– Я всегда смогу устроить тебя спасателем в Талерзее, так что просто имей в виду, что даже если что-то пойдет не так, ты можешь ни о чем не беспокоиться.
Так напутствовал меня Фреди Герстль, когда я зашел к нему попрощаться. Фреди всегда с готовностью помогал молодежи, и я понимал, что он говорит от чистого сердца, однако меня нисколько не интересовала работа спасателем. Хотя Мюнхен был от Граца меньше чем в двухстах милях, для меня это был первый шаг на пути из Австрии в Америку.
Я слышал рассказы о Мюнхене, о том, как каждую неделю на его железнодорожный вокзал прибывает целая тысяча поездов. Слышал я о ночной жизни, о безумной атмосфере пивных залов и тому подобном. Когда поезд стал подъезжать к городу, я увидел в окно все больше и больше домов, затем появились высокие здания, а впереди показался центр. В подсознании у меня шевелилась мысль: «Как я не заблужусь в этом огромном городе? Как я буду здесь жить?» Но в основном я повторял как заклинание: «Вот мой новый дом». Я навсегда покинул Грац, оставил его позади, и теперь моим домом должен был стать Мюнхен, что бы ни случилось.
Мюнхен переживал бум, даже по меркам западногерманского экономического чуда, к осени 1966 года достигшего апогея. Это был город с многонациональным населением в 1,2 миллиона человек. Мюнхен только что получил право принимать летние Олимпийские игры 1972 года и финал чемпионата мира по футболу 1974 года. Проведение Олимпийских игр в Мюнхене должно было стать символом перерождения Западной Германии и ее возвращения в мировое сообщество как современного демократического государства. Повсюду высились строительные краны. Уже возводился Олимпийский стадион, а также новые гостиницы, административные здания и жилые дома. По всему городу рыли тоннели нового метро, которое должно было стать самым современным и эффективным в мире.
Hauptbahnhof, центральный железнодорожный вокзал, где мне предстояло сойти с поезда, находился в самом центре всего этого. Стройкам требовались рабочие руки, и люди приезжали сюда со всего Средиземноморья и из стран Восточного блока. В залах ожидания и на платформах услышать испанскую, итальянскую, славянскую и турецкую речь можно было гораздо чаще, чем немецкую. Район вокруг вокзала представлял собой пеструю смесь гостиниц, ночных клубов, магазинов, ночлежек и административных зданий. Спортивный зал секции «Универсум», куда я был приглашен на работу, находился на Шиллерштрассе, всего в пяти минутах от станции. По обеим сторонам улицы тянулись ночные бары и стриптиз-клубы, открытые до четырех часов ночи. Затем в пять утра открывались первые закусочные, где можно было съесть сосиску и выпить кружку пива. Всегда была возможность где-нибудь посидеть. Девятнадцатилетний парень из глухой провинции быстро научился здесь жизни.
Альберт Бусек обещал, что на вокзале меня встретят двое его ребят, и я, идя по платформе, увидел улыбающееся лицо одного культуриста по имени Франц Дишингер. Франц считался фаворитом на европейском юниорском первенстве в Штуттгарте, на котором я в прошлом году одержал победу. Это был симпатичный немецкий парень, ростом еще выше меня, однако его тело еще не полностью сформировалось, вследствие чего, полагаю, судьи предпочли меня. Франц любил пошутить, и мы с ним провели вместе много веселых минут. Мы договорились, что если я когда-нибудь приеду в Мюнхен, мы будем тренироваться вместе. После того как мы перекусили на вокзале, Франц и его приятель, у которого была машина, отвезли меня в пригород, где жил Рольф Путцигер.
Я впервые встретился со своим новым боссом и был очень признателен, когда он предложил мне остановиться у него, потому что я не мог позволить себе снять комнату. Путцигер оказался грузным пожилым мужчиной нездорового вида в костюме. Он был практически полностью лысым, а когда улыбался, обнажал гнилые зубы. Встретив меня радушно, Путцигер показал мне свою квартиру. В ней была маленькая свободная комната, в которой мне предстояло поселиться, как только доставят заказанную кровать. А пока что не возражаю ли я против того, чтобы спать на диване в гостиной? Я ответил, что не имею ничего против.
Я не придавал этому никакого значения до тех пор, пока через несколько дней Путцигер не вернулся домой поздно и вместо того, чтобы идти к себе в спальню, улегся рядом со мной. «Не удобнее ли будет перейти ко мне в спальню?» – предложил он. Я почувствовал, как он прижимается своим бедром к моему. Пулей вскочив с дивана, я сгреб свои вещи и направился к двери. У меня в голове все смешалось: во что я впутался? Среди культуристов встречались гомосексуалисты. В Граце я был знаком с одним парнем, у которого дома был потрясающий тренажерный зал, где иногда занимались мы с друзьями. Этот парень не скрывал свое влечение к мужчинам; он показал нам тот уголок городского парка, где встречались взрослые мужчины и подростки. Однако он был истинным джентльменом и никогда не навязывал нам свои сексуальные предпочтения. Поэтому я полагал, что знаю, на кого похожи гомосексуалисты. Определенно, Путцигер не был похож на гомика, он производил впечатление бизнесмена!
Путцигер догнал меня уже на улице, где я стоял, пытаясь разобраться в том, что со мной произошло, и решить, как быть дальше. Он извинился и пообещал больше не приставать ко мне, если я вернусь к нему домой. «Ты мой гость», – сказал он. Разумеется, когда мы снова оказались у него дома, Путцигер опять стал предлагать мне сделку. «Я понимаю, что ты предпочитаешь женщин, но если ты станешь моим другом, я подарю тебе машину и помогу с карьерой». И так далее в том же духе. Естественно, на данном этапе мне не помешал бы хороший наставник, но только не купленный такой ценой. Я испытал облегчение, когда на следующее утро навсегда покинул дом Путцигера.
Он не выставил меня вон, потому что звезда для секции была нужна ему еще больше, чем любовник. Культуризм оставался таким загадочным видом спорта, что во всем Мюнхене было только два тренажерных зала. Самый большой из них принадлежал Рейнхарду Смоляне, который в 1960 году стал первым Мистером Германия, а в 1963 году завоевал титул Мистер Европа. Смоляна набирал маленькие группы самой разномастной публики – полицейских, строителей, инженеров, ученых, спортсменов, предпринимателей, немцев и иностранцев, молодых и пожилых, гомосексуалистов и нормальной ориентации, – и занимался с ними лично. Я же приглашал к нам солдат с расположенной неподалеку американской базы; «Универсум» стал первым местом, где я встретил чернокожего. Большинство наших клиентов занимались только для того, чтобы поддержать форму, но у нас было небольшое ядро честолюбивых тяжелоатлетов и культуристов, в которых я видел серьезных напарников для тренировок. И я нашел, как раскачивать и заводить таких людей. «Да, ты можешь быть моим напарником, тебе нужна помощь», – шутил я. Мне нравилось вести за собой. И даже несмотря на то, что денег у меня было очень мало, я нередко угощал этих ребят обедом и ужином за свой счет.
