Болван! Ну, какой же болван, господи! Кажется, уже любой дурак бы понял, что нет… ну, нет у меня никаких мужчин, и быть не может. Я вообще не знаю, есть ли в нашем окружении хоть кто-то, кто не догадывается о моей слепой любви к Климу. И только до него все никак не дойдет…
– Безответные? Хм… А ты все способы перепробовала?
– О каких способах речь?
Тянусь за чашкой, краем глаза замечаю на себе его заинтересованный взгляд, но тут же себя одергиваю. Не может быть. Показалось. Или… все же нет? Какой у меня шанс соблазнить Клима? Что, если прислушаться к советам Киры и действительно попытаться?
Ага! Соблазнить. Как же… Не в таком виде – это уж точно. Взгляд цепляется за собственное отражение в стеклянной створке кухонного шкафчика. Наливаю чай, едва сдерживая нервный смех. Видок у меня еще тот, надо заметить. Майка эта дурацкая, которую я давным-давно хочу выбросить, застиранные лосины… И под ними обычные хлопковые трусы – оберег от секса. В которых ни одной нормальной женщине даже в голову не придет приставать к своему мужчине.
– Ну-у-у… – поигрывает бровями Клим, когда я оборачиваюсь. Подношу чашку к губам, пряча улыбку.
– Предлагаешь мне его соблазнить?
– Почему это так тебя удивляет?
– Наверное, потому, что иногда мне кажется, будто ты до сих пор думаешь, что мне десять.
Клим перестает орудовать ложкой. Медленно-медленно, будто поджигая, проходится взглядом вверх по моим ногам, бедрам и выше. И мое тело откликается в тот же момент. Ни чем не скованная грудь напрягается, соски натягивают застиранную ткань майки, а мышцы живота начинают конвульсивно сжиматься, распространяя по телу сладкие импульсы.
– Я так не думаю.
Ох! Опять показалось? Или в его голосе действительно прибавилось чувств?
Прерывая мои мысли, в кухню забегают дети.
– Тата-дажн! Тата-джан! А он отобрал у Седы зайца, и теперь она плачет!
– А вот и не отбирал!
– А вот и отобрал!
– Она сама дала мне!
– Так! Ну-ка, прекратить скандал. Вижу, кому-то уже пора спать.
– Я большой, и не сплю днем, – хмурит темные брови пятилетний Гамлет.
– И я не шплю! – хнычет Седа, потирая сонные глаза маленькими ручками с налипшими на них крошками от печенья.
Оглядываюсь на Клима. Должно быть, он себя чувствует инопланетянином, которого выбросило за грани привычного мира. Улыбаюсь.
– Похоже, у нас никто не спит. Тогда сон отменяется! А вместо этого все пойдут смотреть мультики…
– Ура! – визжат дети.
– Я сейчас, – бросаю Климу. – Только телевизор включу.
Треплю малышку Седу по кудрявой голове, раскладываю диван и, разбросав подушки, чтобы малышам было поудобнее, включаю мультики. Гамлет, Седа и Наринэ зачарованно залипают на картинке, и до них даже не сразу доходит, что что-то не так.
– Я ничего не понимаю! – оборачивается ко мне Наринэ.
Еще бы. Мультики-то на Китайском. С тех пор, как мой спутник поймал этот канал, я прямо не могу нарадоваться.
– И я не понимаю!
– И я…
– Ну, надо же. Это, наверное, потому, что вы очень устали, – отвечаю я, бросая на Клима лукавый взгляд.
– И что же делать? Мы теперь никогда не поймем мультики?
Священный ужас на лице Гамлета заставляет меня улыбнуться. Качаю головой:
– Нет, конечно. Думаю, если вы немного поспите – все тут же наладится.
Знаю-знаю! Это довольно коварно, зато как действенно! Дети тут же без всяких споров укладываются на диван и послушно закрывают глазки. Конечно, после того, как они поспят, я включу тот же мультик на русском, и они еще долго не узнают, как ловко я их провела. Накрываю ребятню пледом, оборачиваюсь и… вздрагиваю, чуть было не наткнувшись на Клима. Я, наверное, никогда не смогу привыкнуть к его присутствию. Каждая клетка моего тела, будто настроенная на него, мгновенно реагирует. Стоит ему подойти чуть ближе – и все, меня до костей пробирает.
– Не знал, что ты такая коварная и находчивая, – шепчет Клим, поднимая перед собой бутылку вина в вопросительном жесте. Так же жестом я указываю на дверь. Клим послушно топает к выходу, предварительно захватив бокалы.
