Лампа Гемфри
Всё дело было в её имени: для Флинн Нахтигаль не нашлось подходящей школьной формы.
В глубине души она считала, что другое имя решило бы эту проблему: какое-нибудь великолепное возвышенное имя, вроде Клеопатры или Нефертити. Такое имя не оставляло бы никаких сомнений в том, что Флинн не мальчишка.
– Взгляни-ка сюда, – пробурчал Кёрли Канвас, заведующий хозяйственной частью Всемирного экспресса, окинув Флинн орлиным взглядом. – Ты не рада, – определил он.
Флинн зажмурилась. Пока Кёрли осматривал имеющуюся в наличии сине-зелёную форму, она сидела на трёхногом стуле в хозяйственном вагоне, разглаживая углы потрёпанной открытки.
– Нет, я рада, – солгала Флинн и сама услышала, как неблагодарно прозвучали её слова. В своей семье Флинн привыкла донашивать за кем-то старую одежду. Но мысль, что придётся надевать поношенные вещи чужих людей, вызывала дискомфорт, словно масляная плёнка на коже.
Однако выбора у Флинн не было, и она это понимала. Лучше стать ученицей Всемирного экспресса с опозданием, чем не стать никогда. И вот она жила здесь, в мчащемся по рельсам интернате, увлекаемом мощным паровозом.
Всего две недели назад Флинн без билета вскочила в поезд, чтобы найти исчезнувшего сводного брата. Всё оказалось совсем не так просто. Билет она за это время получила, но легче от этого, к сожалению, не стало.
– Радость выглядит по-другому! – Заведующий хозяйством сунул ей под нос какую-то линялую рубашку. В носу у Флинн, как в химическом опыте, смешались тяжёлый запах порошка от моли и напоминающий о лете аромат «Самого благоуханного стирального порошка Генриетты».
Несколько секунд она рассматривала рубашку с таким видом, словно та была соткана из чистейшего произвола и позора.
– Но она же в полоску! – сникнув при виде этого старья, сказала Флинн.
Рубашка и правда была в полоску. Золотую и сине-зелёную, от воротника до нижней кромки. Неприятность заключалась в том, что девочки носили форменные рубашки в мелкий горошек, а в полосатых ходили мальчишки.
– Хм, – буркнул Кёрли. Это был нескладный человек с обезображенной половиной лица и рыжими с сединой волосами. Бессменный запятнанный халат придавал ему вид то ли автомеханика, то ли сумасшедшего учёного. – Это что, проблема? – спросил он. По его жёсткому стальному взгляду Флинн поняла, что не стоит создавать проблему из рубашки. Она и сама знала, что она высокая и несуразная. Широкие джинсы, старые клетчатые рубашки Йонте и грубые ботинки делали Флинн ещё больше похожей на тщедушного мальчишку. Сине-лилово-золотистые растрёпанные волосы и невыразительное лицо ничего не меняли. А золотистые глаза под тяжёлыми веками ещё никогда никого, кроме Фёдора Куликова, кочегара Всемирного экспресса, не впечатляли. Даже её новых друзей Пегс и Касима.
– Пф-ф-ф, – подавленно выдохнула Флинн.
Втайне ей очень хотелось быть обычной ученицей, путешествие которой во Всемирном экспрессе началось уже в январе. Однако стояла середина осени, и учебный год близился к концу. В ближайшие недели Флинн хочешь не хочешь предстояло довольствоваться той формой, которую Кёрли хоть как-то удастся для неё подобрать.
– В течение многих лет выпускники и павлины оставляли старую форму в поезде. Так что уж будь добра – порадуйся, если мы найдём тут что-нибудь для тебя, – ворчал Кёрли Канвас, перерывая горы старомодных рубашек, брюк и юбок.
Павлины – так звались ученики поезда-интерната. Их старая форменная одежда заполняла один из больших древних шкафов в хозяйственном вагоне. Золотая надпись на нём гласила: «Пожертвованные в дар вещи».
