Не успел он закрыть за собой обшарпанную дверь, войдя в прихожую, его окрикнул суровый голос матери:
– Ганс! Ты где шлялся, скотина проклятая?!
Сжав зубы, он с ненавистью выдохнул.
– Ходил на стадион, мам, слушать выступление фюрера!
– А почему не сказал мне? И почему не убрал за собой утром, негодяй! Марш на кухню, чисти картошку!
Сдерживая себя, Ганс прошёл в кухню и уселся на табуретку.
– Давай! – сказал он.
– Чего тебе давать? – зарычала мать. – Чего давать, скот? Не знаешь где картошка?! Где нож?! Всё мать за вас делать должна?!
Ганс не выдержал, натянутая до предела струна, лопнула. Как божественно говорил фюрер! И какой мерзкой казалась ему сейчас мать.
– Пошла ты! – выкрикнул он и стремглав выбежал из кухни.
Мать опешила.
– Ч-что? Чтоооо?!
Ганс быстро обулся.
– Я сказал тебе! Пошла к чёрту, дура! Идиотка! Достала! Отца в могилу свела, теперь на нас отыгрываешься! Пошла к чертям! Я не вернусь в этот проклятый дом! Гореть тебе в аду! Сука!
Он вышел, хлопнув дверью.
Мать высунулась из окна и что-то яростно кричала ему вслед.
Наплевать! С него довольно! Больше он сюда не вернётся.
Гансу было восемь лет, когда умер отец, оставив его с младшим братом на растерзание матери. Всю свою жизнь она только и делала, что срывала зло на них. Гансу как старшему доставалось больше всего.
Пять лет назад, он со взрослыми товарищами стал посещать выступления Адольфа Гитлера, когда тот ещё не был верховным канцлером. Сегодня Гансу шёл шестнадцатый год и он не пропускал ни одного выступления фюрера, которые тот проводил в Мюнхене. Жаль, что он был ещё юн для поступления в армию.
Ганс с нетерпением ждал момента, когда сможет вступить в партию и посвятить свою жизнь борьбе за право дело.
Его Борьбе.
Ганс боготворил фюрера.
Его друг Фриц обещал помочь с подделкой документов. Как только это станет возможным, Ганс собирался уйти от матери и навсегда забыть её бешеные крики. Документов ещё не было, но сегодня его терпение лопнуло, и события в его жизни стремительно ускорялись.
Младший брат был ещё слишком мал, чтобы понимать Ганса. Когда умер отец, он был совсем младенцем, и сегодня ему не исполнилось ещё и восьми.
Нет, он не станет искать встречи и оправдываться перед малым.
– Вырастет, поймёт, не осудит, – пробормотал Ганс, шагая по улице сам не зная куда.
Он вдруг почувствовал сильный голод. Нащупав в кармане несколько монет, Ганс зашёл в булочную.
В магазине толпились противные толстухи. Все они о чём-то спорили между собой и загораживали своими свиными тушами кассира.
На прилавке аппетитно лежали плюшки. Пользуясь суматохой, Ганс не стал тратить свои скудные сбережения и, воровато оглянувшись, быстро сунул плюшку за пазуху.
Выбежав на улицу, он нырнул в подворотню и осмотрелся.
Никто ничего не заметил!
Ганс жадно впился зубами в ещё тёплую сдобу.
В несколько укусов он съел булку и почувствовал, что совсем не наелся. Опасливо озираясь, он вернулся в булочную. Базарная болтовня возле кассы продолжалась. В спор с тётками теперь включилась и кассир.
Ганс подошёл к прилавку и стянул сразу две булки.
Как и в прошлый раз, он вышел на улицу незамеченным и, не заботясь более о конспирации, принялся жрать прямо на ходу.
– Эй, приятель, тебе не многовато ли будет на одну рожу? – раздался голос из-за спины.
Ганс резко обернулся и тут же расплылся в радостной улыбке:
– Фриц!
– Здравствуй, дружище, – с хохотом ответил старший товарищ. – Ты чего это здесь? Дома не кормят?
– Нет у меня больше дома! – зло сказал Ганс. – Ты хочешь булку, Фриц?
– Да уж не откажусь, – отозвался тот, принимая угощение.
Откусив кусок, он спросил:
– В каком это смысле: «нет больше дома»?
– Да в таком! Ушёл я, друг! И не вернусь больше. Хоть где, лучше под мостом буду ночевать, лишь бы проклятую стерву не видеть!
Фриц задумчиво жевал.
– Де-ела, – проговорил он с набитым ртом. – Ладно, пошли пока со мной, я что-нибудь придумаю.
Ганс с готовностью пошёл за старшим товарищем.
– Фриц, ты говорил, что можно подделать документы для меня. Ты сможешь сделать это сейчас, Фриц?
– Не знаю, друг мой. Не от меня зависит. Мой отец в партии фюрера с самого начала, думаю, он сможет тебе помочь. Возможно, даже и не придётся ничего подделывать. Я слышал, что сейчас они набирают парней вроде тебя для подсобных нужд армии.
Ганс просиял.
– Что это за подсобные нужды, Фриц?
– Ну, знаешь, сейчас каждый человек на счету. Если ты пока не годишься для того чтобы быть воином, то сгодишься для других дел. Стирать, убирать, готовить на кухне. Всё это не менее важно в армии, сам понимаешь. Если ты готов делать всякую нудную работу, то, думаю, отец пристроит тебя в казармы.
– Я готов, Фриц! – ответил Ганс. – Ради фюрера я готов на всё!
