Глава 2
Приходя в себя, я почувствовал под собой не холодную землю, а что-то более мягкое и тёплое. Тот факт, что я очнулся в другом месте, очень смутил меня. Я хотел открыть глаза, но не смог. Тогда я готов был закричать от испуга, но тоже безуспешно.
«Что, мать твою, здесь происходит? Где я? Что со мной?!» – Ещё в большей истерике начал мысленно задавать вопросы сам себе. Неизвестность всегда пугает больше, чем результат, который мы с нетерпением ждём. Тут мой душераздирающий внутренний крик прервал какой-то звук. Я направил всё своё внимание именно к этому звуку, что очень помогло мне взять себя в руки. Слух прояснился, я начал разбирать слова. Оказалось, что я в больнице, и в мою палату зашёл врач, который занимается моим «лечением». Голос был таким же отвратительным, как и «лечение», раз я в таком бедственном положении. Местами речь была похожа на скрипучую дверь, даже промелькнула мысль, чтобы кто-нибудь его смазал. Никогда не думал, что человеческий голос и речь, которую он порождает, так сильно влияют на портрет человека. В тот момент, когда я начал отчётливо слышать его, в моей голове образовался образ моего лекаря.
Это был мужчина плотного телосложения, об этом давало понять его сопение, по всей видимости, после смертельной схватки с несколькими этажами (в больнице моего маленького городка их всего лишь два). Я слышал частый звук шагов, что говорило о его невысоком росте, он не шёл, а как говорила моя бабушка, «семенил ножками». Среди этого сопения и беготни, доносились какие-то отрывки, упоминавшие парикмахерскую, его причёску и прочую совершенно ненужную мне информацию. Конечно же, об этом мне сообщил этот гадкий, раздражающий голос, который был верным спутником моего лекаря. Врач не говорил, а делал какие-то попытки к звукоизвлечению из своей ротовой полости, но это были тщетные попытки.
Предупреждаю заранее, что этот портрет не имеет достоверности в реальности, он лишь плод моего воображения, который сложился в совсем не лучших обстоятельствах. Может моя раздражительность на него повлияла, а может и нет. Это останется загадкой и для меня, и для Вас, так как Вы будете довольствоваться только этой версией.
Среди покоя, темноты и тишины, которая изредка прерывалась скрипом моего лекаря, я пролежал пару дней. Хотя может больше, а может меньше. Я определял время суток по уровню шума: если тихо, то, вероятно, это ночь, если есть какие-то признаки жизни в виде шагов и разговоров, значит уже рассвело, и люди пришли на работу. О, как я мечтал увидеть свет. Мне уже было всё равно на своё состояние, но «жизнь» в темноте меня тяготила.
Был замечательный день, когда у лекаря хватило ума включить радио. Мне повезло, что у этого белохалатика непревзойденный вкус в музыке. Я ни разу не натыкался на эту радиостанцию, которую он слушал, но музыка была, будто из моего плейлиста: The Beatles, The Rolling Stones и т.д.– я даже как-то воспрял! Мне представлялось, будто я лежу в своей лачужке с закрытыми глазами и просто слушаю музыку. Но заиграла композиция Led Zeppelin – Stairway to Heaven. Само название говорило за себя – путь на небеса, по крайней мере, так позволило перевести моё скудное, если его так можно назвать, знание языка. Сразу взгрустнулось – я вспомнил своё бедственное положение. Знать бы мне: если вообще они, небеса? Тогда было бы не так страшно…
К слову, о верованиях, я в самом начале поднимал эту тему не просто так. Иногда я ловил себя на мысли, что я попал в ад. Если что-то подобное существует, то определённо меры наказаний исключительно индивидуальны. Например, я весь промежуток жизни, который успел прожить, был слеп к человеческому счастью, поэтому я теперь лежу в одиночестве. У меня была какая-то фобия эндорфинов, как бы странно это не звучало, мне было проще замкнуться в себе и стать наблюдателем, что всегда подглядывает за кем-то со стороны. Представим себе оживлённый город, на улицах много людей, спешащих по своим будничным делам, на обочине выстроились в ряд куча киосков с разными товарами, у одного из них бабушка купила своему внуку мороженное, а он весь измазался, задорно улыбаясь, смотрит на неё чистыми, как небо, глазёнками и думает о том, как сильно ему «влетит» от неё, но бабуля лишь с тёплой улыбкой вытаскивает носовой платок и вытирает его мордашку, треплет за волосы с такой нежностью, что ребёнок таит вместе с мороженным. В этот момент я со стороны смотрю на их счастье, быть вместе здесь и сейчас, провожаю взглядом, отправляя частичку себя вслед за ними. Перенесемся от городской суеты к просторам природы. Лазурный закат наползает на небесную гладь; на улице становится прохладнее, чем было днём. Влюблённая пара сидит на скамейке, о чём-то говорит, изредка отвлекаясь на жаркие поцелуи. Они счастливы, они влюблены. Возможно, клянутся друг другу в верности, непоколебимости чувств, пылающих огнём в сердце каждого из них, а, может быть, обсуждают как назвать будущих детей. Мне не понять, ведь я снова стою в стороне и наблюдаю за чужим счастьем. А где же моё? Где оно? Видимо плохо искал…да кого я обманываю! Вовсе не искал! А стоило бы… Поздно пришло осознание.
