Всё начинается с любви… Лира и судьба в жизни русских поэтов - читать онлайн

«И горяч, и в правде чёрт…» (Г. Державин)

Крылатые эти строки Пушкина из романа в стихах «Евгений Онегин» возвращают нас в Царскосельский лицей почти на 200 лет назад, когда в присутствии Г.Р. Державина свое стихотворение «Воспоминания в Царском Селе» читал будущий гений. И вот как вспоминал тот день самый близкий лицейский друг Александра Сергеевича Иван Пущин: «Державин державным своим благословением увенчал юного нашего поэта… Когда же патриарх наших певцов в восторге, со слезами на глазах бросился целовать и осенил кудрявую его голову, мы все, под каким-то неведомым влиянием, благоговейно молчали…»

Уже один этот факт говорит о громадном авторитете Гавриила Романовича среди просвещённой России тех лет. И не удивительно: он был не только талантливым поэтом, но и новатором. Будучи последователем Ломоносова, Державин сделал большой шаг к более понятному, разговорному, языку, притом гармонично сочетая его с «высоким штилем», если требовало содержание. Позднее такое соединение стали называть «смешанным» стилем.

А.С. Пушкин на экзамене в Царском Селе 8 января 1815 года.

Художник И.Е. Репин

«Бывший статс-секретарь при Императрице Екатерине Второй, сенатор и коммерц-коллегии президент, потом при Императоре Павле член Верховного совета и государственный казначей, а при императоре Александре министр юстиции, действительный тайный советник и разных орденов кавалер, Гавриил Романович Державин родился в Казани от благородных родителей, в 1743 году июля 3 числа» – так начал он свои автобиографические «Записки». И если с его поэзией читатель более-менее знаком, то «Записки из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина», издавались очень редко и малыми тиражами. А разве можно сравнить биографические сочинения литературоведов с живым, сочным державинским языком, сохранившим аромат той эпохи! К тому же кто, как не сам писатель, расскажет о судьбе своей максимально достоверно? И, кроме того, профессиональным литератором он стал в шестьдесят лет. Значит, громадная часть жизни его была связана отнюдь не только с литературой. Хотя отделить одно от другого нельзя.

А судьба Державина была полна стольких мук и разочарований, стольких отнюдь не поэтических трудов, стольких крутых ступеней и бурь, что остаётся удивляться силе его духа и природному оптимизму; что, пройдя всё, он остался жизнелюбивым человеком, не растеряв всегдашнего огня в характере. Тем интересней для нас эта необыкновенная судьба.

Свой пристрастный рассказ о Гаврииле Романовиче я буду иллюстрировать строками из его «Записок».

У матери с отцом было всего 60 душ, и эта бедность – по тем представлениям и расходам – преследовала Державина почти всю жизнь. «Помянутый сын их был первым от их брака; в младенчестве был весьма мал, слаб и сух, так что, по тогдашнему в том краю непросвещению и обычаю народному, должно было его запекать в хлеб, дабы получил он сколько-нибудь живности».

Очень скоро Гаврила получил первые уроки несправедливости. После смерти отца Державиным пришлось вступить в тяжбу с соседями, которые посягнули на их и так небогатые владения, и потому «мать должна была с малыми своими сыновьями ходить по судьям, стоять у них в передних у дверей по нескольку часов, дожидаясь их выходу; но когда выходили, то не хотели никто выслушать её порядочно… и она должна была ни с чем возвращаться домой со слезами…». Не с тех ли дней обострённое чувство справедливости, что не покидало Державина всю жизнь и приносило ему столько хлопот и горьких минут?

В Казанской гимназии, куда его определили, Гаврила «оказал более способности к наукам, до воображения касающимся», однако до творчества как такового было ещё далеко. Любил копировать карты Казанской губернии, а потому однажды директор гимназии господин Верёвкин взял оного ученика с собой в Чебоксары для снятия плана города. Поскольку в математике Державин силён не был, то выйти из положения он решил так. Приказал помощникам сделать рамы шириною в восемь сажен (мера ширины улицы) и носить вдоль строений, и, если рама зацеплялась за какой-нибудь дом, то в журнале записывал: ломать. Из затеи этой вышло много неприятностей домовладельцам, зато Гаврила вышел из положения. Вот так и всю жизнь: бывало, и друзей насмешит, а не сдастся, что-нибудь да придумает. Иначе так и остался бы рядовым Преображенского полка, куда был определён в 19 лет.

Однако товарищи его из состоятельных семей куда быстрее шли в гору, стали получать звания и всё остальное. А Гаврила продолжал исполнять чёрную солдатскую службу. В редкие минуты отдыха читал Ломоносова и Сумарокова, начал писать побаски и песенки, составлять письма, в том числе и любовные, по просьбе своих товарищей. Наверное, было в этих опытах немало интересного, но в 1770 году на карантинной заставе, спеша въехать в Петербург побыстрее, Державин сжёг целый сундук рукописей.

