«С сердцем можно говорить напрямую.
Эта истина известна большинству древних культур. Мы можем общаться с ним как с хорошим другом. В современной жизни мы настолько заняты повседневными хлопотами, что утратили важнейшее искусство – находить время для разговора с сердцем».
У меня дома на кухонной стене висят четыре фотографии. Много лет назад, когда я шла на работу в Йельский университет, где работала преподавателем, я увидела граффити. На стену здания яркими красками была нанесена надпись: «Поиск любви продолжается даже перед лицом великих трудностей». В то время, после разрыва со своим партнером, с которым я прожила почти пятнадцать лет, я часто пребывала в подавленном настроении. Глубочайшее горе было подобно океану боли, захлестывающему сердце и душу. Меня одолевало чувство, будто меня затягивало под воду. Я тонула и безустанно искала якорь, который удержал бы меня на плаву, я хотела выбраться на берег. Надпись на стене среди детских рисунков фантастических животных всегда поднимала мне настроение. Всякий раз, когда я проходила мимо стены, обещание любви, растянувшееся на целый квартал, дарило мне надежду.
Эти работы, подписанные именем местного художника, поистине тронули мое сердце. Вновь и вновь читая эти слова, я почувствовала, что художник тоже переживал жизненный кризис: вполне возможно, он уже столкнулся с потерей либо оказался на грани утраты. В своей голове я вела с ним воображаемые беседы о смысле любви. Я рассказывала о том, как его непринужденное творчество бросило мне якорь и помогло обрести веру в любовь. Он обещал, что любовь дождется каждого, и я поверила. Его слова вселили в меня надежду и вытащили из пропасти. Горе казалось мне тяжелой, безысходной печалью, вызванной расставанием со спутником жизни, с которым мы прожили довольно продолжительное время. Но что еще важнее – это отчаяние вылилось в идею, что любви не существует и ее невозможно найти. А даже если она где-то и таится, то где гарантия, что мне удастся столкнуться с ней на жизненном пути? Мне стало трудно верить в любовь, ведь куда бы я ни обратилась, страх затмевал желание любить.
Однажды по дороге на работу, предвкушая дневную медитацию о любви, которую обычно вызывал вид граффити, я, к своему ужасу, обнаружила, что строительная компания покрасила стену белой краской – настолько светлой, что под ней все еще можно было разглядеть черты оригинального рисунка. Расстроенная, что ритуальное утверждение благодати любви больше меня не приветствовало, я рассказала о своем разочаровании коллегам и друзьям. Вскоре до меня дошел слух, что граффити закрасили по той причине, что слова на стене посвящались носителям ВИЧ, а художник мог быть нетрадиционной ориентации. Возможно, это и так. Но не менее вероятно, что люди, размазавшие по стене краску, испугались публичного признания потребности в любви – желания настолько сильного, что его, вероятно, не только высказывали в рисунках, но и сознательно искали.
После долгих поисков мне все-таки удалось найти художника и пообщаться с ним о смысле любви. Мы поговорили о том, что общественное искусство является прекрасным средством обмена жизнеутверждающими мыслями, и выразили досаду, что строительная компания бездумно скрыла настолько мощное послание. Чтобы я не забывала о его работе, художник подарил мне фотографии граффити. С момента нашего знакомства, где бы я ни жила, я всегда вешала эти снимки над кухонной раковиной. Каждый день, когда я пью воду или достаю посуду из шкафчика, я сталкиваюсь с напоминанием, что все мы жаждем любви и ищем ее, даже если у нас не осталось надежды, что ее действительно можно найти.
В настоящее время публичные дискуссии о любви проводятся не так часто. В лучшем случае мы сталкиваемся с популярной культурой – единственной сферой, где по-прежнему упоминается всеобщая устремленность. И хотя фильмы, музыка, журналы и книги остаются основными источниками, выражающими человеческую потребность в любви, во многом их послания не похожи на жизнеутверждающие рассуждения шестидесятых и семидесятых годов, призывавшие нас верить: «Все, что вам нужно, – это любовь». Сегодня наиболее популярны призывы о бессмысленности любви, ее неактуальности. Ярким примером культурного сдвига стала огромная популярность песни Тины Тернер с весьма смелым названием «При чем здесь любовь» (англ. What’s Love Got to Do with It). Когда я взяла интервью у одной известной женщины-рэпера, по крайней мере лет на двадцать младше меня, меня поразил и одновременно опечалил ее ответ. На вопрос о любви она ответила с язвительным сарказмом: «Любовь? Что это такое? Я никогда не испытывала любви».
