Примерно два с половиной метра Tak ze dwa koma cztery metra
– А подвальчик у вас ничего, – говорю я, осматриваясь по сторонам. – Больше, чем вся моя квартира.
– Не может быть! Вы что же, по-прежнему живете во Франкфурте в этой своей клетушке?
– А пани откуда это знает? – интересуюсь.
– Вы когда-то писали о двух мужчинах за стеной. О своих соседях. Вот и знаю про вашу жизнь. Вы там рассказывали про их страстную любовь[2]. До последней строчки думала, что речь о молодоженах. Помните? Книжка вышла несколько лет назад. Ну да, вы пишете много, можете забыть. А я нет. Сначала я поревела немножко, а потом поцапалась с мужем. Со вторым. Так, для точности, а то я заметила, что вы очень любите статистику разную, чтобы все было точно. Так вот, можете написать, что со вторым. Стали бы вы ехать четыреста километров, чтобы встретиться со мной, поговорить и не написать это? А еще можете написать, сколько мне лет. Ведь у вас как – всегда деликатно так пишите: «дама около тридцати». Женщин после сорока я что-то в ваших текстах не замечала. Разве что исторические персонажи. Так вот, никакие мне не «около», а точно пятьдесят один. Год назад я пережила сильный кризис, а теперь всё в порядке. Вы только, когда будете писать, имя мне смените и городок наш не называйте. Действительно, какая разница, как он называется, местечек в Баварии хватает. Все друг на друга похожи… Короче, поругалась я с мужем, потому что он сначала раскритиковал ваш текст, а потом вас самого. Назвал отвратительным манипулятором, который, как он сказал, «подстрекает женщин к бунту». Ну, может, чуток он и прав: почитаешь вас, так на бунт и тянет. По-польски он не особо читает, вот я ему и переводила ваш текст. Как же мне трудно это далось, а все потому, что там речь об угасании любви. А у нас отношения тогда тоже на ладан дышали. И все ваши слова как будто у меня с языка сняты. Он не дурак – понял. Потому и взбеленился. Я благодарна этому тексту. Если бы муж тогда не психанул, ничего бы между нами не изменилось. Я бы тогда просто отпала от него, как сухой листок от высохшей ветки. А так очень даже многое изменилось. Вот и подвал этот у нас появился, можно сказать, благодаря вам. Чего вы смеетесь? Так оно и есть. Я ему в тот вечер – когда переводила – сказала, что не желаю терзаться сомнениями, чем он там занимается в своей конторе до полуночи. Просто хочу, чтобы он был рядом со мной. Может заниматься чем угодно, но с одним условием – рядом со мной. Тогда он мне сказал, что ему нужно его собственное пространство. В нашей квартире такого пространства нет, и поэтому он допоздна просиживает на работе. Что я, дескать, слишком близко. Так и сказал. Вы ведь понимаете, о чем речь? И тогда моему мужу пришла идея этого помещения. По соседству с нами жил студент, который держал в своей части подвала пустые коробки из-под компьютеров. Муж договорился с ним, что мы оплатим ему место в гараже, а он уберет весь хлам и отдаст нам свою часть подвала. Вот так и прибавилось нам несколько метров. Здесь просторно и светло. Здесь у мужа рабочее место, к которому я не приближаюсь, когда это не нужно. Растрогал меня этим своим жестом, понимаете? Приходит сюда не слишком часто. Да и я здесь почти не бываю. Но то, что он сам это предложил, было для меня как признание в любви. Еще одно, после долгих лет совместной жизни. А теперь приходит с работы как нормальный человек, примерно в семь, и весь вечер мы вместе. А если захочет побыть один, садится в лифт и спускается на минус первый. Я тогда хотя бы чувствую, что он где-то недалеко. У меня здесь тоже есть свое местечко – тот белый стеллаж. Вон, посмотрите. В нем, между прочим, стоят все номера того самого журнала, который внес свою лепту в появление в нашей жизни этого места. Выстроились примерно на два с половиной места. У меня правда собраны все номера, с первого, который прошел под названием «Осень 89», до последнего. Первые были невзрачные, тоненькие – максимум полсантиметра, а последние не в пример толще – понятно, что от реклам, – и все глянцевые. Я хоть и не занималась измерениями, но если все полки с этим журналом суммировать, то точно 2,4 метра получится. Для меня это полка с историей. Вы ведь напишете про меня в трехсотый номер, правда? Мне его пришлет Марыся, дочка моя. Ей было чуть больше года, когда осенью восемьдесят девятого вышел первый номер, самый тонкий, вон он – самый левый в ряду. Квартальник за тысячу злотых. Такие были тогда несуразные цены. К журналу «Кобета и жиче» (вы наверняка помните такой, должно быть, ваша матушка выписывала или покупала) раз в квартал давали цветное приложение под названием «ПАНИ». Тогда в нашем городке его не было в газетных киосках. В первый раз мне привезла его подруга из Вроцлава. Слишком поздно попал мне тот номер в руки. Я тогда разводилась с первым мужем, отцом Марыси. Изменил мне с какой-то шлюшкой. Добро бы хоть моложе меня была, так нет. А потом прощения просил, в ногах валялся, правда, выпимши, умолял, говорил, что любит, а я встала вся из себя гордая неприступной скалой, и всё тут. Сегодня-то я знаю, что на его месте я бы тоже изменила. Когда я узнала, что беременна, выбросила его из постели… так, для безопасности. А когда родила Марыську, кормила ее грудью и совсем не хотелось, гормонов, что ли, каких не хватало… Да что я вам рассказываю, вы и так всё лучше меня знаете. Почти два года не позволяла ему дотронуться до меня. А в первой «ПАНИ» я прочитала статью на эту тему. В принципе и не статью, а так, разговор. Ну, и узнала о том, что уже знала сразу после развода: что я дура глупая. Разводиться только потому, что голодный на это дело муж с кем-то там слевачил? Не хотела рассказывать про это Марысе, потому что как отец он был очень хорошим. Потом я стала постоянной читательницей вашего журнала, чтобы больше не пропустить чего-нибудь важного для жизни. Когда уезжала из Польши, повезла с собой все номера. Состарилась я уже с этим журналом, ну и слава богу…
