Не мне учить угрюмых чуду,
ввергать в метели встреч,
разлук.
Мы носим счастье,
как простуду,
и выздоравливаем вдруг.
Глеб Горбовский
Верочка, не юная уже, но миловидная, стройная, впечатлительная особа (её немного смущала избыточной энергетикой капелька молдавской крови, требовательно волнующая навязчивым ожиданием настоящей любви), была трагически одинока бесконечно долго, дней десять.
Женщине хронически не везло в любви.
Она знала, когда это началось, но не могла понять, отчего судьба заставляет вновь и вновь совершать движение по кругу.
Верочка чутко улавливала флюиды взаимной гравитации, легко шла на контакт с обаятельными, тёплыми, уютными мужчинами, готовыми делиться сокровенным, была с ними податливой, ласковой и нежной.
Увы, каждый следующий мужчина, в которого она влюблялась без памяти, с которым хотела выстраивать серьёзные отношения, добавлял в коллекцию очевидных противоречий, исключающих возможность создать совместно счастливое будущее, несколько неблаговидных штрихов.
Верочка довольно хорошо ориентировалась в контурах деликатных свойств характера мужчины и их привычек, с обладателями которых лучше не соприкасаться, но вновь и вновь наступала на грабли, бьющие по больному.
Женщина старалась дышать, разговаривать, думать и мечтать в унисон с любимым, чутко улавливала ритмы его желаний, подчиняла свою волю некой общей гармонии, способной извлекать из обыденности вибрации глубоких переживаний, создающих основу восхищения жизнью. Некоторое время получалось.
Эффект новизны и свежести впечатлений ошеломлял: кружил голову безграничными возможностями, возбуждал желание наслаждаться своей и его щедростью, ослеплял великолепием эффектных контрастов сладкого вкуса с пряными и острыми приправами. Яркие романтические переживания манили обилием пикантных иллюзий, тактильных и визуальных галлюцинаций. А каково очаровательное послевкусие.
Верочка умела нравиться. Особенно её красил образ наивной мечтательницы: неумелой, бесхитростной, впечатлительной, доверчивой, хрупкой.
Это потом, когда круг испытуемых начал расширяться, когда первый мужчина, очаровавший и познавший её, сначала открыл парадный вход в чудесный мир трепетной, волнительной и яркой любовной магии, раскрасив реальность интригующей мишурой, а потом неожиданно выскочил в обыденность из мистического дурмана, обнажив оборотную сторону близости.
Виктор не был обманщиком, насильником, тем более злодеем. Любовь, особенно возбуждающая, чувственная, стимулирующая физиологическую активность составляющая, поглощала его восприимчивое к солидарному единению существо полностью. Любовником он был искусным, заботливым, нежным.
И всё же с ним пришлось расстаться.
Они познакомились на производственной практике, куда прибыли группой. Общая комната с нарами по периметру, на которых спали вповалку и мальчики, и девочки. Поначалу это вызвало шок, потом шепотки. Но другого жилья не было.
Юноши легли справа, девушки слева. Границу неприкосновенности обозначили табуретками.
Несколько дней ситуация вызывала напряжённость, потом негативная реакция трансформировалась в безразличие, позже вызвала нескрываемый интерес.
Парочки получили возможность уединяться под одним одеялом.
Виктора близость греховных соблазнов не то, чтобы отталкивала, скорее раздражала. Он был неловок, застенчив, скован. Общение с девочками давалось ему крайне сложно.
Верочка – девочка домашняя, скромная, тоже не проявляла активности. Когда ритуальные танцы начинали входить в откровенную фазу, она одевалась и выходила дышать.
Поздняя осень навевала романтические мысли: трогательные, невинные, раскрашенные беспричинной меланхолией, довольно приятной на вкус.
Зыбкий, непрерывно меняющийся мир, неутомимо вращался, лишая точки опоры. Слишком быстро, чтобы поспевать за переменами. В мечтах было уютнее, теплее.
– Можно с тобой, – набравшись смелости, забавно коверкая слова, спросил Виктор.
Девочка пожала плечами, но улыбнулась.
Молчать вдвоём, с аппетитом пиная разноцветные хрустящие листья, забавно танцующие на ветру, оказалось интересно.
Верочка смеялась. Обычно она, стеснительная, скромная, избегала демонстрировать эмоции, тем более мальчишкам. Но удержаться от соблазна на мгновение вернуться в детство, было сложно.
– Интересно, – подумала девушка, – он умеет целоваться?
Смутилась, потупилась, заливаясь пунцовой краской.
Витьку её детская непосредственность странным образом заводила. Откуда ни возьмись, появилось желание прикоснуться, узнать, холодные или нет у неё уши. Он любил, приходя с улицы, греть в маминых ушах застывший нос.
На столь откровенный компромисс не решился, но за руку взял, подгадав для этого ситуацию, когда увлечённая шалостью Верочка споткнулась.
То, что сложно, а иногда и ненужно выразить словами, легко прочитать на лице, во взгляде, просто почувствовать.
Интуиция что-то невнятно пискнула, посылая однако импульс, побудивший того и другого сканировать пространство на предмет совместимости. Изумлённая чувствительность испытала восторг, однако, попыталась скрыться при помощи наивных уловок.
То, что в обыденной ситуации не имеет значения, неожиданно приобрело мистический смысл.