– Я тебя догоню, только сыра нарежу, – шепчу ему вслед.
На все про все у меня уходит всего каких-то пару минут, но когда я, осторожно придерживая тарелку рукой, возвращаюсь в спальню – единственную свободную комнату в моем доме, Клим уже спит. Закусываю губу. Подхожу ближе. На тумбочке у кровати стоит уже откупоренная бутылка Просекко. Ставлю рядом тарелку и осторожно, стараясь не шуметь, опускаюсь на пол рядом с кроватью. В пятую точку впиваются брошенные детьми карандаши. Выгребаю их из-под себя. Задерживаюсь взглядом на рисунке Наринэ – пузатом ярко-красном сердце с воткнутой в него стрелой. Перевожу взгляд на Клима. Чувствую себя почти что преступницей, но меня это не волнует. Не знаю, будет ли у меня еще один шанс подобраться к нему так близко.
Ох, и здоровый же он! Пожалуй, за последнее время поправился… А вот морщины, усталость и цвет лица – мне совсем не нравятся. Но не потому, что они его как-то портят, нет. Я о нем как врач беспокоюсь. Ведь реально видно, как сильно он себя загнал! Вон… даже во сне хмурится. Я уж молчу о том, что он в принципе смог уснуть. Вот так. В чужом доме, в чужой постели… За каких-то пару минут, что меня не было. Поднимаю руку, веду дрожащими пальцами, будто в попытке разгладить тревожные складочки на его лбу. Едва-едва касаюсь щетины. Зажмуриваюсь и представляю, что почувствовала бы, если бы он меня поцеловал… Клим шевелится, я испуганно отдергиваю ладонь, но он лишь меняет положение. Залипаю взглядом на его сильной руке, покоящейся на животе. Красивая рука. Настоящая. С выступающими реками вен, особенно заметных на тыльной стороне ладони.
Вздыхаю. Поднимаюсь с пола, обхожу кровать и тихонько, как мышка, укладываюсь рядом с Климом. Все, что я хочу, так это недолго побыть с ним рядом и так же тихо уйти, но меня убаюкивает его размеренное дыхание и сумрак снежного февральского дня. Совершенно неожиданно для себя я засыпаю. А просыпаюсь от странного чувства. Знаете, будто на тебя кто-то смотрит – и очень давно.
Открываю глаза и встречаюсь с шоколадным любопытным взглядом Наринэ. На моей груди совершенно бесцеремонно покоится рука Клима, а его тяжелая нога, перекинута поперек моих бедер, и вся я так тесно к нему прижата, что с трудом понимаю, почему до сих пор не задохнулась. Тянусь за телефоном, чтобы проверить время. Ну, ничего себе! Седьмой час! Вот это горазды мы дрыхнуть…
– Ты давно не спишь? – шепотом спрашиваю у племянницы. А впрочем, зря я шепчу – мои барахтанья не прошли даром. И невнятное бормотание Клима, как и чуть сильнее сжавшаяся на моей груди рука, говорят о том, что он тоже вот-вот проснется.
– Целую вечность, – вздыхает Наринэ.
Целая вечность в понятии ребенка может означать как несколько секунд, так и пару часов. Закатываю глаза и осторожненько выбираюсь из медвежьих объятий Терентьева.
– Это твой муж? – пухлый пальчик Наринэ указывает мне за спину.
– Что? Нет, конечно!
– Тогда, почему он тебя трогает?
Открываю рот, чтобы как-то объяснить любопытной Варваре сей факт, но, так ничего и не сказав, замираю, глядя в серебристые глаза Клима. Синхронно опускаем взгляд вниз, туда, где в чаше его широкой ладони все еще покоится моя ставшая такой чувствительной грудь, и так же синхронно сглатываем.
Понимаю, что в бедро мне упирается отнюдь не коленка, вспыхиваю, будто мне снова пятнадцать, и пулей вылетаю из постели.
– Так… Кто у нас еще проснулся? Седа? – Наринэ качает головой, отчего черные упругие кудряшки на ее голове подпрыгивают, – Гамлет?
– Все проснулись. Одни вы спите. Целую вечность, – во второй раз повторяет малышка. А я уже в красках вижу, как в чате с названьем «Родня» выстреливает эта новость. «Тетя Тата и ее не муж спали целую вечность. А еще он ее трогал». Определенно мы возглавим новостной топ.
Ну, какое же дерьмо, господи! Как будто мало мне бесконечных разговоров о том, как устроить мою гребаную одинокую жизнь. Серьезно, кажется, этим вопросом озабочены все армяне на Земле.
