За спиной, конечно, от подземного перехода и следа не осталось. Марья потерла виски – каким бы огромным ни был тоннель, он все же придавливал к земле, и после него огромное пространство вокруг оглушало; казалось, вот-вот в небо упадешь. Она медленно оглядывалась, и никак не могла понять, где они находятся. На первый взгляд все осталось неизменным – старые двухэтажные дома вдоль дороги, голые черные деревья, трещины на асфальте, но чем больше Марья вглядывалась в детали, тем меньше узнавала родной город. Словно наизусть выученные кусочки пазла сложились в новую картину.
И она пугала.
Здесь все таким было – отраженным в зеркале кошмаров: неправильным, неживым, искривленным. Пустым. Ни линий электропередач, ни рекламных щитов, ни фонарей. Ни машин, ни пешеходов. Небрежная декорация, выполненная с педантичным вниманием к одним деталям, но полностью игнорирующая другие – и потому еще более жуткая.
Здесь было серо и сумрачно – тяжелые тучи лежали почти на крышах домов, от них тянуло холодом и сыростью. В густом воздухе проплывали блеклые размытые огоньки – словно с той, живой стороны, просвечивали электрические огни фар и вывесок.
– Налюбовалась?
Голос Финиста резким щелчком сбил с Марьи оторопь жути. Она вздрогнула, несколько раз глубоко вдохнула, заставляя себя успокоиться, почти безмятежно улыбнулась.
– Да, и мне здесь не нрав…
Она обернулась к Финисту и не смогла сдержать вскрика. Все спокойствие сдернули с нее, как вуаль. Здесь, на обратной стороне мира, он действительно был мертвым соколом.
Он спокойно стоял, лениво покачивая темными очками в опущенной руке, и даже улыбался, позволяя ей разглядывать себя, и, кажется, даже упивался ее страхом, смешанным с брезгливой жалостью. Сквозь тонкую бледную кожу просвечивали темные сосуды, губы потрескались и воспалились, кожа вокруг ногтей потемнела, а сами ногти, крупные, загнутые, подобно птичьим когтям, были сероватого оттенка. Но хуже всего оказались глаза. Гной, скопившийся в уголках и на ресницах, желтоватые бельма, кожа вокруг – красная, припухлая, покрытая мелкими язвочками и царапинами с запекшейся бурой кровью.
– Хорош? – Финист усмехнулся, мелькнули зубы – заостренные, такие же сероватые, как и когти. Марья малодушно понадеялась, что ей показалось.
Он тряхнул головой, снова надел очки, едва заметно поморщившись, когда дужка чиркнула по воспаленной коже. Среди черно-серых волос мелькнули полосатые перья, и Марью пробрала мелкая дрожь.
Она их узнала.
– Где мы?
Финист галантно предложил Марье руку, и она не сразу справилась с дрожью отвращения, вцепилась в рукав, стараясь не касаться кожи.
– Там, где нам помогут. Если, конечно, мы найдем, кого спросить, и сможем спросить правильно. И не надо так вздрагивать, маленькая сестрица, здесь тебя не съедят – я не позволю.
Марья с легким раздражением сильнее сжала ладонь Финиста.
– Я не это имела в виду. Что это за место?
Она так боялась остаться одна, так хотела, чтоб рядом был тот, на кого можно положиться, кто возьмет ее за руку и поведет вперед, но теперь, когда этот кто-то нашелся, покровительственная усмешка в его голосе выводила Марью из равновесия. Хотелось шипеть и царапаться кошкой, не привыкшей к рукам.
– Можешь считать это порогом. Еще не Навь, уже не мир живых. Но, к твоему счастью, к миру живых ближе. Некоторые люди сюда, кстати, как к себе домой ходят… опасайся их.
– Вот как? – Марья нервно усмехнулась и облизала губы. – Опасаться их, а не тебя?
Финист остановился и внимательно посмотрел на нее. Повторил терпеливо:
– Ты знаешь: я не сделаю тебе ничего, что может принести вред мне. Живые… те, кто сюда приходит, уже мало отличаются от нечисти, да только их никакие законы не сдерживают и никакие обереги от них не защищают. Это тебя убедило?
Марья чуть помедлила и кивнула. Дальше они шли молча, и Марья вертела головой, пытаясь найти на этой стороне хоть что-то знакомое. Башня виднеется, белая, квадратная, – не кремль ли? Но где же ее соседки и колокольня за стеной? Среди низких старых домов мелькали уродливые коробки многоэтажек в черных квадратах пустых окон, иногда за ними – степная трава в человечий рост, серая и мертвая. За очередным поворотом Марье почудился стальной блеск воды – тягучей и неподвижной, сонной гладью застывшей безо всякого льда. Порыв ветра бросил в лицо мелкую морось и принес тяжелый запах ила.