Поскольку я уделял нашим клиентам много времени, у меня почти его не оставалось, чтобы заниматься так, как я привык, с ежедневными напряженными четырех– или пятичасовыми тренировками. Поэтому я перешел к тому, чтобы заниматься дважды в день, два часа до работы и еще два часа вечером с семи до девяти часов, когда деловая активность спадала и оставались только самые упорные. Сперва разделенные надвое тренировки меня раздражали, однако вскоре я увидел первые результаты: я лучше сосредоточивался на занятиях и быстрее восстанавливал форму, в то же время выполняя все более длинные и напряженные серии упражнений. Нередко я стал добавлять третью тренировку в обеденный перерыв. Я выделял какую-то часть тела, которую считал слабой, и полностью сосредоточивал на ней внимание на протяжении тридцати – сорока минут, выполняя, скажем, по двадцать серий упражнений для подъема икроножной мышцы или по сто растяжений трицепсов.
Иногда я занимался еще и вечером, после ужина, возвращаясь в зал еще на час в одиннадцать ночи. Засыпая вечером в своей уютной маленькой комнате, я временами чувствовал боль в той или иной мышце, измученной целым днем прыжков и наклонов, – лишь побочный эффект успешно проведенного в тренировках дня, очень приятное ощущение, ибо я знал, что эти мышечные ткани восстановятся и нарастут еще больше.
Я занимался как одержимый, поскольку знал, что меньше чем через два месяца мне предстоит соперничать с лучшими культуристами в мире. Я подал заявку на крупнейшие европейские состязания по культуризму за звание Мистер Вселенная, которые должны были состояться в Лондоне. Это был очень дерзкий шаг. Как правило, такой новичок, как я, не смел и мечтать ни о каком Лондоне. Сначала я должен был бы побороться за титул Мистер Австрия, а затем, в случае успеха, можно уже было нацелиться на титул Мистер Европа. Однако при таких темпах «подготовка» к Лондону заняла бы многие годы. Я был слишком нетерпелив для этого. Я хотел принять участие в самых жестких состязаниях из всех, какие только были, что и толкнуло меня на этот агрессивный шаг. Конечно, я не тешил себя глупыми иллюзиями. Я не собирался побеждать в Лондоне – только не в этот раз. Однако я был полон решимости выяснить, на что гожусь. Альберту эта идея понравилась, и поскольку он знал английский, он помог мне заполнить заявку.
Для таких фанатичных занятий одного напарника мне было мало. К счастью, в Мюнхене было достаточно серьезных культуристов, которых заразила моя мечта побороться за титул Мистер Вселенная, хотя они и считали, что у меня не все дома. Со мной регулярно тренировался Франц Дишингер, а также Фриц Кроэр, такой же деревенский парень, как и я, из небольшого селения в лесах Баварии. Даже Рейнхард Смоляна, владелец конкурирующего тренажерного зала, присоединился к нам. Иногда он приглашал меня потренироваться к себе в зал, а иногда после окончания работы приходил к нам. Всего через несколько недель я почувствовал, что нашел новых друзей, и Мюнхен стал мне домом.
Моим любимым напарником был Франко Колумбу, который быстро стал и моим лучшим другом. Мы с ним познакомились в Штуттгарте в прошлом году; он одержал верх в европейском чемпионате по силовому троеборью в тот же день, как я завоевал юниорский титул Мистер Европа. Франко был итальянец с Сардинии, где он вырос на ферме в крохотной горной деревушке, судя по его рассказам, еще более убогой, чем Таль. В детстве он много пас овец, а в возрасте десяти-одиннадцати лет проводил в одиночку по несколько дней на дикой природе, самостоятельно добывая пропитание и полностью обслуживая себя.
В тринадцать лет Франко пришлось бросить школу, чтобы помогать родителям на ферме, но он был очень трудолюбивым и смышленым. Он начинал как каменщик и боксер-любитель, но затем перебрался на север, в Германию, и стал зарабатывать на жизнь, работая на стройках. В Мюнхене Франко освоил немецкий язык и изучил город настолько хорошо, что получил лицензию водителя такси. В Мюнхене экзамены на право управлять такси были настолько жесткие, что их с трудом сдавали даже коренные немцы, поэтому все поразились, когда их успешно сдал итальянец.
Франко занимался силовым троеборьем, я был культуристом, и мы оба понимали, что наши занятия дополняют друг друга. Я хотел нарастить мышечную массу, что означало работу с тяжелыми гирями и гантелями, и Франко знал, как это делать. В то же время я разбирался в культуризме, и Франко тоже хотел это освоить. Он говорил мне: «Я хочу стать Мистером Вселенная». Другие над ним смеялись – в нем было всего пять футов пять дюймов роста, – однако в культуризме пропорции и симметрия могут одержать верх над одними габаритами. Мне нравились наши совместные тренировки.
Возможно, благодаря тому, что ему пришлось проводить так много времени на открытом воздухе, Франко очень быстро схватывал все новое. Так, например, ему пришлась по душе моя теория «встряски для мышц». Мне всегда казалось, что самым главным препятствием для успешных тренировок является чересчур быстрая адаптация тела. Если выполнять изо дня в день одно и то же количество упражнений, даже наращивая вес гантелей, рост мышц через какое-то время замедлится и вовсе прекратится, поскольку мышцы уже научились очень эффективно выполнять то, что от них ожидается. И для того чтобы их разбудить, снова заставить расти, необходимо встряхнуть их, дав понять: «Вы никогда не будете знать, чего вам ждать. Всякий раз это будет не то, к чему вы приготовились. Сегодня это одно, завтра совершенно другое. Сегодня это может быть работа со сверхтяжелыми гирями, завтра это уже будет увеличение количества упражнений».