Шли годы, а он всё служил. И только благодаря своим способностям медленно поднимался вверх. В невысоком звании унтер-офицера пробыл целых 9 лет! Однажды, «стоя в будке позади дворца в поле на часах, ночью, в случившуюся жестокую стужу и метель, чуть было не замёрз; но пришедшая смена от того избавила». Таких «подарков» судьба припасла ему немало.

Однако интерес к искусству не пропадал… Да вот возможностей заняться им по-настоящему всё не было, как не было и должной среды. Однажды Державин, будучи вестовым, привёз приказ прапорщику князю Козловскому на дом и, услышав чтение стихов, невольно остановился. «Поди, братец служивый, с Богом; что тебе попусту зевать? ведь ты ничего не смыслишь», – небрежно бросил князь. Знал бы он, что через несколько лет этот бедный вояка напечатает свою первую оду, а там, придёт срок, будет принят самой императрицей как знаменитый поэт!

Будучи почти постоянно без денег, Державин, как многие преображенцы, поигрывал в карты, в чём и признаётся в «Записках». «Если же и случалось, что не на что не токмо играть, но и жить, то, запершись дома, ел хлеб с водою и марал стихи при слабом иногда свете полушечной сальной свечки или при сиянии солнечном сквозь щелки затворённых ставней». Так всегда «проводил он несчастливые дни».

В 34 года Державин наконец выходит в отставку, ещё не зная, радоваться или нет, – так привык к армии. Однако же был наречён коллежским советником и получил целых 300 душ в Белорусской губернии! Бедность уже не преследовала его, как раньше, а вот с творчеством еще всё было впереди: и муки слова, и ученическая подражательность, и опять слишком мало времени из-за службы, уже гражданской. И всё-таки талант брал своё. Державин начинает активно печататься в журнале «Петербургский вестник», где появляются такие его известные стихи, как «На смерть князя Мещерского», «Ключ» и произведение, наделавшее немало шума в Северной столице – «Властителям и судиям». Написано оно в традиционной для поэта форме оды. Но от былой высокой торжественности он переходит здесь почти к явному обличению власти царей, не способной защитить своих подданных. Каждая строка – как гром для ушей сильных мира сего.

И, чтобы уж совсем не осталось сомнения в его дерзости, поэт заверяет:

Осталось напомнить, что строки эти написаны двести лет назад, когда русская поэзия делала первые уверенные шаги.

Стихотворение было тотчас изъято из журнала, а после французских событий 1793 года приобрело зловещий для власти оттенок. А ведь поэт и не помышлял об уничтожении монархии! Но врождённое чувство достоинства, неприятие неправды в любом виде сделали своё.

Кто знает, как бы сложилась его жизнь дальше, но через три года Державин пишет оду «Фелица», посвящённую Екатерине Второй, и входит, что называется, в милость. Хотя целью его отнюдь не было петь дифирамбы царице. Державин хотел показать, каким должен быть монарх, причём «высокий» стиль здесь то и дело сменяется «низким», приближенным к будничным картинам жизни:

Однако многое в окружающей его действительности Державин не хотел принимать, не мог и молчать, и потому всё чаще его стихи наполняли намеки, иносказания, понятные современникам, но для будущих поколений они могли превратиться в ребусы. И не случайно близкие ему литераторы советовали издать примечания к своим произведениям. Гаврила Романович соглашался с этим и так объяснял свою манеру стихосложения: «Будучи поэт по вдохновению, я должен был говорить правду; политик или царедворец по служению моему при дворе, я принужден был закрывать истину иносказанием и намеками, из чего само по себе вышло, что в некоторых моих произведениях и поныне многие, что читают, того не понимают совершенно…»

Зато были и такие стихи, что дух захватывает при чтении от фантастической ясности и поэтической высоты. Речь идёт о стихотворении «Бог»:

Надо сказать, что диапазон его творчества был очень широк. К примеру, он написал либретто несколько опер и, хотя так и не дождался их постановки, но проложил дорогу другим, более успешным, например, Ивану Крылову («Илья-богатырь»). По иронии судьбы Державин ставил в своём творчестве на первое место именно драматургические произведения, а стихи считал – так, забавой.

Однако потомки рассудили иначе. Многие читатели с доброй улыбкой вспоминают его стихотворение «Евгению. Жизнь Званская», где поэт с упоительной радостью рассказывает о своём досуге в собственном имении «Званка». Стихи эти посвящались новому приятелю Державина – ученому монаху и литератору Евгению Болховитинову.

Какая откровенно-доверительная интонация, какие оттенки цветов, запахов, самого восторженного чувства! И далее в том же духе – о других удовольствиях и красотах деревенского досуга… Да это уже ода радости жизни – среди природы, среди близких людей, друзей-единомышленников, которые, зная великодушный характер хозяина, любили его навещать. Ничего не скажешь, за несколько лет до отставки по службе Гавриил Романович обеспечил себе очень неплохие «тылы». А если серьёзно, то и делал ощутимые шаги в развитии стихотворного языка.