Флинн знала, что где-то есть ещё и шкаф с бесхозными вещами, и почти не сомневалась, что вещи Йонте сунули туда. К сожалению, обнаружить этот шкаф ей пока нигде не удалось – при том, что несколько ночей назад они с её другом Фёдором искали его. Тот вечер в поезде был для неё, безбилетной пассажирки, последним, и мысль о том, что на следующее утро ей предстоит сойти, вызывала у неё тоску и желание бунтовать. Точно такую же тоску и желание бунтовать вызывал в ней и Фёдор с его непоколебимостью.
И всё же их совместные поиски были почти сказкой: они вместе прошлись по всем закоулкам вагонов в голове состава, выискивая всякие потайные уголки и помещения. Спустя два часа отчаянных стараний Флинн по-прежнему без устали заглядывала за каждый стеллаж, и однажды Фёдор в свете карманного фонарика оказался так близко, что у неё стало покалывать в губах.
– Ты такая классная, Флинн, – прошептал он. – Никогда не сдаёшься.
Флинн видела, как у него переливается угольная пыль в волосах и сверкают тёмные глаза. В эту минуту она поняла, что действительно никогда не сдастся.
– Ты витаешь в облаках, – пробурчал Кёрли, словно она сказала что-то ужасное, и с ворчанием сунул ей под нос очередную полосатую рубашку. – Ты рада? – спросил он и в сердцах потребовал: – Теперь ты рада! Скажи это своему лицу.
Уставившись на рубашку, Флинн открыла рот, чтобы возразить, и в эту минуту вагон качнуло на повороте. Под ногами у неё заскрежетали колёса, на лоб капнула вода. Флинн раздражённо вытерла лицо. Хозяйственный вагон не был ни самым уютным, ни самым магическим вагоном Всемирного экспресса. Всего лишь большое, без всякой отделки помещение, заполненное инструментами и стиральными машинами. Сквозь щели в стенах свистел встречный ветер. С мокрой формы, развешанной на верёвках у неё над головой, на деревянные доски пола постоянно капало. Надев эту форму, Флинн не только официально станет павлином, но и наконец будет выглядеть как одна из них. И не всё ли равно, что рубашка в полоску?
– Но я же не мальчишка, – всё-таки отважилась возразить Флинн. Внутри у неё всё мучительно съёжилось. Разве это нормально? Девочка, у которой хватает смелости запрыгнуть в какой-то неизвестный поезд, не решается громко и чётко произнести «Я девчонка!».
А всё потому, что вряд ли кто-нибудь видел в ней девчонку.
Всё потому, что она ощущает в себе гораздо больше ярости и неистовости, чем, по мнению её матери, положено девочкам.
– Мне всё равно, кто ты, – проворчал Кёрли. – Я не могу возиться с тобой всю субботу. А теперь поторопись. Тебе ещё нужно получить у Даниэля ученический билет.
Флинн почувствовала нервную дрожь в груди. Сегодня такой день, когда она должна получить всё, что обычно полагается павлинам: не только школьную форму, но и собственное спальное место в одном из купе. Во Всемирном экспрессе ученики жили в купе по двое. Флинн решила не слишком задумываться о том, с кем будет вынуждена поселиться.
Покусывая губу, она смотрела, как Кёрли складывает три мальчиковые рубашки. Она понимала, что нужно пересилить себя и всё-таки спросить про блузку в горошек, но сделать этого так и не смогла. Молча взяв протянутую Кёрли стопку одежды, она вышла из хозяйственного вагона и направилась в сторону дирекции.
Уже два дня Флинн официально считалась ученицей Всемирного экспресса. С тех пор поезд открылся ей в совершенно новом свете: он излучал ещё больше магии, ещё больше благости – но и гораздо больше опасности, чем прежде.