Для встряски мышц мы разработали метод, который назвали «раздеванием». Обыкновенно на тренировке какое-то упражнение выполняется сначала с маленькой нагрузкой, затем нагрузка постепенно увеличивается. Однако при «раздевании» происходит обратное. Например, готовясь к выступлению в Лондоне, я хотел нарастить дельтовидные мышцы. Для этого я выполнял упражнения с гирями: в каждую руку берется по гире, руки разводятся в стороны на уровне плеча, затем поднимаются над головой. В процессе «раздевания» я начинал со своей предельной нагрузки: шесть раз со стофунтовыми гирями. Затем отставить стофунтовые гири, взять девяностофунтовые и снова выполнить упражнение шесть раз. И так далее, до самых легких гирь. К тому времени как я доходил до сорокафунтовых гирь, плечи у меня горели, и, выполняя упражнение с легкими гирями, я испытывал такое ощущение, будто работаю со стофунтовыми гигантами. Но прежде чем я отставлял гири, дельтовидные мышцы испытывали еще более сильную встряску: я поднимал сорокафунтовые гири вдоль тела, от уровня бедер до высоты плеч. После этого плечевые мышцы приходили в безумную ярость, и я уже не знал, куда положить руки: мне доставляло мучительную боль, если они просто свисали вниз, а поднять их было просто невозможно. Я мог только бессильно уронить руки на стол или на тренажер, чтобы хоть как-то унять невыносимую боль. Дельтовидные мышцы вопили благим матом от неожиданной последовательности упражнений. Я продемонстрировал им, кто в доме хозяин. И теперь им оставалось только приходить в себя и расти.
Усиленно позанимавшись весь день, вечером я хотел отдохнуть. А в Мюнхене в 1966 году это означало пивной зал, а пивной зал означал драки. Мы с приятелями отправлялись в эти заведения, где каждый вечер люди сидели за длинными столами, смеялись, спорили, поднимали кружки. И, разумеется, пили. Постоянно вспыхивали драки, но никогда не было ничего похожего на «я убью эту сволочь!» Когда драка заканчивалась, один из противников говорил: «О, давай выпьем по кружке пива. Я могу тебя угостить?» А второй отвечал: «Да, я проиграл, так что ты по крайней мере можешь угостить меня пивом. К тому же, у меня все равно нет денег». И вот они уже пьют вместе, как ни в чем не бывало.
Собственно пиво меня не интересовало, потому что оно отрицательно сказалось бы на моих тренировках. Я редко выпивал за весь вечер больше одной кружки. Но вот подраться я обожал. Мне казалось, что каждый день я открываю в себе новые силы; я чувствовал себя огромным, могучим и неудержимым. Особенно я не раздумывал. Если кто-то косо на меня смотрел или чем-либо оскорблял, я тотчас же налетал на него. Я предпочитал шоковую терапию. Я срывал с себя рубашку, оставаясь в одной майке, и одним ударом валил противника с ног. Случалось, что бедняга, увидев мои мышцы, поспешно бормотал: «О, что за черт, почему бы нам просто не выпить пива?»
Если одиночный поединок перерастал в массовую потасовку, мы с друзьями, разумеется, поддерживали друг друга. На следующий день мы рассказывали о случившемся в тренажерном зале и смеялись: «О, ты бы видел Арнольда! Он грохнул тех двоих друг о друга головами, а потом на него набросился их приятель с кружкой, но я огрел этого козла сзади стулом…» Нам везло, поскольку когда подоспевала полиция, что случалось несколько раз, нас просто отпускали. Насколько я помню, единственный раз меня забрали в полицейский участок, когда какой-то тип заявил, что потребует с меня кучу денег на вставку новых зубов. Мы так бурно спорили о том, во что обойдутся его зубы, что полицейские испугались, как бы мы снова не начали драться. Поэтому нас забрали в участок и продержали там до тех пор, пока мы не договорились о сумме.
Еще лучше драк были девушки. Прямо напротив тренажерного зала на Шиллерштрассе находилась гостиница «Дипломат», где останавливались стюардессы. Мы с Франко, вспотевшие, в майках, высовывались из окон и заигрывали с ними. «Что вы там делаете?» – кричали нам девушки. «Ну, у нас здесь тренажерный зал. Не хотите позаниматься? Поднимайтесь к нам».
Я также заходил в вестибюль гостиницы и знакомился со стюардессами, которые всегда держались маленькими группками. Чтобы произвести на них впечатление, я сочетал свои лучшие методы из Талерзее, а также из тех лет, когда я работал в магазине. «У нас напротив тренажерный зал», – говорил я, после чего похвально отзывался о внешности девушки и говорил, как ей понравится заниматься. На самом деле я считал, что очень глупо не приглашать в тренажерный зал женщин. Поэтому мы пускали их заниматься бесплатно. И мне было все равно, приходили они к нам тренироваться, или же их просто интересовали мужчины. Девушки приходили в основном по вечерам. К восьми часам наши постоянные клиенты уже расходились, но оборудование можно было использовать до девяти. В это время я вместе с напарником выполнял второй цикл упражнений. Если девушки хотели просто позаниматься, в половине девятого они принимали душ и уходили. В противном случае они оставались, и после тренировки мы отправлялись куда-нибудь вместе. Иногда к нам присоединялся Смоляна со своими девушками, и ночь получалась очень бурной.
Первые месяцы в Мюнхене я полностью отдавался веселой ночной жизни. Однако затем я осознал, что теряю сосредоточенность, и начал сдерживаться. Моей целью было не получить как можно больше наслаждения, а стать победителем мирового первенства по культуризму. Чтобы получить свои семь часов сна, я должен был в одиннадцать быть в постели. Время повеселиться все равно оставалось, и мы, несмотря ни на что, веселились.
Как оказалось, мой босс представлял моим планам стать Мистером Вселенная бо́льшую угрозу, чем пьяницы из пивных, размахивающие кастетами. До начала состязаний оставалось всего несколько недель, а у меня до сих пор не было никаких известий о судьбе моей заявки на участие. В конце концов Альберт позвонил в Лондон, и организаторы ответили, что ничего от меня не получали. Тогда Альберт припер к стенке Путцигера, и тот признался, что обнаружил мою заявку в исходящей почте и выбросил ее. Он не хотел, чтобы обо мне узнали и я перебрался в Англию или в Америку, прежде чем он хорошо на мне заработает. Я пропал бы, если бы не Альберт, который владел английским и был готов меня поддержать. Он снова позвонил в Лондон и уговорил организаторов принять мою заявку, хотя конечный срок подачи уже прошел. Те согласились. Бумаги пришли всего за несколько дней до начала первенства, и я был добавлен в список участников.
Остальные мюнхенские культуристы также поддержали меня. Конечно, оплатить мне дорогу в Лондон должен был бы Путцигер, поскольку если бы я добился там успеха, это привлекло бы внимание к его клубу. Однако когда стало известно о его мерзком поступке, именно Смоляна, конкурент Путцигера, пустил шляпу по кругу и собрал три сотни марок на билет. 23 сентября 1966 года я поднялся на борт самолета, вылетающего в Лондон. Мне было девятнадцать лет, и я впервые летел на самолете. Сам я думал, что мне придется ехать на поезде, поэтому мой восторг не знал границ. Я был уверен, что никто из моих одноклассников до сих пор еще ни разу не летал на самолете. Я сидел в салоне авиалайнера вместе с почтенными бизнесменами, и все благодаря культуризму.
