РАБОТАЯ НА ЗАНЗИБАРЕ
Писуч я оказался до писем домой из Занзибара (некоторые «процитировал» выше). Приведу одну цифру: только Оксане, будущей жене, отправил 30. Кроме одного (я их нумеровал), все эти письма сохранились (в некоторых разные даты: дописывал их в разные дни перед очередной «почтой» в Москву).
Содержание многих – собственно о переводческой работе на редком «восточном» языке – может, думаю, быть интересно читателю.
При этом замечу. Мы с Володей Овчинниковым стали в 1965 году вообще первыми (!) советскими студентами-стажерами, да еще военными переводчиками, работавшими в тогдашней Африке южнее Сахары. Но осознание этого пришло много позднее, а «подсказал», много-много лет спустя, Аполлон Борисович Давидсон8, мой наставник по истории Африки со студенческой скамьи в ИВЯ.
Подчеркну также, что перед отправкой на Занзибар мы не получали «сверху» никаких «инструкций», «напутствий» или «наказов», вроде того, что на нас ложится «ответственность» за поручаемое дело, что мы – «советские», и этим всё сказано.
Нам, молодым парням, было не до этого: радовались, что скоро будем на «родине» суахили, точнее, Kiunguja — суахили занзибарского (Unguja – Занзибар на суахили: так занизибарцы называют свой остров). А это, считали англичане, – King Standard of Swahili, или «Эталон языка суахили – занзибарский». Главное же, как я понимал, – не подвести Институт, меня (нас) рекомендовавший.
Но сначала о том,
Как суахили стал «моим»9
В первом письме из Занзибара, 21 июня 1965 года (через 5 дней после вылета из Москвы), я писал:
«…18 июня часов в 6 вечера успешно приземлились. Как приятно было снова очутиться на земле! Ведь в Хартуме, при жаре 46 градусов, проторчали 8 часов на аэродроме, пока чинили самолет, на который пересели в Каире с нашего «Ила».
Лететь было интересно. Сначала Русь, ночью Черное море и Турция, Каир, утром – пески, пески, пески и горы, но чем южнее, тем больше зелени и воды, и даже тучи, когда пролетали над высочайшим пиком Африки – Килиманджаро. В Найроби ночевали в аэропорту. А утром «свеженькие» и отоспавшиеся вылетели на Занзибар.
Погода здесь, в городе Занзибар, отличная. Тепло, но не жарко. Солнце какое-то ласковое (первые впечатления оказались очень обманчивыми – круглый год температура 30—35 градусов, при стопроцентной влажности – тропический климат!). Море прохладное, берег песчаный, вода цвета необыкновенного, лазурная, прозрачная, правда, довольно соленая. А кругом пальмы, наверху – огромные кокосовые орехи. На деревьях удивительные цветы цветами – яркие, сочные. Зелень – везде.
…К работе в военном лагере Chukwani (Чуквани) – в 10—12 километрах от города – приступил лишь сегодня. Это была настоящая работа – всё время говоришь на суахили. И здесь встречаю значительные затруднения. Особенно в разговорном языке. Понимаю много, но вот сам говорю нередко через пень колоду. Ну, ничего, месяца через два надеюсь говорить более свободно.
Распорядок дня: с 8 до 12, с 12 до 14 – обед и отдых, и с 14 до 17—18 часов (а темнеет здесь ровно в 17.30).
29 июня. – …Вечером был на встрече с представителями печати, пригласил корр. ТАСС Юра Устименко. Имел очень приятную и содержательную беседу с редактором и издателем газеты «Zanzibar Voice», получил приглашение и в ближайшие дни нанесу ему визит. Здесь же, на встрече, пришлось впервые переводить с английского на суахили. В целом, справился неплохо, но очень волновался.
4 июля. – …В нашей группе (человек 15) два переводчика с английского. Они рассказали, что с английским переводом у них мало что получалось: рядовые солдаты их не понимали; сержантский состав тоже не силен в английском; немного толку от лейтенантов с капитанами, хоть как-то знающих этот язык. Обучение шло с превеликим трудом, впустую терялось время…
Солдаты занзибарские – новобранцы, коих следует научить строевой, боевым навыкам, обращению с оружием и т.д., в массе своей – бывшие крестьяне, неграмотные, выходцы из беднейших слоев населения – вообще едва знают разговорный английский, а о военных терминах и говорить не приходится. Складывается так (да и китайцы подали пример, прибыли сюда с собственными переводчиками на суахили), что без суахили – никак!
Kifaru, mzinga, papa, и taptapu…
…Перед поездкой на Занзибар я знал, что «kifaru» – это «носорог», а «mzinga» – «улей». Как же удивился, когда в Чуквани услышал, что на военном суахили «kifaru» – это «танк» (очень удачное сравнение!). А «mzinga» – это «пушка»! И вот почему.
На Занзибаре пчелиные ульи устраивают не на земле, как у нас, в России, а привязывают веревками высоко на ветвях деревьев. И представляют они из себя не наши «домики», а выдолбленные изнутри достаточно крупные поленья гладкоствольных (курсив – мой) деревьев, в том числе и пальм. А какой главный «элемент» у пушки? Правильно – ствол! Поэтому «mzinga» и стала «пушкой».
Таковы были мои «открытия», когда оказался на Занзибаре. В завершение этой словарной эквилибристики (невоенной) не могу не привести еще несколько примеров: «акула» на суахили – это «papa», «папа, отец» – «baba», а «мама» – и на суахили «mama».
В разговорном суахили «переводчик» – это «taptapu». Не слышатся ли, читатель, в этом слове характерные звуки пишущей машинки – «тап-тап-тап…»? Узнал о нем на Занзибаре. В словарях его не найти – там есть только литературные «mkalimani» и «mtafsiri».
Да и не многие танзанийцы знают это слово, если они не выходцы из Занзибара. Во всяком случае, убедился в этом многими годами позже в Дар-эс-Саламе. Так, «старший» по местному штату в Бюро АПН Диксон Марадуфу, профессиональный журналист и блестящий переводчик с английского на суахили, услышав от меня это «taptapu», искренне удивился: «Неужели? Никогда не слышал!» Правда, сказал, что никогда и не был на Занзибаре. Не знали этого слова и другие танзанийцы, работавшие в Бюро…
Отсутствие разговорной практики на суахили давало о себе знать в первые месяц-два. По крайней мере, я это осознавал. Володе было легче – с III курса он уже практиковал суахили, «подрабатывая» на иновещании Московского радио, был переводчиком и диктором, общался с занзибарцами Раджабом и Сейфом Ахмедом Харуси, которые по контракту работали на радио в редакции суахили в начале 60-х годов.
* * *
8 июля. – …На днях побывал в Mapinduzi (суах. – Революция) Bookshop — книжном магазине Молодежной лиги (типа нашего Комсомола) правящей партии Афро-Ширази, единственной на Занзибаре, в котором пройдет «Выставка социалистической книги». Переводил на суахили тексты для наших фотоплакатов. В общем, выполнял «поручение» начальника нашей группы военных советников подполковника Григорьева: «Чтобы не болтались без дела, все же вы (т.е. я и Володя) – военные».
По субботам (уже тогда выходными на Занзибаре были суббота и воскресение) проводим занятия по суахили для наших военных: два часа – автодело, два часа – только суахили. А после 13.00 – мы свободны.
13 июля. – …Посетил министерство образования – для будущего диплома нужны некоторые данные о развитии образования на Занзибаре после революции. Приняли меня хорошо. Разговаривал с высоким начальством на суахили и английском. Кстати, сейчас говорится на суахили гораздо свободнее.
