Дорога от дома до Госкомимущества обычно занимала около часа. Это если не было пробок. Но сегодня дорога была забита. Глядя на длинную вереницу машин впереди, Курганов снова и снова возвращался мыслями к событиям последних недель. Около двух месяцев тому назад он был назначен заместителем председателя Госкомитета. Всё это время, анализируя состояние дел с управлением столичной недвижимостью, военным имуществом, зарубежной собственностью России, Курганов испытывал ощущение нереальности происходящего. Ежедневно он сталкивался с откровенным и циничным нарушением российского законодательства, с фактами примитивного, банального хищения государственных средств. Причём происходило это открыто, а государственные чиновники на всех уровнях управления, видимо, не испытывали при этом ни мук совести, ни боязни наказания. Отношение к федеральному бюджету было как к собственному кошельку: сколько мне надо, столько и возьму. Это могло означать только одно: система коррупционных схем отлажена, необходимые "крыши" существуют и личные интересы участников обеспечиваются.
Своё отношение к коррупции Курганов определил давно и окончательно. Никакая экономически эффективная работа в коррумпированной системе государственного управления невозможна. На любом уровне и при любом масштабе деятельности. В этом он неоднократно убеждался, пройдя путь от рядового инженера до директора предприятия и губернатора. В коррумпированных системах государственные интересы приносятся в жертву личным или групповым интересам тех, кто по долгу службы обязан эти государственные интересы обеспечивать. В таких системах гасятся и тонут любые начинания, любые инициативы и любые реформы.
Далеко не сразу Курганов пришёл к этим выводам. Однако со временем они позволили ему сформулировать для себя основные принципы организации и управления, которые он проводил в жизнь там, где судьба, обстоятельства и карьера предоставляли ему необходимые властные полномочия и права. Безусловно, речь при этом не шла о ловле взяточников с поличным. В борьбе с коррупцией это не самое главное и уж тем более не самое эффективное. Вместо одних придут другие. Вместо старых коррупционных схем появятся новые. Гораздо более важным для Курганова являлось создание в системах управления таких условий, в которых коррупция была бы невозможна в принципе.
Эта работу в подавляющем большинстве случаев ему приходилось начинать далеко не с "чистого листа бумаги". Практически каждое новое назначение сопровождалось для Курганова длительным погружением в атмосферу, в которой были начисто стёрты какие-либо грани между правдой и ложью, честностью и подлостью. Он хорошо помнит свои первые попытки изменить ситуацию, опираясь на такие понятия, как совесть, честь, чувство собственного достоинства. В абсолютном большинстве случаев они прерывались грубо и прямолинейно: "ты не поп, а я не на исповеди", "не лезь в душу", "посмотрим, что будет с тобой через два-три месяца"…
– Валерий Петрович! – голос водителя прервал его размышления. – Впереди авария. Мы можем опоздать в Комитет.
– Не "мы", а "я". Давай, Виктор, нарушай! Но без ДТП. Замаливать грехи буду я. Нельзя мне опаздывать.
…Он понимал этих людей. Они приняли предложенные им "правила игры" и, в зависимости от своего вклада в «общее дело» получили доступ к льготам и привилегиям пропорционально этому вкладу: от специального медицинского обслуживания членов семьи и заграничных поездок за счёт организации до солидных премиальных выплат и головокружительного карьерного роста. В этих условиях приходит ощущение жизненного комфорта, материального благополучия, уверенности в себе и в своем будущем. От всего этого очень трудно отказаться. Поэтому подписываются акты приёма-сдачи работ, которые никто не выполнял, и проводятся тендеры с заранее назначенными «победителями», которые потом щедро отблагодарят организаторов этих тендеров. Поэтому должности продаются, а планы поставок обеспечиваются конвертами представителям заказчика.
Нередко, после подобных разговоров Валерий возвращался к мыслям об отце. Второй секретарь обкома КПСС Петр Курганов в 1962 году был освобожден от занимаемой должности и исключен из партии. Причина – категорическое несогласие с решением ЦК КПСС о разделении обкомов на промышленные и сельскохозяйственные. Валерий на всю жизнь запомнил этот период своего детства: безрезультатные попытки отца найти работу, выселение из обкомовской квартиры, безденежье, семейные скандалы и постоянные материнские упреки отцу, из которых "правдолюб хренов" был самым безобидным.