В то же время Державин остро реагировал на главные события в стране. Когда Россия уже воевала с Наполеоном, Гаврила Романович создал целое представление «Пожарский, или Освобождение Москвы», в котором явлено его горячее чувство патриотизма.

Но вернёмся к биографии Державина, по-своему не менее красноречивой.

Вскоре после представления царице он становится губернатором в Олонецком крае, ныне Карелии. Неспокойная натура поэта, жаждущая правды, скоро отмечает злоупотребления властью наместника Тутолмина и входит с ним в конфликт. Тем же, по сути, кончилось и его «правление» в Тамбове. Щепетильность губернатора в делах, его неподкупность быстро окружали его недоброжелателями. Не желая терять своего «певца», Екатерина отзывает Державина в Петербург и назначает своим личным секретарём.

Г.Р. Державин.

Художник В.Л. Боровиковский

Однако даже за короткий срок поэт успел, к примеру, в Тамбове открыть народное училище, учредить типографию. Но горько было ему убеждаться, что законы не исполняются, что один он не в силах что-либо переменить. В Олонце «обнаружилось не токмо наглое своевольство и отступление наместника от законов, но сумасбродство и нелепица»…

А что уж говорить о Петербурге! И тут не смог он лицедействовать при дворце. Пришлось Екатерине освободиться от поэта. А он уже и не хотел воспевать тронных особ. Истинных героев нашёл Державин в лице Румянцева, Суворова и Потёмкина – доблестных русских полководцев. Для прославления их подвигов не скупится поэт на звонкий, яркий слог, не скрывает восхищения ратными их делами.

Однако слава поэта не давала покоя и взошедшему на престол Александру Первому, который в 1802 году назначил Державина министром юстиции. Но и тому не пришлась по вкусу независимость поэта, смелость в суждениях. И слава богу. Наконец-то, выйдя в отставку, Гаврила Романович полностью отдаётся литературе. Вскоре появляется в печати его сборник «Анакреонтические песни», ставший явлением в русской поэзии. «По любви к отечественному слову желал я показать его изобилие, гибкость, лёгкость и вообще способность к выражению самых нежнейших чувствований, каковые в других языках едва ли находятся». И, надо сказать, с задачей он справился блестяще, проложив дорогу Жуковскому и Пушкину. Сколько гармонии чувства и слова, к примеру, в стихотворении «Русские девушки»!

Александр Сергеевич Пушкин, в свою очередь рассказывая о первой встрече с Державиным на экзамене, заметил: «Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом…» А как иначе, ведь сама фамилия – Державин – была частью его службы Отечеству и огромной любви к родной державе.

Надо сказать, что и в семейной жизни поэт проявил себя более чем достойно.

С точки зрения стабильности семьи (был женат дважды по воле судьбы), наш герой – примерный семьянин, хотя, учитывая его далеко не спокойный характер, видимо, заслугу эту надо разделить и с его спутницами жизни.

Первая жена Державина, Екатерина Яковлевна, дочь бывшего камердинера Петра III португальца Бастидона, была очень красивой и верной женой до своих 33 лет, когда скончалась от болезни.

Это была первая семейная драма, пережитая поэтом. Правда, будучи в быту более чем домашним человеком, вскоре поэт снова женился, а избранницей стала Дарья Алексеевна Дьякова, с которой Гавриил Романович прожил около полувека, называя в стихах Миленой. И всё-таки браки не были абсолютно счастливыми для него, поскольку оба не подарили супругам детей. Всю нерастраченную любовь поэт перенёс на детей своего друга, Петра Гавриловича Лазарева, ушедшего рано из жизни. Среди них оказался будущий выдающийся адмирал, открыватель Антарктиды, губернатор Севастополя Михаил Петрович Лазарев. Хватило заботы поэта и на троих племянниц его второй жены. Одна из них, Прасковья, после в своих «Записках» очень интересно рассказала о жизни в доме Державина… Словом, знаменитый поэт, колючий с чиновниками, оказался более чем семейным человеком с добрейшей душой.

Вместе с тем, судя по стихотворению «Нине», Гавриил Романович ещё до свадьбы пережил сильнейшие сердечные эмоции и, несомненно, помнил о них всю жизнь. Однако в стихах его дотошный разум старался сохранить равновесие и гармонию…

Но и тут явлена непосредственность слова и чувства, поэтическая смелость, что отличает всю поэзию Гавриила Романовича…

Любители поэзии называли его и «русским Анакреоном», и «русским Горацием», а это был прекрасный поэт, новатор в литературе и удивительно яркая личность. С упоительным восторгом и сегодня бьётся сердце каждого, кто прикоснулся к звонкой, яркой и смелой поэзии Гавриила Романовича Державина.

Прах его покоится ныне в Новгородском кремле. Будете рядом – поклонитесь великому сыну России. Он заслужил это всем подвигом своей гордой и любящей души.