Позавчера был день рожденья у моей ровесницы Людмилы Херсонской – поэта, мне лично настолько интересного, что хочется сказать пару слов. Не знаю кого как, а меня ее стихи каждый раз поражают. Ни на кого не похожие, они моментально узнаваемы интонацией и точкой зрения – как марсианин Майкл Смит в романе Хайнлайна, они обладают способностью бросать читателя в дополнительное измерение. Как будто оказываешься сам в одном кадре с персонажем, и суть ситуации моментально ясна настолько, что не требуется экспозиции. И речи, и изложение – конспективны в духе и силе русской идиомы; ключевые выражения включают ту массу ассоциаций и смыслов, что хранится в русскоязычной голове, а неожиданные столкновения слов как бы сдвигают угол зрения. Сразу досмысливаешь многое из недосказанного – и сравниваешь впечатление с резюме, которое нередко дается в концовке.
Попробую проиллюстрировать:
Жил-был у Анны Марковны
один случайный роман
с директором заместителя.
Давай разевай карман
или пошире рот свой —
что ж, случилось и так.
Тучная Анна Марковна
поднимается на чердак.
Желтая паутина,
пара рваных чулок.
На тучную Анну Марковну
опрокидывается потолок,
с полок летят газеты,
как если бы кто бросал,
как если бы кто-то пьяный,
стоп-кран, карантин, вокзал.
Жаль, думает Анна Марковна,
всех дел-то на два часа.
Ни имени, ни отечества.
Вареная колбаса.
Причудливый текст, не так ли? Игра слов и смыслов настолько плотная, что прочитать ее можно очень по-разному – смотря в какое зеркало заглянуть. Свое воображение весьма ограниченное и испорченное, но уж какое есть.
Первое же слово не «был», а «жил-был» – и сам «роман» сразу превращен в действующее лицо. «С директором заместителя» или «с заместителем директора» – неважно, от перестановки слов здесь ничего не меняется, только нагнетается бессмысленность происходящего. Суть «романа» сразу раскрыта простым выражением «разевай карман», а насчет «пошире рот свой» указано, что это выражение надо понимать в обоих смыслах – переносном и прямом.
Дальше в пяти словах показана вся картина восшествия на чердак. Больше ни единого слова зарисовки, натурализма не нужно – ведь через миг «опрокидывается потолок»: это и описание сердечного приступа, и переход из трехмерного пространства в измерение времени, и следует, похоже, видеоряд из прошлого Анны Марковны – моему поколению знакомый больше по старым советским фильмам. Вообще стихотворение явно рассчитано на читателя, помнящего советские времена – или хотя бы имеющего о них представление.
А вот проносятся предсмертные мысли – сколь прозаические, столь и трагические. «Вареная колбаса» – это и то, что сделало Анну Марковну тучной, и назойливое видение, и чуть ли даже не резюме ее жизни, – и вдобавок еще, кажется, перекличка с «пошире рот свой». Причем ничто подробно не проговаривается – читатель по ключевым словам выстроит, что требуется, из своей головы. Такой вот «микророман» – концентрированный и многослойный текст, в котором читается – при всей его краткости – и судьба, и эпоха.
А вот стихотворение более, скажем так, дидактичное и патетическое – но точно так же ошарашивающее неожиданностью и силой видения:
Ты все еще с ними? Так они же боятся!
Выходят из-за угла из касок, из-за затвора,
выстраиваются в лоб, в висок, в затылок равняться,
кричат, воруя от страха: «Держите вора!»
Ты все еще с ними? Так они же в ботинках!
Вон протоптали – латай теперь – дырку в заборе,
выбоину в голове, яму в окне, книжку в картинках.
Вон они говорят, шапки горят на воре.
Ты все еще с ними? Так они же сквозные!
В ушах свистят, в голове шумят, в глазах двоятся.
Выходят из-за угла похожие запасные.
Очень хотят убить. Но убить боятся.
Помните у Лукьяненко в его «Дозорах» такую штуку – «сумрак»? Стихи Людмилы Херсонской, по-моему, как раз о том, что видно в сумраке, – о метафизической сути явлений. Внешнее, маскирующее не то что растворяется, а обретает вид отчетливых знаков. Перед нами и слуги режима, и «духи воздуха» – то есть бесы. Их материальность постепенно растворяется: только что «вышли из-за угла» – и вот уже «в голове шумят». Цепочка образов выстроена сначала как бы логически, потом по ассоциации, а потом и вовсе по интуиции, по озарению – и появляются такие нелогичные, но убедительнейшие выражения: «воруя от страха», «яма в окне», – подключившись к магии стиха-заговора, догадываешься, о чем речь. Понимаешь, что значит «они сквозные», и без подсказки ясно, чего боятся.
…Перед нами видение души, наблюдающей мир душ и сопутствующих им духов, – но смотрит не ребенок. Этот зритель, по-моему – ангел-хранитель, все знающий про людей, но не устающий им дивиться и сострадать.