Всемирный экспресс, в котором жили и учились, состоял из двадцати четырёх старинных вагонов, соединённых между собой ржавыми железными шарнирами, над которыми располагались громыхающие мостики. Всякий раз, когда какой-нибудь павлин или учитель переходил из одного тёплого вагона в другой, им приходилось выходить наружу на мостик, где дул холодный встречный ветер. Флинн прекрасно представляла себе, как летом выходящих встречали солнце, жара и запах дождя, барабанящего по раскалённому металлу. Но сегодня на переходе из хозяйственного вагона в кухню ей в лицо хлестнул, вызвав озноб, стылый осенний ветер.
С любопытством перегнувшись через железные перила, Флинн высунула нос в жёлто-золотой пейзаж Польши. Мимо неё тянулись размытые дымом, встречным ветром и магией поля и перелески.
«Мой дом – во Всемирном экспрессе!» – думала Флинн, не веря собственному счастью. Но запах дыма, простора и дождя всё-таки наполнял её и непонятной тоской. Она не знала, почему между вагонами так холодно – то ли от близкой зимы, то ли от ощущения, что там, вдали, её что-то ожидает. Что-то ясное и звонкое – и куда более опасное, чем попытки найти Йонте.
Пока Флинн проходила вагон за вагоном, перед её мысленным взором снова оживали последние две недели. Здесь, в столовой, она познакомилась с новыми… нет – с первыми в жизни друзьями: Пегс Хафельман и Йоунсом Касимом. Оба стильно одевались и верили в себя, и – для Флинн это было удивительней всего – никому из них не мешало, что она не могла похвастаться ни тем, ни другим.
Флинн огляделась. Столовая представляла собой просторный длинный вагон с множеством столиков на четырёх человек по обе стороны от центрального прохода. Окна, образуя свод, что-то вроде стеклянной крыши, мерцали словно сотканная из воды ткань.
Но больше всего магии во Всемирном экспрессе было не в столовой, а в учебных вагонах, полных искрящихся механизмов и шуршащих наглядных пособий, вагонах с движущимися росписями на потолках и порхающими буквами на оконных рамах. А сразу за столовой располагались чайный бар и золотая библиотека, где в окошке пневматической почты каждый понедельник появлялся номер «Экспресса в экспрессе» – школьной газеты с новостями, сплетнями и рекламой.
Войдя в библиотеку, Флинн подняла голову. Магическая карта на потолке шуршала и потрескивала, словно разговаривая сама с собой. Раздался скрип, будто царапали что-то металлическое, а затем одна нитка железной дороги на карте замигала красным светом. Она вела из Центральной Европы в Россию. Флинн распахнула глаза. Этот новый участок пути нужно обязательно обсудить с Пегс и Касимом!
Но в комнате отдыха павлинов, на шесть вагонов дальше, она никого из них не нашла. Из шарманки-радио неслась какая-то старая песенка: «Куда ж ты подевалась? Искать тебя повсюду – вот всё, что мне осталось…» Эта лёгкая мелодия явно во вкусе Пегс – должно быть, она только что была здесь.
Песенка, как всегда, звучала ужасно старомодно, но сегодня никому из павлинов это не мешало. Группа третьеклассников устроила турнир по игре в нарды. Несколько павлинов постарше, собравшись около их кресел, сосредоточенно смотрели на доски. Вопли воодушевления сменяли вздохи разочарования.
С усилием открыв железную дверь в конце вагона, Флинн прошла в конец состава. Оживлённые возгласы и лёгкая музыка тут же стихли.
Самые последние вагоны состояли из узких коридоров и маленьких купе. Тут находились помещения, куда Флинн ещё никогда не заходила: в клубном вагоне было полно закрытых дверей, а в так называемом Последнем вагоне была всего лишь одна дверь, открывать которую не разрешалось никому.
Разделяли их тихие волшебные спальные вагоны. Здесь все стены между дверями купе и между окнами были увешаны фотографиями выпускников.