Современная молодежная культура к любви относится крайне цинично. Более того, этот цинизм проистекает из глубоко укоренившегося убеждения, что любовь найти невозможно. Обеспокоенный данной проблемой, Гарольд Кушнер написал в своей книге «Когда всего, чего ты хотел, недостаточно» (англ. When All You’ve Ever Wanted Isn’t Enough): «У меня есть опасения, что мы вырастим поколение молодых людей, испытывающих страх перед любовью. Они не захотят посвящать себя партнеру, потому что видят, насколько это больно – рискнуть и столкнуться с неудачным финалом. Я боюсь, что, повзрослев, они будут искать близости без риска, удовольствий без значительных эмоциональных вложений. Они настолько испугаются боли разочарования, что откажутся от возможности любви и радости». И действительно, молодые люди относятся к любви весьма цинично, ведь цинизм – это великая маска разочарованного и преданного сердца.
Во время моих туров по стране с лекциями о необходимости искоренения расизма и сексизма слушатели, особенно молодые, приходят в волнение, когда я рассказываю о месте любви в движении за социальную справедливость. Действительно, все великие движения в нашем обществе делали сильный акцент на этике любви. И тем не менее молодые слушатели по-прежнему не хотят принимать любовь как преобразующую силу. Любовь для них – это наивность, слабость, безнадежная романтика. На самом же деле их отношение выливается из опыта взрослых, к которым они обращаются за объяснениями. Как представитель разочарованного поколения, Элизабет Вуртцель утверждает в своей книге «Стерва. Похвала жестким женщинам» (англ. Bitch: In Praise of Difficult Women): «Никто из нас не учится искусству любви – мы только страшимся ее все больше и больше. Никого из нас не наделили особыми навыками, соответственно любой наш неправильный выбор лишь усиливает чувство безнадежности и бесполезности любви». Ее слова перекликаются со всем тем, что я слышу о любви от старшего поколения.
Беседуя со своим поколением, я заметила, что слушатели начинали нервничать или даже бояться, особенно при упоминании недостатка любви. Иногда, когда я поднимала этот вопрос с друзьями, некоторые из них советовали мне обратиться к психотерапевту. Я понимала, что друзья, насытившись данной темой, полагали, что поход к психотерапевту даст им передышку. На самом же деле большинство из них просто испугались тех возможных открытий, с которыми они могли столкнуться во время исследования значения любви.
И все же, когда одинокая женщина старше сорока лет начинает разговор о любви, в сексистском понимании предполагается, что она «отчаянно» ищет мужчину. Никто даже не думает, что она всего-навсего интересуется данным вопросом или усердно занимается философией, пытаясь понять метафизическое значение любви в повседневной жизни. Нет, ее просто считают женщиной, следующей путем «рокового влечения».
Разочарование и всепроникающее чувство разбитого сердца заставили меня более глубоко задуматься о значении любви в нашей культуре. Стремление найти любовь не лишило меня здравого смысла или перспективы. Напротив, оно дало мне стимул больше думать, говорить, читать популярную и более серьезную литературу. Изучая работы на тему любви, я с удивлением обнаружила, что подавляющее большинство «авторитетных» книг, используемых в качестве справочных пособий или книг по самопомощи, написаны мужчинами. Всю свою жизнь я считала, что любовь – это прежде всего тема, над которой с большей отдачей размышляют женщины. Я по-прежнему придерживаюсь этого убеждения, даже несмотря на то что провидческие женские мысли по сей день не воспринимаются так же серьезно, как мысли и труды мужчин. Мужчины говорят о любви, но женщины чаще всего ее практикуют. Большинство мужчин полагают, что раз они получают любовь, то знают, каково это – быть любимыми. При этом нам, женщинам, кажется, что мы находимся в постоянной тоске, желая любви, но не получая ее.