…По советским «лекалам» с Володей придумали разные упражнения физподготовки для занзибарских солдат: бег на 100 метров, эстафетный бег, метание копья, диска, ядра, бег на 5 миль (8 километров). Я судил бег на 5 миль – отвез «спортсменов» к старту на машине, а потом ехал за ними по пятам. А еще – перетягивание каната. Очень увлекательное зрелище! Соревнуются, как правило, полицейские с солдатами. И все время побеждали «наши» солдаты.
2 августа. – …Задались целью – составить для наших военных словарь на суахили. Пока записываем на карточки русское слово, а внизу – на суахили. Придерживаемся алфавитного порядка (чем это закончилось, уже не вспомнить…).
23 августа. – …Чем больше читаешь суахилийские газеты, вчитываешься, все больше и больше убеждаешься, до чего же красивый язык суахили! Встречаются очень интересные обороты речи.
Был у нас такой случай. После обеда отдыхали, я собирался соснуть, а Вова увлекся газетами. Уже почти задремал, и вдруг Овчан рассмеялся, да так заразительно, что я проснулся. Оказывается, он выискал на суахили слово «дровосеки». Когда зачитал, я тоже рассмеялся, до чего же просто! Ну, а после этого было уже не до сна, его как рукой сняло.
«Дровосеки» на суахили я не запомнил. В наших Русско-суахили словарях оно не значится. Как-то позвонил Володе, спросил, но и он не вспомнил…
4 сентября. – …Когда с головой окунаюсь в работу, чувствую себя совсем по-другому, как-то на своем месте. Посещение здешних кинотеатров кажется чем-то второстепенным…
18 сентября. – …В субботу поутру проводил занятия по суахили с нашими офицерами. Это очень терпеливые и старательные ученики. Такие занятия начинают приносить если не удовольствие, то удовлетворение…
27 сентября. – …Рабочий день прошел сегодня на радость плодотворно, даже самому понравилось: наговорился, напереводился. В Чуквани работаю в разных подразделениях. Наши офицеры показывают и рассказывают, а я перевожу – устройство и пулемета, и карбюратора, гранаты и зенитки, разборку-сборку автомата…
* * *
Конечно, пригодилась учеба и занятия на Военной кафедре МГУ (с I по IV курс), когда занзибарцам объяснял, что такое «мушка» и как целиться «под яблочко». Примерные аналоги последних двух «терминов» есть, разумеется, и на английском. Но английского языка рядовые солдаты не знали. А мой непосредственный начальник, Борис Николаевич Линёв, обучая солдат как стрелять, командовал: «Целься в мушку, и под яблочко!». Но невдомек ему было, что на Занзибаре яблони никогда не росли (и не растут!).
Пришлось мне на стенде рисовать условное «яблоко» и рассказывать (на суахили), как именно через «мушку» надо целиться. В общем, я придумал – «Tizama („смотри“) mushka» и «Lenga („целиться, целься“) pod yablochko». Эти «термины» и использовал, а мои подопечные в Чуквани вполне их понимали…
Автор – студент I курса ИВЯ со значком
3-го разряда по стрельбе. Вручил лично начальник Военной кафедры МГУ полковник Михаил Михайлович Маслов
за 3-е место (96 очков из 100
из мелкокалиберной винтовки
в положении «лёжа» на дистанции 50 метров) на соревнованиях среди «курсантов» гуманитарных факультетов МГУ (февраль 1961 г.).
Переводы, переводы…
20 октября. – …За переводами время летит очень быстро. И главное, полезная работа – 5—10 новых слов, которые быстро запоминаешь.
4 ноября. – …С кинопередвижкой консульства приехали вечером в Чуквани и показали фильм «Чапаев». Надо было видеть, КАК солдаты реагировали!
Пока экран – большое белое полотно – солдаты растягивали и привязывали к пальмам, я вкратце рассказал им о сюжете картины, о том, что в России произошла революция, началась гражданская война, были «красные» и «белые», кто такой Чапаев и т. д. Синхронный перевод в микрофон не получался. Порой меня просто не слышали, в особенности, когда баталии в картине «захватывали» занзибарцев – они начинали что-то кричать, выражали свои эмоции очень непосредственно. Например, когда каппелевцы шли в атаку или когда Анка-пулеметчица стреляла по врагам.
10 ноября. – …6 ноября на вилле консула был грандиозный прием в честь Октября. Место красивое, уютное. Гостей было много. Присутствовал и президент Каруме, он произнес очень теплую речь, которую, правда, Корнеев10 не совсем точно и удачно переводил – переводил сухо и общими фразами.
Я так и сказал ему после приема. Он не обиделся – через пару дней пригласил нас с Володей к себе, показал подарок, который выписал для сынишки, – автодорогу с машинками, работает на батарейках…
7 ноября переводил у консула Карлова на личной беседе с очень высоким лицом. (Кто он? Если тогда не написал, сегодня разве вспомнишь?)
Обучать солдат приходилось, порой, и на собственном примере – стрелять из пулеметов и автоматов, метать гранаты. Так, наш офицер, отчаявшись научить новобранцев обращаться с гранатометом, целиться и стрелять по фанерной мишени (на расстоянии порядка 30—40 метров – каким-то образом они промахивались, пуляя то по мангровым зарослям, то в пальмы, между которыми и устанавливалась мишень), обратился ко мне: «Олег, ну покажи ты им, как надо стрелять – ничего у них не получается!..».
«Базуку» (так солдаты называли гранатомет) я впервые держал в руках, но выстрел удался: хорошо усвоил «теорию», переводя на занятиях по его изучению. От мишени остались одни щепки…
* * *
На полигоне рядом с Чуквани обучали солдат навыкам строевой подготовки, выполнению тех или иных команд, совершать марш-броски. Проходили и учения с боевой стрельбой.
В один из дней боевой подготовки Линёв подошел ко мне: «Олег, сейчас идем в „атаку“. Ты им скажи и предупреди, чтобы позади нас никто не стрелял!» Я бегом к командирам – сержантам, лейтенантам…
Оказывается, такое случалось, и не однажды. Борис Николаевич рассказывал: «Веду в атаку солдат, рядом со мной лейтенанты, сержанты, и вдруг сзади, в спину, раздаются выстрелы, автоматные и пулеметные очереди, а патроны-то – боевые!..»
И на этот раз, устремившись с ним и командирами-занзибарцами вперед и пробежав пару десятков метров, слышу выстрелы. «Ложись!» – закричал Линёв. Я тут же перевёл – «Lala chini!» и успел оглянуться назад: стреляли из траншеи, где залегли пехотинцы второй волны «наступления». Солдаты наши от испуга попадали ниц. Потом Линёв, рассвирепев, устроил выволочку занзибарским офицерам, и я с трудом находил нужные слова…
* * *
Cразу ли получалось у нас с переводом на суахили? Конечно, нет. С чего всё начиналось по приезде на Занзибар?
…Вместе с Линёвым впервые приехали к месту работы в Чуквани. Он представил нас тамошним командирам, а те – своему личному составу. Я сразу ощутил доброжелательное к нам отношение со стороны занзибарских военных.
Оказавшись в окружении солдат, нас расспрашивали, откуда и кто мы, где учили суахили. Мы рассказали, что из Москвы, учились в университете. Удивительно, но кое-кто из них слышали и о Москве, и о МГУ. Но когда я назвал мой институт ИВЯ на суахили – «Chuo Kikuu cha lugha za Mashariki» – начались расспросы…
Наша беседа продолжалась еще некоторое время. А когда мы отвечали на вопросы или что-то разъясняли, стал замечать: к нам внимательно прислушиваются, у кого-то появляются улыбки на лицах, а некоторые и вовсе смотрели на нас с нескрываемым любопытством.