– Как дела? – спросила Флинн, ни к кому конкретно не обращаясь.
На нижних перекладинах рамок, словно нервно бьющиеся крылышки, тотчас затрещали металлические буковки. Надпись «Эммелин Панкхёрст» превратилась в «самоопределение», а «Мария Кюри», как всегда, – в «жажда познания».
Флинн радостно улыбнулась. Этими маленькими магическими забавами ей никогда не пресытиться.
Но уже через пару шагов улыбка у неё на губах растаяла. В приглушённом свете вечернего солнца кто-то шёл ей навстречу. На фоне тянущихся за окнами жёлто-золотых полей чётко вырисовывалась высокая угловатая фигура. Тёмные волосы стояли дыбом от угольной пыли, а на поясе заляпанных машинным маслом брюк побрякивали всевозможные инструменты.
Флинн сразу же узнала Фёдора. Смешанный запах машинного масла, копоти и персиков она воспринимала как запах счастья.
– Здравствуй! – взволнованно сказала она.
Голос Фёдора прозвучал глухо и хрипло:
– Привет! – В его глазах на миг вспыхнула радость. Наклонившись к Флинн, он поднял руку, будто хотел до неё дотронуться, и она почувствовала, как по всему телу побежали мурашки. Фёдор, похоже, заметив, что делает, смущённо отвёл взгляд и почесал в затылке.
– Не стоит тебе сейчас идти к Даниэлю, – тихо предостерёг он. – Он только что вытурил меня из кабинета.
Флинн растерянно заморгала:
– Из-за чего?
Фёдор как сотрудник имел право всё знать и всё видеть. Тем более если речь шла о какой-то опасности – или о какой-то тайне. Сердце Флинн забилось сильнее. «Может, это касается Йонте? Или павлинов-фантомов?»
Она подумала о старом билете Йонте, этом сером обугленном клочке картона. Она знала, что означают на нём следы огня: её брат исчез из Всемирного экспресса на полном ходу. Среди ночи. Как и бесчисленные павлины до него. Никто не знал, как это могло случиться.
Однако Фёдор только молча покачал головой, словно сожалея, что заговорил с ней. Протискиваясь мимо неё, он не произнёс больше ни единого слова.
Флинн стояла, глядя ему вслед. Она видела, как он, толкнув железную дверь в начале вагона, исчез на соединительном мостике. И даже не обернулся.
Счастье внезапно утратило запах. Ещё несколько дней назад Флинн думала, что между ней и Фёдором в воздухе витает нечто большее, чем просто угольная пыль, дым и сажа. Она чувствовала между ними какую-то связь – как компас реагирует на шорох магнитного поля Земли. И что теперь? Теперь Фёдор больше не разговаривал с ней, и Флинн не понимала почему.
Она знала одно: Фёдору Куликову уже пятнадцать, он на два года старше её. Два года назад он отказался жить в поезде в качестве павлина – для того чтобы работать здесь кочегаром. Флинн до сих пор не находила этому объяснения. Всемирный экспресс – самое благостное, самое достойное, самое волшебное место, какое она только знала. Да кто же откажется тут учиться?
Поразмышлять об этом у Флинн не осталось времени. В коридоре у медицинского кабинета шёпотом привидений в воздухе повисли слова:
– …моё решение… мне плевать, что подумают другие…
Флинн прислушалась. В этом коридоре всё выглядело унылым. Пахло тишиной и застоем. И всё же Флинн слышала бормотание:
– …с этого дня я буду носить только лодочки… уйдите с дороги!
Осторожно откатив в сторону дверь в кабинет, Флинн заглянула в залитую светом комнатку. За прошедшие дни она часто это делала. Потому что в постели у окна лежала без сознания Гарабина, одноклассница Флинн, школьная дива и сущий ханк – так павлины называли учеников, чьи планы выходили за границы дозволенного.
