Глава 1

Лос-Анджелес, Калифорния 1926

Такая суета из-за небольшого ожога! Немного мази, джин-рики[1] – и завтра Мириэль будет в полном порядке. Но Чарли настоял на необходимости позвонить врачу. «Посмотри, какие волдыри», – сказал он. В детской плакал ребенок. У Мириэль стучало в висках. У нее не было сил на очередную ссору.

Доктор Кэрролл вправил Мириэль сломанную руку, когда ей было шесть лет. Трижды принимал у нее роды. Заботился о ней после… э-э… несчастного случая. Так что она хорошо умела считывать выражение его лица. Войдя в большую комнату, доктор нацепил приветливую улыбку, поздоровался и спросил о ребенке. Задал вопрос о ее настроении, устремив на нее проницательный взгляд.

Однако его мина, когда он осмотрел руку Мириэль, заставила женщину внутренне съежиться, словно ей опять шестнадцать и она затянута в корсет. Сначала он поджал губы, затем выпятил их, и его седеющие усы затопорщились еще больше. Морщинка между бровями стала глубже. Затем – медленно, продуманно – черты восстановились.

Мириэль отдернула руку. Она и раньше наблюдала на его лице подобные трансформации. Но сейчас у нее всего лишь небольшой ожог. Она точно не умирала.

– Пятно на тыльной стороне твоей ладони, – проговорил врач, – как долго оно там?

Она взглянула на бледный ареал у основания большого пальца. Какое, черт возьми, это имеет отношение к ее обожженному пальцу?

– Эта ерунда? Не уверена, что вспомню.

– А когда ты обожгла палец, завивая волосы, ты не почувствовала никакой боли, верно?

Она покачала головой. На самом деле, ее просто насторожил запах. Как от мяса на сковороде. Следовало позволить парикмахеру сделать ей перманент на прошлой неделе, когда она постригла волосы. Тогда Мириэль не пришлось бы возиться с утюжком. Или с доктором.

– Это просто ожог. Пустяк. Я подумала, что ты мог бы прописать мне какую-нибудь мазь. Может быть, немного виски, пока ты это делаешь?

Все то же серьезное выражение лица.

Она потянулась и похлопала его по руке.

– О, да ладно тебе. Это была шутка. Ты же знаешь, я терпеть не могу эту дешевую лекарственную дрянь.

Он выдавил слабую улыбку, отряхивая рукав пиджака в том месте, где она прикоснулась к нему.

– Твой муж дома?

– Он убежал в студию. Радуйся, что не застал его. Чарли в плохом настроении с тех пор, как снялся в последнем фильме. Тот обозреватель в «Таймс», конечно…

– Мириэль. – В немигающем взгляде доктора сквозила нескрываемая тревога. – Я бы хотел, чтобы ты отправилась в окружную больницу.

– В больницу? Для чего?

– Там есть дерматолог, доктор Салливан. Я бы хотел, чтобы он взглянул на твою руку. Возможно, ваш водитель сможет…

– Конечно. – Ее внутренности сжались еще сильнее.

– Я бы отвез тебя сам, но… – Пристальный взгляд Кэрролла стал чуть испуганным.

– Я позвоню водителю, как только закончу с прической.

– Нет, лучше прямо сейчас. Я сообщу туда заранее, чтобы тебя ждали. – Он нерешительно похлопал ее по руке и заставил себя еще раз улыбнуться. – Возможно, мне следует назвать им вымышленное имя.

Мириэль чуть не рассмеялась. В отделе новостей должен был случиться ужасно скучный день, чтобы кого-то заинтересовало, что она попала в больницу из-за глупого маленького ожога. Но все же, возможно, доктор Кэрролл прав. Последние несколько лет они с Чарли постоянно были пищей для прессы. Она допила то, что оставалось в ее бокале, и взглянула на плакаты в рамках, развешанные по всей комнате. То были все кинофильмы ее мужа, от самого первого до последнего, который с треском провалился.

– Скажи им, что приедет миссис Полин Марвин.

Обветшалая окружная больница на Мишн-стрит жужжала, как кафешка в воскресное утро. Медсестры и санитары в накрахмаленной белой униформе сновали от кровати к кровати в огромной палате за приемной.

– Мири… э-э… Полин Марвин, – представилась она медсестре за стойкой. – Мне нужен какой-то врач. Кажется, Салливан? Он ждет меня.

Женщина, не поднимая глаз, махнула рукой в сторону переполненной зоны ожидания.

– Присаживайтесь.

Мириэль вцепилась в лацканы своего отороченного мехом пальто, обходя кашляющую и стонущую толпу. Дети ерзали на коленях у своих матерей. Фермеры ковыряли грязь под ногтями. Свободные от работы официантки, продавцы и телефонистки склонились над скандальными журналами. «Кинозвезда отрицает пластическую операцию!» – гласил один из заголовков. «Трое мужчин танцуют чарльстон двадцать два часа подряд!» – второй.

Она встала у дальней стены и взглянула на часы. Десять тридцать пять. Она подождет до десяти сорока и ни минутой дольше. Она и так потратила слишком много времени на этот глупый поход.

Вскоре к стойке приема подошла другая медсестра. Она что-то прошептала первой, которая испуганно подняла глаза и указала на Мириэль.