И вдруг кто-то спросил: «Mnazungumza lugha gani?» («А на каком языке вы говорите?»). Вопрос я, конечно, понял. А увидев удивление в моих глазах, этот «кто-то» сказал: «Tunaanguka kwa kucheka!» («Мы умираем со смеху!», дословно – «Мы падаем от смеха!»), и все вокруг дружно рассмеялись.
* * *
Занзибарцев мы понимали. Но, видимо, обороты нашей речи, построение фраз, те или иные слова из нашего не слишком богатого словарного запаса были для них непривычны. Наверное, мы говорили излишне академично, слишком «грамотно», строго придерживаясь грамматических норм. Одним словом, говорили мы, скорее всего, на литературном языке суахили. А разве могло быть иначе?
Тексты, которые были у нас в ИВЯ под рукой на I—III курсах, это, в основном, сказки, рассказы об обычаях и традициях племен и народностей в Восточной Африке, пословицы и поговорки, некоторые произведения танганьикского писателя Шаабана Роберта, и т. п.
Учебных пособий на суахили и о суахили просто не хватало, а текстов «сегодняшних» не было, и взять их было неоткуда. Танганьика и Кения, для которых суахили – родной язык, в 1960—1961 годах были еще британскими колониями, да и позднее закупать литературу и прессу на суахили, а также словари было возможно только через Лондон. Нужна была валюта, а её на «наш» язык, если и выделяли, то явно недостаточно.
За первые четыре года учебы в ИВЯ грамматику языка суахили, которую преподавала Наталья Вениаминовна Охотина, мы усвоили на «отлично». Читать научились тоже, занимались переводами с русского на суахили и с суахили на русский. И «разговаривали» на суахили между собой – с 1961 года этими занятиями в нашей, первой группе суахили в ИВЯ, руководила Нелли Владимировна Громова11.
Но у нас не было военных текстов на суахили, а военной тематикой вовсе не занимались. В первом советском «Суахили-русском словаре», изданном в Москве в 1961 году12, военные термины практически отсутствовали. Правда, надо отдать должное этому словарю, в который перед отъездом на Занзибар не удосужился заглянуть: в нем можно обнаружить и «танк», и «пушку» как вторые значения каждого из приведенных выше суахилийских слов.
На первых порах пришлось нелегко, мы спрашивали-переспрашивали у занзибарских военных, знавших английский, что и как из «военного» называется на суахили, и учились на ходу.
* * *
13 января 1966 г. – …Начиная с 8 января, мы готовились к салюту в честь 2-й годовщины революции 12 января 1964 года. Салют в здешних условиях – дело хлопотливое. Его дают из разных точек, в том числе и с островков, расположенных поблизости. Получилось так, что я попал на Черепаший остров. Этот остров славен тем, что там обитают громадные морские черепахи.
На катере с солдатами и офицерами добрались туда затемно. Полчаса-час бродили по острову – искали место для зениток. И совершенно случайно набрели на одну черепаху. Действительно, громадина! Ей ничего не стоит перевезти на панцире двух человек – груза как будто не чувствует. Разбудили мы ее шумом и фонарями. Шипит она громко – так она дышит. Передвигается как бы нехотя. Отползла чуть в сторону, в кусты, и замерла. Спрятала голову под панцирь, и была такова.
На этом острове до революции была тюрьма для африканцев, а еще раньше – сюда привозили рабов. Мы даже видели огромные огороженные ямы, к которым с опаской приближались. Как раз в них и содержались рабы…
1 февраля. – …Отправились в субботу в архив – найти что-то интересное для будущих дипломов. Приходим туда, узнаем, что к чему, и просим показать каталог – опись архива. Приносят толстенную книгу, а времени у нас, чтобы просмотреть её, – всего ничего. Мы же хотели, чтобы этот каталог дали нам до понедельника.
Если здоровались на английском, то уж дальше разговор пошел на суахили. Поначалу нам отказали, сказав, что каталог у них всего в одном экземпляре. И тут Овчан блеснул!
Он так заговорил на суахили, что архивисту и его помощникам стало как-то неловко от того, что у них имеется даже этот единственный экземпляр. Я наблюдал за их лицами. Сначала расплылись в улыбке, а затем просто просияли! В конце концов, Вова их уговорил, мы дали им расписку и ушли с каталогом, страшно довольные.
6 февраля. – …Слушал выступление президента Занзибара Каруме на митинге, посвященном 9-й годовщине партии Афро-Ширази, на площади Mnazi Mmoja (в переводе с суахили – Одна пальма. Тогда это был, скорее, пустырь, где росли две-три кокосовые пальмы).
До чего же его трудно переводить на русский! Его недостаток – перескакивать с одной темы на другую, и снова к первой возвращаться. А если он начинает шутить – гиблое дело! Смысл более-менее ясен – и его шуток, и пословиц, и поговорок. Но начинаешь переводить на русский – ерунда получается. Не успеваешь. А в переводе, если потеряешь одну мысль, о второй и не догадаешься. В общем, попарился!
7 февраля. – …Интересная встретилась мне статья в одной из местных газет. Я диву дался! Типично антиамериканская, в саркастическом тоне, столько в ней издевки, насмешки! Получил удовлетворение. А как красиво, весомо звучит всё это на суахили!..
16 февраля. – …Позвонил Володя Корнеев из консульства, передал, что мне переводить делегату от ВЛКСМ, приехавшему сюда по приглашению Молодежной Лиги партии Афро-Ширази.
Это Дмитрий Тулаев, а для меня просто Дима. С ним знаком, работает он в КМО (Комитет молодежных организаций) СССР зам. зав. отделом Африки, и знает тех, кого и я знаю в КМО.
Везёт же здесь на знакомых! Его начальник – Орлов! «Владислав Иванович – „большой человек“, секретарь парторганизации КМО», сказал он мне. Помнишь, говорил тебе о нем13. Попросил Диму не забыть привет ему передать.
В штаб-квартире Лиги завязался очень интересный и полезный разговор о молодежи у нас, о Комсомоле в первые годы Советской власти, о молодежи в новом Занзибаре. Переводил, наверное, часа два. Обсудили многие важные вопросы о сотрудничестве молодежных организаций наших стран, да и сам узнал многое из того, что меня интересовало.
Счастливый жених пишет невесте.
* * *
Дмитрий Тулаев окончил МГИМО с китайским языком. В дни визита на Занзибар был он на приеме в посольстве КНР, после которого рассказал мне удивительную историю:
«Здороваясь с китайцами, говорю им на китайском: „Здорово, ребята!“ – Молчание и вытаращенные глаза в ответ. Снова – „Ребята, здорово!“: повторяется то же. „Я же к вам на китайском языке обращаюсь!“ – Глаза расширяются… „Вы что, китайский язык не знаете?“. Тут что-то дошло до них, и один у другого, в присутствии африканцев, говорит на английском (!): „Он у нас спрашивает, знаем ли мы китайский язык?“. Африканцы держатся за животы…».
Как говорится, комментарии излишни. Что могу сказать? Мы приехали на Занзибар в самый разгар идеологической войны между Москвой и Пекином. Китайцы называли нас «ревизионистами». Вот, наверное, и Тулаев оказался для них «ревизионистом», с которым «нужно ухо держать востро».