Марья слизнула с губ мелкие капельки и осторожно спросила:
– А у кого мы будем просить помощи?
Финист, кажется, только и ждал этого вопроса. Не сбавляя шага, он искоса взглянул на Марью, лукаво улыбнулся:
– Пусть это будет сюрпризом, маленькая сестрица.
– Если с этим сюрпризом нужно как-то особенно общаться, то расскажи мне правила заранее.
– Не переживай, правила простые, даже ты их запомнишь: не вмешиваться в чужую беседу, не говорить ни с кем без меня и не визжать. Справишься?
Марья только глаза закатила на такую банальную подначку:
– Ой, даже не знаю, такие сложности, такие сложности…
Случайный взгляд скользнул по низким, клочковатым тучам, из-за которых слабо белело солнце. Налетевший ветер разорвал их, словно истлевшую ткань, и в прорехе мелькнуло небо – свинцово-серое, перечеркнутое изломанной черной тенью.
Или трещиной.
Марья сбилась с шага и остановилась так резко, что Финист и не заметил сразу, дернулся вперед, выпуская ледяные пальцы Марьи из ладони.
– В чем дело?
Когда он прекращал строить из себя паяца, его голос становился холоден и остер, а между бровей ложилась глубокая морщинка, губы сжимались в шрам, такой же белый, как и на щеке. И шутить с ним уже не хотелось.
Марья оглянулась на него и снова перевела взгляд на небо. Прореха в тучах уже затянулась, и они медленно наливались нездоровым сизым цветом, грозя прорваться гнилым дождем.
– Ты видел? Там, за тучами – темная полоса.
Финист цепко и твердо взял ее за плечо и повел дальше, не поднимая головы.
– Тебе лучше не смотреть в небо. К добру это не приведет.
– Но что это? – Марья едва поспевала за Финистом, но все равно запрокидывала голову. Пусть тень, расколовшую небо, и не было уже видно, Марья все равно ощущала от нее холод и жуть бескрайнего пустого пространства. Словно заглянула далеко в космос, туда, где нет ни звезд, ни черных дыр.
– Я не знаю. Да и не важно это. Идем.
Соврал.
Марья поджала губы, делая зарубку в памяти. Она еще вернется к этому вопросу, но позже, гораздо позже – когда у Финиста не будет возможности увильнуть от ответа.
Посреди улицы матово светилась стеклянная башня, выше любых домов. Словно кто-то вырвал ее из сада таких же высоток из стекла и металла и воткнул сюда, в старую брусчатку, среди низких, осевших домов. Сначала Марье показалось, что вместо окон у башни экраны и каждый показывает что-то свое, но когда они подошли ближе и она присмотрелась, то поняла, что затемненные стекла отражают небеса над разными местами: и лазоревую глубину над летним полем, и матовую белизну затертых метелями северных туч, и бурлящее небо над океаном, к которому тянутся ниточки тайфунов.
Она была настолько чужеродна туманной изнанке города, что сначала Марья решила, что заснула на ходу. Но Финист обрадованно прищелкнул языком и потащил ее к высоким стрельчатым дверям, больше подходящим готическому собору, чем стеклянной высотке.
– До сумерек нам спешить некуда, – пояснил он, и двери легко распахнулись от легкого прикосновения. – Лучше пересидим день здесь, пока ты не окоченела.
Только после его слов Марья поняла, что сковавший ее холод – обычный, принесенный ветром, а не выросший изнутри. Среди стеклянных стен было ненамного теплее, чем под небом, но дышалось легче и пар уже не отрывался от губ.
– А это что за башня? Ее я тоже в городе не помню. Снова станешь говорить, что правильно смотреть не умела?
– А ее и нет в обычном мире. – Финист легко взбежал по лестнице, и сверху на него падали косые лучи света, молочно-белые, словно огромная луна подсвечивала ступени софитом. – Она как спица, на которую нанизаны остальные реальности. Сны в том числе.
Он помрачнел, словно вспомнил о чем-то неприятном, но тут же тряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли. Одно перо вырвалось из волос и плавно упало на стеклянный пол. Марья подняла его, повертела в пальцах, дернулась от накативших воспоминаний. Что было бы, интересно, если б тогда она не притащила домой серо-черные перья?
Словно откликаясь на ее мысли, в одном из стекол задвигались изломанные темные силуэты, будто марионетки в театре теней. Марья поспешила отвернуться – вряд ли на изнанке ей покажут хоть что-то хорошее. О плохом думать не хотелось, плохого и так хватало. Она поспешила за Финистом наверх, и стекло под ногами звенело чистым хрусталем, и волей-неволей Марья вспоминала ледяной терем из сна.
Здесь хотя бы было теплее.
Финист поднялся на несколько пролетов и сидел на площадке у окна, прижавшись лбом к стеклу. Марья не видела, что он разглядывал, подошла и села рядом.
