Время. Ветер. Вода - читать онлайн

Глава 1

Ольга Леонидовна вошла в мою комнату, с интересом оглядела развешанные над кроватью постеры, квадратный стеллаж с мягкими игрушками, письменный стол и узкие белые полки, заставленные книгами. Подошла к зеркалу на комоде, заглянула в него и удовлетворенно резюмировала:

– Уютно тут у тебя.

Все это время я тайком разглядывала ее. Высокую, с узким лицом, в длинном темно-синем платье до колен и с тонкими золотыми часами на руке. От нее пахло сладкими благовониями, а светлые волосы, остриженные под каре, лежали безупречно.

Закончив изучать комнату, она опустилась в широкое кресло из гостиной, принесенное сюда специально для нее, и доброжелательно улыбнулась:

– Ну что ж, я готова. А ты?

Я кивнула, собираясь с духом.

– Тебе удобно? – поинтересовалась она.

– Само собой, – я поправила лежащий на коленях ноут. – Это же моя кровать, мне в ней всегда удобно.

– Надеюсь, ты будешь со мной достаточно откровенна и подробно расскажешь все, что случилось.

– Да, конечно, хотя я все уже рассказывала маме.

– Мама – это мама, – Ольга Леонидовна заговорщицки подмигнула, – а я – это я. Со мной ты можешь не стесняться. Поверь, я хочу помочь. И давай заранее договоримся: если вдруг не захочешь о чем-то говорить, просто скажи об этом, и я не стану тебя мучить.

Дверь в комнату медленно приоткрылась, и мама торжественно внесла поднос со стаканами, графином с водой и большой миской фруктов.

– Это чтобы вы не умерли с голоду, – поставив поднос на тумбочку, она поцеловала меня в щеку. – Расслабься, все будет хорошо. Просто будь собой.

Я проводила ее взглядом.

– Не знаю, с чего начать, – сказала я в ответ на молчаливый вопрос в глазах Ольги Леонидовны. – С потопа? Или с самой поездки? Или лучше с голубя?

– Не нужно торопиться, – она ободряюще покивала. – Давай по порядку. С самого начала. Так, как у тебя записано. А если вдруг будет что-то непонятно, я спрошу.

– Хорошо, – я раскрыла экран. – Только это надолго.

– Без проблем. Я полностью в твоем распоряжении.

С Викой мы познакомились в середине марта, а к маю она уже исчезла из моей жизни навсегда. Все произошло очень быстро, но тот отрезок времени показался мне вечностью.

Порой я пытаюсь представить, как бы все сложилось, не встреть я ее, но это никогда толком не получается, потому что без Вики ничего бы не случилось. Совсем ничего из того, что есть сейчас. А я слишком дорожу этим, чтобы запросто вычеркнуть из своей памяти. Просто Вика была Викой, и винить ее – все равно что упрекать дождь в том, что ты промок, забыв дома зонт.

И все-таки все началось с голубя.

За окном в палисаднике ветер нещадно трепал тонкие ветви кустов, забирался за воротник торопливых прохожих, гнал густые чернильные облака. И они то сиротливо сбивались вместе безвольным табуном, то испуганно шарахались в стороны, открывая далекий бледно-розовый просвет. Чистый и манящий, как мои смутные ожидания чего-то необъяснимого.

– Вода – лучший растворитель полярных веществ. Для которых, как вы знаете, характерны высокая диэлектрическая проницаемость, повышенная температура кипения и плавления, – каждое свое слово Марина Олеговна отбивала ритмичным ударом указательного пальца о нашу парту. – Молекула растворяемого вещества окружается молекулами воды.

Батареи топили по полной, и жара в классе стояла невыносимая. Лишь благодаря приоткрытой створке окна возле учительского стола мы могли хоть как-то дышать.

Из-за этой духоты страшно хотелось спать, и, если бы не чудесное небо, мои глаза давно закрылись бы в дремотном, бессознательном забытьи, куда бодрый, но монотонный голос химички уже вряд ли смог проникнуть.

Однако Эля, перед которой то и дело мелькал коралловый маникюр Марины Олеговны, изнывала, не имея возможности даже порисовать в тетрадке. А ведь сама вечно рвалась за первую парту – репутацию зарабатывать.

