Дом на проклятом месте


Лидия проснулась от чьего-то пристального взгляда и яркого света. Она вздрогнула в сонном еще, нервном испуге. «Почему здесь прожектор?», – мелькнуло нелепое. «Ах, это…». Сквозь стекло в упор глядела запавшими глазницами полная большая луна, еще не на ущербе и поэтому неоново-голубая.

Это пробуждение было почему-то неприятно Лидии. Она, скользнув босыми ногами по нагретым за день половицам, торопливо задернула занавески, сторонясь немигающего взгляда. «Господи, и луна здесь какая-то бесстыжая».

Было душно. Дети спали, разметавшись в перепутанных свесившихся простынях. В ногах у старшего свернулся клубком котенок, прибившийся к ним еще в городе. Породу ему тогда определили звучную – куцхар-крысоед, но был это обычный дворовой Васька в тигровую полоску. Лидия, невольно улыбнувшись, переложила теплого котенка на коврик у кровати. «Может быть, блохастый, надо вымыть». Котенок потянулся во сне и замурлыкал. Это тихое мурлыканье успокоило ее. Она поправила постели, легла и попыталась уснуть. Но давящее непонятное беспокойство словно бы заполняло комнату, сгущалось, принимало какие-то неопределенные очертания. Лидии слышалось легкое потрескивание, как бывает при электрических разрядах. Лунный свет непонятным образом начал перемещаться по дому одновременно со странным потрескиванием. Вот он скользнул по глянцево блеснувшим половицам, осветил котенка… Тот зашипел и, оскалившись, вздыбил шерсть, глядя неподвижными фосфорическими глазами в одну точку. Прокричал ворон. Лидия чувствовала, что безумие охватывает ее, но, словно зачарованная, она отдернула занавески, не в силах оставаться в неведении. Там, за окном, размеренно и совершенно беззвучно, не касаясь земли, шли люди. Они были бесплотны и отбрасывали на поляну перед домом не тени, а неяркое мерцающее свечение. Лидия видела их лица, искаженные то страданием, то злобой. В этой череде бесплотных тел непрерывно и равнодушно вершились кровавые трагедии. Вот на краю зияющей ямы стоит на коленях покорная женщина с ребенком на руках. Рот ребенка разинут в бесконечном крике. Выстрелы оборвали крик. Худое тело женщины дергается, и она падает вниз. Ее убийца на дне ямы палкой добивает ребенка и поднимает какой-то предмет. Лидия видит в его руке детскую соску-пустышку. Но в хладнокровного убийцу уже врезается зазубренный топор идущего сзади. Медлительно и бесстрастно жертве перебивают ломами ноги и вспарывают живот люди в погонах и фуражках. Их прошивают очередью из автомата идущие вслед. И снова движутся безответные жертвы, корчащиеся, агонизирующие в руках палачей. Но вот движение призраков ускорилось. На сухой осине захохотал, захлопал крыльями филин, наклонив ушастую голову. Кровавая слеза выскользнула из глазницы побледневшей луны. В черном бору вдруг прошел ветер, вздыбил скрюченные сучья, завертел палую хвою и швырнул наотмашь в лицо спящего озера. Стон прошел по округе, и сразу стало тихо. Все кончилось.

Потрясенная увиденным и, сразу обессилев, Лидия с трудом добралась до постели. Сон навалился удивительно мягко и быстро.

Поутру Лидия проснулась свежая и отдохнувшая, словно не было ночного пробуждения и какой-то глупой чертовщины. Все виделось ей в другом свете. Слишком нелепыми казались пережитые страхи в яркое утро, играющее солнечными зайчиками на лаковых деревянных стенах. «Поменьше снотворного, милочка, да бросить курить непременно, а то скоро на метле летать начну в голом виде, – бодро приказала себе Лидия, откидывая легкое одеяло. – И довольно забивать голову мыслями о работе. Все! Легкий флирт, купание, много-много солнца и шашлык!..».

Лидия сладко зажмурилась, представляя себе гроздь пузырящихся соком кусков ароматного мяса на шампурах.

Они второй день жили в небольшом доме у озера. Дом этот в отличие от санаторно-лагерных щитовых вагончиков был срублен, как все деревенские избы, «в лапу» из толстых сосновых стволов. Старые бревна выглядывали из-под щегольской фигурной рейки, которой были обиты стены. В сенях сруб был обмазан для тепла слоем глины. Местами это покрытие растрескалось, и с пазов свисали клочья пакли и мха, похожие на спутанные седые волосы. Полдома занимала русская печь, казавшаяся в этом торопливом курортном укладе жизни совершенно лишней. Это еще раз подтверждало догадку Лидии, что их вселили в старую деревенскую избу, лишь подновленную снаружи.

Дом был выстроен на чистом бугре, окруженном соснами, а совсем рядом искрилось круглое озеро с голубой водой. Говорили, что дна в середине озера не достать из-за многометровой подушки мягкого ила-сапропеля. Еще рассказывали, что на дне среди пней и упавших деревьев стояли утопленники с открытыми глазами, зацепившиеся за острые сучья. Почему именно – с открытыми глазами, никто не мог объяснить, но так было таинственнее и страшнее, тем более что проверить это было невозможно.

Программу-максимум Лидия выполнила… Искупав в «лягушатнике» детей, она отправила их на обед и полезла в воду. Поплавав по-собачьи в голубых волнах озера, она минут десять принужденно пыталась вылежать на солнце, изображая удовольствие, пока, наконец, с отвращением не накинула на себя халат. «И охота ей…», – с жалостью она поглядела на соседку, худощавую зеленоволосую особу, ожесточенно подставляющую острые лопатки под солнце. «Мазохизм какой-то», – решила Лидия и уселась под грибок.

