из детей засмеялся. Даже Саня едва сдерживал себя, чтобы не подключиться к этой компании. Я это точно видел. И мне сделалось стыдно. Я поискал глазами Веронику – она стояла бледная и глядела на меня с жалостью, словно мне не подарок вручили, а влепили двойку за четверть. И я почувствовал, что краснею. Я даже «спасибо» не сказал, а только выбежал в вестибюль и бросился по лестнице вниз, к выходу.
Саня догнал меня только на улице.
– Ну ты чего, Андрюх? – спросил он.
– А ты чего? – сразу набросился на него я. – Смешно? Тебя бы вот вытащили, чего бы ты рассказал?
– Да не смешно ни разу, – надулся Санёк. – С чего ты взял, что смешно-то?
– Видел я.
– Чего видел? Ты на Веронику пялился.
Я покраснел ещё больше. Благо, что на улице было морозно, градусов примерно восемнадцать, так что сошло бы за здоровый румянец.
– А чего она потом? – быстро успокоившись, спросил я.
– Тоже ушла.
– Куда?
– Да почём я знаю.
В этот момент Вероника как раз вышла из клуба. Снова посмотрела на меня и даже – или мне померещилось – подмигнула игриво.
Саня толкнул меня локтем в бок.
– Да вижу, – шёпотом сказал я.
Вероника направилась к дороге, где стояли сани на полозьях, запряжённые грустной кау́рой лошадью. Девочка ловко запрыгнула на них, что-то сказала кучеру, тот дёрнул вожжами, и грустная лошадь, наследив на прощанье пахучим навозом, медленно двинулась в сторону церкви.
Я снова вздохнул.
– Дай свистнуть, – сказал Санёк.
– Чего?
– Свистнуть дай, – для большего понимания он показал на мою честно заработанную свистушку, которую я продолжал сжимать в руке.
– Да иди ты, – огрызнулся я и от обиды изо всех сил свистнул сам.
И что тут случилось – я совершенно не понял. Всё, что до этого меня окружало, исчезло в один миг. И Сани не было рядом, и клуба, и даже зимы с минус восемнадцатью. Вместо этого меня окружали деревья с розовыми цветами. И вся земля тоже была усыпана розовыми лепестками. Вверху низко-низко нависало насыщенно-голубое небо. И ни души. Один только я стою и ничегошеньки не понимаю. И пахло как-то по-особенному. Не навозом уже и не мандаринами, а чем-то кисло-сладким, похожим на вишню.
– Андрюша, – раздалось у меня из-за спины.
Я обернулся. И глазам своим не поверил. Метрах в пятидесяти от меня, прячась за стволом одного из деревьев, стояла Вероника. На ней было тоже розовое платье, сотканное как бы из этих же лепестков.
– Андрюша, – повторила она, звонко рассмеялась и побежала, скрывшись в розовой дымке сада.
Не подумайте, что я какой-нибудь там сопливый романтик и мечтал о чём-то подобном. Мне все эти розовенькие побрякушки вовсе и ни к чему. Я не любитель подобных картинок, потому что это всё девчачье. Но я решил, что стану писать честно, поэтому призна́юсь, что в тот момент, забыв обо всём на свете, я был очарован. Вот.
Я даже было дёрнулся, чтобы пуститься за Никой вдогонку. А потом подумал, да какого чёрта тут происходит?! Это же не взаправду. Такого не может быть. Я посмотрел на свистушку, прижал её к губам и дунул…
И снова стала зима, знакомые жёлтые колонны балкона перед входом в клуб, и Саня. Но в Сане что-то всё-таки изменилось. Потому что он был удивлён, судя по его виду, не меньше моего. Нет. Не тем, что я побывал в розовом саду, этого он видеть не мог, а тем, что и у него в руках появилась точно такая же свистушка, как и у меня.
– Это чо? – спросил он и посмотрел на меня.
Я показал ему свою.
– Откуда? – продолжал недоумевать он.
Я пожал плечами, всё ещё не в силах переварить пережитое и не зная, следует ли об этом рассказать своему другу.
– Я тут ни при чём, – сказал я, решив пока не делиться случившимся со мной чудом.
– Бред какой-то, – прошептал Саня и тихонько дунул в свою свистушку.
Я, честно говоря, снова испугался. Подумал, что он исчезнет. Но Саня продолжил стоять на месте, морща лоб под мохнатой ушанкой.
***
На целых четыре дня я заперся у себя дома. В сам Новый год родители мои ушли в гости и вернулись только в шестом часу утра. Так что я успел по полной программе насвистеть себе приключений.
Сначала, перед тем как пробили Куранты, я свистнул на кухне и тут же оказался в Китае. Ну, так я подумал, потому что видел несколько фильмов с Брюсом Ли и мог отличить китайский пейзаж от какого-либо другого. Китай предстал передо мной в виде огромного базара, больше похожего на посёлок. Там ходило множество людей в поисках чего бы себе купить. А накупить можно было всякого барахла, от экзотической еды до вееров, зонтиков и цветастой одежды. Я бы, может, тоже потратился на что-то для доказательства моего здесь пребывания, но, во-первых, у меня не было китайских денег, а во-вторых, стоял я возле вонючей рыбной лавки, а не у прилавка с сувенирами. Да и видок у меня к тому же был довольно престранный: трусы и майка без рукавов. Что-то я совсем не позаботился об одежде. Наверное, от излишнего желания снова оказаться в каком-нибудь интересном месте. Мне думалось, что все эти переходы случаются только у меня в голове, что я сам выдумываю как-то подсознательно места́ и людей, и что на самом деле меня никто по-настоящему там не воспринимает, если даже и присутствует помимо меня на сцене. Но оказалось, что очень даже воспринимает. Мой необычный и растерянный вид привлёк внимание какой-то женщины. Та начала что-то у меня спрашивать. На китайском, само собой. Я не понял ни сло́ва, а только отчего-то рассмеялся. Речь её и интонации мне показались забавными. Вот уж не думал, что можно так говорить, то повышая, то понижая тон го́лоса. Пришлось свистнуть прежде, чем я смог освоиться и что-либо рассмотреть по-настоящему. Слава Богу, вернулся на родную кухню. До этого засёк на секундомере время. Сравнил. Оказалось, что в реальном мире моё путешествие не заняло ни одной лишней секунды. Это стало вторым моим открытием. Ах, ну да… Первым-то было то, что сбывались мои желания. Небольшие, правда, не выходящие за рамки здравого смысла, если таковой вообще можно было найти во всём этом. Это я понял ещё в тот раз, когда в руках у Сани оказалась вторая свистушка. Я ведь перед этим как бы между прочим пожелал, чтобы он оказался на моём месте – вот так это моё желание и вылилось в форме дубликата ракеты-свистушки (правда, уже не волшебного).