Ну и свадебка

Да ладно, с кильватером и собачьими свадьбами. Расскажу о волчьей свадьбе, на которой нос к носу встретились… невеста, и мой драгоценный уважаемый отчим.

Им, конечно, не желали, и не возглашали, – горько, горько, хотя свадебный поцелуй с невестой таки скоропостижно состоялся.

Нооо…

… Да, чуть не забыл, когда он отошёл от пережитых, стресса и контузии свадебной, без медовых дней, хотя пришло и ушло половина сталинской пятилетки, девушек доярочек, молодых, не отталкивал прочь, когда они ему строили глазки… Но такую невесту, он никогда у Бога не просил…

Так вот.

Свадьба.

Ах.

Ох.

Эта,

Сваадебка.

… Ну, как и положено, невеста впереди, а за нею, и, сопровождающие её лица… Двенадцать гавриков мужского пола. Невеста, правда, без фаты, да ей она и не нужна. В их семействе – породе, не было заведено.

И вот, на пути следования по сугробам нехоженым и морозе за двадцать пять градусов, на тропинке, где не раз бродили оба мы, правда, летом,… а сейчас двииигалась… эта праздничная компания…– появился мой отчим. А вот те на – тте, мой прияттель. Садись и жуй, как проклятый буржуй. Отчим оказался прямо там, рядом с невестой, которая, без фаты.

Каак?

– Да вот таак…

… Он оглянулся, что это там за шаги, и почему то уж больно смелые возгласы. Странно, ни песен свадебных, ни мата русского с частушками. Пережрали уже, подумал наш батя, мой отчим. Оглянулся и… иии…

Невеста обожгла его, своими очами… Ясными, огненными, злыми и радостными, а её сотоварищи пошли в обход. Окружали. В кольцо брали. Ритуаал…

Рассказывал он потом.

Несколько месяцев спустя…

После реабилитации…

В кабинете – избушке, на куриных ножках, ушедшей по самые окна в землю матушку, вместе с ножками.

Больниц и таких кабинетов, реанимации, тогда не было и в нашем хуторе Грачи, где мы жили, и, даже в районном центре, город Базки, Ростовской области, не было такого кабинета, для моего отчима.

Отчим, продолжал речь.

– Окружили. Стоят. Ждут команды от своей невесты. Без неё, не смели начинать. У волков свои законы. Гуманные законы. Волчьи. И… и …а…дальше он уже ничего не помнил. Он только шептал, шёпотом…что было сразу, а что потом…а что потом…


… Отец наш, погиб в Крыму и мы, сироты, как тогда говорили, «приняли» в свою неполную семью демобилизованного фронтовика, дядю Мишу, так мы его сначала звали – величали… Он, после контузии, ходил бородатый, заросший, голова, как колючка перекати поле, называлась она, – кураина. Сорняк такой водился, так тогда говорили. Сам бриться не мог, руки не слушались. А его родная жена, «не приняла». Тааккого.

Работал он, теперь, зоотехником и пропадал больше на ферме, которая, была далеко, за хутором, и близ Диканьки не было, дальше – снег да сугробы.

Добирался на работу, утром туда попутным молоковозом – телега, или иногда полуторкой.

Тогда, в тот памятный день, он возвращался домой. А там, на ферме, у бурёнок, ночные роды, почти как у людей. Трудные. Бывают. Коровки, конечно.

Злые языки шутили – пошёл зоотехник на хутор бабочек ловить.

И был тогда не совсем прекрасный вечер, не смог днём возвратиться, транспортом, хотя бы в одну лошадиную силу. Решил идти пешком…

Зима. Снегууу! Ростовская область всё-таки.


Ввели его подвыпившие мужики, а не пришёл домой, как всегда, весёлый и шумный с бутылочкой молозива или молочка, да сладкой радости тех времён – кусочка макухи, нам тогда она была слаще халвы… довоенной.