Глаза Гарабины были закрыты, блестящие волосы разметались по подушке, как у спящей принцессы. Дыхание было неглубоким, но ровным.
Теперь Флинн ясно слышала:
– …я не позволю собой командовать… У меня на счету достаточно денег! Вы мне не нужны!
Флинн потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Гарабина говорит сама с собой. Её слова звучали, как обычно, – высокомерно и беспощадно. Флинн поморщилась. А чего она, собственно, ожидала? Что Гарабина, пережив шесть дней назад несчастный случай, станет милашкой? Вот уж вряд ли.
Закрыв дверь купе, она прошла по коридору, прошмыгнула по очередному соединительному мостику и вскоре остановилась перед дверью в кабинет директора. Сквозь мозаику из цветного стекла в коридор доносился громкий голос:
– А вдруг он нас опередил? Если он её нашёл – мы пропали!
Сердце Флинн колотилось так громко, что она с трудом разбирала слова. Голос принадлежал Берту Вильмау, преподавателю поведения. Флинн была на его занятии всего один раз, но этого хватило, чтобы понять, что этого учителя вообще не стоит принимать всерьёз. Однако сейчас он говорил очень серьёзно.
– Нам нужно действовать, и немедленно! – необычно громко потребовал Вильмау. – Нельзя позволить Крее захватить её. Он сделает из неё чудовище!
Флинн постучала в дверь кабинета, сердце её трепетало от беспокойства. Она не собиралась подслушивать. С тех пор как выяснилось, что Даниэль Уилер не только директор Всемирного экспресса, но и её отец, она ещё меньше понимала, что ей о нём думать. Он с самого начала казался ей странно нерешительным, а его взгляд – удивительно пристальным.
– Войдите! – раздался из кабинета голос Даниэля, в котором слышался испуг затравленного зверя, и Флинн не удивилась, застав его у приоткрытого окна за лихорадочной попыткой погасить сигарету.
Его необычный кабинет был набит разными вещами, но она не могла оторвать взгляд от Даниэля с Вильмау.
– Вы говорите о Йонте? – возбуждённо спросила она. – Кто или что такое Крее?
Вильмау уставился на Флинн как на привидение. На мгновение она пожалела, что не послушалась Фёдора, и уже готовилась к тому, что Даниэль выгонит из кабинета и её.
Но он, нервно закашлявшись, воскликнул:
– Флинн! – Лицо его осветила улыбка, словно её имя включило какую-то лампочку. – Входи, входи. Садись. До свидания, Берт. Поговорим позже.
Флинн нахмурилась. Казалось, увидев её, Даниэль необычайно воодушевился. И он что, подстриг волосы короче?
– Вы спокойно можете продолжать разговор, – как можно более вежливо обратилась она к Вильмау.
Как обычно, на нём были слишком узкие джинсы и севший после стирок джемпер с двумя вышитыми тигрятами. Вместо того чтобы последовать предложению Флинн, он, скривившись, бросился из кабинета, так грохнув дверью, что стеклянная мозаика в ней зазвенела с упрёком.
– Вильмау прав. Мы должны найти Йонте и остальных павлинов-фантомов, – твёрдо сказала Флинн, усаживаясь на стул у письменного стола Даниэля. Большой роскошный стол, словно огромная черепаха, торчал посередине кабинета, скрывая в многочисленных ящичках своих тумб всевозможный хлам. Она задумчиво добавила: – Может, Йонте в какой-нибудь больнице или давно живёт где-то вне поезда?
Даниэль покачал головой:
– Сотрудники центрального офиса Всемирного экспресса проверили все больницы. Они искали пропавших павлинов по всему миру. Никаких следов.