В философском учебнике Джейкоба Нидлмана «Маленькая книга о любви» (англ. A Little Book About Love) практически все основные тексты, которые он комментирует, написаны мужчинами. В его списке значимой литературы нет книг, написанных женщинами. На протяжении аспирантуры, где я училась, чтобы получить докторскую степень по литературе, я припоминаю только одну женщину-поэта, которую превозносили как верховную жрицу любви – Элизабет Барретт Браунинг. И хотя ее считали второстепенной поэтессой, даже самый нелитературный студент среди нас знал начальную строку ее самого известного сонета:
«Как я тебя люблю? Скажу сейчас:
Для достижения любви блаженной
Душа летит за грани совершенной
Естественности, видимой для глаз»[3].
Но это было в дофеминистские времена. С началом современного феминистского движения греческая поэтесса Сапфо стала еще одной богиней любви.
В те времена на каждом уроке творческого письма мы разбирали исключительно мужские любовные стихи. К слову, партнер, с которым я рассталась спустя много лет совместной жизни, впервые выразил чувства именно с помощью любовного стихотворения. Он всегда был эмоционально сдержанным и совершенно не интересовался любовью ни как темой для обсуждения, ни как повседневной жизненной практикой. При этом он был абсолютно уверен, что идей в данном вопросе у него предостаточно. Я же, напротив, все свои попытки написать любовные стихи считала жалкими и сумбурными. Когда я хотела выразить чувства, слова меня подводили. Мысли звучали сентиментально, глупо, поверхностно. В детстве, начав писать стихи, я чувствовала ту же уверенность, которую во взрослой жизни замечала только у писателей-мужчин. Я думала, что любовь – это единственная тема, самая главная страсть. И действительно, мое первое стихотворение, опубликованное в возрасте двенадцати лет, называлось «Взгляд на любовь» (англ. А look at love). Где-то по пути, на переходе от девичества к женственности, я обнаружила, что женщинам о любви сказать почти нечего.
И тогда моей избранной темой стала смерть. Никто вокруг меня – ни профессора, ни студенты – не сомневался в способности женщины оставаться серьезной, думая и рассуждая о смерти. Все стихи в моем первом сборнике так или иначе связаны со смертью. Несмотря на это, первое стихотворение в книге «Траурная песня женщины» посвящалось потере любимого человека и нежеланию уничтожать память. Я заметила, что размышления о смерти всегда приводили меня к любви. Я начала все больше задумываться о ее значении, по мере того как из жизни уходили мои друзья, товарищи и знакомые – иногда совсем молодые люди, смерть которых наступала внезапно. Приближаясь к сороковому дню рождения, я столкнулась с онкологией, которая, к сожалению, уже превратилась в обыденное явление в жизни женщин. Первым, о чем я подумала в ожидании результатов анализов, было: «Я не готова умереть. Я все еще не нашла любви, которой так жаждет мое сердце».
Вскоре после окончания вышеупомянутого кризиса у меня началась тяжелая, угрожающая жизни болезнь. Столкнувшись с возможной смертью, я стала одержима вопросом любви как в своей жизни, так и в современной культуре. Работа в качестве культурного критика предоставила мне возможность обращать пристальное внимание на все, что повествуют нам о любви средства массовой информации, особенно фильмы и журналы. В основном все они утверждают, что любви хочет каждый, но при этом мы остаемся в полном замешательстве относительно ее практической стороны. В популярной культуре любовь всегда является предметом фантазии. Возможно, именно поэтому большинство теоретических разработок принадлежит мужчинам. Фантазии – это неотъемлемая часть мужской жизни не только в сфере культурного производства, но и в повседневной практике. Мужская фантазия рассматривается как нечто, способное создавать новые миры, в то время как женскую фантазию приравнивают к бегству. Таким образом, роман остается единственной сферой, где женщины рассуждают о любви с некой степенью авторитетности. И все же, когда мужчины пишут роман, их труд вознаграждается гораздо больше, чем труд женщин. Книга «Мосты округа Мэдисон» (англ. The Bridges of Madison Country) служит тому ярчайшим примером. Если бы женщина написала сентиментальную, поверхностную историю любви (в которой, впрочем, есть свои плюсы), вряд ли она возымела бы такой успех, преодолев все границы жанра.
