Адвокат приехала в девять утра. Сержант Моррис – не понимаю, какой у них график смен, – забрала меня из камеры и отвела в большую комнату для допросов.
Меня мучает похмелье. Всю ночь я просыпалась каждые тридцать минут, а когда один раз не услышала, как меня позвали по имени, полицейский зашел в камеру и разбудил меня. Как только удавалось заснуть, приходило время следующей проверки.
Сара оказалась не совсем такой, как я ее представляла, но в целом я была недалека от истины. Она высокая и стройная, может быть, такая же высокая, как Рубен, с длинными темными кудрявыми волосами. Зубы кривые, но очень белые, и несмотря на утро, на губах красная помада. От нее веет каким-то шиком.
– Джоанна, это ваш адвокат, Сара Абберли. Сара, это Джоанна. – Сказав это, Моррис развернулась и вышла, не сказав больше ни слова.
– Итак, – кивает Сара, как только мы остались одни.
Мне нравится это деятельное «итак».
– Ваше дело передали в отдел уголовных расследований, который занимается тяжкими преступлениями, – продолжает мой адвокат.
– Я лишь…Что все это значит? Я всего лишь его толкнула.
Она смотрит на меня голубыми и цепкими, как у ястреба, глазами; оценивает обстановку: мою одежду, обувь и трясущиеся руки. Достает ручку и блокнот с логотипом юридической фирмы и записывает мое имя, дату и время, а затем переводит взгляд на меня. Я замечаю ее тонко выщипанные, угловатые и темные брови.
– Что произошло? – Простой вопрос.
Начинаю рассказывать с самого начала.
Сара время от времени делает пометки, но по большей части просто смотрит на меня, иногда кивая.
Я рассказываю ей обо всем, кроме одного. И это даже не ложь, просто недомолвка.
Не говорю ей только о паузе перед звонком, во время которой мужчина лежал в луже. Не могу рассказывать об этом, не хочу, чтобы она знала о моей нерешительности. Там, в другой жизни, я могла бы вообще сбежать. Так что говорю, что вытащила его из лужи сразу же.
Как только я заканчиваю, Сара поясняет:
– Смотрите, они мне не дали никакой информации. Поэтому и вам лучше воздержаться от комментариев.
– Никаких комментариев? Почему? Мне есть что сказать, я хочу все объяснить.
– Я знаю. У вас сильные доводы в свою защиту, но они попытаются их разрушить. Мне не сообщат ничего: не ознакомят с вашими заявлениями, сделанными на месте происшествия; не передадут данные о травмах жертвы; даже не расскажут, есть ли у них свидетели.
– Я… Он лежал внизу, у подножья лестницы, я сказала, что толкнула его.
– Мой совет – не давать комментариев на допросе, – повторяет она резким и острым, как бритва, голосом, который режет меня на части.
Смущенная ее тоном, оглядываю комнату. Облицовка на стенах серо-зеленого цвета, как грязный пруд, и пористая, из-за этого комната кажется меньше. Наверное, это звукоизоляция. Замечаю на стене выпуклость – вытянутая плитка из белого пластика с красной границей, – и тянусь к ней пальцами.
– Не надо, – говорит Сара, поднимая свою тонкую руку, чтобы остановить меня. – Это тревожная кнопка. Нажав ее, вызовите сюда кучу полицейских – это последнее, что вам нужно.
– Ладно, не буду давать никаких комментариев, – соглашаюсь я после минутного раздумья.
– Хорошо. Еще один момент, Джоанна. Думаю, они будут говорить о преднамеренном нанесении тяжких телесных повреждений.
– Что такое преднамеренное нанесение тяжких телесных повреждений?
– Это очень серьезно.