Но Флинн не собиралась так легко сдаваться:
– Так кто это – Крее? Вильмау только что упомянул это имя…
– Тебе не следует постоянно подслушивать под дверью, – перебил её Даниэль. Слова эти прозвучали горько. Он быстро сел на своё место за письменным столом и указал на стоящую на столе между ними шестиугольную железную лампу. Она выглядела тяжёлой и неизящной и светила золотым светом. Внутри неё лениво танцевали тысячи золотых частиц. – Это лампа Гемфри, – пояснил Даниэль. – Магический технолог сэр Гемфри Дэви двести лет назад подарил её основателю нашей школы. Если она светит золотым светом – значит, всё в порядке.
Флинн ошарашенно переводила взгляд с лампы на Даниэля и обратно. В золотом свете лампы лицо Даниэля выглядело непривычно мягким и молодым.
– Она наверняка сломана, – предположила Флинн. В конце концов, исчезновение Йонте и многих других павлинов на борту поезда вряд ли можно определить как «всё в порядке».
Но золотой свет лампы вселял в неё совершенно иное чувство: от её мягкого свечения Флинн ощущала необыкновенную радость и очарование всем, лёгкость и сонливость. На лице у неё заиграла беззаботная улыбка. Тут вагон тряхнуло на стыке рельсов, и это вывело Флинн из её блаженного состояния. Она потрясённо покачала головой.
– Она отвечает за хорошее настроение в поезде, – глядя на лампу, сказал Даниэль.
Флинн зажмурилась от яркого света.
– А разве это не твоя обязанность? – спросила она.
Даниэль не стал углубляться в подробности. Он поспешно выдвинул до упора один из ящиков письменного стола.
– Оно здесь – твоё новое ученическое дело. – Словно фокусник, достающий из шляпы кролика, он достал из бежевой папки дело и положил его перед собой на стол.
Флинн неохотно оторвала взгляд от лампы Гемфри. Дело было заведено всего несколько дней назад, но для столь короткого срока выглядело слишком пухлым и зачитанным. Как тайна, известная каждому.
– И что же там написано? – скептически спросила Флинн.
Даниэль взмахом руки отмёл её вопрос.
– Понятия не имею: никогда не читаю дела учеников, – заявил он. – Но центральный офис всегда основательно собирает все факты, чтобы мы знали, с кем имеем дело. Это правда, что седьмого мая позапрошлого года ты подожгла дверь в школе фрейлейн Шлехтфельд? По слухам, от двери осталась лишь кучка пепла.
Флинн окаменела. Она вспомнила, как стервятники в её прежней школе все скопом, зубоскаля и горланя, заперли её в мальчишеском туалете. Воспоминание об охватившей её тогда панике было ещё свежо.
Она не помнила, что случилось потом – только то, что несколько минут спустя в кабинете фрейлейн Шлехтфельд получила предупреждение по поводу порчи имущества. Даже теперь здесь, во Всемирном экспрессе, от этого воспоминания Флинн изменилась в лице. В её прежней школе вандализм был не такой уж редкостью. В поезде-интернате, напротив, так неадекватно себя никто не вёл.
– Так ты всё-таки читал дело! – с пылающими щеками упрекнула Флинн.
Даниэль покачал головой, копаясь в ящике другой тумбы стола.
– Не я, а Кёрли, – пояснил он.
Флинн напряглась. Этого ей только не хватало! Жуткий заведующий хозяйственной частью её терпеть не мог. Зачем ему информация о ней?!
Даниэль вывалил на стол кое-какие мелочи: прямоугольный значок с логотипом школы (буквы «ВЭ» рядом со стилизованным изображением павлина), ключ от её нового купе, листок со списком школьных правил и маленький плоский металлический ученический билет.
– На нём всегда значится именно та школа, которая находится ближе всего к вокзалу, где в данный момент стоит наш поезд. Очень удобно, чтобы по воскресеньям успокаивать любопытное вокзальное начальство, – подмигнув ей, объяснил Даниэль.
Взгляд Флинн остановился на ключе. Она уже не в первый раз спросила себя, с кем же придётся в будущем делить купе. А вдруг новая соседка невзлюбит её и будет по ночам тайно строить всякие козни? Сводные братья в Брошенпустеле так и делали. Ну, то есть все, кроме Йонте, конечно.
