Утром я все-таки забылся тяжелым, нехорошим сном.
Проснулся около двенадцати, что для меня было совершенно нехарактерно – я встаю в шесть утра без будильника даже в выходные. Автомат лежал рядом с кроватью, ружье – у шкафа, сейф открыт… зашибись. Первым делом ломанулся к компу, выключить я его, конечно же, забыл. Компьютер загудел, пробуждаясь к жизни… засветился экран – я был на том же самом новостном сайте. Заголовок, бросавшийся в глаза, был страшен: более пятисот человек погибло в Москве во время бойни на Манежке…
Ну, вот и здравствуй, пушистый северный зверек.
Ожидал ли я такого? А чего еще ждать? Это как в Украине – только у нас линия разлома несколько другая. У них – Восток и Запад. У нас – четырнадцать процентов и восемьдесят шесть. Либералы и совки. Или, как я прочитал в одной статье по итогам президентских выборов, некачественное большинство.
Демократия, однако…
Я пробегал глазами статьи… истерически обвиняли друг друга, хватались за голову… как так получилось… как так получилось… Тут же с ходу начали мериться трупами… а вы нашего убили… а вы вот – нашего, нет, вы больше убили… нет вы. Как детский сад… Господи, детский сад. Кому только жалуются – где воспитатель?..
Да какой там, на хрен, воспитатель…
Все заголовки газет на ИноСМИ – только об этом. Употребляется термин massacre – бойня. Сравнивают со сталинизмом… хотя я бы сравнил с другим… с Варфоломеевской ночью в Париже, много веков назад. Да и чего сейчас сравнивать.
Жаль ли мне их? Можете считать меня кем угодно, но – нет. Потому что все – виноваты. Одни – настолько упились собственной ненавистью к тем восьмидесяти шести процентам, которые их кормят, обувают, одевают, учат, лечат, что вообще потеряли берега. И теперь какой смысл вопрошать – за что? Когда стебались во всех СМИ, когда исходили ядом в твоем «Твиттере» и «ЖЖ» – вы ведь, блин, против своих это все говорили. Вспомнилось… в Украине, в девятом или в десятом году произошла авария на шахте, погибли люди, и кто-то из бандеровцев написал: «Кротам кротячья смерть». Вот она – линия разлома. А у нас не меньше яда, не меньше ненависти было? Просто деление – не территориальное, не национальное – а по отношению к власти. Пацаки и чатлане. Как в «Кин-дза-дза!». И чего теперь удивляться, что даже после такого есть люди, которые радуются… мало им вломили, мало их пожгли, надо еще. А вы, те, кто сейчас сидит, поджав хвост, но строчит в «Твиттере», – хоть одно доброе слово людям сказали по жизни?
Но те, кто жгли… патриоты хреновы…
Я сам патриот, но вас бы расстрелял, честно. Что вы творите? Что вы, блин, творите? То, что вы сделали, – это патриотизм? Или это бантустан, только не черный, а белый? Африка, блин!
Вы же страну погубили своей дикостью. Нашу страну, про любовь к которой вы взахлеб орете. Теперь Россия лет на пятьдесят – это страна, в которой на Манежке…
Вам пофиг? Мне не пофиг! И людям не пофиг! Жить в дикарском бантустане – это не мое, под каким бы соусом это ни подавалось. Хоть патриотическим, хоть каким… зверье – оно и есть зверье, свое оно или чужое. А вы… вот увидите, как это все еще извратят. Как этим воспользуются. Будете локти кусать, да поздно будет…
Так вот я и сидел, и думал. А потом просто выключил комп, чтобы больше не видеть всего этого…
Не видеть, не слышать… не понимать.
Что будет… а вот увидите, что будет. И самое плохое, что один человек – я, например, – и даже тысяча человек не смогут ничего с этим поделать.
Или могут? Может, с этим не смогут, а с последствиями.
Я – один. И я в масштабах страны – никто. Букашка-таракашка. Изменить ход истории мне не под силу, и я это отлично понимаю. Но у меня есть свободный день и двести тысяч долларов первоначального капитала. Для чего-то же эти деньги мне остались. И я знаю, что они от меня не уйдут…
Бог…
Я снова включил компьютер, открыл Excel. Подумав, начал составлять таблицу.
В храме я не был уже больше года.
