Октябрь 2010 года
Из Гарварда мне прислали опросник по случаю встречи выпускников 1951 года. Разумеется, я училась в Рэдклиффе[3], который в то время управлялся из Гарварда, но, как женское учебное заведение, не считался его частью; в университете часто не обращают внимания на такие мелочи, считая, что могут позволить себе быть выше этого. И все же – что интересно – опросник не содержал указаний на пол респондента.
Людям, которым предстояло его заполнять, было за восемьдесят или около того, а шестьдесят лет – достаточный срок, чтоб с восторженным выпускником произошло что угодно. Поэтому опросник содержал вежливое предложение для вдов или вдовцов ответить вместо усопших. Вопрос № 1с, «Если вы разведены», имел интересный набор вариантов ответа: «Один раз», «Два раза», «Три раза», «Четыре или более раз», «Состою в повторном браке», «Живу с партнером», «Ничего из указанного». Последний вариант – сущая головоломка. Я пытаюсь понять, как можно быть разведенным и при этом ничем из указанного.
В любом случае в 1951 году такие вопросы показались бы нам немыслимыми. «Ты прошла долгий путь, детка!» – как обычно пишут на плакатах с красотками, рекламирующими сигареты[4].
Вопрос № 12: «Оправдали ли в целом ваши ожидания успехи внуков?» Младшему из моих внуков только что исполнилось четыре. Как он мог преуспеть в жизни? Ладно, ладно, в целом да. Но вообще интересно, какие ожидания должен оправдать четырехлетний малыш. Все, что приходит мне в голову, это то, что он милый ребенок и очень быстро научился читать и писать. Предполагаю, я должна ожидать, что он поступит в Гарвард или, по крайней мере, в Колумбию, как его отец и прадед. Впрочем, то, что он милый и учится читать и писать, пока кажется вполне достаточным.
На самом деле у меня нет никаких ожиданий. У меня есть надежды – и опасения. Сейчас преобладают опасения. Когда мои дети были маленькими, я еще могла надеяться, что мы не окончательно загубим природу, но к этому времени мы сделали слишком много плохого, намного больше, чем когда-либо раньше, мы продались торгашескому индустриализму с его горизонтом планирования в несколько месяцев, и мои надежды на то, что грядущее поколение обретет мир и покой при жизни, становятся все более призрачными, тонут и тонут во мраке.
Вопрос № 13: «Что способно сделать лучше жизнь будущих поколений вашей семьи?» – с клетками, где надо расставить числа от 1 до 10. Напротив первой написано: «Более совершенное образование». Тут все ясно, Гарвард зарабатывает деньги на образовании. Я поставила 10. Напротив второй: «Стабильность и рост экономики США». Эта формулировка поставила меня в тупик. Что за прелестный образец капиталистического мышления – или отсутствия мышления: предполагать, что рост и стабильность – одно и то же! В конце концов я приписала на полях: «Нельзя иметь и то, и другое», – и не поставила в ячейке никакой цифры.
Прочие варианты были: «Снижение госдолга США», «Сокращение зависимости от иностранных энергоносителей», «Улучшение качества и стоимости здравоохранения», «Устранение терроризма», «Введение эффективной иммиграционной политики», «Улучшение двухпартийной системы в политике США», «Экспорт демократии».
Если от нас ожидали размышлений по поводу жизни грядущих поколений, то это был очень странный список, ограниченный самыми близкими интересами и пропущенный через фильтр злободневных тем в дискурсе правых, вроде «терроризма», «эффективной иммиграционной политики» и «экспорта демократии» (что я считаю просто эвфемизмом вторжения в страны, которые нам не нравятся, в попытках разрушить их общество, культуру и религию). Девять вариантов – и ни слова об изменении климата, о международной политике, о росте населения, о промышленном загрязнении, о контроле корпораций над правительством, о правах человека или о нищете…
Вопрос № 14: «У вас есть тайные желания?» И снова я на лопатках. Я пропустила варианты «Да», «Немного» и «Нет», но отметила: «Нет, мои желания ужасны». Список начинался с гольфа.
Но вопрос № 18 меня доконал. «Что вы делаете в свободное время (см. варианты ниже)?» Седьмым в списке из двадцати семи занятий после «Бадминтона», но до «Шопинга», «Телевизора» и «Бриджа», стоял пункт «Творческая деятельность (живопись, литература, фотография и т. п.)».
Я остановилась и немного подумала. Ключевые слова были «свободное время». Что имели в виду составители опросника?