– А ты что делал все эти годы? – Губы пересохли и плохо слушались, и слова получились скомканными и невнятными.
Мертвый сокол едва повернул лицо к ней, и Марья увидела, что в отражении глаза у Финиста нормальные, но какого цвета радужка, она так и не смогла различить.
– Жил. Или изображал, что живу. – Он ответил спокойно, и это спокойствие больше походило на грусть. Сейчас, без своих извечных шуточек и подначек, он казался сломленным и уставшим.
Жалеть его Марья не спешила.
– Изображал? И как, оценила восторженная публика?
Она следила за его лицом в стекле и не сразу заметила, что и он смотрит только на ее отражение.
– Ну как сказать, – Финист растянул губы в слабой улыбке, – с вилами и факелами за мной не гоняются, ни на этой стороне, ни на той. Но пару врагов нажил, это ты верно угадала.
– А за мной зачем следил? Только не ври опять, что присматривал и оберегал!
– Хорошо, не буду, – легко согласился Финист, прикрывая больные глаза. – Можешь считать, что я тебе завидовал. Что тебе не нужно ничего изображать.
Во рту пересохло, и Марья отвела глаза.
Изображать приходилось – маска «идеальной сестры» прижилась легко, ведь стоило ее хоть немного приподнять, как от удушающей вины жить не хотелось. Аня столько ради нее сделала, через столько прошла, а она даже не может ее просто не огорчать! И самое противное: гадкий, въедливый голос существовал только в мыслях Марьи, сама Аня ни в чем ее не упрекала и сама смотрела тревожно, предугадывая желания сестры.
Марья поймала себя на том, что только сейчас, еще оглушенная одержимостью Ани, она прекратила притворяться. И ей это нравится.
– Приходилось, – хриплым шепотом призналась она, так и не поднимая глаз. – Приходилось притворяться.
– Что ж, значит, мой план никому счастья не принес. Жаль, что утешить себя нечем. – В его голосе снова прорезалась горькая ирония, и Марья поняла, что ни о чем он не жалеет. – Но, маленькая сестрица, даже знай, как все обернется, я все равно бы попытался. Что угодно лучше Нави.
– Понимаю. Лучше чувство вины, чем сожаление об упущенных возможностях.
Немного помолчав, она спросила:
– А о чем ты жалеешь? Что не удалось в твоем плане?
Финист оттолкнулся от стекла, потянулся, как кот, щуря глаза.
– Любишь ты растравлять раны, маленькая сестрица. – Он усмехнулся, но все же ответил: – Я был тварью леса и ею же и остался. Оказалось, чтоб ожить, вырваться в мир живых недостаточно.
Он замолчал, и неловкая тишина встала стеной. Марья покатала на языке горькие и едкие слова насмешки, но проглотила их, как и слова сочувствия – на них Финист оскорбится, пожалуй, сильнее, чем на издевку. Но прежде, чем она задала очередной вопрос, башня зазвенела сверху донизу, словно по стеклянной лестнице дробью застучали каблуки сотни людей.
Марья напряглась, вцепилась в сумку, снова вспомнив о газовом баллончике и снова – что он бесполезен. Финист же размял плечи и неохотно поднялся на ноги.
– Что происходит?
Он поморщился, но ответил, в руке матово блеснул крупный нож с зазубренным лезвием:
– Что ты и предсказывала, маленькая сестрица: нажитые враги явились по мою душу… Ну, один из них.
– Мне следует бояться? – заинтригованно уточнила Марья. Финист был спокоен, и его спокойствие передалось и ей.
Прежде чем он ответил, на площадку шагнул человек – обычный такой, в строгом пальто, блестящих ботинках, с очками в металлической оправе на тонкой переносице. Вот только в сухом лице угадывалось что-то звериное – в разрезе глаз, носогубных складках, изгибе губ. Словно лис натянул на себя маску человека, но звериная суть все равно проступала наружу.
– Да, определенно стоит. – Он поприветствовал их сухим кивком, худые ладони с длинными пальцами спокойно покоились на оголовье трости. – Но не вам, юная сударыня, а вашему бесчестному спутнику.
Финист только устало закатил глаза:
– Лис, не драматизируй. Мы, кажется, в прошлый раз обо всем договорились. Не слишком ли рано ты явился снова?
По губам Лиса скользнула неприятная улыбка.
– Ты сбежал посреди разговора, мой пернатый друг. Разве это называется «договорились»? – Он удрученно покачал головой. – Мое терпение кончилось еще в прошлый раз, и я говорил тебе о том. Пришлось распорядиться твоим долгом… по-другому.
Финист напрягся, нож взлетел к груди, готовый парировать любой удар.