Конечно, книги о любви читают в основном женщины. И все же мужской сексизм не объясняет, почему книг, написанных женщинами, гораздо меньше. Очевидно, что женщины хотят и стремятся услышать, что о любви скажут мужчины. Кроме того, женское сексистское мышление приводит к идее, будто женщина и так знает, что скажет другая женщина. Такая читательница посчитает, что она получит больше пользы, прочитав литературу, написанную мужчиной.
Раньше, читая книги о любви, я никогда и не задумывалась о гендерной принадлежности писателя, как и о том, в какой степени пол определяет его точку зрения. И только когда я начала думать и писать о любви в серьезном контексте, я вдруг заметила, что женщины делают это иначе, чем мужчины.
Изучая литературу о любви, я заметила, насколько редко писатели (как мужчины, так и женщины) говорят о влиянии патриархата и о мужском господстве над женщинами и детьми, стоящими на пути любви. Книга Джона Брэдшоу «Создание любви. Следующая великая стадия роста» (англ. Creating Love: The Next Great Stage of Growth) – одна из моих любимых работ на эту тему. Брэдшоу мужественно пытается установить связь между мужским доминированием (институционализацией патриархата) и отсутствием любви в семьях. Известный своими работами, привлекающими внимание к «внутреннему ребенку», Брэдшоу считает, что прекращение патриархата – это первый шаг на пути к любви. Однако стоит заметить, что его работа так и не получила заслуженного внимания и всеобщего одобрения. То внимание, которое обычно уделяется работам мужчин, пишущих о любви и утверждающих определенные сексизмом гендерные роли, обошло Брэдшоу стороной.
Если мы хотим создать культуру любви, мы должны глубоко переосмыслить собственные мысли и действия. Мужчины, пишущие о любви, всегда заявляют о том, что они любимы, тем самым придавая словам весомую значимость. Женщины, напротив, чаще всего говорят с позиции недостатка любви, которой все мы так жаждем.
Говорящая о любви женщина все еще вызывает подозрения. Возможно, это происходит потому, что все, что просвещенная женщина может сказать о любви, будет представлять собой прямую угрозу тем представлениям, которые предлагают нам мужчины. Да, мне нравится, что писатели-мужчины говорят о любви. Мне дороги Руми и Рильке, поэты-мужчины, волнующие сердца своими словами. Мужчины часто пишут о любви посредством фантазии. Они пишут, руководствуясь тем, что представляют себе возможным, а не тем, что конкретно знают. Отсюда возникает понимание, что Рильке писал не так, как жил. Многие слова о любви, предлагаемые великими людьми, не проходят проверку реальностью. И хотя творчество Джона Грея беспокоит меня и выводит из себя, я признаюсь, что читаю и перечитываю «Мужчины с Марса, женщины с Венеры» (англ. Men Are from Mars, Women Are from Venus). Но, как и многие женщины и мужчины, я хочу знать о значении любви за пределами фантазий – за пределами того, что мы воображаем. Я хочу познать истины любви в том виде, в котором мы их проживаем.
Почти все популярные в последнее время книги по самопомощи и любви, написанные мужчинами, начиная с таких работ, как «Мужчины с Марса, женщины с Венеры», и заканчивая «Любовью и пробуждением» Джона Уэлвуда, используют феминистские взгляды на гендерные роли. При этом авторы остаются приверженцами систем убеждений, которые предполагают, что между женщинами и мужчинами существуют врожденные различия. На самом же деле любые конкретные доказательства указывают на то, что хотя взгляды мужчин и женщин часто разнятся, эти отличия считаются приобретенными чертами, а не врожденными, или «естественными». Если бы мужчины и женщины являлись абсолютными противоположностями, населяющими совершенно разные эмоциональные вселенные, мужчины никогда не стали бы авторитетами в области любви. Учитывая гендерные стереотипы, которые отводят женщинам роль чувств и эмоциональности, а мужчинам – роль разума и отсутствия эмоций, «настоящие мужчины» сторонились бы любых разговоров о любви.