Одежда его – сплошная сосулька, лицо, или то, что можно было назвать лицом, непонятное и в кусочках льда. Говорить не мог. Похоже на то, что было после контузии, на фронте. Не понятные, несуразные, конвульсивные движения – трясучка, говорили в народе. Речь – обрывки, без всякой связи слов и смысла.

… Проходили дни, недели, месяцы, наконец, он начал кое – как говорить.

– Подхожу, говорит, к хутору. Уже видны огоньки, зажгли люди керосиновые лампы, вот и домик наш…

И вдруг услышал за спиной – вой. Да, это был волчий, зовущий вой, оглянулся и увидел то, что…

– «Лучше бы я ослеп, чем такое увидеть»… Так он рассказал потом, много, очень много месяцев спустя.

За ним гнались и, почти уже настигли, стая волков…Они были уже так близко, что бежать, по глубокому снегу – поздно…

А домики, которые были поставлены кое-как без улиц, ну вот они совсем, совсем рядом. Людей не видно, не видно было никого. Все уже зажгли свои керосиновые лампы, закрывали ставни всегда и все, снаружи с улицы…

… -Тихо, молча, чуя добычу, прыжками, длинными, могучими, как полёт «мессера», летели на мою несчастную голову…

…– И чего тогда, в сорок четвёртом…

– Меня вытащили из разбитой снарядом землянки. Почти все погибли… Меня спасли. Зачем? Господи, чтоб так бесславно меня, фронтовика, сожрали, растерзали эти гады! И стал читать молитвы, как в далёком детстве, в нашей деревенской маленькой церквушке, на Украине.

– Спаси и сохрани Господи!

– И вот, при полном сознании, жди…

– А в голове пролетают, как в кино, рассказы о том, как у нас на хуторе, но не близ Деканьки, на Украине, а здесь, в Ростовской области, Базковском районе, хутор Грачи. Рядом станица Вёшенская. Шолохов писал. А я стою столбом и всплывают рассказы наших соседей о прошлых деньках. Как волки, на полном ходу, прыгали на полуторку, разгрызали, раздирали когтями, картонную крышу, укрытую от непогоды дермантином, полуторки… и от шофёра остались одни сапоги. Было и такое у них. Все видели. Хоронить, было нечего.

Потом ещё, он видел, валенки, которые остались от учительницы, шла утром открывать школу. Тоже волки, ранним утром… Прямо в самом хуторе и собаки даже не лаяли, те, что остались живы, каких волки ещё не сожрали…

Вечером, чуть хозяева зазеваются… Сумерки, а они, зубастые, голодные… И, нет собачки… Только жалобный вой, когда на спине уносил быстро – быстро очередной ужин к себе в логово, своим отпрыскам. Всё это пронеслось за те мгновения, пока они, голодные, прожорливые оскалив зубы, летели к нему. Летели на крыльях любви, на свадебный пир…

И, ещё случай. С ребятами, на ферме, доваривали на костре кукурузу, как вдруг подошёл волк. Сумерки. Темнело. Стал у двери домика, где они были днём, двое пацанов, Коля и Толя – я и мой брат были у костра. Сразу догадался «отрезают», а слева уже приближались ещё два зубастых и рычащих.

– Толя, бери головешки, маши, чтоб искры летели…

Сказал, как фронтовой приказ. Я тоже схватил горящую палку. Отчим бросил, под дверь дома и, волк отпрыгнул от головешек, мы быстро рванули в домик и закрыли железным засовом дверь. Услышали крик мамы и выстрел. Это уже доярки бежали со сторожем, у него бывали такие встречи, такие случаи. Рассказывал потом наш отчим.

– Все эти картинки пронеслись в моих глазах так чётко как будто я их, этот ужас, видел сейчас. Своими глазами… Страшное, жуткое, но увы, это не кино.

– Ох, милая землянка, и чего ты не присыпала меня там, на фронте?