Для занятого человека – кассира в супермаркете, адвоката, дальнобойщика, домохозяйки, виолончелиста, мастера по ремонту компьютеров, учителя, официантки – «свободное время» означает время, которое не надо тратить на работу или иные действия для поддержания жизни: готовку, уборку, ремонт машины, доставку детей в школу. Для людей среднего возраста «свободное время» означает время, свободное от работы и потому ценимое.
А что насчет людей за восемьдесят? Что есть у пенсионеров, кроме свободного времени?
Я не совсем пенсионер, потому что никогда не состояла на должности, с которой уходят на пенсию. Я все еще работаю, хотя и не так напряженно, как прежде. Я трудилась всегда и горжусь тем, что могу считать себя работающей женщиной. Но, согласно гарвардскому опроснику, дело всей моей жизни было просто «творческой деятельностью», хобби, которым заполняют свободное время. Возможно, если бы составители знали, чем я зарабатываю на жизнь, они бы отнесли это занятие к более серьезной категории (впрочем, тут я сомневаюсь).
Итак, вопрос: «Когда все имеющееся у тебя время свободно, что с ним делать?»
И в чем на самом деле разница между ним и тем временем, которое у тебя было в пятьдесят, или в тридцать, или в пятнадцать?
У детей обычно пропасть свободного времени, особенно у детей среднего школьного возраста. После уроков, если только они не занимаются в спортивной секции, почти все их время оказывается свободно – и они находят, чем его занять (кто-то более толково, кто-то менее). В школьные годы я полностью располагала тремя летними месяцами. Никаких обязательных занятий у меня не было. А еще имелась прорва незанятого времени после школы. Я читала, писала, носилась с Джин, Ширли и Джойс, слонялась по улицам наедине со своими мыслями и чувствами – о господи, с такими глубокими мыслями и чувствами… Все, кого я знала, похоже, крутились как белки в колесе и, едва заканчивали с одним пунктом расписания, сразу переключались на следующий: бежали на тренировку по футболу, на утренник, куда-нибудь еще. Надеюсь, что им удавалось втиснуть несколько перерывов между делами. Иногда мне кажется, что девочка-подросток физически присутствует в семье – улыбается, вежливо отвечает, слушается, – но на самом деле ее нет. Я знаю, что она нашла перерыв между делами, немного времени, и спряталась в нем, чтобы побыть наедине с мыслями и чувствами.
Противоположность незанятому времени, как я понимаю, – это время занятое. Применительно к себе я не могу сказать, что такое незанятое время, потому что все мое время занято. Так было всегда, и сейчас ничего не изменилось. Оно занято жизнью.
Все больше времени в моем возрасте уходит на поддержание жизнедеятельности, это утомительно. Я долго вспоминала, но не сумела вспомнить времени, которое можно было бы назвать незанятым. Я свободна, а вот мое время – нет. Мое время полностью и серьезно занято сном, грезами, работой, письмами друзьям и родным, сочинением стихов, писанием прозы, размышлениями, забыванием, вышивками, готовкой, съеданием приготовленного и уборкой на кухне, толкованием Вергилия, встречами с друзьями, разговорами с мужем, походами в магазин, прогулками в те дни, когда я могу ходить, путешествиями, если мы путешествуем, сидением иногда в випассане, а иногда и перед телевизором, проделыванием Восьми драгоценных упражнений цигун, когда есть силы, лежанием после обеда с новым выпуском Krazy Kat и с моим собственным слегка шизанутым котом, занимающим пространство между моим животом и серединой голеней: он устраивается там и сразу же глубоко засыпает. Все мое время занято. Я не могу его потратить. О чем там думают в Гарварде? На следующей неделе мне стукнет восемьдесят один год. И свободного времени у меня нет.
Ноябрь 2010 года
Я потеряла доверие к поговорке «Вам столько лет, на сколько вы себя ощущаете» с тех пор, как постарела.
У этой поговорки хорошая родословная. Она исходит прямиком из идеи о Силе позитивного мышления, такой крепкой в Америке и прекрасно дополняющей Силу коммерческой рекламы и Силу принятия желаемого за действительное, известную также как Американская мечта. Это светлая сторона пуританской идеологии. Чего ты заслужил, то и получишь. (О ее темной стороне вам лучше не думать.) Все хорошее достается хорошим людям, и молодость будет длиться вечно, если ты молод сердцем.
Ну да, конечно.
