Я не стесняюсь своего неумения готовить. Моего первого мужа нельзя назвать гурманом, да и наше финансовое положение не позволяло покупать деликатесы, поэтому на завтрак я варила геркулес, а на ужин картошку с сосисками. Вот когда мы поженились с Гри, проблема с деньгами отпала, зато у нас практически не было свободного времени. Поэтому я никогда не проводила часы у плиты, покупала полуфабрикаты, или мы шли в кафе. Такой изыск, как кисель, я никогда не варила. И не интересовалась, как он делается. Гри любил из напитков только чай и кофе, даже сок не пил.
В носу защипало, я сжала кулаки. Стоп! Воспоминания о Гри запрещены. Впрочем, у меня есть некий план, я теперь знаю, где мой супруг, и, если бы не приказ отправляться к Мануйлову, взяла бы отпуск, поехала к…[1]. Я прижала руки к груди. Хватит, Татьяна, ты на работе. Займусь изготовлением киселя. Есть шанс, что Мануйлов может оставить дочери Зои наследство. И, вероятно, приготовление загадочного сирлиса – одно из испытаний, придуманных для нее. Я должна разобраться, что затеял Сергей Павлович, вдруг он действительно ищет, кому бы вручить свое состояние? Нельзя подвести Таню. Вперед и с песней к плите!
Мука нашлась быстро. Я насыпала ее в миску, налила туда холодной воды и начала размешивать. Почему-то однородной массы не получилось, образовалось нечто, смахивающее на рисовую кашу. Я попробовала один комочек, он развалился на языке и превратился в муку. Меня охватило удивление.
Вот странность! Почему вода не растворила всю муку? И как теперь быть? Решение пришло быстро. Я увидела висящую на стене толкушку, схватила ее и стала разминать комочки. Через пять минут я устала и сделала неутешительный вывод: однородной массы как не было, так и нет. Может, если муку с водой нагреть, она растает?
Сказано – сделано. Я быстро перелила «рисовую кашу» в ковшик, водрузила его на конфорку, памятуя бабушкин урок, пару минут без устали размешивала варево, потом выключила огонь и начала изучать основу для киселя.
Комков стало меньше, но совсем они не исчезли. Может, так и надо? Неожиданно вспомнилась школьная столовая и толстая уборщица в грязном синем халате.
Вот она подходит ко мне и сердито говорит:
– Допивай кисель! Ишь, раскочевряжилась… Государство ее учит, бесплатный завтрак дает, а девка рожу от еды отворачивает. Голода ты не знала, я в твоем возрасте траву ела. Вот накажет вас, избалованных, Господь, придет война, станете камни грызть.
Я пугаюсь, хватаю оббитую эмалированную кружку и делаю большой глоток. Во рту оказывается скользкая, холодная гадость. Отхлебнуть «вкуснотищу» еще раз я не могу. Техничка смотрит на меня волком, я начинаю хныкать, и тут к столику подходит здоровенный парень, главный хулиган школы. В него, двоечника и второгодника, были влюблены почти все наши девочки, и даже я, третьеклашка, смущалась, когда он проходил мимо на перемене. Он быстро переворачивает кружку, сиреневая вязкая лужа медленно расползается по пластиковой столешнице.
– Извините, – говорит уборщице хулиган и подмигивает мне. – Опрокинул случайно, поставьте меня в угол. А чегой-то киселек пустой? Чегой-то он на сопли похож? Где ж ягодки в бульоне? Кто их домой сегодня отнесет?
Я отогнала воспоминания и опять уставилась в кастрюлю. Можете мне не верить, но вышеописанный случай был последним, когда мне довелось как пробовать, так и видеть кисель. И, если память меня не подводит, он представляет собой фрукты, которые плавают в полурастопленном желе. Желе! Я взяла не те ингредиенты! Ну конечно, мне нужен желатин! Что за глупость использовать для десерта муку и воду?