Вот только с нашими репутациями давно все было ясно. Я – махровая ботаничка, она – полумахровая. Разница в том, что у нее получалось находить общий язык с нашими одноклассниками, а у меня нет. То было давнее, устоявшееся положение, с каждым годом принимающее все более резкую форму обоюдного неприятия. И чем сильнее я отгораживалась от этих типов, тем настырнее они ко мне цеплялись. Эля считала, что я сама даю повод, но объяснить, каким образом, никогда толком не могла.

– Кто помнит, что такое когезия? – Марина Олеговна выжидающе уставилась на нас с Элей.

Еще бы – ее все равно никто, кроме нас, не слушал. Кто спал, а кто довольно громко обсуждал вовсе не химические процессы.

– Это взаимное притяжение молекул, – охотно отозвалась Эля, не вставая.

Именно ради таких моментов она садилась на это место и терпела летающий палец.

– Вита? – Химичка перевела взгляд на меня.

У нее были тонкие прямые волосы и большие круглые глаза.

– Это притяжение атомов и молекул внутри одной фазы. Когезия характеризует прочность тела и его способность противостоять внешнему воздействию.

Я сама не очень понимала, где все это в моей голове хранилось, но при первом же запросе непроизвольно всплывало само собой.

– Уже лучше, – одобрила химичка, перемещаясь наконец к доске и хватаясь за мел.

– Слышь, жирная, – в наступившей тишине издевательский голос Дубенко прозвучал на редкость гнусно. – У тебя как с когезией?

Все тут же заржали, и Марина Олеговна строго обернулась. Однако действия ее взгляда хватило на пару секунд.

– Так как насчет прочности тела? – подхватил шутку Зинкевич, как только она вернулась к своей схеме на доске.

Эля тихонько приникла к моему уху:

– Просто улыбнись, сделай веселое лицо, и им будет уже неинтересно.

– Не хочу, – я закрыла уши ладонями.

– Ну и зря, – она осуждающе отстранилась. – Сейчас начнется.

Формально Эля все еще оставалась на моей стороне, хотя я точно знала, что она стыдится нашей дружбы.

– Че за игнор, жирная? – подключился Тарасов.

– Задумалась насчет способности противостоять внешнему воздействию, – встряла Савельева, которая из кожи вон лезла, чтобы выпендриться перед Дубенко и его компанией.

– Давай мы тебя протестируем, – не унимался тот.

– Испытаем, – поддакнул Тарасов.

– У нее теперь без жира прочность уменьшилась, – сострила Савельева.

Сев на своего любимого конька, отказываться от развлечения они не собирались. Я уже два года как не была не то что жирной, а даже толстой или полной. Я была худее Эли и Савельевой, но называть меня так они все равно продолжали, потому что когда-то это расстраивало меня до слез.

Дубенко перевели в десятый класс из-за мамы – сотрудницы районного отделения полиции. Учился он плохо, а вел себя еще хуже. Физически Дубенко был крепким парнем, но на лицо некрасивый: прыщавый, широконосый, с вечно припухшими близко посаженными глазами и низким, хмурым лбом. И все же благодаря авторитету местные девчонки выстраивались в очередь за его вниманием, а Зинкевич и Тарасов изо всех сил старались выслужиться перед ним.

Зинкевич напоминал глупую, беснующуюся и рвущуюся с поводка собаку. Тарасов же особенно поражал отсутствием каких-либо признаков воспитания и интеллекта.

Всеобщий глум на тему меня и когезии разгорался. В спину несколько раз что-то кинули, а обзывательства становились все грубее. Марина Олеговна, как и я, старалась сделать вид, что ничего не происходит.

Внезапно посреди всеобщего веселья створка приоткрытого окна покачнулась, и, шумно хлопая крыльями, в класс влетел голубь. Девчонки завизжали, парни обрадовались. Голубь сделал круг под потолком, тщетно ткнулся в закрытые окна и благополучно приземлился на высокий книжный шкаф со стеклянными дверями.

Перепугавшись, Марина Олеговна принялась кричать: – Выгоните его, – но, после того как парни с радостным гиканьем бросились к шкафу, тут же завопила: – Отойдите от шкафа! – подбежала к ним, распихала по своим местам и помчалась звать на помощь охранника.

Однако после ее ухода «охота на дичь» возобновилась с новым рвением. Дубенко схватил с парты Исаковой учебник и, не вставая, метнул в голубя; учебник стукнулся о потолок, чуть не сбил светильник и шлепнулся возле двери. Следом Зинкевич кинул ластик, затем ручку. К обстрелу подключились и другие. Голубь забился в самый угол и жался там.