Верочка отдёрнула руку, задержала дыхание, медленно почесала нос и вернула её обратно, – погреешь?
Ещё бы. Витька об этом мечтал.
Позже они усердно старались стать счастливыми, тщательно скрывая это пикантное, щекочущее возбуждённые органы чувств обстоятельство от всех прочих. Сердечная тайна – довольно веское основание для того, чтобы побыть наедине.
Витька млел от лёгкого прикосновения к её руке, путался в мыслях, ещё забавнее коверкал слова.
Отношения их были больше похожи на дружбу. Решиться на поцелуй для Витьки было немыслимо. И всё же. Для целомудрия, видимо, тоже установлен срок годности, когда сосредоточенность на сохранении неприкосновенности из достоинства превращается в проблему. Важно вовремя подвести черту, давая волю душе разрешить стать взрослым.
Девушку с некоторых пор ужасно волновали откровенные сцены в кино, когда начинало громко тикать сердечко, по телу пробегала горячая волна, заставляя чувственно напрягаться всем телом. Внизу начинало приятно пульсировать, отчего кружилась голова в ожидании сладостного восторга.
Такой день настал. Верочка сполна насладилась целомудренностью, можно сказать, устала от неё. Таинственное женское предназначение взывало к свершению подвига. Желание растекалось изнутри и снаружи щедрой порцией медовой патоки. Божественный замысел торопил, не позволяя даже мысли просочиться о том, чтобы экономить чувства, чтобы таиться или спасаться бегством.
Верочка заранее, задолго до первого сближения, распланировала вехи любви, каждый шаг, на который нужно было решиться.
Витька не подвёл: всё сделал деликатно, правильно.
Какое счастье, знать, что в океане жизни тебе не придётся барахтаться в одиночестве.
День свадьбы был назначен. Восторженные влюблённые с наслаждением пили воздух волшебных предчувствий, когда на глаза попались качели лодочки.
– Полетели, – потащил Витька невесту.
– У меня же платье. Снизу всё видно.
– Плевать. Я такой счастливый. Пусть смотрят. Я люблю тебя, Верочка-а-а!
Девушка поддалась на уговор. Пусть будет так, как хочет избранник. Если ему не стыдно, ей тем более. Семья – это доверие, прежде всего.
Жених буквально сходил с ума от радости. Выше, ещё выше. До самых облаков. И ещё, и ещё!
– Витенька, я боюсь. Хватит, – жалобно пискнула невеста, – пожа-луй-ста. Не надо-о-о. Витенька, не на…
Верочка зажмурила глаза, миниатюрная фигурка отрывалась от уплывающего из-под ног пола лодочки, когда маятник движения зависал на самом верху, руки затекли, одеревенели.
К горлу подступала тошнота, заполняя его едкой горечью. Силы удерживать устойчивое положение тела иссякли. Ещё мгновение и…
– Не бойся, я с тобой! Любимая, я так счастлив, – бурно выражал свою радость будущий супруг.
Он был занят собой, даже на крики зрителей не реагировал. Азарт заставил его забыть обо всём.
Лишь чудо удержало любимую, сумевшую присесть, уцепиться в перильца летящей палубы.
К останавливающемуся аттракциону бежали люди. Кто-то расстёгивал ворот платьица, кто-то водил у носа ватой, пропитанной нашатырём.
Верочка с трудом пришла в себя, никак не могла сконцентрировать внимание, долго опустошала через рот и нос содержимое кишечника, потом её тошнило желчью. На девочку было больно смотреть.
– Верочка, золотце моё, как же так, как же так! Я тебя так люблю!
Девушка и не знала, что так бывает. Пятнадцать минут назад она его любила, надышаться не могла. И вдруг…
Время остановилось. Совсем. Сознание медленно возвращалось, хотя мутило сильно.
Вера не чувствовала ничего, кроме озноба, нервной дрожи, нестерпимого жжения в голе, слабости и отвращения.
Пустые глаза, невнятная внешность. Что он тут делает? Пусть уходит. Навсегда!
Это было давно. Даже не вспомнить, когда. Наверно в другой жизни.
Витька потом долго извинялся, рыдал, ночевал под окнами. Зачем!
Он так и не понял, что обманул оказанное ему доверие. А без него… жить-то как!
Верочке долго после этого случая не хотелось никаких отношений.
Каждая новая любовь всё стремительнее приближалась к неминуемой развязке.
Слишком пристально девочка вглядывалась в глаза избранников, слишком азартно искала то, чего не разглядеть на поверхности. На витрину мужчины красиво выкладывают неоспоримые достоинства, старательно рекламируя совсем не то, на что стоит обратить внимание в первую очередь.
Туманом любовного томления её накрывает и теперь, но она осторожна. И надо бы остановиться, пока не поздно. Появление на свет идеальных мужчин природа не предусмотрела.
Одиночество – состояние опасное. Но что поделать, если до сих пор свежа память о первой любви, вероломно обманутой флёром фальшивых страстей.
Её вполне устроило бы бескорыстное таинство, основанное на привязанности, взаимной симпатии и абсолютном доверии. Но встречается совсем иное. Все хотят чего-то особенное получить, желательно даром.
Она не жадная. Всё, что имеет, отдаст. Но ведь и самой чего-то надо. Не только говорить о любви, но и чувствовать её.
Скажите, Верочка права, или слишком многого хочет?