– Хорошо-хорошо. Сначала всё равно нужно добиться разрешения у моего отца, так что не спеши. Идём сюда, – указал он направление.
***
Отца Фрица звали Рихард.
Рихард считал себя человеком умным. Ещё в начале двадцатых годов, когда страна задыхалась от кризиса, он смог уловить верное направление в народной буре и примкнул к партии национал социалистов. Когда партия Гитлера вступила в отчаянное противоборство с коммунистами, многие из соратников Рихарда переметнулись во вражеский стан.
Особенно сильно подобное дезертирство наблюдалось во время арестов Адольфа Гитлера.
Рихард же всё время оставался верен своему сюзерену. Он полагал, что капитана корабля во время шторма менять не следует. Конечно, опасность поражения нацистов в борьбе за власть была более чем ощутимой, однако он, Рихард, свой выбор уже сделал и не стал бы, спасая собственную шкуру, «делать ноги» как всякие трусы.
И дело тут было не только в верности. Рихард считал, что с позиции здравого прагматизма подобные суетливые метания из лагеря в лагерь никогда не принесут ему никакой пользы. Ибо даже в случае гипотетической победы коммунистов, все эти малодушные перебежчики ни за что не снискали бы уважения в стане своего нового командования.
Кому нужны предатели?
Ведь ежели он изменил своему бывшему командиру, спасая собственную шкуру, то изменит и новому! При первой же опасности.
Рихард оставался верен национал социализму, и в тридцать третьем, когда фюрер укрепился во власти, его карьера стремительно пошла вверх.
Через три года Рихард получил звание штурмбанфюрера СС, что в прежние времена соответствовало майору. Он был невероятно горд собой!
Его старший сын, Фриц подавал большие надежды. Он искренне разделял веру отца в фюрера, готов был пожертвовать жизнью ради дела национал социализма и днями напролёт занимался поиском новых молодых рекрутов.
В дверь кабинета Рихарда постучали.
– Разрешите? Вас просит принять сын в сопровождении молодого человека, господин штурмбанфюрер! – сообщил адъютант.
«Лёгок на помине сынок» – подумал Рихард, а вслух сказал:
– Вы можете пропускать моего сына впредь, без предварительного уведомления, унтерштурмфюрер. При условии, разумеется, что я буду в кабинете один.
– Так точно, господин штурмбанфюрер! Разрешите идти?
– Иди. И принеси нам чай.
– Слушаюсь, – щёлкнул каблуками адъютант.
В кабинет вошёл Фриц в сопровождении незнакомого юнца.
– Хайль Гитлер, – вытянулись они в приветственном жесте.
– Хайль Гитлер, – ответил Рихард. – Здравствуй сын, кто это с тобой?
Он мог бы и не спрашивать, потому как знал и так. Фриц приводил к нему новых рекрутов с завидным постоянством. Только мальчишкам нужно внимание. Каждый новенький должен думать, что он один такой. Сын не говорил им о том, что оказывает подобные "услуги" пачками. Каждый из них считал себя яркой индивидуальностью, единственным близким другом Фрица.
В этом сын был очень похож на отца. А отец на фюрера.
– Отец, разреши представить тебе моего хорошего друга, – сказал способный ученик фразу, которую произносил уже десятки раз. – Ганс!
Рихард изобразил на лице безграничную заинтересованность и вышел из-за стола, чтобы с чувством пожать руку этому прекрасному молодому человеку. Этому Гансу!
– Здравствуй, Ганс! Очень рад знакомству, – сказал он, будто Ганс был звездой оперного театра.
– Здравья желаю, господин штурмбанфюрер! Для меня огромная честь… – захлёбываясь слюной, расшаркался Ганс, но Рихард его перебил.
– Что ты, друг мой, право не стоит! Напротив, это честь для меня, оказать помощь молодому человеку в его славном намерении. Ты ведь хочешь послужить фюреру? – перешёл он ближе к делу.
– Да, господин! Конечно! Мне нужна работа и… место где жить, господин штурмбанфюрер!
– Вот как? – изобразил удивление Рихард. – А что же твои родители?
– Моя мать, герр начальник, она мешает мне служить делу партии! Она, она… вредитель!
– Да что ты?! – возмутился Рихард. – Как же так! Вот дела! И ты готов подать официальное заявление на свою матушку?
Ганс замешкался.
– Понимаю, – по-отечески добро сказал Рихард. – Не будем торопить события. У тебя будет ещё время обдумать это трудное решение.
Штурмбанфюрер вернулся за стол. Задумчиво постучав костяшками пальцев по столу, он открыл толстую тетрадь и перевернул несколько страниц, внимательно во что-то вчитываясь.
Фриц давно уже сидел в кресле в глубине кабинета и с привычным безразличием наблюдал за происходящим. Ганс продолжал стоять навытяжку.
Выдержав томительную паузу, Рихард сказал:
– Ты знаешь, Ганс, что времена сейчас тяжёлые. Проклятые захватчики слишком долго душили нашу страну. Евреи, коммунисты, вся эта мразь… – он изобразил на лице отвращение и погрозил кулаком куда-то в сторону потолка.
Ганс с готовностью кивал, выражая безусловное согласие с каждым словом герра начальника.
– Грядёт большая война, – заявил штурмбанфюрер. – Так не может продолжаться вечно, мы должны будем очистить мир от красной жидовской гниды! И сейчас, Ганс, именно сейчас нашей стране необходимы такие парни как ты!
– Я умру за фюрера! – по щенячьи пролаял Ганс.
Ричард удовлетворённо кивнул и слегка улыбнулся, что, впрочем, осталось незаметным для молодого героя.