– А ещё у меня есть для тебя кое-что особенное… – Даниэль скрылся за дверью своего личного купе. Флинн слышала, как он копошится там, а затем он вернулся в кабинет со старомодным кожаным портфелем в руках. Флинн ударил в нос застоявшийся запах дыма и бумаги. – Мой старый школьный портфель, – сказал Даниэль, протягивая его ей.
Нерешительно взяв портфель, Флинн ощутила под пальцами потёртую и мягкую кожу. Несмотря на все царапины, он выглядел шикарным и дороже всего, чем до этого обладала Флинн.
– Э-эм… – колеблясь, промычала она. Если это подарок, полагалось бы сказать спасибо, а если нет – это поставит Даниэля в неловкое положение, потому что подарить портфель ему всё-таки придётся.
Она ещё размышляла, как поезд внезапно дёрнулся, и Флинн с размаху въехала в стол Даниэля. Толстая столешница врезалась в живот так, словно это был удар в боксёрском поединке. Флинн охнула. Пространство наполнилось высоким, режущим слух скрежетом колёс по железным рельсам, и поезд внезапно остановился.
Даниэль испуганно вскочил.
– Возьми портфель и уходи отсюда, – велел он Флинн и тут же, покинув директорский кабинет, помчался по коридору.
Флинн услышала, как хлопнула тяжёлая железная дверь вагона, а затем раздалось металлическое «донг-донг-донг» – Даниэль спускался по трём ступенькам на насыпь рядом с путями.
Флинн поспешно засунула в свой новый кожаный портфель ученический билет и остальные мелочи. Лампа Гемфри по-прежнему излучала золотое свечение, но Флинн ей не верила. И вообще – кто такой этот сэр Гемфри Дэви? Она никогда прежде о нём не слышала.
С формой под мышкой и толстым кожаным ремнём, перекинутым через плечо, она перешла в соседний вагон.
В коридоре у медицинского кабинета в воздухе повисла напряжённая тишина. Несколько учеников теснились у окон. Флинн в смятении пробралась сквозь кучку пятиклассников и прижалась лбом к оконному стеклу. За окнами с шипением вырывался пар, не давая как следует рассмотреть крошечную станцию на границе Мазовии. Прямо под окном среди бесчисленных чемоданов леопардовой расцветки царственно восседала коренастая широкоплечая женщина в жилетке рыбака, брюках с множеством карманов на штанинах и в шляпе для сафари. Полная и невозмутимая, она выглядела как пчелиная матка среди своего народа. В руке она держала очень тонкую прогулочную трость, наклонив её в сторону Всемирного экспресса наподобие дирижёрской палочки. На какой-то миг Флинн подумалось, что ею она и остановила поезд. Хотя всё-таки, пожалуй, этого быть не могло.
– Тринадцать чемоданов! Интересно, что в них? – прозвенел в толпе высокий голосок Пегс. – Вряд ли там обычные шмотки – эти монстры кажутся слишком тяжёлыми.
Флинн быстро оглянулась. Её лучшая подруга протискивалась сквозь ораву пятиклассников. Юркая, в экстравагантно пёстрых одеждах, которые казались ещё более яркими на фоне белоснежной кожи, она производила впечатление взрыва красок во плоти. В коротких белых волосах альбиноса сидел огромный синий бант из тюля, и Флинн подумала, что с ним Пегс походит на ходячую метёлочку для смахивания пыли.
– Ученики имеют право только на один чемодан, – пожаловалась Пегс. – Если хочешь знать моё мнение, это несправедливо. Мне пришлось оставить шубу у родителей. Разумеется, она не из натурального меха. Такая зелёная и лохматая.
Где появлялась Пегс – там рядом возникал и Касим.
