«Лирика Лапшиной тихая, богобоязненная. Возвышенная, но не скатывающаяся до банальности. Поэт чаще вышептывает слова, чем говорит в полный голос. Таковой и должна быть духовная поэзия – тихая до робости, почти пугливая, обращенная с вопросами не столько к Небу, сколько внутрь себя, и, не приведи Бог, лишенная горделивого пафоса, торжественной фанфарности.»
«Она «тихий» автор, если понимать под этим не отсутствие темперамента, а сдержанность и прозрачность слога. (…) Стихи Лапшиной, хотя и неровные, отличаются удивительным для современной поэзии целомудрием, смирением и внутренней силой. Причем во всем этом не поза – чувствуется реальное жизненное делание, живая «душа».
«Диапазон поэзии Лапшиной – от любовной до духовной лирики. Здесь нет формалистических изысков, фонтанирующих метафор – здесь есть предельная женская искренность, следующая лучшим традициям Серебряного века. (…) Книга Елены Лапшиной – это дневник, покаяние и молитва одновременно. Читать её можно, только если вы готовы сопереживать автору – искренне и от души. Тогда именно с вами автор будет откровенен.»
«Елена Лапшина – поэтесса хорошая, и её главный плюс – в чувственности. (…) Ей удаются религиозные стихи. Они тоже чувственны (как ни странно звучит это определение в отношении к поэзии ортодоксально-христианской, да еще и православной).»
«Принцип Лапшиной: обозначить детали, назвать то, что вокруг, описать обстановку и спектр – по описанию мы догадаемся: это – любовь. (…) Поиск осмысленности переходит в новую фазу, духовные искания определены восстановленной иерархией мира: искомый адресат лирики – Бог. Адресат земной выступает в качестве проводника, резонатора смыслов и слов, обращенных к небесному; вехи восхождения из мира дольнего в горние сферы совпадают с вехами, узловыми точками развития любовной интриги. (…) Лапшина фиксирует здесь момент, точку, когда на подступах гибель всерьёз. Ощущение конечности мира заостряется всё сильнее, любовь уже не спасает. Человек остается один на один с разломом в собственной душе…»
«Поэзия Лапшиной, конкретная, плотная, реалистическая, соотносящаяся возможно с техникой Нонны Слепаковой или Кудимовой, отличается от них мощной энергией неманифистируемой веры. Христианская культура и традиция освещает слишком кон-9 кретный ландшафт ее поэзии согревающим светом переставляющего акценты чуда, в котором, на самом деле, оказывается плотность мира.
Писать на «христиансткую тему» занятие довольно-таки рискованное, потому что для него мало только веры и мастерства, нужна еще необычность взгляда, какое-то нарушение перспективы и спонтанность изложения. У Лапшиной эта спонтанность присутствует – в широком дыхании, в захваченности природой, в распеве. А что касается нарушения геометрии – вместо него заявлены сила, прямота и та самая чистота, которую в Китае еще называли «чэнь» – искренностью, наполняющей деревья, реки, горы, и, если повезет, самого поэта. Вне ее поэзия – духовная, а какая еще? – не совершается. Поэзия Лапшиной – совершается и в этом, и в чисто изобразительном смыслах. Она полна энергии и чувства дистанции, без которой сама энергия делается бесформенной.
Я рад был читать стихотворения и дышать их свежей и сильной атмосферой, на вкус – предгрозовой.»