Я кинулась к шкафчикам и начала их обыскивать. На полках стояли красивые фарфоровые банки, на которые производители, чтобы облегчить жизнь хозяйки, нанесли надписи «Соль», «Какао», «Рис» и так далее. На мой взгляд, замечательная идея, сразу видишь, где что лежит. Но на поверку оказалось, что на этой кухне в «Кофе» находится перец, гречка лежит в банке со словом «Мука», пшено вольготно разместилось в «Сахаре», а в «Специях» вообще хранятся пуговицы. Желатин в количестве десяти пакетиков нашелся в ящике. Я сначала обрадовалась, понадеявшись прочесть на обертке способ употребления, но, к сожалению, там был дан только рецепт желе из молока, который начинался словами «Разведите нужное количество желатина».
Я решила не сдаваться и включила логическое мышление. Прочитав слово «разведите», о чем вы подумаете? Правильно, о воде. Что же касается объема желирующего вещества, то в пакетике его мало, от силы три-четыре ложки. Сколько мне понадобится воды? В доме находится девять человек. Я кисель пить не стану, итого восемь. Ладно, Карла и Светлану можно не учитывать, значит, шесть. Каждому положен стакан. А желатина, думаю, нужно пакет на порцию? Нет, лучше положить побольше, использую все десять.
Я вынула из сушки красивую фарфоровую кружечку, отмерила ею объем воды по числу тех, кто будет пить мой кисель, налила воду в кастрюльку, высыпала туда же желатин из десяти упаковок и поставила емкость на огонь.
На сей раз долго мешать варево не пришлось, почти сразу оно стало прозрачным. Нахваливая себя за сообразительность, я выключила горелку. Ура! Основа готова! Что дальше? Немного сахару. Думаю, пары столовых ложек хватит. Теперь для аромата добавлю корицу. А что вон там, в крохотной баночке? Ванилин! Прекрасно, он чудесно пахнет. Нужна ли соль?
Я замерла у шкафчика. Вот уж интересный вопрос. Насколько мне известно, все блюда требуют соли. Но кисель-то десерт! Поколебавшись некоторое время, я все же чуть-чуть посолила содержимое кастрюльки. И тут заметила на полке небольшой пузырек с этикеткой «Гвоздика». Бросила в будущий киселек штук пять соцветий, потом настал черед натертого мускатного ореха.
Чем сильнее пахла прозрачная масса, тем большая гордость охватывала меня. Да у меня получается нечто совершенно восхитительное! Недавно, тоскуя в пробке, я слушала разные радиостанции и попала на интервью кондитера Селезнева. Помнится, он сказал, что главное для человека, стоящего у плиты, не соблюдение всех кулинарных правил, не бездумное следование составленному кем-то рецепту, а творческий подход, вдохновение. Похоже, он прав. Вот я не знала, как сварить напиток, а сейчас приготовила потрясающее питье.
Минуточку, а ягоды? Ох, хорошо, что я вовремя вспомнила хулигана-восьмиклассника и его прозрачный намек на вороватость школьной поварихи. Чуть не забыла про загадочный сирлис. Где он?
Я повернулась, увидела на холодильнике красивую серебряную вазу, наполненную виноградом, и схватила одну кисть. Ну надо же, до чего сирлис похож на изабеллу, их легко перепутать. Правда, лишь до того момента, как возьмешь в руки. Экзотика очень упругая, кожица у нее смахивает на резиновую, и отщипнуть фиолетово-красную ягодку от ветви практически невозможно. Мне пришлось взять висевший над плитой секатор для разделки птицы, но даже он с трудом справился с задачей.
В конце концов мне удалось нарезать сирлис. Я тщательно помыла его, высыпала в ароматную смесь, перемешала, перелила все в большую керамическую миску и – приуныла. Пахнет кисель невероятно вкусно, ягод в нем завались, но он слишком жидкий! Желатина явно не хватило. Может, в шкафу найдутся еще пакетики?