Первые состязания за титул Мистер Вселенная состоялись на следующий год после моего рождения, в 1948 году. С тех пор они ежегодно проводились в сентябре в Лондоне. На них доминировали англоязычные участники, как и в культуризме в целом, – в первую очередь американцы, одержавшие по восемь побед за каждые десять лет. Все великие культуристы, кумиры моей юности, завоевывали титул Мистер Вселенная: Стив Ривз, Редж Парк, Билл Перл, Джек Делинджер, Томми Сэнсом, Пол Уинтер. Я хорошо помнил, как подростком разглядывал их фотографии с состязаний. Победитель стоял на пьедестале с трофеем в руке, а все остальные стояли внизу на сцене. Я никогда не сомневался в том, что рано или поздно поднимусь на пьедестал. Все было ясно: я наперед знал, как буду выглядеть и что почувствую. Это будет рай, но только на земле; однако на победу в этом году я не рассчитывал. Я раздобыл список тех, с кем мне предстоит состязаться в любительской категории, смотрел на их фотографии и думал: «Господи!» Тела у них были гораздо лучше сформированными, чем у меня. Я намеревался попасть в первую шестерку, потому что не надеялся одержать верх над теми, кто в прошлом году занял второе, третье и четвертое места. Мне казалось, что у них более выраженная мускулатура и на их фоне я выгляжу невзрачно. Я по-прежнему находился в процессе медленного наращивания мышечной массы; задача заключалась в том, чтобы приобрести необходимые размеры, а затем стесать и обрубить все лишнее, достигая совершенства.
Состязания должны были пройти в театре «Виктория-Палас», старинном красивом здании с обилием мрамора и статуй, в нескольких кварталах от вокзала Виктория. Основные этапы неизменно следовали четким правилам. Утром проходили предварительные состязания, так называемые технические раунды. Участники и судьи собирались в зале – журналистов туда пускали, однако зрителям путь был закрыт. Целью было дать судьям возможность оценить развитие мускулатуры участников по отдельным частям тела, последовательно сравнивая каждого культуриста с остальными. Все участники выстраивались в шеренгу в дальнем конце сцены, по своим категориям (моя была «любитель высокого роста»). У каждого на трусах был приколот номер. Судья говорил: «Номер четырнадцать и номер восемь, пожалуйста, выйдите вперед и продемонстрируйте свои четырехглавые мышцы». Двое названных участников выходили на середину сцены и вставали в стандартные позы, демонстрируя четыре мышцы на передней стороне бедра, а судьи делали заметки. Впоследствии результаты технических раундов обрабатывались в общее решение. После чего, разумеется, вечером следовало грандиозное шоу финалов: состязания поз в различных категориях, а затем и противостояние победителей в каждой категории, в котором выявлялись абсолютные чемпионы среди любителей и профессионалов.
По сравнению с другими состязаниями, на которых мне приходилось бывать, первенство за титул Мистер Вселенная было крупным событием. Все билеты в «Виктория-Палас» были распроданы: больше полутора тысяч поклонников культуризма в зале, которые аплодировали и кричали, подбадривая своих любимцев, и еще десятки тех, кто оставался на улице, надеясь протиснуться внутрь. Само первенство представляло собой не столько спортивные состязания, сколько цирковое выступление. Сцена профессионально освещалась прожекторами и софитами, целый оркестр музыкантов помогал создавать нужное настроение. Двухчасовая программа включала в себя развлекательные паузы между различными турами: конкурс бикини, выступления акробатов, гимнастов, и две группы девушек в обтягивающих трико и высоких сапогах, которые расхаживали в проходах с маленькими гантельками и гирями, принимая позы.
К своему изумлению, утром во время технического раунда я обнаружил, что переоценил своих соперников. Лучшие участники в категории «любители высокого роста» действительно обладали лучше сформированной мускулатурой, однако несмотря на это я все равно выделялся среди них. Все дело в том, что далеко не все культуристы обладают физической силой, особенно те, кто в основном занимается на станках. Но несколько лет занятий с настоящими гантелями и штангами дали мне могучие бицепсы, плечи, мышцы спины и бедер. Я просто выглядел гораздо крупнее и сильнее всех остальных.
К вечеру уже распространился слух о том, что это подросток-монстр с непроизносимой фамилией, появившийся из ниоткуда, самый настоящий гигант, черт побери. Поэтому зрители встретили наш выход восторженными криками. Я не победил, но оказался к победе гораздо ближе, чем кто-либо ожидал, в том числе и я сам. Перед последними позами состязание свелось к противостоянию меня и американца по имени Честер Йортон. Судьи предпочли Йортона, и я должен был признать, что их выбор правильный: хотя Чет и был легче меня на добрых двадцать фунтов, у него было полностью пропорциональное тело, словно высеченное резцом, и его позы были более четкими и отточенными, чем у меня. К тому же, Чет был покрыт восхитительным ровным загаром, рядом с которым я казался вылепленным из теста.
Мой восторг по поводу второго места не знал границ. Я радовался так, будто вышел победителем. Состязания привлекли ко мне повышенное внимание, и многие говорили: «В следующем году он обязательно победит». В английских журналах, посвященные культуризму, появились материалы обо мне, что имело огромное значение, поскольку мне для достижения своей цели требовалось стать известным и в Англии, и в Америке.
Однако упоение успехом продолжалось только до тех пор, пока я не успокоился и не задумался. И тут меня сразило: на пьедестал ведь поднялся Чет Йортон, а не я. Ему досталась заслуженная победа, но мне казалось, что я совершил большую ошибку. А что, если бы я приехал в Лондон с намерением победить? Выступил бы я лучше? Победил бы и стал новым Мистером Вселенная? Однако я недооценил свои шансы. И мне это не понравилось. Я получил хороший урок.
После этого я больше никогда не отправлялся на состязания, чтобы только просто принять в них участие. Я отправлялся побеждать. И хотя побеждал я не всегда, таков был мой настрой. Я превратился в самое настоящее животное. Если бы кому-либо удалось настроиться на мои мысли перед соревнованием, он услышал бы что-нибудь вроде: «Я заслужил этот пьедестал, он мне принадлежит, и море расступится передо мною. Прочь с дороги, мать вашу! У меня есть цель, и я к ней иду. Просто отойдите в сторону и дайте мне трофей!»
Я представлял себя на высоком пьедестале, с трофеем в руке. А все остальные стоят внизу. И я взираю на них сверху вниз.
