Повозка катилась дальше, то и дело проваливаясь колесами в выбоины колеи, поднимая над дорогой облачка серой, легкой пыли, стелившейся по земле, и ранчеро казалось, что вслед за уже сказанным может последовать еще что-нибудь. У этого разговора должно быть продолжение. В конце концов, должны же быть еще какие-то объяснения, и Питер мог бы прямо сейчас, незамедлительно рассказать ему все как есть, от начала и до конца. И не важно, что решиться на признание всегда непросто; Питер обязательно сделает его!
Но Питер молчал. Похоже, он ожидал, что отец сам возобновит этот разговор. Так что Питер продолжал молча сидеть в повозке, теряя попусту время, а ухабистая дорога все бежала вперед, с каждым мгновением приближая их к дому.
Взявшие было поначалу довольно резвый темп мустанги теперь плелись, понуро опустив головы и еле переставляя ноги, так как подковы на задних ногах у них уже давно стерлись от частых поездок по этой вечно пыльной дороге. Интересно, как на протяжении вот уже стольких лет Россу Хейлу приходилось наблюдать извечную картину того, как эти коняги ненадолго останавливаются в том месте, где дорога идет в гору, а затем переходят на усталую рысцу, оказавшись перед спуском на противоположной стороне холма. И сколько раз он видел, как они замедляют бег или же спотыкаются на одних и тех же местах, и вдруг заинтересованно поднимают головы, учуяв сырость и прохладную свежесть воды, которой всегда веяло со стороны мельницы Мерфи и резервуара, до краев наполненного водой!
Питер Хейл был похож на молодого индейца, и его отец не без горечи подумал о том, что, возможно, он не так уж много и потерял. Взять хотя бы то, что его Питер вовсе не был тем красавцем, каким мог бы стать. Или, может быть, и это тоже было последствием недуга? Сердце Росса Хейла было разбито, и теперь ему начинало казаться, что приключившееся несчастье не только лишило его сына физических сил, но еще и исказило некогда миловидные черты его лица. Его квадратный, волевой подбородок, например, возможно, и не придавал бы ему столь жесткое и суровое выражение, будь он чуть пополнее. И никто не обратил бы внимания на осунувшееся лицо и ввалившиеся глаза, если бы только под ними не красовались темные круги, оставленные беспросветными годами страданий.
Да, Питер страдал. Сомнений в этом быть не могло. Но и осознание этого не облегчало того бремени, под гнетом которого находилась душа Росса Хейла. Конечно, было бы грустно, если бы его сын вдруг оказался законченным идиотом, не способным осознать, как много он потерял, сколь многого лишился из-за той роковой случайности!
– Расскажи, как это случилось, – попросил отец.
– Я был в горах вместе с Басситером – Диком Басситером. Это было летом после моего первого года в колледже. Мы с Басситером учились вместе, а познакомились еще в школе Хантли. Короче, мы были приятелями.
– Я этого не знал.
– Правда?
– Вообще-то за все эти годы ты не слишком баловал меня своим вниманием и письмами!
Краем глаза он заметил, как Питер слегка повернул голову, заглядывая ему в лицо, и, чувствуя на себе взгляд сына, Росс остался сидеть неподвижно, сосредоточенно глядя на залитую солнцем дорогу. Зубы его были крепко сжаты, и ни один мускул не дрогнул на лице под взглядом Питера.
– Ну так вот, – продолжал Питер своим тихим, бархатным голосом, – мы с Диком всегда были хорошими друзьями. Я довольно часто бывал у него дома. Был знаком с его семьей. И они меня тоже знали. Короче, все было просто здорово. Однажды мы купались в реке – знаешь, это была такая небольшая речка, которая протекала по землям поместья, принадлежавшего семейству Басситер. А еще там было огромное озеро, на дальнем конце которого гремели водопады.
С нами была младшая сестра Дика, Молли. Она сказала, что ей хочется поплавать выше по течению, над водопадами, и тогда мы направились туда. Но достаточно было лишь однажды увидеть то место, чтобы понять, что затея эта была отнюдь не безопасной. На поверхности воды течение было ровным-ровным, но очень быстрым на глубине. Оно мгновенно подхватывало все, что только ни оказывалось в реке, и тут же затягивало под воду, стремительно неся к водопаду.
Но предупредить Молли об этом мы не успели. Она, очевидно, твердо решила нырнуть в этом месте, прельстившись обманчиво спокойной речной гладью. Она бросилась в воду и поплыла, как вдруг течение подхватило ее и понесло вниз.
Дик закричал и бросился следом за ней. Но и ему не удалось справиться с течением. Я понимал, что шансов у меня практически никаких, так как Дик плавал лучше меня, гораздо лучше. Но не мог же я просто беспомощно стоять на берегу и бездействовать. Нужно было что-то предпринять. И тогда я бросился в воду.
– И тоже не смог справиться с течением? – мрачно спросил отец.
– Я был абсолютно беспомощен. От меня ничего не зависело. Я увидел, как девочку несет вниз по течению, к водопаду, и как потом она все-таки сумела ухватиться за каменный выступ и удержалась там. Я видел, как Дик протянул ей руку, и ей удалось подтащить его к себе. Оба они были в безопасности. Понимая, что не смогу добраться до них, я решил повернуть обратно к берегу и даже попытался грести. Но все было напрасным. Мне не удавалось побороть течение ни на минуту. Оно было сильным, словно упряжка норовистых мулов!