– С кем ты договорился? – почти прорычал он, медленно обходя Лиса по кругу. Тот же даже не считал нужным следить за ним.
– Это совершенно не важно. Неужели тебя так волнует, кто возместил мне все убытки с лихвой взамен на твою голову? – Он бросил короткий взгляд на Марью: – Вам лучше уйти, юная сударыня, для вашего же блага. Пока этот бесчестный проходимец не решил вами прикрыться.
Марья криво улыбнулась – уж этого Финист точно не сделает. Она попятилась, внимательным взглядом обшаривая площадку башни, пытаясь отыскать хоть что-то, что может помочь Финисту. Разве что разбить перила, вдруг края окажутся достаточно острыми.
Финист атаковал первым, он двигался быстро и ловко, Марья едва заметила его движение. Но Лис легко уклонился, поймал нож тонким лезвием – Марья даже не уловила, когда он успел вытащить его из трости. Скрежетнула сталь, посыпались искры – нехорошие, черные. Мужчины кружили друг вокруг друга, иногда звенел металл, и стеклянные стены подхватывали звук, искажали его, множа и множа среди отражений.
Финист хмурился и молчал, а значит, дело действительно было нехорошо. Марья прикусила губу, просчитывая, как лучше поступить. Пока лидировал вариант «не вмешиваться». Ее тревожило, что Финист больше не атаковал – оружие Лиса было длиннее, и он легко удерживал сокола на расстоянии. Тому оставалось только парировать хлесткие удары.
Сколько это все еще продлится?
После очередного звона руку Марьи обожгло короткой вспышкой боли, она даже вскрикнуть не успела, только удивиться. Тонкий порез над запястьем медленно наливался кровью. Вариант «не вмешиваться» сразу утратил лидерские позиции. В конце концов, решила Марья, роясь в сумке, все его раны достанутся и мне. А значит, надо что-то придумать.
Баллончик легко лег в ладонь, и Марья испытала злое удовлетворение, что наконец пустит его в дело. Когда противники снова отпрянули друг от друга и Лис оказался спиной к ней, она шагнула вперед и вцепилась в его плечо.
– Эй, сударь! – Она дернула его на себя, и Лис оглянулся.
Всего лишь на короткий миг, удерживая клинок между собой и Финистом, но ей хватило. Резкая струя газа ударила ему в лицо, и он отшатнулся, роняя лезвие, и вскинул руки к лицу, скорее инстинктивно, чем из реальной необходимости. Но он на мгновение отвлекся, и Финист успел – подскочил со спины, дернул за волосы, вынуждая Лиса запрокинуть голову, открывая шею, и перерезал горло.
Крови не было – Лис просто исчез.
Марья отбросила баллончик и отбежала подальше. Кажется, только на нее газ и действовал – лицо жглось, глаза горели, вдыхать удавалось через раз. Она разевала рот и терла глаза, но, кажется, становилось только хуже. Финист схватил ее за плечо и вытащил наружу, удержал, когда она сослепу чуть не скатилась по ступенькам.
На свежем воздухе ей полегчало, но слезы все равно текли, и она размазывала их по лицу, дышала жадно, радуясь холоду, успокаивающему жжение.
– Ты убил его? – наконец смогла она спросить.
– Лиса? Нет, конечно. Он старый сноходец и не дурак, чтоб являться в уязвимом теле. Худшее, что с ним случилось, – проснется с головной болью и пару дней не сможет прийти на изнанку.
Финист вздохнул и нахмурился, прибавляя еще имя к списку врагов.
Неуверенно коснулся волос Марьи, и она застыла, ожидая подвоха, но он только улыбнулся.
– Спасибо за подмогу, маленькая сестрица. Ты меня приятно удивила.
Марья фыркнула и поспешила воспользоваться хорошим расположением Финиста:
– Почему он на тебя взъелся?
– Я ему задолжал, – легко признался Финист. – А долг отдать не мог, потому что… соврал ему с самого начала. На услугу он менять его отказался, решил, что сможет меня легко взять. – Он коротко хохотнул и нахмурился. – В следующий раз придется постараться, чтоб переубедить его. Или отыскать того, кому он пообещал мою голову… и договориться уже с ним.
– А что ты ему задолжал?
Он легонько щелкнул Марью по носу, и она расчихалась.
– А это, сестрица, не твое дело. Для твоего же блага.
Марья недовольно моргнула, но настаивать не стала, только плотнее закуталась в шарф.
– Вернемся в башню?
Финист оглянулся назад и поежился – очертания башни дрожали, а все стекла потемнели, ничего не отражая.
– Не стоит, – наконец решил он. – Башня не любит насилия, а то, как мы избавились от Лиса… в общем, в ней теперь не безопасно. Пойдем, я знаю еще пару мест, где можно спокойно дождаться вечера.
Марья шмыгнула носом и приняла предложенную ладонь.