В позитивном мышлении заложена огромная энергия. Оно оказывает мощный эффект плацебо. Во многих случаях, даже в тяжелых, он срабатывает. Думаю, что большинство пожилых людей знают об этом, и многие из нас стараются сосредоточиться на позитивной стороне жизни как на способе сохранения себя, своего достоинства, желания не скатиться в нытье. Иногда трудно поверить, что тебе уже восемьдесят, но лучше все-таки в это поверить.
Я знаю людей, переваливших за девяносто, у которых по-прежнему ясная голова и чистое сердце. И они не думают, что они молоды. Они понимают, насколько они стары. Если мне девяносто, а я считаю, что мне сорок пять, то очень скоро меня ждут проблемы при попытке вылезти из ванны. Даже если мне семьдесят, а я думаю, что сорок, я дурачу себя до такой степени, что почти наверняка буду вести себя как полная дура.
Я никогда не слышала, чтобы кто-то в возрасте за семьдесят говорил: «Вам столько лет, на сколько вы себя ощущаете». Люди помоложе твердят это себе или друг другу, чтобы подбодрить. Когда они говорят такое кому-то, кто по-настоящему стар, то не сознают, как глупо и даже жестоко поступают. По крайней мере нет плаката, который сообщал бы об этом.
Зато я видела плакат с надписью: «Старость – не для слабаков» (видимо, оттуда и пошла поговорка). Там были мужчина и женщина лет семидесяти. С гордо поднятыми головами, в обтягивающей спортивной одежде. Выглядели они так, будто только что, не запыхавшись, пробежали марафон, а теперь отдыхают, тягая шестнадцатифунтовые гири. «Посмотрите на нас, – как бы говорили они. – Старость реально не для слабаков».
«Нет, это вы посмотрите на меня», – захотелось прорычать мне. Бегать я не могу, тягать гири не могу, и одна мысль об облегающем трико приводит меня в смятение. Да, я слабак. И всегда была слабаком. Кто из вас, качков, готов сказать, что старость не для меня?
Старость – для всех, кто до нее доживет. Бойцы стареют, и слабаки тоже стареют. Похоже, до старости доживает больше сестренок, чем солдат. Старость – для здоровых, сильных, крепких, отважных, больных, слабых, трусливых и неспособных. Она для людей, пробегающих десять миль каждое утро перед завтраком, и для людей, сидящих в инвалидных колясках. Она для людей, за десять минут набело заполняющих кроссворд в лондонской Times, и для людей, которые не могут вспомнить, как зовут нынешнего президента. Старость куда меньше связана с хорошей формой или отвагой, чем с удачей оказаться долгожителем.
Если вы едите сардинки с овощными салатиками, если наносите на кожу солнцезащитный крем, если качаете пресс, дельты, квадры и прочее, чтобы прожить подольше, – это прекрасно, не исключено, что ваша стратегия сработает. Но чем дольше жизнь, тем большая ее часть приходится на старость.
Правильное питание и упражнения могут неплохо помочь встретить старость здоровым человеком, но, сколь бы несправедливым это ни казалось, ничто не гарантирует, что вы останетесь здоровым и впредь. Тела изнашиваются после определенного количества миль, несмотря на самое тщательное техобслуживание. И неважно, чем вы питаетесь, какой у вас пресс, какие дельты и квадры – вдруг вас подведут кости, или сердце устанет от марафона длиной в жизнь, да мало ли в вас всяких проводов и микросхем, которые однажды может закоротить! Если вы всю жизнь занимались тяжелым физическим трудом и не имели возможности проводить побольше времени в спортзале, если вы питались чем попало, потому что не знали другой еды, да и не хватало вам ни времени, ни денег на нормальную еду, если у вас не было врачей и необходимых лекарств, вы можете встретить старость в довольно скверном состоянии. То же случится, если вы попадете в аварию или если вас подкосит тяжелая болезнь. Вы не начнете бегать марафоны и тягать штангу. Может так статься, вам будет трудно подниматься по лестнице. Или даже вставать с постели. Вам придется привыкнуть к постоянным травмам, это будет непросто – и с течением времени проще не станет.
Когда наступает старость, вы получаете с ней что угодно, только не спортивное мастерство. Думаю, именно поэтому упомянутые ранее поговорка и плакат так меня раздражают. Они не просто оскорбляют тех, кто слаб, – они бессмысленны.
Мне понравился бы постер, изображающий двух пожилых людей, с сутулыми спинами и артритными пальцами, с лицами, изношенными временем, сидящих и погруженных в беседу. И чтобы слоган там был такой: «Старость – не для молодых».