И вот волки. Это всё молниеносно пролетело в памяти. А сейчас, здесь, у самого дома, на виду у всей деревушки – хутора, который был совсем недалеко от знаменитого писателя. Недалеко от станицы Вёшенской…

– Подошли, стоят. Смотрит в глаза. Самый крупный. Таращит свои огненные фары, как у прожектора на войне… со стороны фашистов, когда готовятся к психической атаке… Страшно. Закрыл лицо руками, упал в снег, голову поглубже в сугроб, заплакал и…и, пошла сама молитва. Прояснилась в голове. В детстве читал в церкви, пел, голос и слух был. Читаю, а слёзы заливают лицо и как – то тепло стало, пошло по всему телу, аж согрелся и перестал дрожать, так тепло стало и хорошо.

– Подумалось… Господь…послал такую смерть, или это уже рай, так и страх пропал, но пошевелиться не могу…

– Вой затих, рычание не слышно и снег не скрипит, я знал и это правда, рассказывали, есть таам, такое, Рай…

– В церкви, нам певчим, это говорили. На партсобраниях, много позже смеялись. А сейчас подумал, волки меня не сожрали. Господь забрал вовремя. И никакой боли, страшного терзания не было.

– Вдруг, слышу крутой кацапский мат и слова.

– Ну и устроился же наш зоотехник, не шевелится, может он от страху, того… а что вы думаете? Волки танцуют на твоей спине, тут брат, не до веселья, а они приплясывали, вы видели, выбирали откуда начать свой ужин…с головы или с хвоста…

– Да ты смотри… Он весь мокрый и уже замёрзло. Смотри, ледок на нём…

– А-а-а. Фу, вонь какая…

– Ой, ребята. Гляди! Вот что… Она! Она его пометила…Она первая. Ну, молодец, волчица. Иначе, каюк нашему зоотехнику и они, целая стая, побрызгали на него… Такое было… Она ушла и вся стая побежала. Вот что его и спасло.

Вот вам и волчьи законы.

Гуманные.

Волчьи…

Вытащили из сугроба, пытались поставить на ноги, падал, весь был покрыт слоем ледового панциря. Но не ледышка. И, дышал. Значит живой. Потом треснул выстрел, всё же ещё отпугивали их подальше, чтоб не передумали, а они двенадцать рычащих голов, танцевали вокруг. Вон, смотрите, правда, самка. Волчица. И что, ушли недалеко, будто любовались, глядя на нас. А может ещё думали вернуться и отпраздновать свадебку? С закуской. Хоть и без горькой, как у людей.

Потом мужики долго ржали громко и истерично аккомпонировали, себе русским крепким матом…

Это, от большой радости.

– Живоой!

– Дааа, дал бы наш зоотехник дуба. Через пол часика…была бы сосулька, один метр семьдесят сантиметров, и снова хохот…

– Мужики, это у них течка, по – научному вязка, как у собак, им волкам, было не до него, не нужен им такой тощий зоотехник, у них свадьба, а спасла его она, самка. Волчиицааа… Он ей чем-то не понравился, может со страху, того, в штаны, а она интеллигент, как наш зоотехник, коллега и такой запах ей не по нутру, подняла свою лапу, присела и пописяла на него и, и, тогда все стали подходить и делать эту процедуру.

… – А я-то смотрю издалека, думаю что-то они там тусуются, нюхают и отбегают, как только выстрелил, тихонько, ручейком, пошли вслед за нею. Ну, прямо как гуси ходят, возвращаются от речки домой. Вот у них дисциплина, тоже гуськом ходить за своей самкой. Невестой. Ритуал. Порядок. А кто не слушается… Они просто, – по свойски, терзают. Ну, быстро его съедают. Знаешь закон. Исполняй. Воолки, остры зубки…

Вот бы людям такое, не воровали бы миллионы. А их ещё награждают домашним арестом. Гы гы гы, да ха ха ха, не боятся знать греха…

И пошли они тропой нетореной, до дому, до хаты. Милая их хатка – волчье логово… Догулять свадебку на тощий желудок…

Как мужики тащили эту сосульку размером один метр семьдесят сантиметров, нам не рассказывали. Но от этой сосулечки пошёл такой аромат, что отказались даже от самогонки, мутной и вкусной, как сыворотка, согревающей и снимающей все проблемы после первых трёх глотков.