Случай пофлиртовать представился ей вскоре. С обеих сторон к Лидии подсели два субъекта. Дохнув на нее свежесъеденным винегретом, они глазами сняли с нее купальник и предложили водки. Лидия ушла в дом. Шашлык ей принесли из столовой дети на тарелке с крупной надписью «Общепит». Шашлык был бледный и холодный. Лидия, не жалея, отдала его местной казенной дворняге с раздутыми боками. Та посмотрела на Лидию влажными подхалимскими глазами и прошла мимо тарелки.

Остаток дня Лидия провела в доме, листая бездумно книгу и отчаянно скучая по работе. Потом она вышла на крыльцо, провожая взглядом падающее за лес солнце. Дети возились в песчаной яме-песочнице, вырытой в бугре неподалеку от дома. «Совсем я с ними не занимаюсь», – лениво-укоризненно отметила Лидия, не испытывая, впрочем, особых угрызений совести. Она пошла неторопливо вокруг бугра, вдыхая вечернюю свежесть. Закатный свет лежал на купах деревьев, выхватывая из темной зелени ярко охристые стволы сосен. На западе лес уже потемнел, стал таинственным и опасным, хотя, по сути, все это была зона отдыха, место праздного гуляния, быстрых знакомств нетрезвых мужчин с нетрезвыми женщинами. Здесь не покидало ощущение, что жизнь проходит где-то мимо и надо поскорее все ухватить, в два-три дня, в неделю, отпущенную тебе. Лидии было гадливо смешно вспоминать тех, подсевших к ней. Простые парни, наверное, какие-нибудь механизаторы из деревни Куреповка, Ивановка или как там еще?.. Надышались воздуха сомнительной свободы вдали от своих толстых жен, огрубевших в работе, выпили под столом водки в санаторной столовой и закуражились. В мыслях мяли, тискали руками ее городское холеное тело, раздевали глазами. А винегрет с усов забыли снять. Лидия невесело усмехнулась и пошла в дом, загнав детей спать.

В сенях она, уже который раз за день, споткнулась о кучу бересты, лежащей под порогом, и только сейчас заметила это. «Да что за издевательство такое?! – вскипела Лидия, вышвыривая кучу в траву у дома. – Опять мусора натаскали, не пройти!». Вместе с кусками бересты в воздух вспорхнул обрывок какой-то пожелтевшей фотографии. Лидия хотела, было, ее поднять, но, неожиданно зевнув, решила: «Завтра, все завтра».

Она проснулась ровно в полночь. Пристальный взгляд луны, казалось, прожигал задернутые занавески. Лидия замерла в ожидании чего-то, что обязательно должно было произойти. И ЭТО уже происходило. В неподвижной тишине послышались мерные грузные шаги. Дверь скрипнула и медленно раскрылась. «Она же на засове!», – мелькнула у Лидии дикая мысль. Прокричал ворон, и в дом вошла женщина в темной одежде. Пол прогнулся от ее неожиданно тяжелых шагов. Женщина остановилась, отыскивая незрячими глазами Лидию. Потом она согнулась почти до пола, на спине ее вырос горб, она страшно вскрикнула и, блеснув неподвижным взором, завертелась в бешеном вихре вокруг себя. По мере замедления движения ее горб становился все меньше, женщина засветилась неярким голубоватым светом и оторвалась от пола. Медленно подняв руку, призрак подплыл к Лидии, и она почувствовала, что ее охватывает удивительное спокойствие. Она увидела лицо женщины, обрамленное седыми прядями.

В глазах бледного призрака застыла тоска. «Не бойся, я не принесу тебе зла, – не открывая рта, проговорила женщина. – И не хочу тебя пугать, но на мне много грязи, я не готова войти к живым чистой, только через три обличья возможен мой путь. Ты это поймешь, когда будешь там. Но пока ты здесь, я тебе говорю: уходи из этого дома и забирай поскорее детей. Здесь плохое место и много мертвых вокруг. Ты видела их. Все они ушли из этого мира, когда правил ирод. Ты знаешь, о каком времени я говорю. Но до этого здесь жили мы. Мой Тадеуш был нездешний, но он любил меня и эти места. На душистом покрывале из трав, под пологом звездной ночи, на этом бугре в ромашках и васильках он взял меня. А потом мы строили наш дом из сосновых бревен, плачущих смолой. Лес тихо шумел вокруг нас. На заре роса тяжелила травы. Лунными ночами мы как две белые рыбки обнаженные купались в озере, и только лес видел нашу наготу. Потом пришли эти, в кожаных куртках, и озеро покраснело от крови. Тадеуш жег здешние леса и мстил тем, в куртках, но где-то сгинул. Я осталась одна в этом доме. А еще позднее здесь появились дети с горнами и барабанами, за ними – праздные люди и гулящие женщины. Они осквернили тишину, память мертвых и отняли у меня дом. Вот уже девять дней я вне этого мира и теперь вернулась, чтобы взять с собой мой дом. Я встречу Тадеуша, и мы снова будем вместе. А дом очистится в огне. Ты уходи отсюда и забери детей. Они ни в чем не виноваты. А бересту я уже положила, положила-а-а, уходи-и-и…». Видение вздохнуло и растаяло в воздухе. Вслед ей захохотал филин, и дверь со скрипом закрылась. Лидия погрузилась в сон.

Загрузка...