Несколько человек забрались на парты и начали снимать происходящее на камеру. Савельева притащила швабру, залезла на стул и пошуровала по верху шкафа палкой.

Это подействовало. Птица в панике вылетела из угла, заметалась и, с силой врезавшись в стекло, упала под подоконником.

Мы с Элей вскочили, а «охотники» сгрудились вокруг голубя в узком проходе между стеной и крайним рядом возле окна.

– О! Сдох, что ли? – Тарасов потрогал голубя ногой. – Савельева, ты птицу грохнула.

Та потыкала голубя шваброй. Его голова мотнулась в сторону.

– Это не я. Он сам. Больной, наверное.

– Фу-у-у, – гнусаво протянула Исакова. – Больной и заразный.

– Он не больной, – не выдержала я. – Ударился сильно и сознание потерял. Нужно его аккуратно вынести, и он отойдет.

– Сознание потерял! – передразнил Зенкевич мерзким голосом. – У голубя случился обморок!

Они дружно закатились, после чего Дубенко сказал:

– Слышь, жирная, иди сюда, сделай ему искусственное дыхание. Рот в клюв. А хочешь, мы тебе его с собой завернем?

И не успела я и глазом моргнуть, как мой рюкзак, висевший на спинке стула, оказался у них в руках.

– Не нужно, пожалуйста, – я попыталась подойти к ним, но Тарасов, сидевший через две парты от меня, выставил ногу в проход, преграждая дорогу.

Я попробовала перешагнуть, но он поднял ногу выше – так, что я уже чуть ли не сидела на ней. Возбужденные голоса слились в общий хаотичный гомон:

– Ай! Он шевелится.

– Огрей по башке!

– Крыло мешается.

– Толкни сильнее.

– Прекратите его мучить! – Я отчаянно пыталась сдвинуть ногу ехидно ухмыляющегося Тарасова. – Он ведь живой и ему больно!

В этот момент дверь резко распахнулась и сначала в класс ворвалась Марина Олеговна, а за ней охранник. Здоровый парень лет двадцати пяти.

– Вон там, – химичка ткнула пальцем в шкаф, затем перевела взгляд на толпу возле подоконника. – Что вы делаете?

Охранник залез на стул, заглянул на шкаф и развел руками:

– Никого нет.

– А голубь? – растерянно протянула химичка.

– Улетел, – Дубенко махнул рукой. – Сам. В окно.

– Ну слава богу, – Марина Олеговна с облегчением выдохнула. – А то ведь это так неприятно: птица в помещении. Плохая примета.

После ухода охранника все разошлись по местам, одна только я осталась стоять у стены в обнимку со своим рюкзаком, который кто-то впихнул мне в руки.

– Вита, ты что? – подозрительно спросила химичка.

– Можно мне выйти?

– У тебя все хорошо?

Я кивнула.

– Ну выйди.

На мое счастье, охранника на посту не оказалось. Я вышла за ограду и, остановившись чуть в стороне от пешеходной дорожки, там, где под землей проходили трубы теплоцентрали и никогда не лежал снег, развязала туго стянутый узел из веревочек, перевернула рюкзак и аккуратно вытряхнула из него голубя вместе со всем содержимым.

Голубь был живой, но пришибленный. Сжался, нахохлился, помигал блестящим глазом, а когда порыв пронизывающего ветра растрепал перья, медленно доковылял до канализационного люка и уселся там.

Мама называла голубей символом мира, чистоты и надежды. Так в ее детстве их в школе учили, а наша физичка говорила, что голуби – летающие крысы и рассадники заразы. Маме я привыкла верить гораздо больше.

Понюхала внутренности рюкзака. В нем остался запах пыли и птицы. Яблоки пришлось выкинуть, потому что голубь, хоть и символ чистоты, летает по всему городу. Я неспешно собрала свое разбросанное по талой поляне добро. Небо заметно посветлело. Урок заканчивался через пятнадцать минут, но за ним по расписанию еще четыре, а возвращаться не хотелось.

Прежде я никогда не пропускала школу без уважительной причины, но теперь, когда родители уехали, кто мог меня в этом упрекнуть?

Так что я отправилась бродить по промозглым, хлюпающим серо-коричневой с мелкими солевыми камушками жижей улицам без лишних угрызений совести, хотя на душе и было противно.