Мы, китайцы и «mzungu»
(или – не всё так просто…)
Идеологический конфликт (или «раскол») между СССР и маоцзденунским Китаем, начавшийся в конце 1950-х годов14, нанес свой «отпечаток» и на взаимоотношения советских и китайских военных советников на Занзибаре. Ощущалась недоверчивость, напряженность, мы были чужими друг для друга. Разумеется, чувствовалось и соперничество: кто лучше – мы или они – проявит себя в боевой подготовке занзибарцев. Уверен, этим пользовались (во благо себе, конечно) военное и политическое руководство Занзибара.
Китайцы работали в военном лагере на соседнем острове Пемба поблизости от административного центра Чаке-Чаке. Сколько их было? Вряд ли больше, чем советских. Встречались ли мы с китайскими военспецами? Практически нет. В городе я их ни разу не видел. Даже не запомнил, на каком транспорте китайцы приезжали на репетиции парадов – всегда приезжали первыми, раньше нас.
Запомнилась первая из очень редких встреч с ними. В конце декабря 1965 года началась подготовка к военному параду в честь 2-й годовщины революции. Репетиции проходили на Mnazi Mmoja.
На первую репетицию наша группа во главе с Григорьевым прибыла позднее китайцев, вокруг которых уже собралось несколько занзибарских военных чинов. Виктор Михайлович вежливо поздоровался с китайским коллегой, тот, улыбаясь, начал разговаривать с ним, на русском.
С Володей стояли поодаль, рукопожатиями с китайцами не обменивались, но жестами поприветствовали друг друга. Я с любопытством посматривал на китайских «суахилистов» (их было три-четыре) – молодые ребята, все одного роста и в одинаковых белых рубашках навыпуск, черные брюки. Вели себя как-то скованно, и, когда переводили, чуть ли не в рот смотрели своим офицерам, беседовавшим с занзибарцами. Почему-то подумал тогда, что дисциплина среди самих китайцев была строгой, ничего лишнего, только работа…
Занзибарские командиры и советские военспецы на плацу лагеря Чуквани. Автор – справа от фоторепортера (светлые брюки, рубашка навыпуск).
Через некоторое время Виктор Михайлович подозвал меня: «Олег, надо сходить к ним. О чем они там говорят? Попробуйте послушать». Не спеша, делая вид, что прогуливаюсь, сделал несколько шагов в сторону китайской группы. Моя «прогулка» не осталась незамеченной, кое-кто стал оборачиваться в мою сторону – видимо, я был плохим актером.
Подойдя еще ближе, услышал: «Mzungu anakaribia» («Белый приближается») – сказал негромко один из занзибарских офицеров, что стоял рядом с китайцами. И все они разом замолчали, всякие разговоры в их группе прекратились. Мне ничего не оставалось, как ретироваться. Чувствуя, что за мной продолжают наблюдать, шел к нашей группе, «не поспешая». В голове промелькнуло: «А вдруг они догадались, что я их слышал?»
Эта фраза – «Белый (mzungu) приближается» – меня поразила! Для занзибарцев, оказывается, я был вовсе не русский (суах. – mrusi) или советский (msoviet), для них все равно оставался «белым»! Не сомневаюсь, что и между собой занзибарские военные нас так и называли – «wazungu» («белые»).
* * *
Небольшое отступление. Я не филолог-языковед, а историк-африканист, практиковавший (и практикующий) суахили. Хотел бы поделиться некоторым мыслями, быть может, небесспорными, но имеющими прямое отношение к тому, о чем уже рассказал, а шире – к тогдашним советско-занзибарским отношениям.
Mzungu – это собирательное значение «европеец» на суахили. Так трактуют все известные словари языка суахили, включая танзанийский «Kamusi ya Kiswahili Sanifu» («Толковый суахили-суахили словарь») – первый такого рода, изданный в 1981 году Институтом изучения суахили Дар-эс-Саламского университета. И советские – «Кamusi ya Kiswahili-Kirusi» («Суахили-русский словарь») (1961 г., 18 000 слов), о котором уже упоминал, и его новое издание 1987 года (ок. 30 000 слов). Среди авторов последнего – Н.В.Громова, Н.Г.Фёдорова. И Володя Макаренко – сокурсник по группе суахили (скончался в 2002 году, это была первая потеря среди нас).
В том же значении «mzungu» указан и в «Русско-суахили словаре» (М., 1996, ок. 30 000 слов). Один из его составителей – Саша Довженко (пожалуй, лучший тогда «суахилист» в СССР). Он подарил мне экземпляр этого словаря с автографом – «…с простым напоминанием о том, как молоды мы были! 26.9.2002» – в день моего 60-летия.
Но я вспомнил, что рассказывал о «mzungu» нам в ИВЯ на уроках «разговорного суахили» Хассан, племянник последнего занзибарского султана, – «носитель» языка. По его словам, «mzungu» называли не всякого белого (к тому же, в суахили есть «mweupe» – букв. «белый человек»). «Mzungu» относилось, прежде всего, к тем «белым», которые когда-то колонизировали Восточную Африку, фактически и султанат Занзибар, бывший британским протекторатом с конца XIX века и вплоть до декабря 1963 года, когда он обрел политическую независимость. И в этом значении, с явным негативным оттенком, это слово укоренилось в сознании африканцев. Не сомневаюсь: меня назвали «mzungu» именно в этом смысле.
Позволю себе высказать еще одно соображение об этимологии этого слова.
Не является ли «mzungu» производным от глагола «zunguka»? (выделено мною. – О.Т.). В переводе одно из значений – «ходить вокруг», «обходить». А чем занимались в Африке европейцы-первопроходцы? Они «ходили» и «обходили», а за ними колонизаторы делали то же самое (!), завладевая той или иной территорией. На мой взгляд, такое происхождение слова «мзунгу» имеет право на существование.
Добавлю. Как говорила мне Нелли Владимировна. Громова, в Танзании есть такая легенда, или притча: когда-то, впервые увидев белого человека, местные жители воскликнули: «Mzungu!» («чудо», одно из значений этого слова. – О.Т.), а потом белых стало так много, что они стали говорить: «Walituzunguka!» («Они нас окружили!»).
* * *
…К несостоявшейся «прогулке». Ход моих мыслей был примерно такой: «Что же получается? Мы – русские, советские, никаких колоний не имели, приехали помогать, и меня/нас называют „белыми“, как когда-то колонизаторов?!»
Об услышанном я доложил Григорьеву, поделился с ним и своими догадками. Но не сразу – китайцам с занзибарцами хотел показать, что не расслышал сказанное в мой адрес, поэтому лишь какое-то время спустя направился к своему начальнику. Григорьев, несколько озадаченный, переспросил: «Выходит, нас здесь „русскими“ или „советскими“ не называют, а называют „белыми“?! Нехорошо!» Наверняка начальник нашей группы сообщил об этом «наверх», в Москву.
Не всё так просто складывалось для нас на революционном острове…
* * *
17 февраля. – …Закончилось пребывание наших делегаций. Это означало работу, работу и еще раз работу. Но с каким удовольствием и старанием я делал её! Собственными глазами видел, как устанавливались дружеские отношения, как росло взаимопонимание, налаживались нужные контакты…
Завтра выступлю на суахили с докладом для солдат в Чуквани о 48-й годовщине Сов. Армии.
Вчера вечером – прием у президента Каруме, частный, неофициальный, длился 40 минут, были Тулаев и я. Беседовали дружески, вообще к нам Каруме хорошо относится.
А поутру ездил с Димой в северный район страны (Мкокотони), на митинг. Жители собрались как на праздник – нарядно одетые, веселые и оживленные. Нас, представленных как «Ujumbe kutoka Urusi» («Делегация из России»), встретили, я бы сказал, очень одобрительно – долгим рукоплесканием вперемежку с криками, точнее, «улюлюканьем» (что трудно передать словами – это надо слышать!) голосистых занзибарок. Что на Тулаева произвело большое впечатление.