– Так, ну-ка, пойдем, посмотрим, сработал ли наш трюк!
– Трюк?
– Ага. Теперь вы должны понимать мультики, забыла?
Оборачиваюсь лишь у двери. Надеюсь, сумрак комнаты скрыл алый цвет моих щек. Принимаю самый независимый вид из всех находящихся в моем покер-фэйс арсенале. Подпираю плечом дверной косяк, складываю на груди руки:
– Нальешь вина? Обидно будет, если оно испарится.
– Кхм… да, конечно.
Включаю малышне мультики и под дикий визг – еще бы, фокус со сном удался! – кошусь на часы. По всему выходит, что скоро за ними приедут. Остается только скрестить пальцы, понадеявшись на то, что Наринэ забудет о том, что видела. Иначе мне конец.
Клим выходит из спальни с двумя бокалами Просекко. Протягивает один мне. Отпивает из другого, наблюдая за мной, как мне кажется, излишне пристально. Чтобы скрыть смущение, начинаю перебирать детские рисунки, которых полно и здесь. Это первый Валентинов день, который я встречаю с мужчиной, и определенно самый странный. Во-первых, потому, что совершенно неожиданно рядом со мной тот самый, а во-вторых, потому, что мы проводим его… вот так.
– Это что?
Похоже, смущена не только я одна. Ну, не могут же его и впрямь интересовать детские художества?
– Похоже на Валентинку. Знаешь, такие открытки, которые дарят в этот праздник друг другу.
Клим берет согнутую пополам бумажку, раскрывает её и залипает на довольно сомнительном художестве трехлетней Седы. Как будто перед ним картина какого-нибудь великого импрессиониста, а он что-то понимает в искусстве. Не знаю, может быть, в этом вопросе мы с ним не сходимся, но вот лично мне сложно найти какой-то смысл в каракулях и пятнах. Впрочем, я могу быть предвзята. Мой биологический отец – тот еще импрессионист. Как-то я видела его выставку по телевизору. Собственно, как и самого отца.
– А где моя?
– Кто?
– Что! Валентинка.
– Ты шутишь?
– Вот еще. Я, можно сказать, первый раз в жизни день влюбленных праздную, а моя жена даже о подарке не позаботилась!
– Тш-ш-ш! – делаю страшные глаза и киваю на детей. – Я ненастоящая жена!
– А как же документ? – сделав ударение на вторую гласную, шевелит бровями Клим.
– Хочешь Валентинку? Ладно… Тогда я требую подарок взамен!
– Колечко с большим бриллиантом? Или маленькую яхту? – прищуривается тот. Презрительно морщу нос, протягиваю Климу чистый лист офисной бумаги, фломастеры и под его почему-то изумленным взглядом берусь за простой карандаш. Отпиваю из бокала, задумчиво закусываю губу, быстрыми штрихами прорисовываю контур сердца. Настоящего, а не того, что лепят на поздравительные открытки. Рисую правый и левый желудочки, коронарные артерии, верхнюю и нижнюю полые вены, аорту… Прикусываю кончик карандаша, обдумывая, чего бы добавить для полноты картины – по идее, логичным было бы нарисовать капли крови, но я-то знаю – если задеть аорту – кровища будет бить фонтаном до самого потолка. Впрочем, наверное, можно сделать скидку на достоверность. Изображаю крупную каплю и две поменьше. А под ними черную кровавую лужу.
В дверь звонят. Удивленно гляжу на Клима и, быстро дописав «С любовью. Татевик», выскакиваю в коридор. Следом за мной, конечно же, высыпают и дети. Открываю замок, распахиваю дверь, впуская в квартиру ураган по имени…
– Мама?! А ты почему… как… А где Ануш?!
– Я вместо неё! Ну-ка, дай на тебя посмотрю…
– Ани-джан! Ани-джан! – захлебывается восторгом Седа, бросаясь в объятья моей матери.
– Вот! – бормочет она, одной рукой подхватывая маленький ураган, а второй – протягивая мне бутылку, – дядя Гагик передал из Еревана.
Я забираю презент из маминых рук и замечаю, как в один момент ее лицо меняется. И, кажется, я знаю, что становится тому причиной.
– Добрый вечер, – слышу хриплый голос за спиной. Мать переводит на меня вопросительный взгляд и высоко-высоко приподнимает черную бровь.
– Добрый… А это…
– Это не муж! Они спали с Татой-джанцелую вечность. А потом он ее трогал. – Пухлая ручка Наринэ ложится на плоскую грудь, а бровки со значением поднимаются вверх.
Да чтоб его!