В конце девятого класса я хотела уйти в колледж или перейти в другую школу, но мама очень просила немного потерпеть: в этой школе учителя меня знают, любят и обязательно дадут золотую медаль. А на идиотов обращать внимание не стоит, да и через два года они исчезнут из моей жизни навсегда. Однако пережить эти два года оказалось не так-то просто.

Прошатавшись по округе около двух часов и уже мечтая только о горячем чае, я зашла в магазин неподалеку от своего дома. Взяла две слойки с вишней. В обеих кассах стояла очередь по три-четыре человека.

Неподалеку шумно дурачились пацаны из соседней школы и девчонки из параллельного класса. Взбудораженные и целиком поглощенные обществом друг друга, они кидались жвачками со стойки и громко смеялись.

Потом один из парней обнял одну девчонку сзади, она подняла голову, и они стали целоваться. Без какого-либо стеснения или неловкости. Так, словно никого вокруг не существовало.

– Ну чего застряли? – Женщина с огромной тележкой подтолкнула красивую темноглазую девушку, стоявшую за мной, и принялась выгружать на ленту свои продукты.

Оказывается, засмотревшись на компанию, я впала в оцепенение и всех задерживала.

Я положила перед кассиршей булочки и торопливо полезла в рюкзак. Привычно пошарила рукой, но нащупать кошелек не смогла, растянула завязки шире, заглянула внутрь, проверила в боковых карманах.

– Шестьдесят восемь рублей, – объявила кассирша, с укоризной наблюдая за моей возней.

Я переворошила учебники и еще раз ощупала куртку. Кошелька нигде не было. Должно быть, он вытряхнулся вместе с голубем, а я не заметила, когда собирала вещи.

– Что так долго? – возмутилась женщина с тележкой.

Пожилой мужчина позади нее громко и протяжно вздохнул.

Кассирша с укоризной смотрела исподлобья. Отвратительно стыдная ситуация.

– Простите, пожалуйста, – сказала я ей. – Я не буду брать.

– Я уже пробила, – ответила она так, словно я просила подарить мне эти булочки.

– Простите, – повторила я, чтобы она меньше злилась. – Кошелек потеряла.

– Валентина, дай ключи! – крикнула кассирша куда-то в сторону и, переведя на меня тяжелый, осуждающий взгляд, сказала: – В следующий раз голову не потеряй.

Неожиданно стоявшая позади кареглазая девушка удержала меня за руку и положила перед кассиршей сто рублей.

– Не нужно, спасибо, – попыталась отказаться я, но она очень тепло и ободряюще улыбнулась:

– Все нормально. Со всеми бывает.

Кассирша недоверчиво посмотрела, но деньги взяла охотно, и уже через минуту я стояла возле стеклянных раздвижных дверей, дожидаясь, пока девушка закончит со своими покупками.

Я и раньше видела ее в этом магазине и всегда обращала на нее внимание, потому что она была яркой и очень красивой. Одного со мной роста, с расчесанными на прямой пробор чуть вьющимися каштановыми волосами, большими ласковыми глазами и пухлыми, тронутыми улыбкой губами. Одета девушка была в темно-зеленую парку с розовым мехом на капюшоне и черные кожаные штаны. Из-под расстегнутой куртки отчетливо выдавалась вперед высокая обтянутая белой водолазкой грудь.

– Спасибо большое! – кинулась я к ней. – Вы меня очень выручили.

– Я сама ужасно рассеянная, – она широко улыбнулась. – Поэтому кошельки не ношу. Только в карманах. Что-то обязательно да заваляется.

– Давайте я вам деньги на телефон переведу?

Мы вышли на улицу.

– Пустяки, – она небрежно отмахнулась.

– Нет, правда, мне очень неудобно, что так вышло.

– Ладно, если тебе так спокойнее будет, то записывай, – девушка продиктовала номер, и я быстренько забила его в адресную книгу.

– Вика.

– Что?

– Зовут меня Вика, – пояснила она.

– Забавно, а я Вита.

– Приятно познакомиться, – она по-мальчишечьи протянула ладонь. – А какое у тебя полное имя?

– Просто Вита, и все.

– Прикольно.

– Это значит – жизнь.

– Еще прикольнее. А я – победа. Тебе куда?

Мы остановились на углу магазина.