Май 2013 года
Не знать, как это – быть старым (причем я имею в виду не период постепенного увядания, а настоящую глубокую старость, за семьдесят – восемьдесят лет), – видимо, черта, необходимая для выживания человечества. Какой прок от того, что вы узнаете это раньше времени? Вы узнаете достаточно, когда окажетесь там.
Один из фактов, которые часто обнаруживают люди, дожив до преклонных лет, – это то, что младшие не хотят слышать о проблемах их возраста. Так что честно говорить о старости чаще всего способны только сами старики.
А когда младшие начинают рассуждать о том, что такое старость, старики не всегда с ними соглашаются, но редко спорят.
А вот я хочу поспорить, совсем чуточку.
Дрозд у Роберта Фроста задает важный вопрос: «Вот какая малость… Что делать с тем, что нам еще осталось?»[5]
Американцы горячо верят в позитивное мышление. Позитивное мышление – это великолепно. Лучше всего оно работает, будучи основано на реалистичном подходе и принятии ситуации как есть. Позитивное мышление, опирающееся на отрицание, работает далеко не так хорошо.
Любому стареющему человеку приходится иметь дело с неуклонно меняющимся, но редко когда улучшающимся положением вещей и извлекать из него максимум. Мне кажется, что большинство глубоких стариков принимают свой возраст как данность – я никогда не слышала, чтобы люди за восемьдесят говорили: «Да я вовсе не стар». Но они стараются извлечь из этого все. А что им еще остается?
Многие люди помоложе воспринимают старость как нечто абсолютно плохое и видят в принятии возраста лишь недостатки. Общаясь со стариками в позитивном ключе, они как бы помогают им в отрицании их собственной реальности.
Люди с самыми благими намерениями говорят мне: «Ой, да вы совсем не старая!»
Да, а папа римский – не католик.
«Да вы совсем не так стары, как вам кажется!»
Вы вправду думаете, что восемьдесят три года за плечами – это что-то, в чем можно усомниться?
«Моему дяде девяносто, а он проходит в день восемь миль».
Ваш дядя счастливчик. Надеюсь, ему на пути не попадется старый хулиган Арт Рит со своей мерзкой женой Ишиассой.
«Моя бабушка живет совершенно самостоятельно и в девяносто девять лет сама водит машину».
Ура бабуле, она унаследовала отличные гены. Прекрасный пример – но жить так, как она, сумеют немногие.
Старость не есть состояние ума. Это обстоятельства существования. Сможете ли вы сказать человеку, парализованному ниже пояса: «Ой, да какой вы калека? Вы парализованы ровно настолько, насколько себя ощущаете! Моя двоюродная сестра однажды поломала позвоночник, но уже выздоровела и тренируется для участия в марафоне!»
Ободрение через отрицание, несмотря на благие намерения, производит обратный эффект. Страх редко когда бывает мудр и никогда не бывает добр. Кого вы пытаетесь подбодрить? И вправду вот эту старушенцию?
Сказать мне, что моей старости не существует, – то же самое, что сказать, что меня не существует. Перечеркните мой возраст, и вы перечеркнете мою жизнь – меня саму.
Конечно, множество действительно молодых людей так и поступают. Дети, не жившие со стариками, не представляют себе, что они такое. Поэтому старикам приходится учиться невидимости, которой женщины выучивались лет двадцать или тридцать назад. Дети на улице вас не замечают. А если и смотрят на вас, то с полным равнодушием, или недоверием, или враждебностью, похожей на ту, что животные испытывают к особям других видов.
Животные следуют врожденным правилам поведения, помогающим избегать этого бессознательного страха и враждебности или разряжать их. Собаки церемониально нюхают друг друга под хвостом, коты церемониально орут на границах своей территории. Человеческие сообщества создали более сложные механизмы. Один из самых результативных – это уважение. Вам не нравится незнакомец, но ваше деликатное поведение по отношению к нему побуждает его вести себя так же, и таким образом вы не тратите лишнего времени и избегаете ненужного кровопролития.
В обществах, менее ориентированных на перемены, нежели наше, большую часть полезной культурной информации, включая правила поведения, младшие получают от старших. Неудивительно, что одно из этих правил – уважение к возрасту.
В нашем все более неустойчивом, устремленном в будущее, движимом технологиями обществе молодые – это чаще всего те, кто торит путь, кто говорит старшим, что делать. Так кто же здесь кого и за что уважает? Когда старики пресмыкаются перед молодыми недоумками, это отвратительно, но и наоборот – тоже.
Уважительное отношение, когда оно не навязывается обществом, становится индивидуальным выбором. Американцы, хотя на словах и проповедуют иудео-христианские принципы поведения, склонны рассматривать моральность и аморальность поступков как то, что каждый решает для себя сам, они выносят мораль за пределы правил, а часто и законов.