Выступавших было немного. «Ораторами» оказались местные партийные и молодежные активисты, среди них – бойкая девушка. В нашу честь устроили «прием»: под навесом у домика партийного отделения на широченной подстилке – гора (без преувеличения!), плова. На земле вокруг нее – циновки, на которые и усаживаются гости. Все ели руками, я тоже. Плов понравился – вкусный, аппетитный. Настоящий!
Любопытно, что перед трапезой и после неё «обслуга», вооружившись кувшинами с водой, полотенцами и тазиками, обходила гостей, предлагая умыть руки.
23 февраля. (На приеме в нашем консульстве по случаю Дня Советской Армии) – …Я находился у стола, где расположились члены правительства. Володя сидел рядом с президентом. Консул Карлов выступил с речью, и Володя переводил на суахили; потом – Каруме, и Володя переводил на русский. Когда Каруме выходил из-за стола для выступления, он чуть ли не обнял Вовку, мол, «пойдем, переведёшь». Конечно, мой друг переводил без сучка и задоринки…
8 марта. – …Сегодня, воспользовавшись свободным днем (все-таки советский праздник), отправились в архив поработать. Взялся за ознакомление с подшивкой «Kweupe» за 1964 год, а Вова – с подшивками других газет. Для меня «Kweupe» интересна тем, что первый ее номер вышел через 5 дней после революции, она правительственная, и в ней неплохая информация о событиях первого года после революции. Вроде бы договорился, что с субботы до понедельника буду брать подшивку домой…
22 марта. – …По субботам и воскресеньям обычно сижу дома и обрабатываю «Kweupe». Материал уникальный, в других газетах – и местных, и зарубежных – информации о Занзибаре – кот наплакал. Пока лишь собираю материал, а обрабатывать буду дома. Очевидно, это и будет темой моей дипломной работы (так оно и вышло).
…Дома печатал, а не писал от руки. Вова «раскопал» где-то машинку с очень красивым шрифтом, одно удовольствие печатать…
31 марта. – …Вчера в 4 часа дня поехал с вице-консулом Чиркиным на самый южный конец острова – в местечко Макундучи, где устроили просмотр нашего фильма «Крушение эмирата» и двух киножурналов на суахили. В поселке электричества нет, и показывали фильм с кинопередвижки.
Народу собралось уйма. Дети устроились прямо перед экраном – белым полотнищем, привязанным к пальмам, а взрослые сзади. Перед началом рассказал вкратце о содержании картины, и когда упомянул об эмире и революции, свергнувшей его, раздались бурные аплодисменты. Вернулись домой поздно, в 11-м часу…
Не только о суахили
8 июля 1965 г. – …Вчера в стране был национальный праздник – Saba Saba, на суахили это «Семь Семь», т.е. 7-е июля – 11-я годовщина образования партии TANU – Африканского национального союза Танганьики – в континентальной части страны.
Вечером гуляли с Овчаном по городу и наблюдали национальные пляски. Хотя европейская цивилизация и танцы берут свое, однако местные обычаи, традиции и пляски все еще сильны. То, что европейская музыка и танцы становятся здесь все более популярными, можно было убедиться, когда в «Пипл’c клубе» устраивается вечер танцев под джаз-оркестр. Здесь уже не встретишь национальных одежд.
10 июля. – …Нас пригласили на мусульманский праздник. Огромное скопище народу (если это вообще применительно к крохотному острову Занзибар) собралось на Mnazi Mmoja. Всё поле окружено неоновыми лампами. В центре – две трибунки с площадкой для почетных гостей. Мы тоже могли бы быть среди них, но решили пойти на это торжество с занзибарцами, которые учились и работали в Москве, и Вова их знает.
Вся площадь сидит и слушает, как имамы читают (я бы сказал, поют, и очень неплохо) суры из Корана, так или иначе связанные с памятью пророка Мухаммеда. Даже школьники, и те пели на арабском языке. Через какое-то время разрешалось уходить, но почти все оставались на своих местах. Мы сидели на земле, нас изредка окрапывали благовонной водой – таков обычай.
Торжество длилось больше часа. Мусульманские обычаи сохраняются – женщины сидят с одной стороны, а мужчины – с другой. Но не строго: мы с Володей сидели рядом с женой и сестрой нашего знакомого.
13 июля. – …Побывали в гостях у «наших» занзибарцев. Мое имя – Олег и Алик – переиначили, и я стал Али – им легче так произносить. Познакомились с родителями. Семья весьма образованная: муж – сейчас учитель школы – и его жена учились и работали в Москве, брат мужа 5 лет учился в Египте, сестра жены учится в 10-м классе (всего 12 классов) частной школы. У мужа машина. Дом их одноэтажный, мебель европейская. Вообще в здешних магазинах мебель местного производства, но вполне современная.
23 августа. – …C Володей впервые увидели занзибарку, немолодую, у которой одна нога – двумя ладонями не обхватишь! Другая – «потоньше», но тоже очень распухшая. Шла с боку на бок, и медленно-медленно, трудно ей было.
Вечером рассказали об этом нашему врачу – майору медслубжбы. «Это – слоновая болезнь, распространена в тропиках. Её „большую“ ногу видели? Она как у слона, очень похоже». А потом добавил: «В городе и мужчины попадаются. Но вообще таких людей немного». Мы не стали спрашивать, как бороться с этой чудной болезнью, излечима ли она. И вдруг майор спросил: «У вас сейчас какая обувь. Ботинки? Хорошо, но когда наденете сандалии на босу ногу, обходите лужицы, там всякой заразы полно».
…Побывали на противоположной – западной — стороне острова. По дороге повстречали мальчишек, которые поймали какого-то зверька. Остановились, попытались поиграть с ним. А ребята – начеку, опередили меня и подсунули ветку дерева. Зверек прыгнул, схватил ее зубами, «чик» – и из одной ветки получилось две. Оказывается, зверек этот хищный, лакомится курами (а сам-то он меньше нашей белки) и зовут его «чече» (cheche). И тут вспомнилась мне морская рыба «буджю» (buju), у которой вместо зубов – два больших резца: перекусят и палку! А кроме змей есть здесь еще «ящер» – варан «гуругуру» (guruguru). Страшное животное: укусит – человек теряет сознание и, не приходя в него, умирает. Противоядия пока что нет…
6 сентября. – …Сегодня нам снова «повезло». Видели «прокаженных», о которых предупреждал нас тот самый майор, но говорил, что «лепра – так он называл эту болезнь – не заразная». Мы это уже знали, слышали на одной из лекций в ИВЯ. Но «слышать» и «видеть» все-таки вещи разные.
* * *
Это были пожилые мужчина и женщина, одетые в хлам, попрошайничали на углу Gizenga Street. Названа так в честь Антуана Гизенги, соратника Патриса Лумумбы, убитого в Конго в 1961 году, был вице-премьером в его первом правительстве. Улица в городе не центральная, и не улица даже, а улочка, где и двум велосипедистам не разъехаться, не говоря о мопедах. Но самая «торговая»: вдоль нее нескончаемые магазины и магазинчики. Хозяева больших «торговых точек» с большим выбором импортных товаров – индийцы, а тех, что поменьше – африканцы. Владельцев-арабов совсем немного, и все они люди очень почтенного возраста. С утра до вечера здесь полно покупателей.