Я пожала плечами:

– Все равно. Я школу прогуливаю.

– Ого! Прогульщица, значит? – Она смешливо прищурилась.

– Нет, что вы. Обычно я так не делаю. Это случайно получилось. Из-за голубя. И кошелек из-за него тоже пропал.

Вика удивленно округлила глаза:

– Тогда пошли в мою сторону. Я тут недалеко живу. Расскажешь, что там с голубем.

И я охотно повернула за ней.

– Мне сегодня одноклассники голубя запихнули в рюкзак, и когда я его доставала, то кошелек и посеяла.

– Серьезно? – Она расхохоталась. Смех у нее оказался громкий и заразительный. – Как же они его поймали?

– К нам в класс залетел.

– И ты на них обиделась? – догадалась она.

– Да. И ушла.

– Это же просто шутка.

– В моем случае нет. Они специально меня доводят и гадости делают.

– Почему?

– Подруга говорит, потому что я чудна`я.

Вика остановилась и очень серьезно посмотрела:

– А ты чудна`я?

Именно об этом я и размышляла, пока гуляла под моросящим снего-дождем. Почему к глупой, вечно пахнущей потом и пишущей на руках фразы типа «не сдохнуть» Игнатовой никто не цеплялся? Почему ее просто не замечали, а меня доставали постоянно?

– Я не знаю. Парни, как повырастали, стали злыми и агрессивными, только и ждут, чтобы докопаться. В основном на словах, конечно, но и толкнуть могут, и плюнуть, и сумку отнять, а потом вытряхнуть из нее все на пол. А еще руки распускают. У меня раньше волосы длинные были, а осенью кто-то жвачку сунул. Пришлось обстричь, – я потрогала едва отросшие до плеч пряди.

– Ну так сделай что-нибудь.

– А что я сделаю? Только если родителям рассказать, но это не вариант. Мама сразу пойдет к директору и устроит разборки, им сделают выговор, а мне за то, что нажаловалась, потом будет только хуже.

Однако, по правде говоря, гораздо больше я боялась не этого, а того, что, узнай мама подробности, снова, до самого окончания школы, станет встречать меня и провожать. Может, и не открыто. Тайком. Как она уже делала. Притаится за деревом и смотрит, как я иду. Но все это видели и считали ее сумасшедшей.

А когда в прошлом году она перестала контролировать каждый мой шаг, разговоры о ней стали понемногу стихать, и теперь я лучше бы умерла от издевательств Дубенко, чем стала снова выслушивать унизительные насмешки в ее адрес.

– У тебя что, нет друзей? Парней?

– У меня есть одна подруга, но она не вмешивается, чтобы ей самой не досталось.

– Как-то печально звучит, – Вика сочувственно надула губы. – Хочешь, зайдем ко мне? Я вон в той пятиэтажке живу.

Идти в гости с бухты-барахты было не очень прилично, но Вика мне понравилась, и болтать с ней оказалось куда приятнее, чем заниматься самокопанием. К тому же, кроме Эли, я ни с кем об этом не говорила. А все, что могла сказать Эля, я уже знала.

– Да, конечно. Если я вам не помешаю.

– Только знаешь что? – Вика сделала пару шагов и остановилась. – Давай на «ты»? Тебе сколько?

– Шестнадцать. В июне семнадцать будет.

– Ну а мне девятнадцать. Договорились?

Я кивнула, и она снова дружески пожала мне руку.

Вика жила в маленькой однокомнатной квартире с перекошенными дверями и скрипучим потертым паркетом. Однако ванная и туалет были новенькие и чистые, кухня тоже.

Вика наложила мне большую тарелку плова и, глядя, как я ем, принялась рассказывать, что любит принимать гостей, но к ней почти никто не приходит, потому что она приехала в Москву из другого города и подруг у нее нет. А девчонки из педагогического института ее невзлюбили, решив, что она нарочно клеит всех их немногочисленных парней.

В институте Вика проучилась три месяца, а потом бросила его и готовилась поступать в театральное училище. Сказала, что мечтает стать известной актрисой и сниматься в Голливуде.

– Кстати, насчет твоих одноклассников, – вспомнила она, когда мы уже пили чай. – Может, они просто влюблены в тебя и пытаются добиться твоего внимания?