Они, разом начали вздыхать, а тот, который длинный как телеграфный столб, ну рослый, крякнул, и, как волк, завыл, не глядя даже на луну, побежал мелкими шажками и запел: ой вышибить, ой вышибить, не пошла, стерва. Надо было огурчиком проводить. Это же и знатоки советовали…


***


Дни не мелькали, они тянулись как иногда годы.

Прошли конвульсии – потрясучки и он, батя наш, уже мог сам бриться делать кое – какую работу по дому. Врачей не было, а бабуля, ещё не совсем древняя, без всякого образования, но дело знала, шептала, гладила его, там где можно и не совсем дозволено, потому и почти прошло.

Зацепила – задела такую сокровенную кнопочку – регистр, что из сокровенных тайников его памяти такое, такое всплыло…!!!

Он приходил в себя, вспоминал, как было на фронте, когда гахнуло в блиндаж, где он писал военные отчеты, всё разом померкло.

Ещё, жизнь свою увидел, как пацаном – подпаском, пел в церкви. Потом – парубок, красивый, стройный, девчата сохли по нему. Затем, как во сне, показали… он провожал свою красу – русую косу.

… Дом её был далеко, и он хотел идти напростэць, как говорили у них на Украине, но дивчина боялась, не пошла через кладбище. Пришлось тилипать, дугой, дорожкой другой, в обход.

Домой он решил проскочить побыстрее, по тропке, которая проходила через кладбище. Она короче, хоть и наслушался от стариков страшных небылиц и жутких историй…

Кладбищенский сторож тоже рассказывал о всяких светящихся крестах и призраках, да и просто про разбойников, которые, якобы, жили и прятались в склепах старинных. Он решил побыстрее, но бежать было в темноте опасно, перешёл на размеренный шаг…

Прочитал «Отче наш» потом,«да воскреснет Бог»…И… вдруг… увидел, рядом мелькнула тёмная фигура человека… «тако да погибнут, беси»… «Тако да погибнут беси от лица, любящих Его…». Фигура исчезла, а, а!…Прошибла, нечистых, бесов, молитва Господняя…

… Темнота. И, вдруг страшная боль в теле, ещё не остывшем от пережитых минут радостной встречи с суженой, как тогда думали вместе. Не знаю, сколько прошло времени. Понял, я в полной темноте, в яме а, там наверху кто – то говорит, но говорят не черти, а настоящие живые мужики, они ругаются, за то, что меня укокошили. Там, наверху, пили, ругались, кашляли. Значит, ещё жив. Я молчал. И они решили, что загнулся, орали вперемежку с матерными словами. И, и, начали засыпать могилу. Полетели комья земли…Я завопил так, что самому сделалось страшно. А они так хохотали, как ржут лошади, когда чуют приближение волков к конюшне…Водка, вот что их бодрило. Протянули и мне бутылку. Потом и тебе будет. Работай!!! И…и приказали…снимать с панночки золото.

Только сейчас я понял, что в могиле Настеньки, бывшего пана внучка, её похоронили не так давно и, конечно, одели и украсили, как царевну, чтоб на том свете ценили и уважали.

… Сколько там пробыл, не смог вспомнить. Как снимал и передавал всё, что они приказывали.

Опять темнота. Страшная боль. Туман.

… Уже начало светать, пытался выбраться. Бесполезно. Высоко. Ступеньки, руками. На ладонях кровь. Крышку от гроба не мог поставить, вместо лестницы…

Утром пошли люди по тропке, я кричал, как только мог. Прибежал сторож, меня окровавленного и почти живого, вытащили из могилы, которая могла оказаться и моей…

… Зоотехник почти отошёл от грустных ох и ах, такие встречи. А потом долго долго, сидел, зажав голову двумя руками и, и читал молитвы, которые пел ещё в таком далёком детстве.

И.

Которые спасли его теперь.


?

Снова пошли воспоминания про тех же свадебных, но уже немного повеселее…Ох, веселее… Уух,– волки!

Загрузка...