Я присела и начала шарить на самой нижней полке. Черный перец, лавровый лист, фасоль, перловка, семечки, бутылки с оливковым маслом… Однако, Мануйлов запасливый хозяин, он легко выдержит в своем доме длительную осаду, продуктов тут завались. А что там, в самом дальнем углу, у стены? Довольно большая коробка с надписью «Желатин. 50 упаковок». Вот это здорово!
Встав на колени, я потянулась за коробкой и поняла, что мне надо буквально влезть в шкафчик – он слишком глубокий, моя рука не доставала до упаковки. Я попыталась выполнить маневр, однако мешала верхняя полка. Тогда я аккуратно освободила ее от содержимого, вытащила деревяшку, согнулась, вползла внутрь кухонного шкафчика, схватила желатин и вдруг услышала:
– Сергей Павлович, я вас нашла!
От неожиданности я вздрогнула и замерла.
– Анна, прошу вас, – произнес мягкий баритон Мануйлова.
– Красивая библиотека, – похвалила Хачикян.
Я навострила уши, сообразив, что звуки доносятся из-за стены, у которой находится шкафчик.
– Здесь газеты, журналы, комиксы и книги развлекательного жанра, – сказал владелец усадьбы. – Карл и Светлана большие охотники до детективной, приключенческой литературы, а еще они увлекаются кроссвордами. А вот на втором этаже, возле моего кабинета, находится библиотека классики и научной литературы. Раньше она была единой, но мне надоело постоянно слышать поздними вечерами шарканье прислуги, которая искала интересное для нее чтиво, поэтому я проделал титаническую работу и выделил внизу помещение для периодики и прочего, это идеальное место. Слева кухня, справа бойлерная, теперь дворня может хоть ночь напролет топать, я шума не услышу. Коттедж невелик, пришлось пожертвовать гардеробной, но покой дороже.
– Что вы, у вас огромный особняк, – с придыханием произнесла Аня, – я в таких не бывала. Смотрите, сколько народу здесь уместилось! Вы супервнимательный хозяин!
– Спасибо на добром слове, но спальни для гостей крохотные, в них всего по десять метров, – уточнил Мануйлов.
– Зато при каждой свой санузел, – продолжала восторгаться Анна. – Наверное, у вас часто остаются друзья?
– Нет, я веду почти затворнический образ жизни, – возразил Сергей Павлович. – Что-то случилось? У вас вид взволнованный. По какой причине вы хотели поговорить со мной наедине?
– А нас тут никто не услышит? – спросила Хачикян.
– С обеих сторон библиотеки нежилые помещения, – повторил хозяин, – говорите спокойно.
– Понимаете… Ох, не знаю, как начать! Но… те фото на комоде… Вы еще сказали, что они единственные из семейных, – пролепетала Аня.
– Верно. Когда меня из московского детдома отправили в самостоятельное плавание, директор Алла Викентьевна отдала мне эти снимки и сообщила: «Они лежали в твоем деле, снабженные пояснением, что эти мужчина и женщина являются родителями то ли твоего отца, то ли матери. Имен на карточках не было». Я попытался выяснить правду, но деревня, где жили мои родители, находилась в немецкой оккупации. Фашисты пробыли в Подмосковье недолго, однако успели натворить черных дел. В частности, сожгли многие архивы. Никаких сведений о родственниках мне найти не удалось.
– И вы о них совсем-совсем ничего не знаете? – переспросила Аня.
– Именно так, – подтвердил Мануйлов.
– Ни имен, ни отчеств? – не успокаивалась Хачикян.
– Увы, это так, – горько вздохнул Сергей Павлович. – Одна надежда, что кто-нибудь из гостей, приезжающих ко мне, узнает этих людей, поэтому снимки и выставлены на виду. Хотя эта надежда тает с каждым годом.