"Волга" резко сбросила скорость и остановилась. "Зацепили! – недовольно проворчал водитель, – Ваш выход, шеф!" Курганов вышел из машины и подошел к лейтенанту. "Мы нарушили правила движения, признаём это и просим извинить нас. Я очень спешу на работу, а здесь такие пробки!" Лейтенант молча стоял, не реагируя на услышанное. "Ждёт, когда "позолочу ручку", – понял Курганов и ощутил знакомое в подобных случаях чувство лёгкой брезгливости. "Лучше бы этот страж порядка отобрал права", – с досадой подумал он и протянул ему удостоверение сенатора. Убедившись, что перед ним член Совета федерации, лейтенант с явно выраженным сожалением вернул документ и молча зашагал к своей машине, утратив всякий интерес к нарушителям.
"Все, Виктор! Поехали, – сказал Курганов, садясь в машину. – Да, – в очередной раз сказал он сам себе, – у каждого из нас свои границы компромисса с собственной совестью. В зависимости от его масштабов, целей и последствий".
Мысли его вновь вернулись к отцу. Разговор состоялся в больнице, куда отец попал с инфарктом после года безуспешных попыток найти работу и наладить семейную жизнь в новых условиях. – Зачем тебе всё это было надо, отец? – спросил Валерий, глядя в его осунувшееся и постаревшее лицо. – Для своих тринадцати лет ты задал очень взрослый вопрос, – начал он. – Но ты его задал, и я на него отвечу. Вся моя сознательная жизнь была связана с промышленностью. Здесь мои успехи и неудачи, победы и поражения. Здесь я ощущал доверие людей и испытывал уважение к самому себе. Я любил свою работу, стремился выполнять её хорошо, понимал её необходимость для моей страны и умел во имя интересов Родины повести за собой людей. Так было тогда, когда мы после войны восстанавливали завод, и тогда, когда осваивали производство самолёта, которого до нас никто, никогда и нигде не делал. Люди верили мне и готовы были идти на многие лишения. Я же был убеждён в необходимости этих усилий и в правильности выбранных целей. С этой убеждённостью, этими методами работы и этим отношением к людям я и пришёл в обком КПСС.
Многое здесь было мне, сын, не по душе. Особенно отсутствие у работников аппарата и подавляющего большинства членов обкома какого-либо желания публично высказывать своё мнение и, одновременно, готовность безропотно голосовать за любое решение сверху. Эта "лояльность" вознаграждалась всевозможными льготами и привилегиями. Просторная, красивая и удобная квартира в престижном районе города, спецраспределитель дефицита, отпуск в элитном пансионате на берету моря, "особое" отношение к тебе и твоим родственникам в сфере услуг и к твоему ребёнку в школе. Старался не замечать вопиющих различий между уровнем жизни обычных жителей области и партийной верхушки. Молчал, когда надо было говорить. Голосовал "за", когда надо было голосовать "против". Стремился при реализации подобных решений свести к минимуму их негативное влияние на жизнь людей, экономику области и страны, компенсируя тем самым (как мне казалось) сделку с собственной совестью.
Не компенсировалось, сын! Росло недовольство самим собой, результатами своей работы. Я калечил свою душу и терял уважение к самому себе. Необходимость поддержки и одобрения известного решения о разделении обкомов стала той чертой, которую я не смог и не захотел перейти. Я был убеждён, что это бессмысленное, нелепое решение ничего, кроме вреда, не принесёт ни области, ни стране. С этой убеждённостью я выступил на пленуме обкома, обосновал свою позицию и проголосовал против. Остальное, Валерий, тебе известно. Нашей семье и мне сейчас тяжело. Но в моральном плане мне легче. Я пришёл к согласию с самим собой и восстановил уважение к себе. Я горжусь своим поступком и могу честно смотреть сейчас в твои глаза. Честь, сын, дороже жизни и тем более "красивой" жизни. Жизнь проходит – честь остаётся. Честь фамилии, семьи, честь мужчины. Сейчас, может быть, понять тебе всё это ещё слишком рано, но пройдут годы, и ты, я надеюсь, поймёшь и меня, и сказанное мною…
"Волга" свернула на Варварку и вскоре остановилась у здания Комитета. – До 13 часов, Виктор, ты свободен, – сказал Курганов. выходя из машины, – в 14 часов я должен быть в Совете федерации.