Вряд ли тому, кто создал этот мир, могло прийти в голову, что от его имени будут творить гнусные дела. Впрочем, религия стала средством обеспечить послушание народов власть имущим ещё со времён язычества. Когда же люди перестали верить речам, раздающимся с амвона, пришлось призвать на помощь демократию, причём в самой извращённой форме – народ вовсе не властвовал, но делегировал свою власть неким людям, а уж они правили, следуя собственному разумению, не прислушиваясь к мнению народа. Теперь люди такую «демократию» ни в грош не ставят – уже поняли, что почём. Поэтому кто-то там наверху решил, что пришла пора принимать радикальные меры, иначе будет поздно.
Вот к такому выводу я пришёл, пока Гастон продолжал обрабатывать сотрудников моего, то есть теперь уже его отдела. Кому же в голову пришла эта жуткая идея превратить тем или иным способом человека в тень, добившись тем самым его послушания? Если бы удалось покопаться в мозгах Гастона, я бы наверняка что-нибудь узнал. А почему бы не попробовать, ведь ещё вчера мозговые извилины принадлежали мне, а это значит, что можно найти ключ к разгадке. Начал я, что называется, от печки, с детства, пытаясь уловить тот момент, когда наметилась зависимость от внешнего воздействия, которая и привела к плачевным результатам.
В любом деле столь грандиозного масштаба одного желания мало, необходима тщательно отлаженная технология. Вот если бы меня оцифровать, тогда любые превращения возможны. Но нет, до этого наша наука ещё не дошла, хотя учёные умы выбиваются из сил, стараясь выполнить заказ, поступивший «сверху». А в прежние времена использовали другие способы воспитания верноподданных: уже с детства зачисляли в октябрята, чуть позже в пионеры, в комсомол, а завершалось всё торжественным приёмом в члены партии. Ну а потом стартуют тараканьи бега – куда-то вверх по карьерной лестнице. Впрочем, ни в каких партиях я не состоял, да и в комсомоле только числился, никак не соответствуя требованиям, которые предъявляли к «строителям коммунизма». Напротив, джаз в музыке, импрессионизм в живописи, Олеша, Платонов и Булгаков в литературе – вот увлечения тех лет. Гораздо позже, когда стал понемногу разбираться в политике, моим кумиром стал Юрий Афанасьев, один из первых «демократов», однако через несколько лет в нём разочаровался. В значительной степени на это повлияло его признания в том, что первые демократы были той самой ширмой, прячась за которой оборотистые люди рассовывали народное достояние по своим карманам.
Что же получается? На первый взгляд я вроде бы не подхожу на роль послушного исполнителя чужой воли, но тут возникает вопрос: что сделал, чтобы противодействовать тому, что вокруг творилось? Ответ предельно прост: ровно ничего! Это если не считать бессмысленного стояния у стен Белого дома на Краснопресненской набережной в августе девяносто первого, да судебной тяжбы с московскими властями по квартирному вопросу, которая завершилась вполне ожидаемым итогом. Всё потому, что прав тот, у кого больше прав! Ну а что ещё я мог бы сделать? Выйти на Красную площадь с плакатом «Долой самодержавие!»? Мало того, что отправят в психушку, но ведь толку от таких протестов буквально никакого!
Вот это осознание собственной немощи на долгие годы отвадило меня от «участия в общественной жизни» – так принято квалифицировать мою позицию. Что уж говорить, если не голосовал ни за одного депутата Думы, и московской, и государственной. Впрочем, за президента опустил в урну бюллетень, поскольку альтернативы ему в списке кандидатов так и не нашёл. Так где же я оступился? Речь не о той выбоине в асфальте, когда растянулся во весь свой немалый рост, рухнув на тротуар. Что-то было раньше, о чём я почему-то забыл, постаравшись выкинуть это событие из памяти. Неужели отвергнутая подруга навела порчу на меня? Один бог знает, где искать ту «ахиллесову пяту», ту точку приложения колдовских сил, которая превратила меня в тень.