– Вы воспитывались в детдоме на Радужной? – вдруг спросила Анна.
– Да. Откуда вы знаете? – удивился Мануйлов. – Его давно нет. Сначала здание снесли, чтобы построить ужасную блочную башню с убогими квартирами, затем и этот образчик социалистической архитектуры смели с карты Москвы, нынче там большой торговый центр.
– Вот так финт! – зачастила Хачикян. – В детдоме работала директором моя бабушка, ее звали Алла Викентьевна. Замечательная женщина!
– Да, Алла Викентьевна Мурова была не самым плохим человеком из встреченных мною, – после небольшой паузы ответил владелец усадьбы. – Я сменил несколько интернатов, поскольку отличался свободолюбивым характером и не хотел подчиняться правилам, но учился на одни пятерки. На Радужную я попал в четырнадцать лет, по детдомовским меркам, совсем взрослым. До этого об меня, так сказать, обломали зубы несколько заведующих детскими учебными заведениями, все мужчины. Я набрался опыта в борьбе с ними, понял, что отличные отметки – мой щит. Несколько раз обозленные мужики пытались сбагрить непокорного воспитанника в коррекционное заведение, хотели объявить меня имбицилом, но все их потуги разбивались о классный журнал, где по любому предмету, даже по труду и рисованию, у меня были сплошные пятерки. В то время я увлекался своеобразным видом спорта под названием «доведи взрослого до трясучки» и полагал, что испортить нервы Алле Викентьевне будет плевым делом. Хотя, замечу, глагол «увлекался» употреблен не к месту, он подразумевает некую самодеятельность, любительщину, я же был профессионалом, мастером спорта по данной дисциплине. – Рассказчик усмехнулся. – Но Алла Викентьевна оказалась недурным педагогом. Надя, ее дочь, училась со мной, мы сидели за одной партой. Так вы говорите, что являетесь внучкой Муровой?
– Да. И у нас дома стояли на пианино точь-в-точь такие фотографии, – ответила Анна. – Надя, которую вы упомянули, это моя мама. И она говорила, что люди в старинной одежде, изображенные на портретах, наши дальние родственники, имена которых неизвестны. Я пришла вам сказать, что мы, похоже, имеем общие корни. Получается, я ваша законная наследница. Правда, доказать родство не сумею. Мама давно умерла, а отца я не знаю, его имени никто из старших не произносил. Моя девичья фамилия Мурова, по матери, Хачикян я стала выйдя замуж, а после развода поленилась менять документы. Конечно, мне интересно, от кого я произошла на свет, но как найти отца, когда о нем ничего не ведомо? В юности я не понимала, почему мама не хочет назвать его имя, а потом сообразила: вероятно, она забеременела случайно, в результате мимолетной встречи. Ну, знаете, как бывает, столкнулись молодые люди на вечеринке, узнали лишь, как зовут друг друга, фамилии с отчеством не спрашивали, а утром парень убежал, пока девушка спала, побоялся скандала. Понимаете, как я обрадовалась, увидев снимки? Я ваша родственница!
– Ты права, деточка, – тепло произнес Мануйлов, – ты единственная законная претендентка, но есть нюансы, которые меня настораживают.
– Какие? – жадно спросила Анечка. – Фото – свидетельство общей крови. Мама говорила, что на них запечатлены предки моего отца.
Мне стало смешно. Хачикян сначала сообщила, что никогда не слышала имени отца, предположила, будто является плодом случайной связи, и тут же поет про снимки предков отца, которые ее мать держала дома на виду. Ну где у людей логика, а? Лгать надо уметь. И необходимо запоминать свою брехню, иначе получится, как сейчас у Ани.
– Дорогая, – чуть жестче, чем ранее, произнес Сергей Павлович, – мне не нужны свидетельства в виде отпечатков. Надя Мурова родила дочь от Сергея, бывшего воспитанника своей матери. Вот такой у нас пируэт получился.