– Откуда у тебя кожаный портфель? – спросил он, едва успев протолкнуться к ним в толпе учеников. Как обычно по выходным, он надел модные джинсы с прорехами, яркую рубашку и кучу браслетов с заклёпками. Но больше всего Флинн нравились его окрашенные в сине-зелёный цвет волосы – они мерцали и потрескивали над загорелым лицом словно наэлектризованные.
Пегс бросила быстрый взгляд на новый портфель Флинн.
– Надеюсь, кожа не натуральная, – строго сказала она и опять повернулась к окну. – Эта тётка выглядит как охотница на крупную дичь, и вкус у неё дурной. Нам здесь вовсе не нужна никакая охотница!
Флинн подумала о новом красном участке пути на потолке библиотеки. Мысль о том, как далеко она от своего дома в Брошенпустеле, заставляла сердце трепетать подобно золотым буковкам на оконных рамах поезда: «Хоэнвульш», «Шпреевальд» и «Любушское воеводство» – названия мест и регионов, которые проезжал Всемирный экспресс, разветвлявшиеся в душе Флинн как линии и буквы на географической карте.
– Возможно, охотница понадобится нам для защиты от диких зверей, – предположила она. – Мы ведь едем в Россию. Тайга и тундра – ну, сами знаете. Бескрайние просторы. Что нам делать, если там на станциях нам встретится гигантский лось или медведь?
Пегс, смеясь, покачала головой:
– Скорее нас заметёт снегом!
Громовой голос в конце вагона заставил их вздрогнуть:
– Заметёт снегом? Это золотой осенью-то? Скажи-ка, в какой никудышной школе тебя этому научили? В Медном замке?
Флинн снова вздрогнула. Железная дверь распахнулась – в тамбуре, будто завоевательница нового материка, стояла приземистая тётка-охотница.
– Мы тут во Всемирном экспрессе! – негодовала она. – И я рассчитываю увидеть более высокий уровень знаний, уж будьте любезны! – Мощной рукой она отбросила назад растрёпанные тонкие волосы, из-за которых выглядела старше, чем, вероятно, была. Возможно, ей было лет сорок. Её внушительная внешность неприятно напомнила Флинн Кёрли. Тётка смерила взглядом Флинн, затем ораву пятиклассников за её спиной и, проигнорировав Касима, словно его вообще тут не было, наконец во все глаза уставилась на Пегс. – Кто тут тигрик?! – проревела она. – Надеюсь, не эта радужная мышка-альбинос!
Тёмный обруч в волосах у Пегс, словно барометр настроения, соскользнул на светлый лоб. Никто из павлинов не ответил. В воздухе повисло смятение.
– Флинн, – сказал Даниэль, только что затащивший в вагон первый из тринадцати чемоданов, – будь добра, отнеси свои новые вещи к себе в купе, ладно? – Он закрыл за собой железную дверь, пока свежий осенний ветер не выстудил вагон, и обратился к толпе учеников: – Через пять минут мы тронемся дальше. Марина, скажи, пожалуйста, Кёрли, чтобы остальные двенадцать чемоданов он сразу отнёс в багажный вагон. Большое спасибо!
Флинн, Касим и Пегс собрались уходить. Пегс удивлённо подняла брови.
– Сразу в багажный вагон? – повторила она шёпотом. – Тётка что, не собирается распаковывать свои чемоданы?
– Очень странно, – в задумчивости засунув руки в карманы, согласился Касим.
– Секунду! – пронзительным голосом взвизгнула им вслед тётка-охотница. У Флинн закралось подозрение, что, разговаривая, она всегда будет взвизгивать словно плохо настроенная скрипка. – А этот парнишка Флинн не тигрик? Не забывайте, Даниэль, вы обещали мне тигрика!
Флинн втянула голову в плечи. Она понятия не имела, кто эта тётка и о чём она говорит. Но у неё возникло неприятное чувство, что она выяснит это раньше, чем хотелось бы.