Следующий вечер в гостиной достопочтенной леди Плейнсуорт. По какой-то непонятной причине на пианино красовались веточки, а на голову маленькой девочке прикрепили рог.
– Люди подумают, что вы ухаживаете за мной, – сказала Гиацинта, когда к ней, даже не притворившись, что он прежде оглядел всю комнату, подошел Гарет.
– Ерунда, – сказал он, усаживаясь на свободный стул рядом с ней. – Всем известно, что я не ухаживаю за приличными женщинами, а кроме того, это лишь укрепит вашу репутацию.
– Я полагала скромность переоцененной добродетелью.
– Не то чтобы я желал снабдить вас средством защиты, но печальный факт состоит в том, что большинство мужчин – бараны: куда один – туда и остальные. Разве вы не утверждали, что хотите выйти замуж?
– Только не за того, кто поведет за мной стадо баранов.
Он улыбнулся ей своей дьявольской улыбкой, и у Гиацинты было такое чувство, что он уже соблазнил легионы женщин. Потом он с таинственным видом наклонился к ней.
Она невольно тоже наклонилась к нему.
– Да?
– Я готов заблеять прямо сейчас.
Гиацинта с трудом удержалась от смеха, неэлегантно хмыкнув при этом носом.
– Как хорошо, что вы не пили молока. – Гарет откинулся на спинку стула с таким видом, будто не сказал ничего необычного. – Иначе оно вылилось бы у вас через ноздри.
– Вам никогда никто не говорил, что это не тот разговор, который мог бы произвести впечатление на женщину? – спросила девушка, когда к ней вернулся дар речи.
– Я не собираюсь производить на вас впечатление, – ответил Гарет, разглядывая публику. – Черт, а это что такое?
Гиацинта проследила за его взглядом. Несколько отпрысков семьи Плейнсуорт появились в зале, одна из девушек была в костюме пастушки.
– Надо же, какое интересное совпадение, – пробормотал Гарет.
– Очевидно, действительно настало время блеять.
– Я предполагал, что здесь будут читать стихи.
– Боюсь, в программе произошли неожиданные изменения.
– Замена ямбического пентаметра? Это уже слишком.
– Думаю, ямбический пентаметр останется, – успокоила его Гиацинта.
– Это будет что-то вроде детской игры в «ку-ку»?
Она строго на него взглянула и взяла программку, лежавшую у нее на коленях.
– Это оригинальная композиция, – глубокомысленно заявила она. – Сочиненная Гарриет Плейнсуорт: «Пастушка, Единорог и Генрих Восьмой».
– Все сразу?
– Я не шучу.
– Конечно же нет. Даже вы не могли бы такое придумать.
Гиацинта решила воспринять это как комплимент.
– А почему мне не дали программку?
– Думаю, их решили не раздавать джентльменам. Надо отдать должное предусмотрительности леди Плейнсуорт. Вы наверняка развернулись бы прямо у входа.
Гарет заерзал на стуле.
– Они уже закрыли двери?
– Нет, но только что приехала ваша бабушка.
Гиацинте послышалось, будто Гарет тихо застонал.
– Она идет не в нашу сторону, – добавила Гиацинта, глядя, как леди Данбери усаживается у прохода сзади.
– Мне тоже так кажется, – пробормотал Гарет, и Гиацинта была уверена, что они подумали об одном и том же. У леди Данбери был вид самодовольной свахи.
Гиацинта посмотрела в зал, чтобы найти мать, для которой она держала место возле себя, но Вайолет сделала вид, что не видит дочь, и села рядом с леди Данбери.
– Ну и ну, – пробормотала Гиацинта себе под нос. Ее мать никогда не отличалась особым тактом, но Гиацинте казалось, что после вчерашнего разговора Вайолет не будет вести себя так откровенно.
Неплохо бы проанализировать этот демарш Вайолет.
На деле же Гиацинта все два дня обдумывала свой разговор с матерью. Она старательно вспоминала всех тех людей, с которыми она встречалась на ярмарке невест. Она почти всегда весело проводила время: говорила то, что ей хотелось говорить, заставляла людей смеяться и радовалась тому, что ее ум оценен по достоинству.
Но было несколько человек, с которыми девушка чувствовала себя неловко. Например, в свой первый сезон она познакомилась с джентльменом, с которым ей было трудно перекинуться хотя бы словом. Он был умен и красив, а когда смотрел на нее, у Гиацинты подкашивались колени. А год назад ее брат Грегори познакомил ее со своим школьным товарищем, который, по признанию самой Гиацинты, был сух, саркастичен и идеально подходил ей. Однако она решила, что он ей не нравится, а матери сказала, что он плохо относится к животным. Но на самом деле… Она многого не знала, как ни старалась произвести обратное впечатление, поэтому Гиацинта избегала таких мужчин. Она говорила, что они ей не нравятся, но, возможно, дело было не в этом. Возможно, она не нравилась себе самой, когда была рядом с ними.
Она посмотрела на Гарета Сент-Клера. Он откинулся на спинку стула с немного скучающим и вместе с тем насмешливым видом, присущим большинству мужчин высшего света Лондона.
– У вас слишком серьезный вид для такого бычьего пентаметра, – заметил он.
Гиацинта посмотрела на сцену в изумлении:
– У нас будут и коровы?
Он отдал ей программку и вздохнул:
– Я готовлюсь к самому худшему.
Гиацинта улыбнулась. Он и вправду веселый и умный. И очень-очень красивый – в этом, впрочем, никто никогда не сомневался.
Она поняла, что он был именно таким, каким она всегда хотела видеть своего мужа.
Боже милостивый!
– С вами все в порядке? – неожиданно спросил он.
– Да. А что такое?
– У вас был такой вид… – Он откашлялся. – Э… простите… Я не могу сказать нечто подобное.
– Даже той, на которую вы не хотите произвести впечатление? – Ее голос прозвучал несколько напряженно.
– Хорошо. Вы выглядели так, словно вас сейчас стошнит.