Я пришел пополудни… у нас в городе есть несколько храмов… конечно, не так много, как в том же Владимире… но есть. Я ходил – когда ходил – в старую церковь, которая работала еще во времена СССР… главный собор нашего города тогда еще не был построен, а еще один собор – был кинотеатром…
Несмотря на позднее по церковным меркам время, людей было достаточно, и я понимал почему. Люди ставили свечи… я купил несколько, поставил… и почувствовал, как от тепла свечей и молитв понемногу отогревается душа…
За Вадоса поставил свечку. Он не такой уж плохой человек был… просто в Москве он изменился. Повелся… и вот к чему это привело…
Пусть земля тебе будет пухом, Вадос. Я не знаю, кто конкретно в тебя стрелял и столкнет ли меня жизнь с теми, кто в тебя стрелял, – но что-то мне подсказывает, что столкнет. И останусь я в живых или нет – но песка в шестеренки я им сыпану столько, сколько смогу. И тем самым отомщу за тебя. А если не хватит – надеюсь, сыпанут и другие. И когда они поймут, что обломались, как обломались многие до них, когда они дерьмо жрать будут, – вот тогда твоя смерть, Вадос, будет отмщена.
Поставил свечку за тех, кто погиб там. За всех, не разбирая. И за бойца Национальной гвардии, смерть которого я видел. И за дуру-тетку, которая во что-то верила и пошла на митинг, чтобы там быть убитой. И за рокера, сгоревшего от коктейля Молотова, которых на Манежке, судя по записи, было достаточно.
Нет смысла разбирать, потому что все они – на одной стороне. Они все до одного погибли за кровавый спектакль, цель которого – власть в России. То же самое было и на Майдане… только там обошлось несколькими десятками смертей… а тут потребовалось несколько сотен. Но и Россия – не Украина. Здесь климат иной. Положили несколько сотен – застрелили, сожгли, забили палками… а если потребуется, то и несколько тысяч, и несколько десятков тысяч положат и не поморщатся. Ставки высоки.
Но я, если получится, отомщу и за вас.
Потом я спросил у убирающей свечки старушки, где можно поставить свечку за удачу в делах, – и поставил туда все оставшиеся. Господи… тебе виднее, прав я или нет в том, что я задумал. Но если я прав, если ты – все еще с нами, все еще с нашей страной… то помоги мне чем сможешь. Очень тебя прошу…
А я сейчас помолюсь.
Пресвятая Владычице Богородице, единая чистейшая душею и телом, единая превысшая всякой чистоты, целомудрия и девства, единая всецело соделавшаяся обителию всецелой благодати всясвятаго Духа, самыя невещественыя силы здесь еще несравненно превзошедшая чистотою и святынею души и тела, призри на мя мерзкаго, нечистаго, душу и тело очернившаго скверною страстей жизни моей, очисти страстный мой ум, непорочными соделай и благоустрой блуждающие и слепотствующие помыслы мои, приведи в порядок чувства мои и руководствуй ими, освободи меня от мучительствующаго надо мною злаго и гнуснаго навыка к нечистым предразсудкам и страстям, останови всякий действующий во мне грех, омраченному и окаянному уму моему даруй трезвение и разсудительность для исправления своих поползновений и падений, чтобы, освободившись от греховной тьмы, сподобился я с дерзновением прославлять и песнословить Тебя, единую Матерь истиннаго Света – Христа, Бога нашего; потому что Тебя одну с Ним и о Нем благословляет и славит всякая невидимая и видимая тварь ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Текст молитвы был напечатан на табличке, рядом с иконой. Прочитав ее, я развернулся и пошел прочь…
Из России выводят бога,
официально, по договору,
бог сидит на броне прищурясь,
что ж – домой так домой.
Шестикрылые серафимы
прогревают в бэхах моторы,
и на солнце триплекс бликует,
словно радуясь, что живой.
Скоро, скоро пойдет колонна,
все закончится скоро, скоро,
и не то чтобы нет патронов,
просто гниль – это просто гниль.
А какой-то усталый ангел
на прощание по забору
вывел суриком: «Ницше умер»
и задумчиво сплюнул в пыль.
Он проверил все сводки и смыслы,
расписал маршрут и дозоры.
Вы не верьте в смерть и потери,
у Всевышнего каждый – живой…
Возвращается бог в Россию
в нарушение всех договоров,
в нарушение всех приказов
бог идет в Россию, домой…
Ах, как весело прет колонна.
Как слоненок по помидорам…
Ну, нестрашная же страшилка,
намалеванный чертом черт…
И тот самый забытый ангел,
снова суриком, по забору
вывел: «Мы все равно вернулись,
а ваш Ницше все так же мертв…»