Плохо, когда личное решение путают с личным мнением. Решение – то, что можно назвать этим словом, – основано на наблюдениях, на фактической информации, на интеллектуальных и этических суждениях. Мнение – которое так любят массмедиа, политиканы и социологи – может складываться при полном отсутствии информации. В худшем случае личное мнение, не подкрепленное ни моральными ценностями общества, ни размышлениями, отражает лишь невежество, зависть и страх.
Поэтому, если бы я имела мнение, что жить долго означает лишь становиться уродливым, слабым, бесполезным и т. д., я бы не стала относиться с уважением к старикам, точно так же, как если бы я имела мнение, что молодежь опасна, заносчива, ветрена и необучаема, я бы не стала относиться с уважением к молодежи.
Уважение очень часто навязывается и почти всегда неверно толкуется (якобы бедные должны уважать богатых, женщины должны уважать мужчин и т. д.). Но когда его проявляют умеренно и осознанно, притом что общество требует вести себя именно так – подавлять агрессию и контролировать себя в общении с другими людьми, – тогда складывается пространство для понимания. И в этом пространстве могут вырасти признание и верность.
Личное мнение тоже слишком часто не оставляет простора ни для чего, кроме себя самого. Людям в обществе, где не принято проявлять уважение к детству, очень повезет, если им удастся научиться понимать, ценить или просто любить собственных детей. Дети, которым не привили уважения к старости, скорее всего, будут бояться ее и смогут научиться понимать пожилых людей разве что случайно.
Мне кажется, что традиция уважения к возрасту оправдана сама по себе. Повседневное существование, решение текущих проблем поначалу всегда дается легко, но становится все тяжелее к старости и однажды начинает требовать настоящего мужества. Старость почти всегда сопровождается болезнями и опасностями и неизбежно заканчивается смертью. Принятие этого тоже требует мужества, а мужество заслуживает уважения.
Но довольно об уважении. Вернемся к той малости, что нам еще осталась.
Детство – это время, когда вы постоянно что-то приобретаете, а старость – когда теряете. «Золотые годы», о которых так любят говорить рекламщики, потому и золотые, что это цвет заката.
Разумеется, старение не сводится лишь к угасанию. Отнюдь нет. Жизнь, свободная от крысиных бегов, но все еще комфортная – это возможность наслаждаться сегодняшним днем и обрести подлинное спокойствие мысли.
Если память надежна, а разум ясен, то неглупый старый человек обладает необычайной широтой и глубиной понимания. Ведь у него было больше времени, чтобы приобрести знания и попрактиковаться в сравнении и суждении. И неважно, какой природы это знание, умозрительной, прикладной или чувственной, неважно, касается оно высокогорных экосистем, или природы Будды, или того, как успокоить напуганного ребенка, – когда вы встречаете старого человека, наделенного таким знанием, то вы – если только у вас есть чутье – понимаете, что встретили редкого, уникального собеседника.
То же самое относится и к старикам, сохранившим сноровку в любом ремесле или искусстве. Практика всегда приносит совершенство. Эти люди владеют секретами, они постигли всё, и красота легко струится из-под их рук, за что бы они ни взялись.
Но все преимущества долгой жизни могут свести на нет иссякающие с годами силы и выносливость. Маленькие или большие неполадки в разных частях организма, как бы вы к ним ни приспосабливались, все равно ограничивают вашу активность, в то время как вашей памяти приходится иметь дело со сбоями и перегрузкой. В старости ваша жизнь неуклонно уменьшается. И зачем говорить, что это не так, если это на самом деле так?
Впрочем, незачем и поднимать шум или паниковать, потому что никто не в силах изменить естественный порядок вещей.
Да, я знаю, что мы в Америке живем дольше. Восемьдесят сегодня – как прежние семьдесят. В целом это воспринимается как благо.
Но какое благо? В чем благо?
Советую подумать над вопросом фростовского дрозда подольше и посерьезнее.
Есть много ответов на этот вопрос. С той малостью, что нам еще осталась, можно сделать многое – если задаться целью. И большое число людей (и молодых, и старых) работает над этим.
Все, о чем я прошу вас, если вы еще далеки от преклонных лет, – тоже подумать над вопросом птицы из стихотворения и не стараться приуменьшить саму старость. Пусть возраст останется просто возрастом. Пусть ваши пожилые родственники или друзья останутся сами собой. Отрицание старости ничего не даст.