Кто-то подавал этим нищим, они благодарно кивали, ждали нового подаяния. Заметил, что прохожие не выказывали никакой брезгливости к ним. Понаблюдав чуть-чуть, я тоже подал им пару монет – прямо в ладони, не притрагиваясь к ним (на всякий случай).
…Перекину «мостик» в конец 1970-х. В Дар-эс-Саламе мы с Оксаной тоже встречали «лепрозников», правда, не часто. Они тоже нищенствовали. Как и обычные попрошайки, многие – «бомжи» (это слово появилось в «нашем» лексиконе лет через десять). Они ночевали на тротуарах, где придется, улегшись на картонки – печальное зрелище. Нередко рядом с прокаженными, поблизости от них, видел европеек – «сестер милосердия», средних лет, благообразных, из лепрозория, одного из них. Был ли тогда, в середине 60-х, лепрозорий на Занзибаре? Не спрашивал. В Танзании больных слоновой болезнью я не видел, альбиносы встречались…
* * *
10 сентября 1965 г. – …Есть в городе «Африка Хаус» (до революции – английский клуб). И тут – бильярд! После работы придешь сюда, сыграешь партию, и уже отдохнул. А потом – это хорошее место для «свиданий» – деловых встреч. Здесь же и дребезжащее пианино. Изредка играю, и даже собрал недавно нескольких любопытных: как же, русский, совсем молодой, – и играет! И еще – есть «хитрая машина»: опустишь в щелочку монету в 50 центов – играет одна пластинка, опустишь шиллинг – сразу три подряд…
«Африка Хаус»…
Он находился неподалеку, через пару переулков от дома, где мы жили.
Перед входом в клуб – две миниатюрные латунные пушки на деревянных лафетах. Парадная массивная двустворчатая дверь, украшенная медными «шипами» и узорами в арабском стиле, выполненными искусными резчиками по дереву. («Занзибарские двери» – воистину произведения искусства изделий из дерева! Не поленись, читатель, загляни в Интернет.)
После ухода англичан внутреннее убранство «Африка Хаус» («колониальное», как можно было догадаться) сохранилось в неприкосновенности. Что мне запомнилось?
В фойе – чучело леопарда, кое-где на стенах пробковые шлемы – типичный головной убор британских путешественников (и колонизаторов тоже), и охотничьи трофеи: головы буффало, антилоп «Томпсона» и гну, бородавочника, водяного козла; кожаные кресла, некоторые покрыты светлыми чехлами; неяркие светильники, прикрепленные к потолку медными кручеными цепочками. Внутри – на нижнем этаже – прохладный полумрак…
В этой «Африке», как, называли клуб наши офицеры, на первом этаже располагались гостиничные номера, а на втором с просторной открытой верандой – ресторан и бар. Обилие разнообразных напитков поражало – джин и виски разных марок, какие-то ликеры, вина. В жаре, которая на Занзибаре не отпускала ни вечером, ни по ночам, «крепкое» не принимали даже офицеры, ну а мы с Володей, молодые парни, и подавно.
Правда, однажды впервые попробовал джин. Мои старшие товарищи, офицеры, подсказали – со льдом, тоником и ломтиком лайма (лимоны на Занзибаре не росли). Через какое-то время почувствовал: голова светлая, а ноги – ватные! Пиво предпочитали голландское «Amstel» – в бутылках, пол-литровых или 0,7 литра, не помню, и стоило оно недорого (для нас, по крайней мере) – 2 или 3 шиллинга. Пробовали и местное пиво «pombe». По вкусу это хмельная брага, мутная, желтоватая: то ли из бананов, то ли из какого другого фрукта (обратившись к словарю, выяснил – из бананов и сорго).
Здесь же, на втором этаже, и бильярдный стол, но не такой, на котором играл я в парке Горького или в доме отдыха МГУ в Красновидово. Он и ýже, и короче, и лузы у него не «строгие», а чуть пошире. Почти новенький, сукно в прекрасном состоянии. И предназначен для «Снукера», игры «английского» происхождения. Не бесплатный: опустишь в настенный счетчик монетку в 50 центов, и примерно на полчаса включаются потолочный вентилятор (работал бесшумно) и три лампы над игровым полем.
Наши военспецы предпочитали привычные «американку» или «русскую пирамиду». Мне же «снукер», о котором раньше и не слышал, показался не менее интересным. Сначала у меня мало что получалось, у Володи тоже, но постепенно дело пошло. Научили играть в него посетители «Африки» – занзибарцы (из «зажиточных») и иностранцы; китайцев среди них не было.
…и «Король снукера на Занзибаре»
Однажды удалось выиграть партию у завсегдатая «Африки Хаус», которому до этого всегда проигрывал, и не только я и наши офицеры, но и многие другие посетители.
Он – занзибарец, индиец или пакистанец, в общем, «лицо азиатского происхождения» (имя забыл). Уже немолодой, неряшливо причесанный, в потёртой одежде. И всегда какой-то «взвинченный», нервный, без умолку болтавший; может быть, жевал какую-то «травку», глаза с желтизной…
Местные называли его «Королем снукера на Занзибаре». Свидетельствую: проигрывал он крайне редко, и никогда – когда был трезв! Когда приходил «в форме», никто его не обыграет! Очень деловито и скоро «разбирался» со всеми шарами и своими «соперниками». И проиграл он мне в состоянии некоторого подпития, что было очевидно. Требовал реванша – я наотрез отказался: хотел оставить как сувенир, на память, этот выигрыш у «короля». О чем прямо и сказал ему (Володя был свидетелем моей «победы»). После этого он долго со мной не разговаривал…
* * *
16 сентября. – …Вчера был сумасшедший день. Всё началась с того, что президента Танзании Джулиуса Ньерере ждали в течение добрых шести часов. И это как раз в то время, когда солнце в зените, жарко страшно.
…Прошелся по улицам – они были неузнаваемо пустынны. Все жители словно облепили маршрут, по которому должен был проезжать президент. Он же прилетел к вечеру, когда солнце стремительно пытается спрятаться…
Ньерере показался мне приветливым и симпатичным, жители встречали его восторженно. Кортеж машин оказался на удивление длинным. Было в нем и два грузовика, «пассажиры» которых играли на народных инструментах и пели – и это еще больше взбудоражило народ. Был среди них один танцор, одетый в какую-то шкуру, наверное, в собачью. Танцевал самозабвенно.
На всем пути следования президента висели флажки и флаги Танзании. На Mnazi Mmoja веселыми огоньками играла иллюминация, всюду виднелись транспаранты с патриотическими лозунгами.
После короткого отдыха состоялся прием в «Народном клубе» (People’s Club).Поздним вечером в муниципалитете в честь президента был устроен концерт. Первое, что меня поразило, – это оркестр! Да, да! На сцене – девять скрипок, контрабас, арабский инструмент – годун (типа наших гуслей), два аккордеона и ударник. Рядом с ним – хор. Оркестр играл очень плохо, и фальшиво, нередко «не в такт», и звук какой-то не такой. Да и хор – так себе. Но они старались, это было заметно. Много солистов-певцов никудышных. Но была одна девушка – и симпатичная, и голосок приятный, очень музыкальная. Слушать было просто приятно, а зрители встречали и провожали ее восторженно.
И ещё – комедийная постановка (!). Тоже откровение для меня. Почти все играли просто здорово. Сценка называется «Навязчивость квартиросъемщиков», построена исключительно на местном юморе, иногда трудно переводимом. Зрители хохотали почти беспрерывно…
18 октября. – …С каждым днем становится все влажнее. И это самая неприятная штука. К жаре можно привыкнуть, но вот к тому, что у тебя везде и всё «течёт», всё какое-то липкое – привыкнуть вряд ли удастся. И часто моемся, и душ принимаем – помогает часа на 2—3, не больше…
…По радио Танзании слышал наше «Полюшко-поле», обработанное под твист. Здорово, здорово, здорово, и даже очень! А по радио Занзибара передавали нашу революционную песню.