Тут он замолчал, и Росс Хейл заметил, что его сын сосредоточенно смотрит на одинокое облако, низко плывущее по небу и купающееся в золотистых лучах солнечного света.
– А потом? – спросил отец.
– А потом меня швырнуло вниз с высоты водопада, и, когда меня все-таки выудили из него, мои ноги оказались серьезно повреждены, как ты сейчас видишь и сам…
Вот и все. Стиснув покрепче зубы, Росс Хейл приготовился выслушать леденящие душу подробности. Такова уж привилегия инвалида – смаковать грустные детали недуга, приковавшего его к ложу. Но к немалому удивлению ранчеро, сын его, похоже, закончил свой рассказ и вовсе не собирался продолжать повествование.
Он упал вниз вместе с потоком воды и больше не желал говорить или вспоминать об этом. Переведя дух, Росс Хейл направил лошадей к воротам и передал вожжи сыну. Он видел, как тот окинул взглядом двор ранчо и дом, и заранее набрался мужества, ожидая услышать сакраментальную фразу, которая, на его взгляд, должна была обязательно последовать вслед за этим.
Но ничего не последовало. Питер как будто не замечал того, что во дворе не осталось ни одного дерева. Все они были спилены прошлой зимой. Продавать было больше нечего, а за дрова удалось получить хорошую цену, да и Россу опять же не пришлось сидеть без дела. Тем более что как раз в то время у Питера было особенно туго с деньгами, а этого вполне хватило на то, чтобы преодолеть кризис.
Тем временем лошади направились к конюшне. Вот он, его Питер, на сиденье впереди – его сын, его сокровище, награда за все его труды. Росс запрокинул назад большую голову и расхохотался, и в этот момент его было бы лучше не видеть и не слышать.
Лошади были быстро распряжены, и он заметил, что Питер, несмотря на недуг, поразивший его тело, действовал бойко и уверенно, ловко управляясь с упряжью и быстро работая руками, сумев самостоятельно проделать добрую половину всей работы и после не забыв позаботиться о лошадях.
Отец наблюдал за этим с несвойственным ему мучительно-горестным злорадством. Он и подумать не мог о том, чтобы по возвращении сына домой задействовать его для такой ерунды. Это было окончательное крушение всех надежд. Они вышли из конюшни во двор. Можно было подумать, что проблемы со зрением у Питера были не менее серьезными, чем с ногами. Казалось, он не замечает царившего кругом упадка и бедности: пустого сеновала на конюшне, где по полу было разбросано заплесневелое сено; прогнившей и готовой в любой момент обвалиться крыши и двери, висящей на единственной сломанной петле.
Хозяйство лежало в руинах; это было пепелище некогда процветавшего ранчо. Все состояние было спущено на обучение Питера. И что он теперь получит взамен? Это еще предстояло узнать, так как на свете существует множество способов сделать деньги, и довольно часто людям, оказавшимся в гораздо худшем положении, чем их, удавалось все-таки сколотить довольно-таки неплохое состояние. Но сказать откровенно, ни на что хорошее отец Питера уже почти не надеялся.
Когда, покинув прохладный полумрак конюшни, они вышли на залитый ярким солнцем двор, на край желоба поилки опустилась ворона, сердито закаркав при этом в их сторону. Это переполнило чашу терпения Росса Хейла, и, поддавшись внезапному порыву охватившего его гнева, он выхватил свой кольт и выстрелил. Оба выстрела оказались мимо – один вспугнул ворону, тут же взмывшую в воздух, а второй последовал вдогонку, в то время как птица поднялась уже высоко в небо.
Когда же Хейл собрался было убрать свое оружие, Питер взял револьвер у него из рук. Ворона поднялась довольно высоко над землей, и устремилась к конюшне, рассчитывая, очевидно, найти убежище под крышей. Питер выстрелил, целясь в парившую в небе черную точку.
Ворона шарахнулась в сторону, снижаясь на полдюжину ярдов и гневно каркая. Затем снова устремилась вперед, но прежде, чем ей удалось достичь спасительной крыши конюшни, прогремел еще один выстрел. Сбитая на лету черная птица тяжело рухнула на землю.
Росс Хейл молча наблюдал за происходящим. И хотя он не сказал ни слова, забирая обратно свой револьвер, все же обратил внимание на безразличное выражение на лице Питера.
– Прицел сбит вправо, – сказал Росс Хейл, когда они шли через загон, направляясь к дому.
– Сбит, – сказал Питер. – Наверное, поэтому-то я сначала и попал в крыло.
– Так ты что же, и в стрельбе себя уже успел попробовать? – поинтересовался ранчеро.
– Должно же у человека быть какое-то занятие для души. Тем более что прочие виды спорта были уже недоступны для меня, – ответил Питер. – Так что за это время я успел выиграть несколько медалей, выступая за команды по стрельбе из винтовки и пистолета.
Он улыбнулся, глядя в глаза Россу Хейлу, и в его взгляде не было грусти.