– Миссис Марвин, – позвала вторая медсестра, на лице которой было то же тревожное выражение, что и у доктора Кэрролла после осмотра ее руки. – Следуйте за мной, пожалуйста.

Она провела Мириэль по длинному коридору в заднюю часть здания, поднялась на три лестничных пролета и вошла в маленькую комнату с односпальной кроватью.

– Подождите здесь.

Она наполнила таз жидкостью и поставила его на шаткий металлический столик за дверью. Резкий запах ударил Мириэль в нос с другого конца комнаты.

– Что это, черт возьми, такое?

– Дезинфицирующее средство.

Вскоре после этого появился доктор Салливан и осмотрел ее руку, мельком взглянув на ожог, прежде чем сосредоточиться на тыльной стороне большого пальца.

– Как давно у вас это поражение? – поинтересовался он.

Поражение?! Мириэль вздрогнула от того, насколько отвратительно звучало это слово. Это вообще не было поражением, просто светлое пятнышко на коже.

Последовали новые вопросы. Появилось оно постепенно или внезапно? Заметила ли она другие подобные очаги на своем теле? Он велел ей раздеться и обошел вокруг. Она привыкла к тому, что мужчины смотрят на нее, но не на раздетую и не таким образом – губы поджаты, а глаза прищурены, как будто она была досадной словесной головоломкой в Saturday Evening Post[2]. Поднимите правую руку. Поднимите левую руку. Сядьте. Вытяните ноги.

Она подчинялась, пока он не крикнул медсестре, чтобы та принесла скальпель и предметные стекла.

– Довольно! – Она потянулась за чулками и сорочкой. – Интересно, что вы собираетесь делать?

– Не одевайтесь! У вас есть и другие очаги. Один на спине, два на медиальной стороне бедра, один на вашей… э-э… derrière[3]. Мне нужны образцы для исследования под микроскопом.

Она вытянула шею, чтобы рассмотреть поврежденные места.

– Вы уверены, что это не просто плохое кровообращение?

– Стойте спокойно, – проговорил он вместо ответа. Врач провел скальпелем по небольшому светлому участку неправильной формы на коже ее бедра.

Мириэль ничего не почувствовала. Ни боли, ни дискомфорта. Даже ощущения щекотки. Если бы она не наблюдала, то вообще не заметила бы, что по ее телу водили лезвием. Салливан размазал взятые образцы по предметному стеклу, затем перешел к следующему месту.

– Это рак?

– Я бы предпочел не строить догадок. Но вам придется остаться здесь, пока мы не поставим окончательный диагноз.

– В больнице?

– Да, здесь, в изоляторе.

– Это невозможно. У меня дети. Десятимесячный ребенок, у которого режутся зубки.

Он передал стекла медсестре, затем закатал рукава рубашки и вымыл ладони и предплечья в тазу с дезинфицирующим средством, стоящим у двери.

– Для них будет лучше, если вы останетесь здесь.

Затем он закрыл дверь, заперев Мириэль внутри.


Утро сменилось днем, а день – вечером. От жажды во рту Мириэль было липко. Виски́ снова запульсировали. Дома она бы, по крайней мере, лежала на более мягкой кровати. Занавески заслоняли бы свет. А звук фонографа заглушал бы нежелательный шум. Она закрыла глаза, и гул, доносившийся из нижних палат, превратился в суету кухарки на кухне, голос ее дочери, возвращающейся из школы, лепет малышки в детской.

Мириэль встала с бугристой больничной койки и дернула дверную ручку. Затем постучала и позвала медсестру. Как, должно быть, волнуется Чарли! Пожалуй, доктор Кэрролл позвонил, чтобы успокоить его. Если повезет, Мириэль вернется домой как раз в тот момент, когда повар закончит готовить ужин. Она найдет Чарли в гостиной с бокалом в руке, отдыхающего после очередного долгого дня переговоров с мистером Шульбергом, чтобы тот снял его в другой картине, а девочки уже будут спать в своих постелях. Конечно, Чарли будет милым и приготовит ей выпить. Светлый лед, густая темная жидкость.

Но небо за маленьким немытым больничным окном потемнело, а доктор все не возвращался. Крики чаек затихли. Пальмы и эвкалипты из зеленых превратились в синевато-фиолетовые, а затем в черные. Далекий указатель hollywoodland превратился в тень на фоне исчезающих холмов. Она попыталась открыть окно, чтобы избавиться от спертого воздуха в комнате, но створка была заколочена гвоздями.

Санитар принес ей завернутый в газетную бумагу сэндвич и бумажный стаканчик с водой, поставив то и другое на грязный пол прямо на входе в комнату, словно не осмеливался войти внутрь. Она крикнула ему вслед, но он ничего не знал ни о ее анализах, ни о том, когда появится доктор.

Несколько часов спустя Мириэль завернулась в пальто на узкой кровати и попыталась уснуть. Мысли о раке и оспе неистовствовали в ее голове. Что если она проснется утром с фурункулами, покрывающими ее кожу? Или выяснится, что опухоль пожирает ее изнутри? Она чувствовала себя прекрасно. Конечно, она устала. И, определенно, нуждается в стаканчике на ночь. Но она не больна. Мириэль повернула серебряный браслет вокруг запястья. Забавно, что теперь, когда смерть, возможно, близка, она обнаружила, что хочет жить.

Загрузка...