Через три месяца я уже снова был в Лондоне, со смехом возился с ватагой ребятишек на ковре в гостиной. Это были дети Уага и Дианны Беннетов, которым принадлежали два тренажерных зала, занимавших лидирующие позиции в мире культуризма Великобритании. Уаг был судьей на первенстве за титул Мистер Вселенная, и он пригласил меня потренироваться несколько недель у него, предложив остановиться в своем доме в пригороде Лондона Форест-Гейт. Несмотря на то, что у Уага и Дианны было шестеро своих детей, они взяли меня под свое крыло и стали для меня словно родителями.
Первым делом Уаг дал понять, что, по его мнению, мне нужно много работать. Первое место в его списке занимало то, как я принимал позы. Я понимал, какая огромная разница между тем, чтобы просто успешно вставать в отдельные позы, и тем, чтобы выступление превращалось в одно непрерывное зрелище. Позы – это фотографии, а непрерывное зрелище – это кино. Чтобы загипнотизировать публику, заставить ее забыть обо всем, необходимо, чтобы позы плавно перетекали одна в другую. Что нужно делать между этой позой и следующей? Как движутся руки? Какое выражение на лице? До сих пор я никогда особенно не задумывался над этим. Уаг показал мне, как замедлять движения, превращая их в балет: правильная осанка, распрямленная спина, голова поднята, а не опущена.
Это я еще мог понять, но гораздо труднее было проглотить мысль принимать позы под музыку. Уаг включал по стереопроигрывателю драматическую тему из фильма «Исход» и подавал мне знак начинать выступление. Сперва музыка казалась мне чем-то нелепым и только отвлекала мое внимание. Но через какое-то время я понял, как подстроить свои движения под мелодию и катиться на ней как на волне – спокойный момент для сосредоточенной красивой позы в три четверти спиной, затем плавный переход к боковой позе грудью, когда музыка нарастает, и наконец под бурные аккорды крещендо лучшая поза, демонстрирующая все мышцы.
Дианна сосредоточилась на том, чтобы кормить меня белками и совершенствовать мои манеры. Наверное, временами ей казалось, что я воспитывался в волчьей стае. Я не знал, как правильно пользоваться ножом и вилкой, не знал, что после ужина нужно помогать убирать со стола. Дианна продолжила с того места, на котором остановились мои родители, Фреди Герстль и фрау Матшер. Ругалась она на меня всего лишь несколько раз, в частности, когда однажды увидела, как я после соревнований протискиваюсь сквозь толпу зрителей. У меня в голове была только одна мысль: «Я победил, теперь нужно это отпраздновать». Но Дианна схватила меня за руку и сказала: «Арнольд, нельзя так себя вести! Эти люди пришли посмотреть на тебя. Они заплатили свои деньги, кое-кто приехал издалека. Ты можешь потратить несколько минут, чтобы раздать им свои автографы». И этот разнос изменил мою жизнь. До тех пор я никогда не думал о своих поклонниках – только о соперниках. Но отныне у меня всегда стало находиться время для поклонников.
Даже дети подключились к программе «Образование Арнольда». Наверное, нет лучше способа изучать английский язык, чем присоединиться к жизнерадостной счастливой лондонской семье, в которой никто не говорит по-немецки, где спишь на диване, а вокруг резвятся шестеро детишек. Они относились ко мне как к огромному щенку и с радостью учили меня новым словам.
Фотография, сделанная в тот период, показывает мою первую встречу с кумиром моего детства Реджем Парком. Редж в шортах, загорелый и расслабленный, а я в трико, бледный, оглушенный близостью к звезде. Я находился в обществе Геркулеса, трехкратного обладателя титула Мистер Вселенная, звезды, чья фотография висела у меня на стене, человека, с которого я скопировал план своей жизни. Я не мог выдавить ни слова. Весь скудный английский, какой я знал, вылетел у меня из головы.
Теперь Редж жил в Йоханнесбурге, где владел сетью спортивных залов, но по несколько раз в год приезжал в Англию по делам. Он был другом семьи Беннетов и любезно согласился показать мне свои секреты. Уаг и Дианна решили, что для борьбы за титул Мистер Вселенная мне нужно получить известность в Великобритании. В те времена культуристы добивались этого, разъезжая по стране с показательными выступлениями. Организаторы устраивали такие выступления по всем Британским островам, и тот, кто соглашался, мог заработать немного денег и в то же время заявить о себе. Оказалось, что Редж Парк как раз собирается отправиться выступать в Белфаст, Северная Ирландия, и он предложил мне поехать с ним. Делать себе имя в культуризме во многом сродни политике. Нужно ездить по большим и маленьким городам, надеясь, что тебя запомнят. Этот действенный подход сработал, что, в конечном счете, помогло мне завоевать титул Мистер Вселенная.
Как-то раз я стоял за кулисами, наблюдая за тем, как Редж выступает перед толпой из нескольких сот восторженных зрителей. Закончив, он подошел к микрофону и пригласил на сцену меня. Я демонстрировал свою силу, а он комментировал мое выступление. Я поднял 275 фунтов за счет бицепсов, согнув обе руки, и пять раз выполнил становую тягу штанги весом 500 фунтов. В завершение я принял несколько поз, и публика разразилась бурными овациями. Я уже собирался уходить со сцены, но тут Редж сказал: «Арнольд, подойди сюда». Когда я подошел к нему, он показал на микрофон и сказал: «Скажи что-нибудь этим людям».
– Нет, нет, нет! – в ужасе ответил я.
– Почему?
– Я не настолько хорошо говорю по-английски, – сказал я.
– Так! – говорит Редж, поворачиваясь к микрофону. – Отлично. Давайте ему похлопаем. Человеку, не владеющему английским, требуется большое присутствие духа, чтобы сказать такую фразу.
Он начал хлопать, и толпа подхватила рукоплескания.
И тут вдруг я почувствовал: «Ого, просто поразительно! Этим людям понравилось то, что я сказал!»
Редж продолжал:
– Скажи: «Я люблю Ирландию».
– Я люблю Ирландию.
Снова аплодисменты.
Редж сказал:
– Помню, ты как-то говорил, что еще никогда не был в Белфасте и с нетерпением ждешь возможности сюда приехать. Правильно?
– Да.
– Вот и скажи: «Я с нетерпением…»
– Я с нетерпением…
– «… ждал возможности сюда приехать».
– …ждал возможности сюда приехать.
Ого, снова аплодисменты. Каждая фраза, которую я повторял следом за Реджем, вызывала бурю оваций.
Если бы он предупредил меня накануне, что пригласит меня на сцену произнести несколько слов зрителям, я перепугался бы до смерти. Но так я смог впервые выступить с обращением к публике, не испытывая психологического давления. Я не переживал всю ночь по поводу того, как меня примут и будет ли кому-нибудь дело до того, что я скажу. Страха не было, потому что я полностью сосредоточился на своем теле. Я совершал упражнения. Я демонстрировал позы. Я видел, что зрители меня принимают. А это было лишь дополнением.