– Влюблены? В меня? Дубенко? – Я сделала такой большой глоток чая, что обожгла язык. – Конечно же, нет! Они просто так развлекаются. Как-то в восьмом классе ко мне подошел Тарасов и предложил целоваться. Я сказала, что нам слишком мало лет и что должна быть любовь. А он начал смеяться еще раньше, чем я закончила говорить. Оказалось, они так прикалывались. Еще и на телефон меня записали. С тех пор специально какие-нибудь пошлости говорят и ржут, когда прошу не ругаться матом в моем присутствии.

– Все ясно. Они считают, что ты дурочка и лохушка, – запросто поставила диагноз Вика.

– Какая же я дурочка, если учусь лучше всех в классе?

– Это другое. С людьми всегда нужно быть настороже, каждый ищет свою выгоду. А тот, кто этого не понимает, считается маленьким или глупым. Не слушай никого, не доверяй – и будет тебе счастье.

Она дружески похлопала меня по руке, убрала пряди волос с моего лба и с интересом заглянула в лицо.

– Ты должна пользоваться тем, что у тебя есть. Глаза синющие, кожа – бархатная, и вся ты такая нежная, как зефирка, – смеясь, Вика погладила по щеке тыльной стороной руки. – Очень хорошенькая девочка. Будь я парнем, я бы в тебя влюбилась.

Ей удалось меня смутить:

– Ты просто хочешь мне приятное сделать.

Вика громко расхохоталась:

– Боже! Как ты мило стесняешься. – Она обхватила мое лицо ладонями и, наклонив голову набок, сделала умиленное лицо. – Тебе очень идет. Но цену себе все равно нужно знать.

Еще немного посидев, я пообещала скинуть деньги ей на телефон и пошла домой.

Людей во дворе было немного: две старушки с маленькой собачонкой да женщина с коляской на соседней дорожке. На парковку въехала машина.

Подойдя к своему дому, я обернулась, чтобы убедиться, что меня никто не преследует, и вдалеке заметила черный мужской силуэт. Двигался он быстро и целенаправленно. В таких случаях мама учила остановиться и пережидать, чтобы ни в коем случае не заходить в подъезд с незнакомцем.

Я поставила рюкзак на лавочку и сделала вид, будто что-то ищу, однако в ту же минуту услышала знакомые голоса. Подняла голову и поверх голого кустарника увидела сидящих возле соседнего подъезда Дубенко, Тарасова и Зинкевича. Вся компания дружно рассматривала что-то в телефоне Тарасова. Я похолодела.

– Знаешь код? – Низкий голос заставил вздрогнуть и медленно повернуться.

Незнакомец оказался совсем молодым, от силы лет двадцати. С двумя черными, словно боевой раскрас индейцев, полосами на скулах, черным шариком пирсинга под нижней губой, небольшими закрытыми тоннелями в ушах и поразительно яркими голубыми глазами. Черная косая челка закрывала половину лица, а виски и другая часть головы до самого затылка были очень коротко острижены.

Одет он был тоже во все черное: от кожаной куртки до тяжелых шнурованных ботинок.

– Знаешь код? – повторил парень, спокойно выждав, пока я закончу его разглядывать. – Или, может, ключ есть?

– Я здесь не живу, – неожиданно выдала я, одновременно пытаясь сообразить, бывают ли маньяки неформалами.

Ничего не ответив, он подошел к двери и принялся нажимать кнопки домофона.

И тут со стороны третьего подъезда раздался пронзительный свист.

– Эй, жирная, иди сюда, – Дубенко помахал рукой.

Я не ответила, и Дубенко снова крикнул:

– Кому сказали! Оглохла? Бегом сюда!

Вся троица поднялась и медленно двинулась в мою сторону.

Парень в черном резко дернул дверь, и она, оторвавшись от сдерживающего ее магнита, распахнулась. Кивком головы он позвал проходить.

Решение я приняла за долю секунды, кинулась следом за ним, влетела в подъезд, и, крепко ухватившись за ручку двери, изо всех сил притянула ее к магниту. Эхо от удара металла о металл гулко прокатилось по подъезду.

Парень неторопливо поднялся по лестнице, затем вдруг остановился и озадаченно оглядел меня:

– Почему «жирная»?

Не зная, что ответить, я просто развела руками.

– Хочешь, идем ко мне?

Я испуганно затрясла головой, готовясь в любой момент рвануть обратно на улицу.

Он пожал одним плечом и быстро побежал наверх, а я к своей квартире на первом этаже.