12 ноября. – …Работает здесь в одном из колледжей наш преподаватель – по линии ЮНЕСКО. На такси – всего 5 миль. Там показывали кино – «Крушение эмирата» на суахили. Я немного пообщался, познакомился. Ребята хорошие, приветливые.
Что такое педагогический колледж? Это интернат, типа нашего. Живут и учатся бесплатно. Мальчики живут в здании колледжа, а девчонки – в городе. Учатся 2 года.
Мы приехали к самому ужину. И пока ребята ужинали, я поиграл в пинг-понг… Наконец, встретился (как узнал позже) с чемпионом колледжа. Первую партию продул, вторую довольно легко выиграл. И тут я так взмок, скинул рубашку и продолжал сражаться. Поначалу проигрывал, все-таки устал. Ну, а под конец сократил разрыв и выиграл – 2:1 в мою пользу. Ребята были в восторге.
Потом все вместе отправились смотреть еще один фильм «Коммунист», правда, на английском. Конечно, переводил, чтобы поняли основную идею…
3 декабря. – …Одна из примечательностей «Каменного города» (Stone town) – это разносчики кофе на улочках и в переулках. Их немного, все они – полуарабы, молодые ребята, лет 20—25. Одеты неодинаково, но похожие друг на друга. Куртка-распашонка с разнообразной и разноцветной вышивкой, опоясаны белой тканью, на голове – неизменная белая же «тюбетейка» с арабской вязью. На лямке за спиной у них латунный «самоварчик» в арабском стиле с длинным носиком и краником, на боку – карман, в нем – стопочка фарфоровых чашечек, держа две из них в ладони, постукивают ими, как кастаньетами, и покрикивают – «Kahawa, kahawa! Unataka kahawa?» (Кофе, кофе! Кому кофе?» А в другой руке – кувшин с водой.
Спрашиваю – «Kahawa moto?» («Кофе горячий?»). Тот, с неизменной улыбкой на лице, радостно отвечает: «Да, да. Конечно!» Быстро вытаскивает из «кармана» чашечку, ополаскивает ее водой из кувшина, также проворно подносит к кранику – и порция готова. Кофе крепкий, ароматный…
«Stone town», и русский самовар во дворце султана
«Каменный город» – район в городе Занзибар, занесен в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. Подробнее о нем можно узнать в Интернете. Здесь же расскажу, чем нам с Володей он запомнился, иными словами, что мы видели и где побывали «в свободное от работы время».
Это, прежде всего, Beit el Ajaib (араб. – Дом чудес) – самое красивое архитектурное сооружение на Занзибаре, воздвигнутое в 1883 году по воле султана Сейида Баргаша. И высотное, с изящными колоннами, уходящими ввысь, по центру возвышается башня с часами – миниатюрная копия «Биг Бена» в Лондоне. При нас часы работали.
Дом был окружен легкой оградой из кованого железа, окрашенной в черный цвет. Парадная деревянная дверь выгравирована изречениями из Корана, ступени у входа из белого с серыми прожилками мрамора. Как и султанский дворец, имел электрическое освещение, и в нем уже тогда, в конце XIX века, был лифт (!). В этом просторном «Доме чудес» занзибарские султаны принимали иностранных гостей; после революции 1964 года здесь размещались офисы некоторых правительственных учреждений.
Стоя лицом к «Дому чудес», справа от него – Арабский форт, построенный арабами в начале XVIII века на месте, где находилась португальская церковь (первые португальцы, ведомые Васко да Гама, появились на островах в 1499 году; к концу XVII века были выдворены арабами). После революции он получил новое название – «Ngome Kongwe» (суах. – «Старая крепость») и стал местом проведения государственных торжеств (на одном из которых мы с Володей побывали), а также приемов дипломатических миссий.
Султанский дворец находится недалеко слева от «Дома чудес». В январские события 1964 года он не пострадал. Это, собственно, не дворец, а большой трехэтажный особняк в арабском стиле, с широкой террасой вдоль фасада, укрываемый кокосовыми и «бутылочными» пальмами за высоким ажурным белокаменным забором.
Побывал там один, Володя был занят на работе. Дворец – на ремонте, здесь хотели создать музей. Детали интерьера не помню, как и экспонаты. К тому же, многие помещения были закрыты для осмотра. Но в одном из залов поразил меня огромный, литров на 15—20 серебристый самовар!
Он стоял в нише в стене, и перед ним – табличка на суахили: «Samovari»! Надо же, подумал я, этот язык вобрал в себя русское слово, добавив в окончании лишь одну букву «i», и звучит оно мягко, как все суахилийские слова, и музыкально, как и в целом суахилийская речь. По крайней мере, на Занзибаре. В континентальной части Танзании, в меньшей степени, а в Кении – в большей, суахилийское произношение гораздо жестче и не столь мелодичное.
У самовара в султанском дворце. Справа налево: сын Олег и Андрюша,
его дед Олег. Занзибар, апрель 2017 г.
Спросить о происхождении нашего русского самовара и как он попал к султану – было не у кого: музейных работников только предстояло найти. Сопровождавший меня занзибарец, молодой офицер, этого тоже не знал. Оставалось только гадать да предполагать: неужели это подарок той самой русской графини? О которой говорил мне Юра Устименко: в здании кинотеатра «Эмпайер», на верхнем третьем этаже, жила русская графиня, невесть, когда попавшая на Занзибар. Встретиться с ней мне не довелось…
К моему глубокому сожалению, всё, рассказанное выше о «Доме чудес» и султанском дворце, за полвека кануло в Лету. Побывав на Занзибаре в 2017 году, увидел обветшавшими оба этих сооружения, особенно «Дом чудес» – стоит бесхозным, вид – жалкий, часы – не работают. А в султанском дворце, ставшим музеем, очень хилым, однако, я не обнаружил того самого самовара. Спросив о нем гида, услышал: «Сейчас, сейчас покажу…». И показал – на третьем этаже (можно было бы подняться и на лифте, но со времен сбежавшего султана он так и не заработал) в комнате-спальне стоит на столике меж двух кроватей его «копия», литров на 5. «Мой» самовар, большой, исчез, и, наверное, давно…
* * *
16 декабря. – Купил на свадебное платье (видно, предусмотрительным я был!) гипюр: 4 ярда – больше 3,5 метров (белый, есть и др. цвета и с разными рисунками). Он здесь дешевый…
19 декабря. – …Сегодня ночью не спал совсем: решил посмотреть, как выглядит «африканский рассвет». Ночью вообще ни зги не видно, только звезды сверкают в черном небе. И впервые увидел Большую медведицу в перевернутом виде – ведь Занзибар ниже экватора. Рассвет наступает в 5.30 и за 15 минут становится светло, как днем. Но что самое интересное – сначала увидел луну, вернее, серп, потом постепенно начали розоветь облака, а краски были самые разные, вплоть до серого. Ночью так же душно, как и днем, и комары одолевают. К утру чуть-чуть свежеет, да и то ненадолго – солнце сразу вступает в свои права. Спать лег в 6 утра…
9 февраля 1966 г. – …Вчера, после работы, довелось повеселиться и отдохнуть душой. Мы смотрели… футбол! Сначала играли местные команды. Играли неплохо, более-менее технично, и голы были! А потом… Потом было то, что, пожалуй, нигде больше и не увидишь! Играли министры (госмужи) и члены Революционного Совета (высший орган власти, всего – 32 человека) (тоже мужи) – друг против друга. Наверное, когда-то они действительно могли играть. Но сейчас у них иногда получалось так, что необыкновенно веселило публику.