После этого я много раз внимательно следил за Реджем на сцене. Просто невероятно, как он разговаривал с публикой. Он мог веселить. Он был дружелюбным и общительным. Он рассказывал анекдоты. И при этом он был Геркулес! Он был Мистер Вселенная! Редж разбирался в вине и в еде, он говорил по-французски и по-итальянски. Его выступление было единым и цельным. Глядя на то, как Редж держит микрофон, я говорил себе: «Вот что должен делать ты. Нельзя просто выступить на сцене, словно робот, после чего уйти, не сказав ни слова. Тебя должны узнать как личность. Редж Парк говорит со зрителями. Он единственный культурист, который это делает. Вот почему его любят. Вот почему он Редж Парк».
Возвратившись в Мюнхен, я полностью сосредоточился на работе тренажерного зала. Старик Путцигер там больше почти не появлялся, что для нас с Альбертом было только к лучшему. Мы с ним отлично сработались друг с другом. Альберт заведовал всем, выполняя работу нескольких человек: он заказывал журналы, закупал пищевые добавки, доставал оборудование. Моя работа помимо собственно проведения занятий заключалась в вербовке новых клиентов. Разумеется, наша цель заключалась в том, чтобы обойти Смоляну и стать лучшим тренажерным залом в городе. Очевидным первым шагом была реклама, однако мы не очень-то могли ее себе позволить. Мы заказывали в типографии плакаты, а затем поздно вечером выходили в город и расклеивали их, в первую очередь на заборах строительных площадок, в надежде на то, что рабочие заинтересуются культуризмом.
Однако подобная стратегия не приносила ожидаемых результатов. Мы ломали головы, не понимая, в чем дело, до тех пор пока Альберт, проходя мимо одной стройплощадки при свете дня, не увидел на заборе плакат Смоляны, на том самом месте, где мы вешали свой. Как оказалось, Смоляна рассылал своих ребят по городу, чтобы те срывали наши плакаты, пока еще не высох клей, и клеили на их место свои. Тогда мы сменили тактику. Мы стали расклеивать плакаты в полночь, а в четыре ночи совершать второй обход, чтобы рабочие, приходя утром на стройку, обязательно видели сверху наш плакат. Эта война плакатов принесла свои плоды, и постепенно число тех, кто занимался у нас, начало расти.
Основной упор мы делали на то, что хотя Смоляна располагал бо́льшей площадью, мы давали своим клиентам больше духа и больше веселья. И еще мы приглашали к себе борцов. В наши дни за состязаниями профессиональных борцов наблюдает огромное количество телезрителей, однако в то время борцы переезжали из города в город, устраивая показательные встречи. В Мюнхене они выступали в «Циркус-Кроне», где была большая арена, служившая им постоянной базой. Когда там выступали борцы, зал был набит битком.
Борцам всегда требовалось место для тренировок, и они, услышав обо мне, выбрали наш зал. Я занимался с таким парнем, как Гарольд Саката с Гавайских островов, который снялся в роли злодея Оджоба в фильме 1964 года «Голдфингер» про Джеймса Бонда. Подобно многим профессиональным борцам, Гарольд начинал в тяжелой атлетике: на летних Олимпийских играх 1956 года в австралийском Мельбурне он выиграл серебро, выступая за команду Соединенных Штатов. У нас также бывали борцы из Венгрии, Франции – ребята со всего мира. Я специально для них отпирал зал во внеурочное время и наблюдал за их поединками. Они очень хотели сделать борца и из меня, но, разумеется, в моих планах это не значилось.
И все же я гордился тем, что наш тренажерный зал начинает чем-то напоминать Организацию объединенных наций, потому что я собирался во всех своих начинаниях добиться глобальных масштабов. К нам заглядывали оказавшиеся проездом в Мюнхене американские и английские культуристы, и среди американских солдат с расположенных неподалеку военных баз крепло убеждение в том, что клуб «Универсум» – лучшее место для силовых занятий.
То, что нашими услугами пользовался широкий круг известных людей, очень способствовал привлечению новых клиентов. Если кто-нибудь мне говорил: «Ну, я тут был в зале у Смоляны, так там больше тренажеров, чем у вас», я отвечал: «Совершенно верно, у них на одно помещение больше, чем у нас, тут вы абсолютно правы. Но вы задумайтесь над тем, почему все приходят именно к нам. Когда в Мюнхен приезжает американский культурист, он тренируется у нас. Когда военным нужен тренажерный зал, они обращаются к нам. Когда в город приезжают профессиональные борцы, они занимаются у нас. К нам просятся даже женщины!» Я отточил эту фразу до совершенства.
Первый успех в Лондоне укрепил мою уверенность в том, что я на правильном пути и что мои цели не являются чем-то сумасшедшим. Каждый раз, одерживая новую победу, я все больше в этом убеждался. После состязания за титул Мистер Вселенная 1966 года я завоевал еще несколько титулов, в том числе Мистер Европа. Что было гораздо важнее для моей репутации в здешних краях, во время мартовского пивного фестиваля я одержал верх на традиционных состязаниях «Лёвенбройкеллер», подняв выше всех камень весом 558 фунтов (речь идет о немецких фунтах; вес камня равен 254 килограммам, или 558 английским фунтам).
Я знал, что уже считаюсь главным фаворитом на предстоящих состязаниях Мистер Вселенная 1967 года. Однако этого мне было недостаточно – я хотел добиться полного господства. Если в предыдущий раз я поразил судей своими размерами и силой; теперь я жаждал показаться просто невероятно сильным и большим, затмив всех остальных участников.
Поэтому я со всей энергией и вниманием приступил к плану тренировок, разработанному совместно с Уагом Беннетом. На протяжении нескольких месяцев почти весь свой заработок я тратил на питание, витамины и белковые таблетки, предназначенные для наращивания мышечной массы. Фирменное блюдо при такой диете – кошмарная противоположность пива: чистые пивные дрожжи, молоко и сырые яйца. Запах и вкус у этого пойла были такими омерзительными, что когда Альберт как-то раз попробовал всего один глоток, его вырвало. Но я был убежден, что от напитка большая польза, и, возможно, это действительно было так.
Я читал все, что только мог достать, о методах тренировок восточно-германских и советских спортсменов. Ходило все больше слухов о том, что они для достижения потрясающих результатов своих тяжелоатлетов, стрелков и пловцов используют специальные препараты. Как только я догадался, что речь идет о стероидах, я отправился за ними к врачу. В те времена не было правил, запрещающих использование анаболических стероидов, и можно было покупать их по рецепту, однако кое-кто уже обращал внимание на двоякий эффект их использования. Культуристы обсуждали стероиды не так охотно, как технику занятий с тяжестями и программу питания, и шли споры относительно того, следует ли журналам по культуризму просвещать читателей об этих препаратах или же лучше полностью игнорировать это направление.