Мои очередные размышления прервал звук открывающейся двери, за ним последовали постоянные всхлипывания. Ощущение, будто попадаешь в ванную комнату, где не исправен смеситель: очень сыро и беспорядочные мокрые звуки. Дальше последовала прерывистая речь знакомого мне голоса.
– Как ты здесь, Солнышко? Сочту молчание за ответ, что с тобой всё хорошо…как и всегда в последнее время. Я до сих пор не верю в то, что с тобой произошло… с нами произошло.
Сквозь все всхлипывания и местами неразборчивую речь, я не смог не узнать голос собственной матери. Во все времена мне хотелось поддержать её, помочь…но не всегда получалось. Это меня тяготит до сих пор, но, с другой стороны, я был юн и толку от меня, как от любого человека малого возраста, не было совсем. Кто-то скажет, что я самокритичен, кто-то разделит мою позицию, поскольку все мы разные и обладаем собственной точкой зрения, однако я считаю, что несмотря на возраст, мы в состоянии помочь хоть чем-то тем, кого так сильно любим. Пусть это будет уборка по дому или доброе слово, которого порой так не хватает, мы в состоянии сделать это. А причины, за которыми мы прячемся и бездействуем, лишь отговорки для собственного успокоения.
Услышав голос мамы, пусть сильно опечаленный, но по-прежнему родной, я впервые за последние дни испытал чувство покоя. Нет-нет, не то, чтобы моё отчаяние пропало, просто я погрузился в какое-то состояние, где мне было абсолютно всё равно: на то, что происходит со мной, на то, что будет. И я снова почувствовал лёгкое прикосновение губ у моей щеки. Это была свобода!!! Ах, как я рад тебе, моя родная…столько нужно обсудить, столько нужно прочувствовать…только не уходи…прошу…Мне настолько стало легко, что я будто вырвался из своей проклятой тёмной клетки, расправил крылья и взлетел навстречу убегающей от меня, но в то же время слега заигрывающей надежды на то, что всё наладится. На мгновенье мне показалось, что даже темнота начала рассеиваться, но нет…показалось.
В этом блаженном состоянии, когда я парил где-то среди небес, до меня донёсся голос моей дарящей надежду мамы. Ох, как он был прекрасен, несмотря на уже внушительный возраст, о котором, исходя из рамок приличия, я вам не скажу, он всё равно был прекрасен. Голос (единственное, что мне сейчас дано), будто не принадлежал ей в настоящее время, он был откуда-то из прошлого, когда мы были вдвоём с мамой, когда она читала мне сказки на ночь, когда всё было хорошо…Бархатистая речь не просто ласкала мой слух, она проникала в душу и ласкала сердце, делая меня счастливым. И вот я услышал вновь это ангельское звучание:
– Ты должен понять, не я этого хочу. Этого требуют врачи…Мы, итак, слишком долго (раздался плач) …мы слишком долго с тобой в этом состоянии…просто пойми, я бессильна, я не хочу, чтобы так было, не хочу и не могу ничего сделать. Проклятье! Почему именно наша семья, Господи, за что?! Сынок, это наш последний разговор (взяла за руку и начала целовать, оставляя мокрые следы на бледной руке), доктор сказал, что прошло слишком много времени, и признаков на твоё улучшение совсем нет. Не переживай, родной, я с тобой, я навсегда с тобой… Я пришла попрощаться.
Я понял, что меня хотят отключить от системы жизнеобеспечения. Это звучало, как приговор.
Тут мой полёт и завершился, крылья, как у бедного глупого Икара, расплавились и я отправился прямиком во мрак. Сын Дедала тоже ухватился за дрянную опьяняющую надежду, и она его сгубила. Так и я был слегка пьян ею. Слёзные речи мамы не прекращались, я просто перестал их слышать. Я вернулся к исходной точке. Видимо так тому и быть. Может быть, так даже лучше. Хватит мучаться, а стоит принять действительность такой, какая она есть с её горьким привкусом.
Всё ещё доносились мокрые звуки, сопение врача и очередная классная песня на радио (представьте свою любимую музыку, только подраматичнее, и вы поймёте хоть на одну тысячную, что я чувствовал в тот момент). Я мысленно прощался со всем, что так любимо и дорого моему сердцу. Даже со своим «пентхаусом»! Чёрт возьми, я прикипел к нему за это время. Ну, что ж…я готов!
Я услышал мелкие шаги доктора. Он направился к аппарату. Поднял свою руку. Поднёс дрожащую кисть к вставленному в розетку шнуру. И резким движением выдернул его. И в этот момент я провалился сквозь кушетку, на которой я лежал.