Удивительно, но и у нас в стране «госмужи», в том числе и депутаты Госдумы, начали играть в такой футбол чуть ли не сразу после известных событий начала 1990-х, и «играют» до сих пор. Более того, эти «игры» раз-другой транслируются в новостях по федеральным телеканалам.
31 марта. – …В Макундучи живет около 5 тысяч человек. Место красивое… Разговорился со школьниками. Они показали школу для девочек, а потом один из них повел нас показать свой дом, и мы оказались среди африканских хижин.
Все они глиняные. Основа их – это прутья и тонкие стволы деревьев. Получается что-то похожее на каркас. Между прутьев закладываются глиняные «кирпичи», очень плотно. На крыше – плотно застеленные пальмовые ветви, настолько плотно, что потоки дождя скатываются с них, «как с гуся вода».
Дверей вроде бы нет, и в то же время они есть: плетёные опять же из пальмовых ветвей створки. Накрепко привязываются к дверному проему, и создается такое впечатление, будто они на пружинах.
Комнатушки в таких хижинах крошечные, однако, две кровати поставить можно. Окон как таковых нет, просто одно или два отверстия на одной стене, выше головы. Пол – та же земля, что и рядом с хижиной.
Там, где стоят хижины, – земля выбита, ни одной травинки, и она отчаянно красная – краснозём, а вокруг хижинок – буйная растительность.
Картинка очень красивая – «карточные домики», малыши-несмышлёныши бегают вокруг, мамаши сидят, каждая у своего дома – кто чем занимается… Есть здесь и футбольное поле. Мы видели, как ребята играли, а болельщики – как болельщики во всем мире, разве только трибун нет.
Поговорили и с учителями. Они знают английский, живут в каменных современных домах, но тоже очень скромно. Уже заметил, что как в городе, так и в деревне в сколько-нибудь приличном доме обязательно есть «приёмная». Это – самая светлая комната, два современных кресла, диванчик, столик миниатюрный, разные народные безделушки, фотографии родных и портреты членов правительства, транзистор небольшой, керосиновая лампа. На полу либо красивая циновка (обязательно разноцветная), либо какой-нибудь простенький коврик.
…Из коридора то и дело высовываются любопытные члены семейства – малыши. Очень стеснительные, наверное, впервые увидели «белого». А если вдруг спросишь у них что-нибудь на суахили, тут же прячутся…
Мангапвани, Бубубу
На Занзибаре я побывал не только в Макундучи, на юге острова, или в Мкокотони, на севере.
В августе 1965 года к нам приехали на побывку проходившие стажировку в Дар-эс-Саламском университете Нина Григорьевна Фёдорова – преподаватель суахили в Университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы, а до этого работала в МГИМО (скончалась в 2017 году); молодой ученый-африканист из Ленинграда Андрей Жуков (ныне покойный). И… наша с Володей сокурсница Ира Федосеева! (кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института языкознания РАН, многие годы заведовала аспирантурой). По такому случаю начальник Григорьев предоставил нам два «выходных», чтобы познакомить гостей с достопримечательностями, как мы тогда говорили, «революционного Занзибара».
Справа налево: Володя Овчинников, Ира Федосеева, Таня Устименко
(жена корр. ТАСС Юры Устименко), автор. г. Занзибар, август 1965 г.
Одна поездка состоялась в местечко на западной стороне острова, в 25 километрах к северу от города. Это – Mangapwani (суах. – Арабский берег). В общем-то, это небольшой поселок, а рядом с ним самый обычный песчаный пляж, каких множество на побережье острова. Но здесь, в скалистом берегу, сохранилась небольшая пещера, в которой содержались перед отправкой в другие страны рабы, доставляемые сюда с континента.
Из истории известно, что в течение веков Занзибар был крупным центром и перевалочным пунктом работорговли на восточном побережье Африки. Первыми торговцами рабами были португальцы, а затем, в основном, арабы, перебравшиеся сюда с Аравийского полуострова, из султаната Оман. Отсюда и происходит название «mаnga» (суах., ист. – Аравия, а также – арабы) и «pwani» – «берег».
Мы зашли в пещеру. В полумраке увидели вбитый вдоль стены толстый металлический прут, а на нем – что осталось от цепей с разбитыми кандалами. Тогда это место никем не охранялось, у новой власти не было планов создания там какого-либо музейного объекта.
По пути в Mangapwani проезжали деревню, тоже на побережье, с занимательным названием – Bububu. Что оно означает? Трудно сказать, тогда не спрашивали. Лишь позднее, когда вплотную начал изучать историю Занзибара, и узнав некоторые ее «страницы», пришел к некоей версии, которой и хочу поделиться.
Сюда, к этому местечку, по соседству с которым находилась одна из загородных султанских резиденций, в 1905 году из столицы было проложено одноколейное железнодорожное полотно, протяженностью всего-то километров 15. По нему «курсировал» паровоз с тремя вагонами. Была даже создана «Занзибарская железнодорожная компания» с головным офисом на Бивер-стрит в Нью-Йорке. И это на Занзибаре, крохотном острове! Но такова была, наверное, прихоть султана.
В настенном календаре «2004. Moments in Zanzibar History», из которого и почерпнул эту информацию, есть фотоснимки тех лет. На одном из них – поезд на железнодорожном мосту, очень коротком – едва ли больше 10 метров. На другом архивном снимке: паровоз с тремя вагонами стоит на полустанке, рядом с вагонами – несколько пассажиров с провожающими или встречающими их, а на заднем плане, совсем близко от состава, – пальмы на побережье океана.
К этому хотел бы добавить, что в 1880-х годах султанский дворец уже освещался электричеством, а в июле 1906 года электрические фонари появились и на улочках – город Занзибар стал первым в Восточной Африке, получившим уличное освещение. Как видно, Занзибарский султанат вполне шел в ногу со временем.
Полагаю, что звуки «пыхтящего» паровоза и подсказали сообразительным занзибарцам название конечной точки этого уникального маршрута – Бубубу (как тут не вспомнить «происхождение» упоминавшегося выше слова «taptapu»! ).
Следы этой «трассы» вряд ли сохранились – тропическая флора поглотила ее со временем…
Из писем родителям
(январь – февраль 1966)
«…Воды холодной, со льдом из холодильника, пьем много – в день приблизительно две полуторалитровые бутылки. Без этого нельзя…
Мое любимое лакомство – это крепкий-крепкий и сладкий чай с куском хлеба с маслом и джемом. Джемы австралийские и на редкость вкусные!
В смысле питания здесь не пропадешь. И чего только нет! Можно сказать, из всех стран мира. Но все же с русским вкусом сравнения и быть не может. Нет здесь селедки, и все тут! Нет копченой колбаски. Нету! А черного хлеба и подавно! Маринованные огурцы не те, вареная колбаса обязательно с перцем – посмотришь, и отвернешься. Бекон – еще туда-сюда. Ветчина какая-то «недоделанная», и т. д. и т. п.
Для меня самый вкусный фрукт – это манго, плоды мангового дерева. Они имеют тонкий, нежный запах, необыкновенно вкусны и сладкие. Дерево старого манго впечатляет. Ствол толстый, в два-три обхвата двумя руками, и крона – необъятная! Под одним таким деревом можно усадить до 75 человек! Сам был свидетелем. Встанешь под него – любой тропический ливень не страшен.