Мне было достаточно того, что все победители крупных международных соревнований принимали стероиды, в чем я убедился, расспрашивая других участников соревнований в Лондоне. Я не собирался снова отправляться на состязания, будучи в невыгодном положении. Моим правилом всегда было проверить все лично. И хотя в то время еще не было никаких свидетельств вреда применения стероидов – исследования побочных эффектов анаболиков только начинались, – даже если бы они были, вряд ли я обратил бы на них внимание. Горнолыжники и гонщики «Формулы-1» знают, что могут погибнуть, но все равно выходят на старт. Потому что если ты не погибнешь, ты победишь. К тому же, мне было всего двадцать лет, и я был уверен в том, что никогда не умру.
Для того чтобы получить препарат, я просто обратился к местному врачу широкого профиля.
– Я слышал, такие препараты помогают нарастить мышцы, – сказал я.
– Да, это так, однако я бы ими не злоупотреблял, – ответил врач. – Препараты предназначаются для того, чтобы помогать больным восстанавливаться после сложных операций.
– А вы позволите мне попробовать? – спросил я.
Врач согласился. Он прописал мне инъекции раз в две недели и таблетки в промежутке между ними.
– Будете принимать их в течение трех месяцев и прекратите в тот же день, когда завершатся соревнования, – добавил он.
Стероиды стали вызывать у меня чувство голода и жажды и помогли набрать вес, хотя в основном это стала жидкость, что было плохо, поскольку мешало четкой проработке мускулатуры. Я пришел к выводу, что использовать препарат нужно только в течение последних шести-восьми недель перед крупными соревнованиями. Они могли повысить шансы на победу, однако преимущество, которое они давали, было примерно таким же, как и от хорошего загара.
Позднее, когда я уже перестал заниматься культуризмом, применение допинга стало главной проблемой в спорте. Ребята принимали стероиды в количествах, в двадцать раз превышающих то, что принимали мы, и когда на сцену вышли гормоны роста человеческого организма, ситуация вышла из-под контроля. Участились случаи смерти культуристов. Я напряженно трудился в Международной федерации культуризма и других организациях, занимающихся борьбой с допингом.
Совокупным эффектом всех этих методик и технологий явилось то, что к сентябрю 1967 года, когда я снова поднялся на борт самолета, вылетающего в Лондон, я набрал еще десять фунтов мышц.
Вторые состязания за титул Мистер Вселенная прошли так, как я и ожидал. Моими соперниками были культуристы из Южной Африки, Индии, Великобритании, Ямайки, Тринидада и Тобаго, Мексики, Соединенных Штатов и десятка других стран. Впервые я услышал, как зрители скандируют: «Арнольд! Арнольд!» Мне еще никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Стоя на пьедестале с наградой в руках, в точности так же, как я это себе представлял, я смог сказать нужные слова по-английски, показав класс и разделив общую радость. Я сказал в микрофон: «Осуществилась заветная мечта всей моей жизни. Я очень счастлив тем, что стал Мистером Вселенная. Я повторю это еще раз, так это хорошо звучит: я очень счастлив тем, что стал Мистером Вселенная. Я благодарю всех тех, кто помогал мне здесь, в Англии. Я им очень обязан. Спасибо вам всем!»
Когда я стал Мистером Вселенная, моя жизнь круто изменилась – об этом и не смел мечтать молодой парень из австрийской глубинки. В теплую погоду культуристы набивались в наши старенькие машины и выезжали на природу, где развлекались по-гладиаторски – жарили на огне мясо, пили вино и веселились с девочками. Ночи я проводил в обществе пестрой многонациональной толпы музыкантов, владельцев баров, девушек, – одна моя подружка работала стриптизершей, другая была цыганкой. Но я отрывался по полной только когда отрывался по полной. Когда приходило время заниматься, я не пропускал ни одной тренировки. Редж Парк обещал, что если я завоюю титул Мистер Вселенная, он пригласит меня в Южную Африку на показательные выступления. Поэтому на следующий день после состязаний я отправил ему телеграмму: «Я победил. Когда мне приезжать?» Редж сдержал свое слово. Он прислал билет на самолет, и в конце 1967 года я провел три недели в Йоганнесбурге вместе с ним, его женой Мареон и их малышами Жон-Жоном и Женесс. Мы с Реджем объездили с выступлениями всю Южную Африку, побывав в том числе в Претории и Кейптауне.
До тех пор я лишь смутно представлял, что на самом деле означает успех в культуризме, кино и бизнесе. Вид счастливой семьи Реджа и его процветающего дела произвел на меня такое же впечатление, как и вид самого Реджа в роли Геркулеса. Редж вырос в рабочей семье в Лидсе; в конце пятидесятых, когда они с Мареон полюбили друг друга, он уже был звездой культуризма в Америке. Поженившись, они вернулись в Англию, однако Лидс произвел угнетающее впечатление на Мареон, поэтому они перебрались в Южную Африку, где Редж основал свою сеть спортивных клубов. Его бизнес приносил хороший доход. Из дома, который Редж называл «Горой Олимп», открывался панорамный вид на город; здесь были также бассейн и сад. Дом был просторный, красивый, уютный, полный произведений искусства. Как ни любил я свою жизнь в Мюнхене, с напряженными тренировками, бурным весельем и девочками, проживание в гостях у Парков напомнило мне о том, что нужно ставить перед собой более высокие цели.
Каждый день Редж будил меня в пять утра; в половине шестого мы уже были в его тренажерном зале по адресу Керк-стрит, 42, и приступали к занятиям. Я еще никогда не вставал в такой ранний час, но теперь я ощутил преимущества тренировки рано утром, до начала дня, когда у тебя еще нет никакой ответственности и никто тебя ни о чем не просит. Редж также преподал мне ключевой урок относительно психологических пределов. Я постепенно дошел в упражнениях с поднятием лодыжек до нагрузки в триста фунтов – больше, чем у кого-либо из известных мне культуристов. Я полагал, что уже приблизился к пределу человеческих возможностей. Поэтому я был поражен, когда увидел, как Редж выполняет поднятие лодыжек с нагрузкой в тысячу фунтов.
– Предел существует только у тебя в сознании, – объяснил он. – Ты рассуждай вот как: триста фунтов – это меньше, чем нагрузка при ходьбе. Твой вес двести пятьдесят фунтов, то есть, ты поднимаешь двести пятьдесят фунтов одной ногой при каждом шаге. Для того чтобы заниматься по-настоящему, необходимо преодолеть этот предел». И он оказался прав. Предел, в существовании которого я был уверен, оказался чисто психологическим. И теперь, увидев, как кто-то выполняет упражнение с нагрузкой тысяча фунтов, я сам двинулся вперед огромными скачками.