Хотя мужчины считаются признанными «авторитетами» в данном вопросе, лишь немногие из них свободно посвящают мир в свои мысли. В повседневной жизни мужчины и женщины хранят относительное молчание, что неудивительно, ибо безмолвие защищает нас от неопределенности. Все мы хотим познать любовь, но боимся, что желание подведет нас к пропасти, вызванной равнодушием. Пусть в Штатах подавляющее большинство граждан и являются последователями религиозных верований, провозглашающих преображающую силу любви, многие люди чувствуют, что не имеют ни малейшего представления о том, как это – любить. Практически все испытывают кризис веры, когда дело доходит до воплощения библейских теорий в повседневную жизнь. Конечно, всегда гораздо проще говорить о потере, чем о любви. Гораздо легче сформулировать боль от отсутствия любви, чем описать ее присутствие и значимость.
Приученные верить, что центром познания выступает ум, а не сердце, многие из нас полагают, что эмоциональность – это признак слабости и неразумности. Особенно трудно говорить о любви, зная, что равнодушие встречается гораздо чаще. Многие из нас даже не знают, как правильно выражать свои чувства и что мы имеем в виду под словом «любовь».
Все хотят знать о любви чуточку больше. Мы хотим выяснить, что же нужно сделать в повседневной жизни, чтобы любить и быть любимыми. Мы хотим понять, как пробудить тех из нас, кто по-прежнему хранит верность одиночеству, и открыть дверь в их сердца. При этом сила нашего желания не меняет силы культурной неуверенности. Повсюду нас учат, что любовь важна, но все же мы зацикливаемся на неудачных попытках. В политической и религиозной сфере, в семейной и романтической жизни мы практически не видим доказательств, что любовь помогает принимать решения, укреплять ощущение сообщества или помогать сохранить союз. Однако это никоим образом не меняет природу нашего стремления. Мы все еще надеемся, что любовь победит. Мы все еще верим в клятву любви.
Как и в случае с граффити, надежда заключается в том, что многие из нас продолжают верить в силу любви. Мы верим, что ее познание – необходимая задача. Мы понимаем важность поиска природы любви. В подавляющем большинстве личных и публичных диалогов я приводила в пример и слышала свидетельства о растущем равнодушии в нашей культуре, а также о страхе, который оно вызывает в наших сердцах. Это отчаяние сочетается с бездушным цинизмом, отвергающим любое предположение о том, что любовь так же важна, как работа. Она так же важна для выживания нации, как и стремление к успеху. Поразительно, но Соединенные Штаты, как никакая другая страна в мире, пронизаны культурой, движимой стремлением любить (любовь – это тема фильмов, музыки, литературы). При этом она (культура) предоставляет мало возможностей для понимания значения любви или способов ее реализации.
Американцами в равной степени движет сексуальная одержимость. Нет в наше время такого аспекта сексуальности, который бы не изучался, не обсуждался, не демонстрировался. Существуют целые учебные курсы по всем сексуальным аспектам вплоть до мастурбации. Однако школ любви не существует. По какой-то причине все полагают, что умение любить – это нечто инстинктивное. Несмотря на убедительные доказательства обратного, мы по-прежнему считаем, что семья – это основная школа любви. Те из нас, кто не научился любви в семье, должны испытать ее в романтических отношениях. Вот только и эта любовь зачастую от нас ускользает. И мы тратим всю жизнь на то, чтобы исправить ущерб, нанесенный жестокостью, пренебрежением и всевозможными проявлениями равнодушия в родных семьях и отношениях, где мы просто не знали, что делать.
Только любовь способна исцелить раны прошлого. Тем не менее глубина нашей раны нередко приводит к закрытию сердца. В таком случае мы больше не можем ни дарить любовь, ни принимать ее. Чтобы шире открыть сердца, нам стоит признать, как мало мы на самом деле знаем о любви. Мы должны принять, что многое из того, чему нас учили о ее природе, в повседневной жизни не имеет смысла. Я написала эти размышления, думая о практике любви и мерах, необходимых для того, чтобы наша культура стала той культурой, где священное присутствие любви ощущается повсюду.
Все мы хотим жить в месте, где любовь процветает. Мы жаждем покончить с распространенным в нашем обществе равнодушием. Эта книга расскажет о том, как нам вернуться к любви. Она предлагает радикально новый взгляд, даря надежду и радость преобразующей силы любви. Она объясняет нам, что необходимо сделать, чтобы заново обучиться этому искусству. Собрав всю мудрость воедино, она помогает понять, какие действия нам нужно предпринять, чтобы благодать любви наконец-то коснулась и нас.