Редж продемонстрировал мне верховенство разума над телом. В тяжелой атлетике на протяжении многих лет существовал пятисотфунтовый барьер в толчке, – это было что-то вроде четырехминутного барьера в беге на милю, который пал только в 1964 году под натиском Роджера Баннистера. Однако как только великий русский штангист Василий Алексеев в 1970 году установил новый мировой рекорд, покорив штангу весом 500 фунтов, в течение года еще трое спортсменов взяли этот же вес.
То же самое я наблюдал и со своим напарником Франко Колумбу. Как-то раз много лет спустя мы по очереди приседали со штангой в клубе Голда в Калифорнии. Я выполнил шесть приседаний с весом 500 фунтов. Хотя Франко в приседаниях со штангой был сильнее меня, он присел только четыре раза и отложил штангу. «Я очень устал», – пожаловался он. И тут я увидел двух знакомых девушек с пляжа, которые заглянули в тренажерный зал, и пошел поздороваться с ними. Вернувшись к Франко, я сказал: «Они не верят, что ты можешь присесть с пятисотфунтовой штангой». Я знал, как он любит покрасоваться, особенно перед девушками. Как и следовало ожидать, Франко встрепенулся. «Я им сейчас покажу! Смотрите!» Схватив штангу весом 500 фунтов, он выполнил десять приседаний. Это было то же самое тело, которое всего десять минут назад умирало от усталости. Вероятно, бедра Франко вопили: «Это еще что за хренотень?!» Так что же изменилось? Сознание. Спорт так сильно связан с физическим состоянием человека, что легко не заметить силу рассудка, однако мне снова и снова приходилось воочию лицезреть ее.
По возвращении в Мюнхен моей первостепенной задачей стало то, как использовать свой титул Мистер Вселенная для привлечения новых клиентов в нашу секцию. Культуризм все еще оставался таким туманным видом спорта, который все считали чем-то странным, так что даже моя победа на мировом первенстве не произвела никакого эффекта за пределами узкого круга тренажерных залов. Гораздо большую известность я снискал, подняв тяжелый камень в пивной.
Но Альберту пришла в голову замечательная мысль. Если бы мы просто обратились в газеты и предложили написать материал о том, что я завоевал титул Мистер Вселенная, нас сочли бы за чудаков. Вместо этого Альберт заставил меня в леденящий холод разгуливать по городу в одних плавках. Тогда он позвонил одному своему знакомому журналисту и сказал: «Помнишь Шварценеггера, который победил на состязаниях по поднятию камня? Так вот, теперь он стал Мистером Вселенная, а сейчас стоит на площади Штахус в одном исподнем». Редакторы двух газет сочли сюжет достаточно забавным и послали фотографов. Я провел их по всему городу, от рынка до железнодорожного вокзала, где подчеркнуто вежливо побеседовал с какими-то пожилыми дамами, показывая, что я милый и дружелюбный, а вовсе не чудовище. Политики поступают так сплошь и рядом, однако для культуриста в те времена это было нечто из ряда вон выходящее. Несмотря на холод, я веселился от души. На следующий день одна из газет опубликовала фотографию, на которой я в одних плавках проходил мимо строительной площадки, откуда на меня с изумлением взирал укутавшийся в теплую куртку рабочий.
В результате целого года напряженных усилий и вот таких трюков нам удалось увеличить число клиентов нашей секции вдвое, доведя его больше чем до трехсот, – однако речь шла о городе с миллионным населением. Альберт называл культуризм «субкультурой внутри субкультуры». Мы подолгу беседовали, выясняя, почему наш вид спорта плохо известен. В конце концов, мы решили, что ответ кроется в образе мышления большинства культуристов: это отшельники, жаждущие скрыться за доспехами своих мышц. Поэтому они все делают тайком, тренируются в подвалах и выходят на свет только тогда, когда их мышцы начинают придавать им уверенности. В истории оставили свой след знаменитые силачи, такие как уроженец Пруссии Эйген Сандов, которого часто называют отцом современного культуризма, и Алоис Свобода, однако они жили еще в начале двадцатого века, и с тех пор никого похожего на них больше не было. Среди современных культуристов не было ни одной харизматической личности, чтобы заразить любовью к этому виду спорта.
И удручающим подтверждением тому были состязания в Мюнхене. В отличие от выступлений прежних силачей, они проводились не в пивных. Их устраивали в тренажерных залах, среди голых стен, с несколькими десятками стульев на голом полу, или в аудиториях на голой сцене. И это был Мюнхен, многолюдный город, полный жизни и развлечений! Единственным исключением стали состязания за титул Мистер Германия, которые проводились ежегодно в «Бюргербройкеллер», просторной пивной, где собирались в основном рабочие.
Нам с Альбертом пришла в голову мысль провести состязания по культуризму на широкую ногу. Собрав небольшую сумму, мы выкупили право на проведение первенства за титул Мистер Европа 1968 года. Затем мы отправились к владельцам «Швабингерброй», изящного пивного зала в престижном районе, и спросили: «Как насчет того, чтобы провести здесь состязание культуристов?»
Необычный выбор места помог нам привлечь внимание к событию, и мы собрали больше тысячи зрителей, по сравнению с несколькими сотнями в прошлом году. Разумеется, мы пригласили прессу и позаботились о том, чтобы журналисты понимали, что видят, чтобы у них получились хорошие материалы.
Наше предприятие могло бы завершиться провалом. Возможно, нам не удалось бы продать достаточно билетов, или кто-нибудь устроил бы дебош, выскочив на сцену и треснув Мистера Европа по голове пивной кружкой. Но вместо этого мы наполнили зал восторженными, кричащими зрителями, которые выглядели особенно живыми на фоне обычных посетителей, которые просто сидели за столами, чокаясь кружками. Энергия этого состязания установила новый стандарт в германском культуризме.
Состоявшиеся в тот год состязания за титул Мистер Европа оказали особенно сильное воздействие на культуристов из Восточной Европы, поскольку совпали с советским вторжением в Чехословакию. 21 августа, меньше чем за месяц до начала соревнований, русские танки сокрушили демократические реформы, зародившиеся в начале 1968 года в ходе так называемой «Пражской весны». Узнав об этом, мы связались со знакомыми чехословацкими культуристами, после чего забирали их на границе на своих машинах. В том году чехи были необычайно широко представлены на первенстве Мистер Европа, поскольку использовали его как возможность бежать из страны. Из Мюнхена они, как правило, отправлялись в Канаду или Соединенные Штаты.